зве этого можно
стыдиться? Этим надо гордиться!

"Уж не укусила ли ее настоящая бешеная собака? - подумал я. - Или она
просто издевается надо мной?"

- Да, этим надо гордиться! - торжественно повторила Липучка. - Я выучила их
наизусть! И она вдруг стала читать стихи:

Как серебро, вода сверкает.

Мы поработали - и вот

Поплыл, торжественно качаясь,

Поплыл наш самодельный плот!

Пусть не в просторе океанском -

По руслу узкому реки,

Но есть и мостик капитанский

И есть герои-моряки!

Пусть поскорей промчатся годы,

Мы закалимся, подрастем -

Тогда красавцы пароходы

По океанам поведем!

Липучка прочитала стихи с таким вдохновением, что я даже заслушался,
прижавшись к подоконнику. Потом она взглянула на меня глазами, которые были
полны, как говорится, неописуемого восторга.

- И этого ты стыдился? Этим нужно гордиться! - повторила она. - Поздравляю
тебя! Поздравляю тебя, Шура! Ты - настоящий поэт!

- Я?.. Поэт?..

- Ой, не притворяйся, пожалуйста! Хватит уж скромничать, хватит! Тут же
русским языком написано: "Саша Петров, Москва".

Я схватил газету - и в самом деле, под стихотворением стояла подпись: "Саша
Петров". Бывают же такие совпадения!

- Я уже всем газету показала, всем! - затараторила Липучка. - Ой, какой же
ты молодец! Наш плот прославил! Прямо на всю страну! Только почему ты
написал "Москва"? Написал бы лучше "Белогорск". Ведь ты здесь сочинял? И
даже прикрасил кое-что! Но это ничего - поэты всегда так делают. А кто это
"герои-моряки"? Веник, да?.. - Липучка затрясла плечами, схватилась за
живот. - Ой, а я ведь сразу заметила, что ты в рифму говорить умеешь! Еще в
самый первый день. Помнишь: "не плот, а флот", "он - не Антон"?.. А потом я
заметила, что ты по утрам так задумчиво-задумчиво сидел за столом. А только
я входила - и ты сбрасывал тетрадь под стол. Думаешь, я не заметила? Ты по
утрам стихи сочинял? Да?.. Вот и сейчас даже тетрадка под столом валяется.
В ней новые стихи, да?

Липучка, пригнувшись, бросилась к столу и схватила тетрадку. Я кинулся за
ней: ведь там, в тетрадке, были советы нашей учительницы русского языка,
как лучше мне подготовиться к переэкзаменовке. Я вырвал тетрадку:

- Это не стихи... Это... совсем другое...

- Ой, как же не стихи? Опять обманываешь, да?

- То есть там стихи... Но я еще не могу их показать. Я еще...

- Ой, покажи! Покажи! Прямо любопытно до ужаса!

- Нет-нет, - сказал я, поспешно пряча тетрадь под скатерть. - Сейчас
нельзя... Я еще не обработал как следует. Вот обработаю - и тогда
обязательно прочитаю...

- Новое стихотворение, да?

Я неопределенно пожал плечами.

- Ой, понимаю! Писатели всегда много раз переписывают свои произведения.
Вот Лев Толстой, например, "Войну и мир" семь раз переписывал. Я сама
где-то читала...

Через секунду она пришла в восторг от нового открытия:

- Ой, Шура, а у тебя ведь и имя такое поэтическое - Александр! Как у
Пушкина.

Не знаю, с кем бы еще на радостях сравнила меня Липучка, но тут, к счастью,
появился Саша.

САШИНА ТАЙНА

Он был очень серьезен. И, как всегда в такие минуты, руки заложил за спину,
глядел исподлобья и нетерпеливо покусывал нижнюю губу. А говорил коротко,
отрывисто, вроде бы приказания отдавал:

- Ну-ка, выйди, Липучка. Прогуляйся! Липучка независимо устремила в потолок
свои глаза и нос, усыпанный веснушками:

- А чего ты распоряжаешься в чужой комнате?.. Шура, мне можно остаться?

Я взглянул на Сашу, потом на Липучку, потом на пол и неопределенно пожал
плечами.

- Секреты, да? - насмешливо спросила Липучка. - Говорите, что девчонки
секретничают. А сами? Мы с Сашей молчали.

- Значит, мне уходить, да?

- Вот-вот, прогуляйся, - с беспощадной твердостью произнес Саша.

- Прогуляться? Хорошо, ладно. Я ухожу... Мужчины, называется! Кавалеры!
Рыцари! Мушкетеры!.. Веник бы никогда так не поступил. Потому что он
действительно образованный... И очень интеллигентный. Настоящий москвич!

