йми же
наконец: у него другие способности. И другое призвание. Смычок и струны -
вот что он будет держать в руках всю жизнь!

Однако часто по вечерам Олег держал в руках и рубанок, и напильник, и
плоскогубцы... Он допоздна столярничал в ванной комнате, что мешало соседям
мыться и очень тревожило бабушку:

- Смотри, надо беречь руки! Вся твоя судьба - в твоих руках! Вернее
сказать, в твоих пальцах.

- Знаю, бабушка,- добродушно соглашался Олег.- Вот я их и развиваю -
пальцы. Так в музыкальном кружке советуют: строгайте, говорят, пилите!

"Может быть, это новые методы музыкального воспитания?- рассуждала
бабушка.- В наше время музыканты не пилили и не строгали... Но, может быть,
сейчас... Хотят как-то породнить технику с искусством?"

Все этажерки и книжные полки в доме были сделаны руками Олега. Когда
приходили гости, бабушка потихоньку, тайком от внука, хвасталась:

- Он! Все он сам!.. Своими руками!

И потом громко, чтобы слышал Олег, восклицала:

- Но главное, конечно, музыка! Он просто живет в мире звуков... мелодий! И
каждый день - представьте себе, каждый день! - ходит на занятия! А вот
Моцарт, говорят, был в детстве не очень прилежным мальчиком...

Да, вот уже почти два месяца Олег ходил на занятия каждый день. Дома он
перестал упражняться: вся работа шла в музыкальном кружке, под наблюдением
опытнейшего педагога - "бывшего всесоюзного лауреата", как называл его Олег.

Несколько раз бабушка порывалась пойти в школу, познакомиться с новым
музыкальным руководителем внука.

Но отец Олега останавливал ее:

- Я уже был в школе. И могу удостоверить: это действительно блестящий
музыкант! Зачем же опять ходить, зачем надоедать?..

И бабушка, тяжело вздыхая, откладывала свое знакомство с "бывшим лауреатом".

И к музыкальному инструменту своему Олег стал относиться гораздо бережней,
чем прежде, с нежностью и даже с любовью. Футляр он всегда держал закрытым,
чтобы никто не трогал виолончель руками. Он не бросал инструмент где
попало, а хранил его на особой полке возле своей кровати. И даже бабушке не
разрешал к нему прикасаться.

- Все-таки учеба в коллективе дает свои плоды! - радовалась Анна
Степановна.- Разве частный педагог мог научить его такой аккуратности?
Никого даже близко к виолончели не подпускает. Бережет! Дорожит! И всегда
так спешит на занятия, будто на праздник! На минуту не опаздывает!
Искусство поглотило его целиком.

Бабушка, простая и скромная женщина, заговорив о музыке, начинала вдруг
произносить такие громкие, высокопарные слова, которые в другое время ни за
что бы не пришли ей на ум.

Олег занимался в музыкальной школе даже по воскресеньям. Вот и в это утро
он бережно снял с полки черный футляр и, попрощавшись с бабушкой, вышел из
дома.

ДГРОБ С МУЗЫКОЙ" ИЛИ...

Брянцевы жили на первом этаже... Выйдя из парадного на улицу, Олег сразу
направился к окну. Он знал, что бабушка непременно высунется на улицу с
криком:

- Ох, я совсем забыла!..

Именно в эти полминуты, за которые Олег успевал дойти от дверей квартиры до
окна, у бабушки в голове рождались самые срочные советы и наставления
внуку. Если же у нее ничего не рождалось, то она просто напоминала о том,
что в Москве очень бурное уличное движение, все шоферы летят как угорелые,
и поэтому, переходя улицу, "не надо считать ворон". Так было и сегодня...

Чтобы успокоить бабушку, Олег механически кивнул головой, а про себя вдруг
подумал, что выражение "считать ворон" явно уже устарело - за всю свою
жизнь он, кажется, не видел в Москве ни одной вороны. Говорили бы уж лучше
- "считать голубей"!

- У нас самый опасный перекресток! - не унималась бабушка.- Вчера чуть было
не задавили одного молодого мужчину. Будь осторожен на перекрестке!

Бедная бабушка! Ей и в голову не приходило, что Олег вообще по дойдет до
перекрестка, а таинственно оглянувшись и убедившись, что она уже скрылась в
окне, свернет во двор.

По улице Олег шел не торопясь, рассеянной и задумчивой походкой, как
подобает музыканту. А по двору он зашагал быстро и сосредоточенно, как
человек, имеющий какое-то определенное, срочное и весьма земное дело.

