Василий Аксенов.
   Мой дедушка- памятник. 1972


   Повесть об  удивительных  приключениях  ленинградского  пионера  Геннадия
Стратофонтова, который хорошо учился в школе,  и  не  растерялся  в  трудных
обстоятельствах.


   Приключенческая повесть  об  удивительных  похождениях  пионера  Геннадия
Стратофонтова, который совершил почти кругосветное  путешествие  на  научном
корабле. Во время этого необыкновенного путешествия Геннадий  и  его  друзья
попадают в самые невероятные ситуации, из которых выходят с честью.

   ПРОЛОГ
   Я познакомился с  Геннадием  несколько  лет  назад  в  Крыму,  на  берегу
Коктебельской бухты, что недалеко от Феодосии. В парке уже заиграла  музыка,
уже  зажглись  фонари  и  всякого  рода  мошкара  повела  вокруг  них   свой
бессмысленный, но красивый танец, а скала Хамелеон на восточном берегу бухты
все еще была освещена закатным солнцем. В свою  очередь  молодой  месяц  уже
висел в зеленоватом небе над горой  Сюрюккая.  Гора  эта  на  первый  взгляд
кажется осколком Луны или  какой-нибудь  другой  безжизненной  планеты,  но,
приглядевшись, можно заметить, что она напоминает  и  тот  профиль,  который
великий Пушкин часто рисовал на полях своих рукописей.
   В тот год море съело коктебельские пляжи почти до самой бетонной стены, и
для отдыхающих были устроены  над  водой  дощатые  помосты.  Вот  по  такому
помосту я и разгуливал почти  в  полном  одиночестве,  размышляя  о  морских
животных, о горных цветах и минералах, о почтовых марках,  автомобилях  и  о
спортивных соревнованиях, потрясавших тогда все цивилизованное человечество.
   Кроме меня, на помосте находился лишь один  человек  -  рослый  плечистый
мальчик с умным и привлекательным лицом. Опершись на  перила,  он  задумчиво
смотрел в море, где по  гребням  бойких,  беспорядочно  прыгающих  волн  еще
скользили розоватые  блики  заката,  где  иногда  мелькали  острые  плавники
дельфинов да кто-то мощно плавал стилем баттерфляй.
   Пловец этот привлек мое внимание. Из  воды  ритмично  вырывалась  могучая
спина. Взмахнув огромными руками, пловец бросался грудью на очередную  волну
и двигался вперед с удивительной скоростью.
   - Не знаете, кто это там так здорово плавает? - спросил я мальчика.
   - Это моя бабушка, - тихо ответил он.
   - Бабушка?! - вскричал я.- Это удивительно.
   - Ничего удивительного,-  возразил  мальчик.-  До  Великой  Отечественной
войны она была чемпионом Осоавиа-хима в плавании на сто метров  баттерфляем.
И по прыжкам с трамплина, - помолчав, добавил он.
   Едва справившись с изумлением, я осторожно спросил:
   - А во время войны?
   - Во время войны ей пришлось, как и многим  другим  летчицам,  служить  в
бомбардировочной авиации...
   Бабушка тем временем совсем исчезла в быстро темнеющем море. Я  покосился
на мальчика. Он смотрел прямо перед собой за еще различимую черту горизонта.
Отблеск молодого месяца стоял в его глазах. На груди его я  заметил  висящий
на толстой цепочке якорек с припаянной к нему старинной монетой, похожей  на
испанский дублон XVI века.
   - А вы почему не плаваете со своей бабушкой? - спросил я.
   Он пожал плечами.
   - Да так, не хочется...
   - Может, не умеете?
   Он быстро взглянул на меня и усмехнулся:
   - Просто мне надоело плавать. За последний год мне  это  занятие  немного
прискучило.