Это уж был выстрел в мою сторону. Боясь, что промахнулась или слишком легко
ранила меня, Липучка взглянула в упор своими зелеными глазищами:

- А еще поэт! Пушкин!

Она так хлопнула дверью, что легкая деревянная чернильница на столе
подпрыгнула и на скатерти появилось маленькое фиолетовое пятнышко - уже не
первое со времени моего приезда в Белогорск.

- Зачем ты ее так? - спросил я Сашу.

- Дело потому что... важное!

Так как Саша был капитаном нашего корабля, я спросил:

- Задание какое-нибудь? Приказ?

- Нет. Просьба.

- Просьба? Ко мне?

- Да, к тебе. И не перебивай. Тайну мою узнать хочешь? Я, кажется, второй
раз в жизни почувствовал, что у меня, где-то под левым кармашком, есть
сердце и что оно довольно-таки сильно колотится (первый раз я почувствовал
это, когда учительница объявляла фамилии двоечников, получивших
переэкзаменовку). И еще я понял - как это верно говорят: "Он вырос от
гордости!" Мне и правда показалось, что я стал чуть-чуть выше ростом.
Значит, Саша теперь доверяет мне, как самому себе! Доверяет свою тайну,
такую важную, что он из-за нее даже не поехал в туристический поход! Такую
важную, что она привязывает его и наш плот вместе с ним к Белогорску! И он
еще спрашивает, хочу ли я узнать ее!..

- В общем, дело ясное, - сказал Саша. - У меня - переэкзаменовка. Понятно?

Я как-то машинально присел на стул:

- У тебя?.. Переэкзаменовка?..

- Ага. Пишу я плохо. С ошибками. Понимаешь? Вот и схватил двойку. Поможешь,
а?

- Кто? Я? Тебе?

- Да, ты - мне. Ясное дело, не я тебе. Ведь ты же образованный, культурный.
Поэт! Липучка сегодня уши всем прожужжала. Как она мне "Пионерку" показала,
так я сразу решил: попрошу Шурку! И вот... Согласен?..

Я даже не мог неопределенно пожать плечами - так и сидел раскрыв рот,
словно рыба. И молчал тоже как рыба. Мой вид не понравился Саше.

- Смотри, в обморок не кувырнись. Побледнел, как Веник. Не хочешь помогать
- так и скажи. Без тебя обойдусь.

Тут наконец у меня прорезался голос. Правда, чей-то чужой - слабенький,
неуверенный, - но все же прорезался:

- Да что ты, Саша! Я с удовольствием... Только у меня нет... этого... как
его... педагогического опыта...

- И не надо. Ты просто будешь мне диктанты устраивать и проверять ошибки.
Понятно?

- Понятно...

Я буду проверять ошибки! И почему я честно, как вот Саша сейчас, не
рассказал о своей несчастной двойке? Вернее, несчастная была не двойка, а я
сам. Зачем я, как дурак, пожимал плечами? Эти мысли уже не первый раз
приходили мне в голову. Но раскаиваться было поздно. И нужно было не выдать
своего волнения.

- И это вся тайна? - с наигранным спокойствием спросил я.

- Вся.

- А я-то думал!..

- Мало что ты думал.

Да, я действительно думал мало, иначе не попал бы в такое глупое положение.

- И ты из-за такой ерунды не пошел в туристический поход? И наш корабль к
городу привязал? - неестественным голосом удивлялся я.

- Это не ерунда. Я должен сдать экзамен, - очень решительно сказал Саша. -
Понятно? Лопну, а сдам! Осенью отец с матерью из геологической разведки
приедут - я им обещал.

- А-а! Они, значит, осенью приедут? А у тебя, значит, переэкзаменовка?

От растерянности я, кажется, говорил не совсем складно.

- И еще я Нине Петровне обещал. Учительнице нашей. Она не хотела в деревню
уезжать из-за меня. А я уговорил: сам, сказал, подготовлюсь. Понятно?

- Не совсем. Она тебе двойку вкатила, все лето тебе испортила, а ты о ней
заботишься?

- Сам я все испортил!.. В общем, согласен помочь или нет? Я смотрел на Сашу
с таким удивлением, будто он с другой планеты свалился. Защищает
учительницу, которая ему Двойку поставила! И от похода отказался. Странный
он парень! Так мне казалось тогда.