Внимательно, по-хозяйски оглядев на ходу старый деревянный столб и
поблескивавший на солнце репродуктор, Олег скрылся за дверью черного хода.

По темной лестнице он поднимался не ощупью, не спотыкаясь на каждом шагу,
как Ленька с приятелями, а уверенно и быстро: путь этот, по всему видно,
был хорошо известен Олегу. Еще бы! Даже в это воскресное утро он поднимался
по темной лестнице уже не первый раз. И, кажется, даже чердачные кошки
привыкли к нему и не мешали, не путались зря под ногами. Лестница была
узкая, и свой громоздкий черный футляр Олег обхватил обеими руками, бережно
прижав к груди.

Скрипнув дверью, обитой ржавым железом, Олег зашагал по чердаку так же
быстро и уверенно, как по темной лестнице. Вдруг чей-то незнакомый голос
заставил его остановиться:

- Вася? Кругляшкин?.. Это ты?

- Кто тут? - спросил в ответ Олег.

Щуплый, маленький Владик приподнялся на цыпочки и зашептал Леньке в самое
ухо:

- Это же новенький... Я вижу "гроб с музыкой"!

- И что за глазищи у тебя! Прямо как у кошки! - не то насмешливо, не то с
завистью ответил Ленька и, отстранившись от Владика, брезгливо вытер ухо
рукавом курточки.

В этот момент "новенький" как раз подошел к членам БОДОПИШа. Высокий Ленька
сверху оглядел крепкую, коренастую фигуру Олега и "гроб с музыкой", который
тот все еще прижимал к груди. Казалось, он прикрывался черным щитом от
возможного нападения Леньки и его друзей.

Вид у Леньки и в самом деле был очень воинственный. Он стал вполоборота,
приподнял правое плечо, а голову втянул в плечи, словно боксер, готовый к
бою. Худощавое лицо его порозовело, на щеках возле носа выступили капельки
пота, а задиристые глаза выражали состояние крайнего напряжения и
отчаянного поиска: чем бы уязвить "новенького"?

Олег же спокойно, как ни в чем не бывало опустил свой черный футляр,
подошел к двери и стал не спеша откручивать проволоку.

- Почему это репродуктор замолчал? - строгим, начальственным тоном спросил
наконец Ленька.

- Испортился, наверное,- не оборачиваясь, ответил Олег.

- Ишь ты, "испортился"! Полчаса поиграл- и уже испортился!..

Тихая Таня дернула Леньку за рукав:

- Пришел в гости - и распоряжаешься?

- Кто пришел в гости?! - шепотом вспылил Ленька.- Я?! Мы?! Это он приехал к
нам в гости из другого дома!

Ленька хотел добавить что-то еще, но встретился с твердым,
спокойно-насмешливым взглядом Тани и замолчал.

К счастью, в это время Олег совсем раскрутил проволоку, заменявшую замок.

Тактичный и вежливый Фима спросил:

- Можно войти?

- Можно! Заходи! - ответил Ленька, хотя Фима обращался вовсе не к нему.

Ребята вошли в недостроенную комнату с чердачными балками вместо пола, с
темным чердачным сводом вместо потолка и с голыми кирпичными стенами.

На самодельном столе, напоминавшем длинный деревянный верстак, возвышался
радиоусилитель. По его неказистой верхней "одежде", едва-едва прикрывавшей
сложнейшее хитросплетение металлических внутренностей, можно было сразу
сказать: усилитель самодельный. Тут же стоял небольшой микрофон,
самодельный электропроигрыватель с пластинкой, застывшей на диске. Другие
пластинки были горкой сложены в картонную коробку. Любопытно вытянув свою
тонкую шейку, глядел в окно электропаяльник. Кусками застывшей лавы
валялась на столе канифоль.

Ленька, раскрыв рот, как завороженный склонился над радиоусилителем. На
него смотрели серебристые алюминиевые патроны конденсаторов, радиолампы;
разноцветные патрончики постоянных сопротивлений с хвостиками проводов;
круглые, словно из-под вазелина, коробочки переменных сопротивлений;
внушительные катушки трансформаторов...

Придя в себя от первого впечатления, Ленька спросил:

- Ну и что же здесь не в порядке?

- А ты посмотри...- ответил Олег.- Может, лампа барахлит. Или трансформатор
пробило...