   Что-то таинственное послышалось мне в его голосе, когда он  произнес  эту
довольно странную для мальчика фразу. Еще раз я посмотрел  на  него,  и  мне
показалось, что он сейчас находится не на коктебельском пляже,  а  где-то  в
другом месте, где-то далеко, очень далеко, очень...
   - А вы, я вижу, писатель, - проговорил он.
   - Как вы догадались? - вновь поразился я.
   - А вон у вас мозоль на указательном пальце  правой  руки.  Такие  мозоли
есть у всех писателей. Конечно, у тех, кто пишет.
   Удивлению моему не было конца.
   - Позвольте, но как вы увидели эту мозоль в такой темноте?
   - У меня довольно острое зрение.
   - Ну хорошо, а если бы я писал на пишущей машинке?..
   - Тогда я догадался бы по другим признакам.
   - Фантастика! - воскликнул я.- Вы меня не разыгрываете?..
   - Геннадий,- назвал он свое имя. Я тоже представился.
   - Я достаточно хорошо  воспитан,  Василий  Павлович,-  сказал  Геннадий,-
чтобы не разыгрывать взрослых.-  Он  глянул  в  ночное  уже  море.-  Бабушка
возвращается.
   В темноте слышались только музыка и голоса из парка да плеск волн.
   - Все-таки разыгрываете меня, Геннадий...
   - Да нет. Она уже в десяти метрах... Плывет под водой.
   - Может быть, вы  видите  ночью,  как  днем?  Может,  вы  так  называемый
никтолоп? - воскликнул я.
   - Вы угадали, - просто ответил Геннадий.
   Несколько секунд спустя бабушка с шумом вынырнула возле самой лестницы.
   - Генаша, ты здесь? - спросила она низким девичьим голосом.
   -  I  am  here,  granny!  -  ответил  Геннадий  с  идеальным   английским
произношением и добавил на незнакомом мне языке: - Хава свимматоре ю лер?
   - Бундербул вера оччи! - с жизнерадостным смехом ответила на том же языке
бабушка и стала легко подниматься по лестнице.
   Она была похожа на сильно увеличенную копию известной скульптуры "Девушка
с веслом", но вблизи, однако, можно было разглядеть в ее  лице  следы  былой
красоты.
   - Познакомься, бабуля,- сказал Геннадий.- Это писатель Василий Павлович.
   - Очень приятно,-  пророкотала  бабушка,  протягивая  мне  мокрую  руку,-
Стратофонтова Мария Спиридоновна. От нее пахло водорослями и здоровьем.
   - Пойдемте к нам чай пить,- предложила она.
   До утра засиделись мы тогда на веранде их  дачи,  и  из  рассказов  Марии
Спиридоновны и Геннадия сложилась такая поразительная история,  что  я  счел
своим  долгом  пересказать  ее  тебе,  любезный  читатель.  Дай  руку,   мой
благосклонный друг, и мы вместе  вступим  в  мир  удивительных  приключений,
которые, оказывается, еще происходят на нашей цивилизованной планете.

   ГЛАВА I,
   из которой доносятся до нас звуки раннего детства Геннадия Стратофонтова,
и скрежет  учительских  ручек,  выводивших  в  его  дневнике  многочисленные
пятерки

   Геннадий Стратофонтов родился в начале пятидесятых годов в Ленинграде, на
улице  Рубинштейна,  от  незаурядных  роди  гелей.  Отец  его  был  скромным
работником  почтамта  и  вместе  с  тем  заслуженным  мастером   спорта   по
альпинизму, участником штурма многих заоблачных пиков. Маму  его,  скромного
библиотекаря, по примеру свекрови, влекло еще выше  -  в  небо,  откуда  она
постоянно совершала затяжные парашютные прыжки в кислородной маске. В  связи
с этими увлекательными занятиями родителей Геннадий часто оставался один, но
отнюдь не скучал. Еще в очень раннем возрасте он научился понимать и уважать
папу и маму и предоставил им полную свободу действий.