Не дождавшись ответа, Саша твердыми, злыми шагами направился к двери. Что
было делать? Не думая о том, как все повернется дальше, я догнал Сашу:

- Буду помогать тебе! Конечно, буду! Это же очень легко... и просто. Будем
заниматься прямо с утра до вечера. Хочешь?

- Не хочу, а придется, - ответил Саша.

Я СТАНОВЛЮСЬ УЧИТЕЛЕМ

Весь следующий день я с утра до вечера овладевал своей новой профессией -
готовился преподавать. И только тогда я понял, как это трудно - быть
учителем. Правда, настоящим учителям все-таки гораздо легче, чем было мне:
они ведь хорошо знают то, чему обучают других. Я же собирался учить Сашу
грамматике, а сам разбирался в ней не лучше, чем наш Паразит в правилах
уличного движения.

Теперь уж мне не надо было сбрасывать учебники и тетради под стол. Я мог
заниматься совершенно открыто: ведь я старался не для себя, а для другого,
то есть совершал благородное дело.

Дедушка, оказывается, знал о Сашиной переэкзаменовке.

- Молодец! - похвалил он меня. - Видишь, как это приятно - хорошо учиться:
всегда можешь помочь товарищу.

"Сперва приналягу на правила, - решил я. - Все-таки выдолбить и пересказать
правила не так уж трудно. Начну с безударных гласных, чтобы и самому тоже
польза была..."

К полудню все правила о правописании безударных гласных были выучены
назубок. А как быть с диктантами? Диктовать я, конечно, смогу: слава богу,
читать еще не разучился. Но как же я буду проверять то, что написано Сашей,
если сам ничего не знаю? Может быть, каждую фразу сверять с книжкой? Нет,
неудобно. Саша сразу догадается, какой я грамотей. Что же делать?

В конце концов я придумал: вызубрю наизусть какой-нибудь кусочек из Гоголя.
Совсем наизусть! Запомню, как пишется каждое слово и где какой знак стоит.

Я нашел свое любимое местечко из "Повести о том, как поссорился Иван
Иванович с Иваном Никифоровичем" и стал зубрить, начиная со знаменитых слов
Ивана Никифоровича:

"Поцелуйтесь со своею свиньею, а коли не хотите, так с чертом!"

" - О! вас зацепи только! - зубрил я дальше. - Увидите: нашпигуют вам на
том свете язык горячими иголками за такие богомерзкие слова. После
разговору с вами нужно и лицо и руки умыть и самому окуриться.

- Позвольте, Иван Иванович: ружье вещь благородная, самая любопытная
забава, притом и украшение в комнате приятное...

- Вы, Иван Никифорович, разносились так с своим ружьем, как дурень с
писаною торбою, - сказал Иван Иванович с досадою, потому что действительно
начинал уже сердиться.

- А вы, Иван Иванович, настоящий гусак..." - и так далее. Всегда я прямо до
слез хохотал, читая все это. А сейчас я радовался только тому, что в
отрывке было много безударных гласных. "Здорово писал Гоголь! - думал я. -
Сколько безударных наставил! Прямо в каждой фразе. Вот уж попыхтит завтра
Сашенька!"

Я еще повторил отрывок вслух раза три, потом раза три переписал его, потом
начал декламировать. В общем, к вечеру мне казалось, что Гоголь писал вовсе
не так уж весело и что скучнее повести об Иване Ивановиче и Иване
Никифоровиче ничего на свете не существует.

Лежа в постели, я еще раз повторил отрывок про себя. А потом припомнил
всякие мудрые выражения, которые часто употребляли наши учителя. Такие вот,
например: "Учись мыслить самостоятельно!", "Если хочешь что-нибудь сказать
- подними руку", "Не будем тратить время - его ведь не вернешь", "Не смотри
в потолок, там ничего не написано!" и т. д. и т. п. А ночью мне приснилось,
что невоздержанный на язык Иван Никифорович обозвал Ивана Ивановича
"безударной гласной" и что с этого именно началась знаменитая ссора.

Утром, как только умолкла дедушкина палка, начался первый урок. Саша вошел
в комнату, держа в руках толстую тетрадь в красной клеенчатой обложке.
"Неужели всю ее исписать собирается?" - с ужасом подумал я. В глазах у Саши
было что-то новое, незнакомое мне до тех пор: что-то уважительное и немного
застенчивое. И это у него! У капитана Саши!.. Ну да, ведь я теперь был для
него не просто Шуркой, а учителем. Как пишут в газетах, "наставником и
старшим другом". Все эти мысли настроили меня на строгий тон.