Ленька с видом знатока оглядел сверкавшие стеклом и серебром внутренности
усилителя и укоризненно покачал головой:

- Как же это вы без инструментов живете? Один паяльник торчит - и все...
Тут без инструментов не обойдешься!

Добродушное, круглое лицо Олега не выразило ни замешательства, ни досады.

- Тебе инструменты? Пожалуйста! - с самым невозмутимым видом произнес он.

Наклонился и взвалил на верстак свой громоздкий черный футляр. Покопавшись
в потайном кармашке брюк, он достал маленький ключ и открыл совсем
крошечный висячий замочек (как видно, собственной конструкции), запиравший
футляр.

Олег откинул черную крышку - и Ленька замер от изумления: в глубоком
футляре были аккуратно разложены стамески, рубанок, напильники,
плоскогубцы, мотки проволоки и даже баночки с гвоздями и шурупами.

- А где же эта самая... виолончель? - тихо спросил Ленька. Все его приятели
на миг онемели.

- Чего это у тебя там?..- прошептал наконец Владик. Только один Олег
остался, как всегда, невозмутимым. Он вынул плоскогубцы и, словно не
замечая удивления ребят, спросил у Леньки:

- Нужны?.. А лучше орудуй сам. Бери все, что нужно!

- Значит... значит, это не "гроб с музыкой"? Это...

- Оригинальный музыкальный ящик с разными немузыкальными инструментами,-
подсказал Олег.- В общем, берись за дело!

Ленька слегка порозовел, с недоумением повертел в руках плоскогубцы, еще
ниже склонился над усилителем, для чего-то приблизил к нему ухо и поставил
твердый диагноз:

- Да, лампа! И трансформатор тоже!

Олег молча подошел к усилителю, проверил адаптерные гнезда, затем включил
электропроигрыватель - и вдруг внизу, во дворе, поплыла песня. Та, что часа
полтора назад заставила Леньку вскочить с постели.

- Сам? Сам, что ли, выздоровел? - прерывающимся голосом спросил Ленька.

- А чего ему выздоравливать? Он и так был вполне здоров.

- Так, значит... значит, ты...

- Просто хотел узнать, как ты разбираешься в технике. Вот и все.

- Меня? Проверять?! Как разбираюсь? Да уж не хуже тебя!

- Хуже, Леонид! Хуже, если на то пошло,- раздался вдруг сзади спокойный
голос Васи Кругляшкина.

Вид у Васи был самый что ни на есть воскресный. Если бы Вася был
неодушевленным предметом, про него бы сказали, наверное: "Только что из
магазина! Прямо с полочки!" Он был чисто выбрит, в тщательно отглаженном
темно-сером костюме и желтых полуботинках, таких блестящих, что они могли
посоперничать с новенькими металлическими деталями радиоусилителя.

- Меня тут сперва за вас приняли. Васей назвали,- сообщил Олег.

- Ну да! Потому что ведь ты, Вася, все это сделал? Оборудовал, так сказать!
- Ленька обвел руками длинный деревянный верстак. По праву соседа он
называл Васю на "ты".

Вася сдвинул на затылок кепку с коротким козырьком и покачал головой:

- Чужих заслуг присваивать не люблю. Помощником был, не спорю... А главный,
если на то пошло, инициатор и исполнитель...

- Да ладно, ладно! Вместе делали! - перебил Олег: Васины похвалы, казалось,
были ему неприятны.

Чтобы переменить тему разговора, Фима Трошин неожиданно спросил:

- А кому, интересно, эта комната принадлежала?

- Сами не знаем,- ответил Олег.- И откуда она здесь, на чердаке, эта
кирпичная коробка?

- Я узнаю! Сегодня же узнаю! - воскликнул Ленька, которому очень хотелось
хоть в чем-то проявить себя и взять реванш.

- Не хвались! Откуда ты можешь узнать? - тихо одернула его Таня.

Но Ленька не хвалился: он действительно мог узнать.

ДМАДАМ ЖЕРИ-ВНУЧКА"

До революции дом принадлежал акционерному обществу "Мадам Жери и дочь".
Сама мадам давно удрала за границу. А дочь ее долго еще жила на третьем
этаже, в квартире номер девять. И занимала в этой квартире всего-навсего
одну небольшую комнату, выходившую окнами во двор.

После "Жери-дочки" наследников не осталось, и в комнату ее въехала Калерия
Гавриловна Клепальская. Ленька прозвал новую соседку "мадам Жери-внучка".