   Часами бродил крошечный мальчик по огромной квартире, не выпуская из  рук
любимую книгу "Водители фрегатов". Квартира была темноватой и  таинственной.
Большие зеркальные окна ее упирались в стену  недавно  построенного  желтого
дома, похожего на чертог султана  Мальдивских  островов.  Мутноватый  желтый
свет падал на слегка подернутые пылью конторки, пуфы, глобусы,  барометры  и
секстанты. В столовой висел поясной портрет далекого  предка  Гены  адмирала
Стратофонтова,  известного  путешественника,  человека   широких   передовых
взглядов, прославившегося  тем,  что  в  18...  году  он  на  своем  клипере
"Безупречный" загнал в залив Сильвер-бей  эскадру  кровавого  пирата  Рокера
Буги. Гена часто останавливался перед портретом  предка,  смотрел  на  узкое
лицо в пушистых бакенбардах, на голубые океанские глаза и тихо говорил:
   - Здравствуй, дедушка. Позволь  представить  тебе  моего  друга  адмирала
Ивана  Крузенштерна.  Ах,  вы  знакомы?  Ты  служил  на   его   шлюпке   еще
гардемарином? Очень рад. А вон сидит в кресле  другой  мой  друг  -  капитан
Джеймс Кук, а возле глобуса стоит Дюмон Дюрвиль, а там, у  окна,  Лазарев...
Все мои друзья - безупречно храбрые и благородные сердцем люди.
   "А где твои родители, Генаша?" - спрашивал адмирал.
   Геннадий тогда включал  радиоточку,  и  она  сразу  же  сообщала  женским
голосом: "Новости спорта. Вчера группа  альпинистов  во  главе  с  известным
спортсменом  Эдуардом  Стратофонтовым  приступила  к  покорению   очередного
безымянного семитысячника на Памире". И мужским голосом:
   "Мастер парашютного спорта Элла Стратофонтова идет  на  побитие  мирового
рекорда американки Мерилин Бушканец".
   Адмирал одобрительно качал головой.
   Вечерами Геннадия навещала Унг-Ма, супруга вождя дружественного  племени,
точнее, соседка Полина Сергеевна. Она кормила мальчика печеными крокодильими
яйцами, дюгоньим молоком, дикой козлятиной. После ее визита  Геннадий  читал
"Водители фрегатов" и энциклопедию, совершенствовался в английском языке,  а
потом отправлялся  в  далекую  экспедицию,  то  есть  в  постель.  Утром  он
самостоятельно уходил в детский сад, в свою группу,  которую  снисходительно
называл в письмах к родителям "моя малы-шовка".
   Иногда  под  окнами  Стратофонтовых  останавливался  "газик",   из   него
выпрыгивала затянутая в голубую  форму  Аэрофлота  бабушка.  Геннадий  очень
любил свою бабушку. Та пылала к нему еще более  сильным  ответным  чувством.
Друзья могли часами сидеть на  диване  и  беседовать.  Бабушка  рассказывала
внуку о горячих денечках, о воздушных  боях  над  Кенигсбергом  и  Берлином,
знакомила его с новой техникой,  а  внук  пересказывал  бабушке  прочитанные
книги.
   Наконец, когда Геннадию перевалило за шесть, на  Памире  и  Тянь-Шане  не
осталось безымянных семитысячников. Вернулся папа. Мировой рекорд заносчивой
американки был побит путем приземления точно в крест с высоты 22 000 метров.
Вернулась мама. Управление  ГВФ  в  торжественной  обстановке  проводило  на
заслуженный отдых бабушку. Семья зажила дружно и содержательно.
   Время шло. Геннадий  успешно  овладевал  школьной  программой,  увлеченно
работал в пионерской организации, много времени уделял искусству  и  спорту.