- Не будем терять время - его ведь не вернешь, - сказал я. Саша покорно
уселся за стол, развернул тетрадку и посмотрел на меня, ожидая новых
распоряжений.

- Начнем с безударных гласных, - объявил я и зашагал по комнате, мысленно
воображая, что шагаю между рядами парт. - Гласные произносятся четко и ясно
лишь тогда, когда они находятся под ударением, - объяснял я. - В безударном
положении они звучат ослаблено, неотчетливо. Чтобы правильно написать
безударную гласную в корне, нужно изменить слово или подобрать другое слово
того же корня так, чтобы эта гласная оказалась под ударением...

- Вот, например: вода - воды, тяжелый - тяжесть, поседеть - седенький... -
насмешливым тоном продолжил мои объяснения Саша. - Так, да? Прямо по
учебнику шпаришь.

Нет, он не так уж робел передо мною! В первый момент я, войдя в роль
педагога, чуть было не сказал: "Хочешь что-нибудь спросить - подними руку!"
Но вовремя удержался: пожалуй, Саша поднял бы руку и щелкнул меня по
затылку, чтобы сразу сбить с меня всю педагогическую важность.

- Значит, нужно слово изменить? - все так же насмешливо спросил Саша. - Вот
измени, пожалуйста, слово "инженер". А? Измени.

Я стал лихорадочно соображать, но слово "инженер" никак не изменялось.

- Это исключение, - сказал я. - Нужно просто запомнить это слово - и все.

- А тогда измени слово "директор", чтобы безударная стала ударной.

Я снова и так и сяк повертел в уме слово, предложенное Сашей. Ничего не
получалось.

- Это тоже исключение, - объяснил я. - И не перебивай, пожалуйста!

- А ты не забивай мне голову всякими правилами! Я их без тебя знаю, а пишу
все равно с ошибками. Ведь на каждое правило две тысячи исключений. Давай
лучше диктанты писать.

Что было делать?

- Хорошо, возьмем первый попавшийся отрывок из Гоголя, - согласился я и
раскрыл "первую попавшуюся" страницу, заложенную промокашкой - уже не
чистой, а с пунктирными следами букв и расплывчатыми очертаниями клякс,

Я стал с выражением диктовать:

" - Поцелуйтесь со своею свиньею..."

- Сам ты поцелуйся со свиньею, если так диктовать собираешься! - разозлился
вдруг Саша.

- Так с учителями не разговаривают! - в свою очередь, вспылил я.

- А что же ты каждую безударную, как ударную произносишь? Прямо нажимаешь
на нее изо всех сил. Сам говорил, что безударные звучат ослаблено,
неотчетливо... Мне твои подсказки не нужны!

Я и в самом деле произносил каждое слово чуть ли не по складам и очень ясно
выговарил безударные гласные.

Ведь мне всегда хотелось, чтобы именно так диктовали учителя.

- Ты по-человечески диктуй, - уже без всякой робости сказал Саша. Казалось,
он вот-вот скажет: "А то как щелкну!"

Тогда я стал диктовать очень быстро. Сашина ручка вновь остановилась.

- Не валяй дурака, - предупредил он. - Хочешь, чтобы я вообще ни одной
буквы не разобрал? Так, что ли? Ты только одни безударные от меня прячь.
Понятно?

Да, настоящим учителям и не снились, наверное, такие ученики!

Я диктовал, почти не заглядывая в книжку: весь отрывок был вызубрен
наизусть.

Саша удивился:

- Ты всего Гоголя, что ли, наизусть знаешь?

- Ну, не всего, конечно, - скромно ответил я. - Но довольно значительную
часть его произведений...

Сам того не замечая, я стал изъясняться как-то по-взрослому: ведь я
все-таки был педагогом!

- Валяй дальше! - распорядился Саша. Но вот я добрался до конца и сказал:

- Хватит! Давай проверим! - А сам подумал: "Сейчас начнет спорить. Скажет:
диктуй дальше. А я дальше не выучил".

Но Саша покорно протянул мне тетрадь. Проверял я очень медленно, про себя
повторяя текст и по буквам вспоминая, как написано каждое слово в книжке.
Проверив слово, я машинально подчеркивал его, как это делала телеграфистка,
когда подсчитывала стоимость телеграммы.

Заметив, что я все время подчеркиваю, Саша заволновался:

- Неужели столько ошибок?

- Да нет... Я просто так, для себя.

На самом деле ошибок было всего пять. Я позавидовал Саше: ведь вчера,
впервые переписывая этот отрывок на память, я сделал гораздо больше ошибок.