На двери девятой квартиры, возле круглого серебристого звонка, висела
табличка, на которой аккуратно, черной тушью было выведено: "Уткиным - 1
звонок, Кругляшкину - 2 звонка, Митрохиной - 3 звонка". А где-то в стороне
зловеще поблескивала маленькая черная кнопочка, и рядом, под целлофановым
ограждением,- категорический наказ: "Только Клепальской!"

На всех жильцов девятой квартиры приходился один облезлый металлический
ящик с дырочками - "Для писем и газет". "Мадам Жери-внучка" отдельного
ящика не заводила по той простой причине, что газет она не выписывала и
писем ни от кого не получала.

Несколько месяцев в своей жизни Калерия Гавриловна была на "воспитательной
работе"- она собрала небольшую группку дошкольников и гуляла с ней по
бульвару, обучая малышей французскому языку и хорошим манерам. Когда все
ребята уже вполне овладели хорошими манерами, они забросали свою
воспитательницу снежками, и группа была распущена. Калерия Гавриловна
перешла на работу "в искусство": она стала продавать театральные билеты.
Всех знаменитых артистов она называла теперь просто по имени, как своих
старых знакомых. Она точно знала, у кого из них какой характер и сколько
метров жилой площади.

По вечерам она вела долгие разговоры по телефону со своими подругами из
других театральных касс:

"А что, если я попрошу у вас "Спящую красавицу" взамен "Пиковой дамы"? Я
обещала одной своей приятельнице "Лебединое озеро", а достала только
"Бахчисарайский фонтан"..."

Однажды Калерия Гавриловна принесла Леньке билет на премьеру в Театр юного
зрителя. И, если с той поры он когда-нибудь отказывался выполнять ее
просьбы (сбегать в магазин, вынести мусорное ведро во двор), "мадам
Жери-внучка" восклицала:

"И это благодарность за те культурные удовольствия, которые я тебе
доставила?!"

Шофер Вася Кругляшкин доказывал, что Калерию Гавриловну не случайно
поселили в комнату бывшей домовладелицы:

"У нее самой полно родимых пятен!"

Ленька повнимательней пригляделся к новой соседке, но никаких родимых пятен
у нее не обнаружил. Зато он нашел целых две бородавки: одну в центре лба,
как раз в том самом месте, где у индийских артисток в кино бывает черное
пятнышко; а другую - на подбородке.

Тогда шофер Вася объяснил Леньке, что он имел в виду "родимые пятна
прошлого", то есть разные пережитки в характере Калерии Гавриловны.

С этим уж трудно было спорить - пережитки действительно были: Калерия
Гавриловна любила поворчать, посплетничать и поскандалить на кухне.

В наследство от бывшей домовладелицы ей достались не только "родимые пятна
и бородавки прошлого", но еще две толстые книги в кожаных переплетах,
пахнущие сыростью и стариной. Ленька знал, что в одной книге был точный
список всех бывших жильцов дома, которым мадам Жери-старшая сдавала комнаты
и квартиры внаем. А во второй книге был дневник "старшей мадам", в котором
было подробно рассказано обо всех деловых операциях акционерного общества.

В последнее время две толстые кожаные книги подпирали кухонный столик
"мадам Жери-внучки", который во время своего недавнего передвижения из
дальнего угла к окну потерял одну из четырех ножек. Калерия Гавриловна в
результате длительных переговоров, конфликтов и прямых агрессивных действий
захватила в конце концов самое светлое и удобное место на кухне.

"Я въехала в квартиру позже всех. Я, можно сказать, ваша гостья! - заявляла
она.- И вы должны идти мне навстречу!"

* * *

Ленька влетел на кухню, когда там уже никого не было: покончив с
воскресными обедами, все жильцы отдыхали в комнатах или пошли подышать
свежим воздухом.

Лелька подбежал к столику Калерии Гавриловны, присел на корточки и стал
вытаскивать старинные книги. Посуда, прикрытая серым кухонным полотенцем, с
тихим, зловещим звоном поползла вниз. Ленька еле-еле успел удержать ее.
Тогда он недолго думая поставил круглые горки тарелок и блюдец прямо на пол
и легко вытащил книги из-под стола.

Список жильцов, снимавших комнаты у мадам Жери-старшей, был длиннющим.
Каждая страница была пересечена сверху донизу узкими и ровными дорожками
граф. И каждая графа имела свое особое назначение: "Фамилия, имя и
отчество. Когда прибыл. Когда убыл". Две последние графы очень удивили
Леньку: "Благонадежность" и "Особые приметы".