Может составиться впечатление,  что  он  был  совершеннейшим  пай-мальчиком,
эдаким занудой-тихоней, образцово-показательным любимчиком педагогов. Должен
прямо сказать, что такое впечатление было бы  неверным.  Ничто  человеческое
было ему не чуждо. Он никогда не  отказывал  себе  в  удовольствии  трахнуть
портфелем по голове какого-нибудь юного прохвоста, обидевшего  одноклассницу
Наталью Вертопрахову, часами мог  мять  в  снегу  наперсника  детских  забав
Вальку Брюквина - словом, он рос совершенно нормальным мальчиком. Успехи  же
его были вызваны недюжинными способностями и поразительной увлеченностью,  с
которой он подходил к каждому делу.  Сверстники  любили  Геннадия  за  живой
нрав, обширные знания и успехи в спорте. У него было много  друзей  и  среди
взрослых - почтовые работники  и  библиотекари,  альпинисты  и  парашютисты,
военнослужащие. Кроме того, у  него  было  несколько  заочных  знакомств  за
пределами нашей  страны.  Пользуясь  своим  блестящим  английским,  Геннадий
поддерживал постоянную переписку с мальчиками  из  Великобритании,  Нигерии,
Новой Зеландии, Танганьики...
   Надо сказать, что к двенадцати годам Геннадий перешел уже к  классической
литературе. Властителями его дум стали Пушкин и  Г„те,  Толстой  и  Шекспир.
Зачитанная до дыр "Библиотека  фантастики  и  приключений"  к  тому  времени
покрылась тонким слоем пыли, и все-таки иногда  юный  эрудит  останавливался
перед портретом предка и тихо беседовал с ним  о  своих  друзьях,  водителях
фрегатов,  о  тихоокеанских  атоллах,  о  схватках  с  пиратами,  о  морских
глубинах...
   Года за два до того как начались главные события  этой  книги,  Геннадий,
ему шел тогда одиннадцатый  год,  познакомился  с  Николаем  Рикошетниковым.
Произошло это в Доме культуры промкооперации на  сеансе  одновременной  игры
против гроссмейстера Михаила Таля.
   Гроссмейстер нервничал. Почти не думая, он делал ходы, то и дело тревожно
поглядывая на лобастого симпатичного мальчика в белом свитере,  сидящего  за
десятой доской.
   "Неужели он примет жертву? - думал Таль,  покусывая  тонкие  губы.-  Боже
мой, неужели он примет жертву?" - Примете жертву? - спросил  Геннадия  сосед
слева. Геннадий посмотрел на него. Это был мужчина лет 27- 30, с худым и  до
черноты загорелым лицом, с умными и очень живыми глазами, с небольшим шрамом
на лице возле носа. Одет он был в обыкновенный серый  костюм,  но  на  левой
руке у него были массивные часы странной треугольной формы, а  правую  руку,
слегка прикрывая большой разветвленный шрам, обхватывал  браслет,  сделанный
то ли из ракушек, то ли из зубов какой-то глубоководной рыбы.
   "Любопытный молодой человек",- подумал Геннадий и ответил:
   - Да,приму.
   - Не кажется ли вам, что здесь таится ловушка? - спросил  сосед.-  Вы  же
знаете эти жертвы Таля. Как начнет потом шерстить!


   - Я все продумал,- спокойно сказал Геннадий.- Никакой  ловушки  нет.-  Он
мельком взглянул на позицию соседа.- А вот вам грозит мат.
   - Как?! Где?! Не  может  быть!  -  воскликнул  сосед,  судорожно  оглядел
позицию и прошептал: - А ведь верно...
   - Спрячьте пешку е-7 в карман,-  посоветовал  ему  из-за  плеча  Геннадия
сизоносый  дородный  мужчина,  от  которого   исходил   какой-то   странный,
совершенно  незнакомый  мальчику  запах.  Так  пахнет,  должно  быть,  смесь
одеколона и вчерашнего винегрета.
   Геннадий возмущенно посмотрел ему прямо в глаза.