"Саша пишет в два раза лучше меня - и все-таки у него двойка, - подумал я.
- Значит, если я буду делать ошибок вдвое меньше, чем сейчас, я все равно
не сдам переэкзаменовку..." От этих мыслей лицо у меня стало такое
печальное, что Саша даже насторожился:

- Очень плохо, да?

- Да нет, вполне сносно, - ответил я. Взял ручку и вывел под Сашиным
диктантом четкую, с острыми углами четверку, похожую на недописанную букву
"Н".

- Уж очень ты добренький, - усмехнулся Саша. Он ведь не знал, что это была
моя давнишняя мечта, чтобы за пять ошибок ставили четверку.

Я вздохнул так облегченно, как вздыхал в классе, услышав спасительный
звонок, избавлявший меня от вызова к доске. "Слава богу, первый урок
кончился!" - подумал я.

Но не тут-то было! Саша вдруг стал выпытывать у меня, почему трудные слова
пишутся не так, как произносятся. Начал он со слова "поцелуйтесь".

В школе учительница часто говорила мне: "Петров, ты совсем не умеешь
анализировать слова". Но умел я или не умел, а тут уж надо было
анализировать. Сперва я старался изменить слово так, чтобы на первый слог
"по" падало ударение. "Поцелуй, поцеловаться..." - шептал я про себя. Но
ударение никак на "по" не попадало. Тогда я подумал: "А что вообще такое
это самое "по"?" И вдруг меня осенило: так это же приставка! Ну да, самая
настоящая приставка. А ведь приставки "па" вообще не существует на свете.
Это только в танцах бывают разные па, а приставок таких не бывает. Значит,
все очень просто. Я объяснил это Саше.

- Ага... Интересно, - сказал он. И что-то записал в тетрадку, словно
отметку мне выставил. - А скажи-ка, пожалуйста, почему пишется "свинья", а
не "свенья"? Не знаешь?

- Так ученики вопросов не задают! - возмутился я. - Похоже, что я из
детского сада только что пришел, а ты уже какой-нибудь десятиклассник и
экзамен мне устраиваешь.

Но, сказав про детский сад, я сразу вспомнил стихи Маяковского, которые мы
там учили наизусть: "Вырастет из сына свин, если сын свиненок..." Эти стихи
я тут же прочитал Саше.

- Раз "свин" - значит, "свинья", - объяснил я.

- Ага, - снова сказал он и снова записал что-то в тетрадку. В общем, не зря
я накануне зубрил правила. И вовсе не из одних только "исключений" русский
язык состоит. Напрасно Саша о нем такого мнения!

С тех пор мне очень понравилось "анализировать" слова. Как только услышу
какое-нибудь трудное слово, так сразу начинаю разбирать его. И очень часто
оно оказывается вовсе не таким уж трудным.

Но и на разборе слов тот первый урок не окончился. Ведь в нашем "классе", к
сожалению, распоряжался не учитель, а ученик.

- Давай-ка теперь я подиктую, - сказал Саша и поднялся со стула, уступая
мне место.

Но я садиться на это место вовсе не хотел.

- Ты? Мне?! Будешь диктовать?!

- Ага. Я! Тебе! Буду диктовать! - передразнивая меня, ответил Саша.

- Зачем же терять время? Его ведь не вернешь!

Но мои "педагогические" фразы на Сашу не действовали.

- Диктовать тоже очень полезно, - объяснил он. - Это мне сама Нина Петровна
советовала. Она-то уж лучше тебя понимает. "Когда, говорит, диктуешь, очень
внимательно вглядываешься в каждое слово". Понятно?

Спорить с Ниной Петровной было опасно. И я, как утопающий за соломинку,
схватился за отрывок из Гоголя. Ведь я знал его наизусть.

- Хорошо, успокойся. Никто с твоей учительницей не спорит. Диктуй мне,
пожалуйста, первый попавшийся отрывок. - Я взял томик Гоголя. - Вот,
например, со слов: "Поцелуйтесь со своею свиньею..."

- Что это тебе все время одно и то же место случайно попадается? - удивился
Саша.

"Сейчас обо всем догадается!" - испугался я и с самым независимым видом
произнес:

- Диктуй откуда хочешь. Хоть из "Носа"! Хоть из "Записок сумасшедшего"!

- Да, одно и то же по два раза читать неинтересно, - сказал Саша. - Я
что-нибудь другое найду.

Он стал перелистывать страницы, а я от предчувствия своего полного краха,
кажется, побледнел, присел на стул и дрожащими пальцами взялся за ручку.

Саша между тем рассуждал:

- У нас вот теперь сборники какие-то о