Против фамилии каждого жильца поспешным, деловым почерком домовладелицы
было выведено: "Благонадежен" или "Неблагонадежен"; "Надо приглядеть" или
"Надо сообщить в полицию"...

В графе "Особые приметы" отмечалось "Состоятелен. Платит вовремя". Или
"Несостоятелен. Платит не вовремя". У тех, кто был "несостоятелен" и
"платил не вовремя", даты прибытия и убытия отстояли друг от друга на очень
небольшом расстоянии: мадам Жери, как видно, любила аккуратность и долгов
не прощала.

Сидя на полу, в окружении тарелок и блюдец, Ленька задумался... Ему трудно
было представить себе, что весь этот огромный дом, сложенный из мрачного
серого гранитного камня, дом, в котором сейчас живут его, Ленькины,
приятели, их мамы и папы, бабушки и дедушки - рабочие, инженеры, врачи,
учителя,- что весь этот дом принадлежал когда-то всего-навсего двум
женщинам-домовладелицам. И они могли выгнать на улицу любого, кто
приходился им но по вкусу или у кого не было денег, чтобы уплатить вовремя.

Ленька встал и прошелся по кухне, по широкому старинному коридору. Одна их
квартира - и та вон как велика! А сколько в доме таких квартир! И все это
было в руках двух человек, всего двух! Конечно, Ленька и раньше читал в
книгах о капиталистах, о фабрикантах и о домовладельцах, но сейчас он
как-то особенно ясно представил себе, до чего же несправедливо было все
устроено в том старом мире, который сейчас вдруг предстал перед ним в виде
этих двух толстых книг, пахнущих плесенью!

Ленька вернулся на кухню, снова сел на пол и раскрыл вторую книгу.

"Дневник мадам Жери-старшей" - было написано на первой странице. А ниже, в
скобках, добавлено: "Жериковой".

Вот, оказывается, как просто звучала настоящая, не сокращенная на
иностранный манер фамилия бывших домовладелиц!

В дневнике мадам Жери-старшая писала только о делах: с кого надо получить,
кому еще "накинуть" квартплату и каким способом из одной обыкновенной
комнаты сделать две, а то и три...

"Ведь богатая же была, целый дом имела,- рассуждал про себя Ленька,- а все
о выгоде думала! И зачем ей нужно было столько денег? Просто понять
невозможно!" Сидя на полу, Ленька пожимал своими худыми, острыми плечами, а
серые глаза его выражали крайнее удивление: ведь когда у него, у Леньки, в
кармане было один или два рубля, он чувствовал себя настоящим богачом. А
тут целый дом - и все мало, все мало...

Удивляясь аппетиту бывшей домовладелицы, Ленька листал страницу за
страницей...

И вдруг остановился - на странице семьдесят седьмой было написано: "И как
же это я такой дурой оказалась: чердак-то у меня стоит пустешенек! Надо бы
и там комнат понаделать... Завтра, к полудню, рабочих вызову..."

Эта запись была сделана в мае 1917 года. "Понаделать комнат" на чердаке
домовладелица так и не смогла. Даже одной комнаты она не успела закончить:
осталась пустая кирпичная коробка. Так вот, значит, откуда она!.. Сейчас
Ленька помчится во двор и всем докажет, что он вовсе не хвалился, как
думает Тихая Таня, что он и в самом деле узнал историю этой таинственной
комнаты на чердаке...

- Что это такое? Блюдца на полу? Сервиз на полу! Среди грязи! Среди
микробов! - раздался вдруг сзади крик. Ленька обернулся и увидел Калерию
Гавриловну.

- Ты что здесь делаешь? Что?!

- Я?.. Я... читаю...

- Он читает! Библиотека на полу! Да как ты посмел?.. Как ты посмел тронуть
мою посуду?!

- Я... Мы... Мы хотели починить ваш стол! Ваш столик! Вот я его и
осматриваю! - выпалил вдруг Ленька.

- Кто зто "мы"?..

- Ну, мы... БОДОПИШ организует во дворе мастерскую... под таким, знаете,
замечательным названием... Ну, под таким названием... "Что сломалось - все
починим!" Вот! У вас столик поломался? Да? Вот мы его и починим. И поставим
на ноги!

- А книги зачем взял? - с недоверием поин