   - Как же вам не стыдно?! - ломким голосом воскликнул он.- Ну как  вам  не
стыдно? А еще мастер спорта!
   Сизоносый под его взглядом запыхтел, покрылся  пятнами,  опустил  голову,
прикрыв трехэтажным подбородком мастерский значок, и вытащил из кармана  две
талевские пешки, коня и ладью.
   - Возвращается,- шепнул Геннадию сосед слева.
   Геннадий повернул голову и поймал  обращенный  к  нему  жгучий  тревожный
взгляд экс-чемпиона мира. Быстро делая ходы, Таль приближался к Геннадию.  В
зале слышались глухие рыдания побежденных и звонкий смех редких счастливцев,
сделавших ничью. Матч на ста досках близился к концу, Геннадий  снял  пешкой
белого ферзя и спокойно стал ждать.
   - Вам мат,- торопливо сказал Таль сизоносому, шагнул к  Геннадию,  окинул
взглядом доску, вздрогнул и, глубоко заглянув в глаза мальчику, прошептал: -
Поздравляю с победой.
   В  зале  поднялся  ужасающий  шум.  Таль  стоял,  опершись  на  стол,   и
покачивался то ли от усталости, то ли от огорчения. Сосед слева крепко пожал
руку Геннадию;
   - Какой вы молодец! Поздравляю!
   В гардеробе загорелый сосед подошел к Геннадию. Был он уже в замысловатом
кожаном полупальто с многочисленными "молниями" и в рыжей забавной кепочке.
   - Еще раз хочу выразить вам свое восхищение,- сказал он и представился; -
Рикошетников Николай Ефимович.
   - Геннадий Стратофонтов,- отрекомендовался наш герой.
   Они вместе вышли на улицу. Здесь их обогнал  сизоносый.  Обернувшись,  он
смерил Геннадия уничижительным взглядом и хохотнул вызывающе:
   - Тоже мне! Яйца курицу учат! А ведь, наверное, пионер!
   Смех его был надменным и грубым, но в нем  также  чувствовалась  обида  и
тоска. Кто знает, сколько надежд связывал этот человек с сегодняшним матчем!
   Николай Рикошетников тут же взял его за локоть своей железной рукой.
   - Немедленно извинитесь.
   - Немедленно извиняюсь,- сразу же сказал сизоносый и неуклюже  потопал  к
гастроному.
   Геннадий и Николай Рикошетников медленно пошли по Кировскому проспекту  к
Неве.
   -  Стратофонтов...-  проговорил  Николай,-  Вы  знаете,  что  был   такой
путешественник Стратофонтов?
   - Это мой предок,- сказал Геннадий.- Его портрет висит у нас дома.
   - Вот это удивительно!-воскликнул Николай.-Ведь адмирал Стратофонтов  был
любимым героем моего  детства.  Никогда  не  забуду  описание  его  битвы  с
эскадрой Рокера Буги! Может  быть,  благодаря  Стратофонтову  я  и  пошел  в
мореходку?
   - А вы моряк?
   - Да. Я капитан научно-исследовательского судна "Алеша Попович".
   Сердце Геннадия часто забилось.
   - Да вы же, наверное, избороздили всю Океанию?
   - Да, избороздил,-скромно ответил Николай.
   Падал мягкий  снег.  Он  покрыл  уже  скаты  и  парапеты  Петропавловской
крепости, тротуары и перила моста.
   Внизу колыхалась тяжелая невская вода. За Дворцовым  мостом  мигали  огни
большого крейсера, явившегося в город на Октябрьские праздники.
   - Ну, а я просто школьник, - сказал Геннадий.
   -  Я  догадался,-  сказал  Рикошетников.-  Сейчас  вы,  Геннадий,  просто
школьник, но кто знает, может быть, со временем будете чемпионом мира.
   - О нет, шахматная карьера меня не прельщает.
   - Не обязательно по шахматам, может быть, и по другому виду спорта.
   - В раннем  детстве...-  сказал  Геннадий  и  взглянул  на  капитана,  не
усмехнется ли он. Нет, Рикошетников и  не  думал  усмехаться.  Чуть  склонив
голову, он предупредительно и серьезно слушал выдающегося мальчика.  -  ...В
раннем  детстве   я   мечтал   стать   моряком,   -   продолжал   Геннадий.-
Путешественником, как мой предок. Я,  можно  сказать,  бредил  Океанией.  Но
согласитесь,   Николай   Ефимович,   какой    смысл    сейчас    становиться
путешественником? Ведь все уже давным-давно открыто, исследовано. Море стало
вполне обычным... Эх, надо бы мне родиться хотя бы в XIX веке, а еще лучше в
XVII!
   - Вы и правы и  неправы,-  задумчиво  проговорил  Рикошетников-  Конечно,
сейчас острова не откроешь, и лайнеры  пересекают  Атлантику  за  пять  дней
точно по расписанию. Но знаете, Гена, океан остается океаном, и  все  моряки
это понимают. Он так огромен... у него непонятный характер... с  ним  шутить
нельзя. Даже гигантские атомные субмарины  иной  раз  пропадают  в  нем  без
следа. Вспомните "Трешер"!
   Знаете, иной раз стоишь ночью на мостике, смотришь  в  море,  и  начинает
даже какая-то  чертовщина  мерещиться,  кажется,  что  там,  под  тобой,  на
страшной глубине, есть какая-то совершенно неизвестная  и  недоступная  даже
воображению  жизнь.  Большие  глубины,  Гена,  практически   ведь   еще   не
исследованы.
   Год назад мы работали милях в двухстах к  востоку  от  архипелага  Кьюри.
Утром как-то выхожу на палубу - батюшки! - прямо под бортом метрах в  десяти
чудовищная рыба величиной со слона. Ярко-красная и будто светящаяся изнутри.
Плывет на поверхности, таращит жуткие буркалы, как будто бы  пощады  просит.
Потом переворачивается на брюхо, и точка.  Подняли  мы  ее  на  палубу.  Наш
главный ихтиолог чуть в обморок не упал. "Глазам своим не верю!  -  кричит.-
Это же рыба намадзу!" Оказалось, что это полумифическая глубоководная  рыба,
существование которой ученые подвергали сомнению. В японских  старых  книгах
говорится,  что  рыба  намадзу  предвещает   землетрясение.   Всплывает   на
поверхность и подыхает. Ученые считают это чистым вымыслом. Но между прочим,
Гена, через три дня на Кьюри было сильное землетрясение...
   - И вы попали в шторм? - спросил Геннадий.
   - Ну нет! - засмеялся Николай.- Капитан Рикошетников  уважает  мифологию.
Мы вовремя драпанули к Большим Эмпиреям.
   - Большие Эмпиреи! - воскликнул Гена.- Да ведь это же...
   - Совершенно верно,- сказал моряк.-  Именно  в  районе  этого  архипелага
началась многодневная битва "Безупречного" с пиратской эскадрой.
   - Это чудовище Рокер Буги беспощадно грабил островитян! -  гневно  сказал
Геннадий и сжал кулаки.- Он хотел свить на Эмпиреях свое гнездо.
   - Не вышло! - выкрикнул Николай.
   Капитан и школьник остановились возле памятника Суворову, посмотрели друг
другу в глаза и обменялись крепким рукопожатием.
   ...Ядро пробило  фальшборт,  шипящим  яростным  дьяволом  прокатилось  по
палубе, калеча людей, разрушая предметы.
   - Разрешите открыть огонь? - дрожа от возбуждения, спросил лейтенант.
   - Еще не время,- спокойно проговорил командир. Русский  клипер  несся  по
узкому проливу вслед за пиратской