взгляда от шахматной доски, Торий скучным голосом ответил:
   - Повторяю: поэзия для меня в игре Мысли, в е„ попытке проникнуть в тайны
природы. Чудо же Красоты я вижу вот в этом гениальном этюде: белые начинают,
но проигрывают.
   - Это вы бесконечно проигрываете, - заметил вс„ время  молчавший  Василий
Васильевич.
   - Прошу пояснить, - сказал Торий, передвинув пешку.
   - Эх! - только и сказал Василий Васильевич.
   - Обратите внимание: вы в очередной раз бессильны доказать, что я неправ,
- невозмутимо заметил Торий.
   - Тебя не прошиб„шь! - сказал Федя.
   - Это из-за таких людей, как вы, гибнут  реки,  уничтожаются  целые  виды
животных, засоряется мировой океан и вообще нарушается равновесие в природе!
- вскочив с лежака, воскликнул Милованов.
   - При ч„м здесь я? Прошу пояснить.  Я  никого  не  уничтожаю,  ничего  не
засоряю и не нарушаю.
   - Верно, но  такие,  как  вы,  пытаются  проникнуть  в  тайны  природы  и
спокойненько и крепко спят, когда эту природу  уродуют,  а  то  и  губят,  -
сказал Василий Васильевич.
   - Да! Я крепко сплю, и меня ничем не разбудишь. Ну что вы,  товарищи,  ко
мне прицепились из-за какого-то Геракла  и  дурацкой  вазы?  -  засмеявшись,
спросил Торий и сложил фигурки.
   - Эх! - снова сказал Василий Васильевич и махнул рукой.
   - Вот и правильно! Махните  на  меня  рукой  и  позвольте  вздремнуть,  -
попросил Торий, ул„гся на лежаке и закрыл глаза.
   - Во человек! - удивился Федя. - Уже спит! Из разговора взрослых  я  мало
что понял, но если бы меня спросили: "Ты за кого?" -  я  бы  не  задумываясь
ответил: "За Милованова, Федю и Василия Васильевича!"
   Я стоял в сторонке. Василий Васильевич окликнул меня:
   - Ал„ша! - Я подош„л. - А где же п„с?
   - Ловит крабов.
   - А ты, наверно, мечтаешь изловить похитителя огурцов?
   - Хотелось бы. Только я не умею.
   - А вы здорово испугались?
   - Больше всех мама, а хозяйка почему-то обрадовалась, хотя  тоже  немного
испугалась. Я решил этой ночью дежурить в засаде. Боюсь только, что  Кыш  не
вовремя залает.
   - Верно. Да и зачем дежурить? Ведь неизвестно, явятся ночью  за  огурцами
или нет. Лучше расставь ловушку с сигнализацией и спи себе спокойно.
   - Спасибо за совет, - сказал я.
   - Между прочим,  ты  слегка  обгорел.  Скажи  маме,  чтобы  нат„рла  тебя
одеколоном и дала на ночь димедрол.
   - Я его в детстве пил от диатеза, - сказал я и спросил:  -  А  вы  правда
решили узнать, кто поцарапал Геракла?
   - Конечно. Но жаль, что  резчик  по  камню  и  дереву  предупрежд„н.  Это
осложняет мою задачу. Но ничего. Справимся.
   - А вы не знаете, между прочим, где мой папа?
   - На машине времени катается.
   - Что это за машина времени? - удивился я.
   - Она за душевой. Сходи и взгляни. Очень забавно.
   Я сбегал к маме, чтобы она не волновалась, и сказал, что папу  я  ещ„  не
видел, потому что у него процедура на машине времени, и что я только  сейчас
туда пойду.
   Кыш вс„ так же лежал, смотрел под камень и ждал появления крабика.

   17

   Я  пош„л,  искупался  в  своей  бухточке  и  заметил,  как  мальчишки  из
пионерского патруля кидают в Кыша камешки.
   Мальчишек это забавляло, и они, кидая камешки, хохотали.
   Я подош„л и сказал:
   - Вы тут собаку дразните, а в "Кипарисе" появилась неуловимая личность.
   - Ладно, ладно! Не напускай тумана!
   - Мы в сыщиков не играем, - сказали оба мальчишки, и тот, который  был  с
биноклем, напялил мне на глаза панаму.
   Но я не обиделся и снова сказал:
   -  Неуловимая  личность  изранила  Геракла,  испортила  вазу  и  изрезала
скамейку. Неужели вам вс„ равно?
   - Совсем не вс„ равно, но у нас есть  дела  поважней,  -  с  таинственным
видом сказал мальчишка с биноклем.
   - Тебе такие не снились! Думаешь, мы целыми днями купаемся?
   - А что же вы делаете? - спросил я.
   - Вечером пойд„м по следу. Только не спрашивай по какому.  Вс„  равно  не
скажем.
   - Ну и не говорите. Сам вс„ сделаю. И сыщик настоящий мне поможет. Вы ещ„
пожалеете.
   Так я сказал и пош„л к папе.
   Ещ„ издали, подходя к  павильону,  на  котором  было  написано:  "Силовые
процедуры", я услышал какой-то скрежет и скрип, как будто кто-то выдирал  из
доски ржавые гвозди. У двери на стуле дремала сестра. Я прош„л  мимо  не„  и
увидел папу. Весь мокрый от пота,  он  в  одних  трусиках  находился  внутри
алюминиевой кабины. Руками папа  изо  всей  силы  д„ргал  рычаги,  а  ногами
нажимал на педали. При этом кабина наклонялась вместе с папой  то  взад,  то
впер„д. А перед глазами у него  были  приборы.  На  них  мигали  лампочки  и
шевелились стрелки. Всего таких машин в помещении было пять, и в каждой  был
мужчина. Все они вроде папы обливались потом, кряхтели от  натуги,  пыхтели,
наблюдали за приборами и тоскливо поглядывали на песочные часы, стоявшие так
далеко, что до них нельзя было дотянуться.  На  кабинах  висели  таблички  с
фамилиями. "Сероглазов", "Левин", "Осипов", "Рыбаков" - прочитал я.
   Увидев меня, папа обрадовался, притормозил и закивал головой.  Я  подош„л
поближе. Он зашептал:
   - Быстро переверни все часы! Ну что ты раскрыл рот?
   - Зачем? - спросил я.
   Папа уронил голову на грудь и безжизненно повис на  рычагах,  потом  тихо
повторил:
   - Быстро переверни все часы!
   Прислушавшись к нашему разговору, Левин, Осипов и Рыбаков тоже  перестали
кататься на машинах времени и умоляюще зашептали:
   - Переверни!
   - Ну что ты стоишь?
   - У тебя есть сердце?
   - Нет! У него в груди - кактус!
   Мне не хотелось прерывать процедуру. Ведь е„  назначили  папе  для  того,
чтобы он избавился от мускульного голодания. Но вс„-таки  я  перевернул  все
часы, в которых только начали пересыпаться вниз очередные  десять  минут,  и
папа первым весело закричал:
   - Т„тя Глаша! Приехали!.. Спрячься! - велел он мне.
   Я заш„л за  перегородку  и  стал  оттуда  наблюдать.  Сестра  т„тя  Глаша
проверила часы и приборы и подозрительно сказала:
   - Чтой-то вы сегодня быстро проехали?
   - Мы помолодели на полчаса, - сказал папа, и я понял, почему  эти  кабины
называют машинами времени.
   Т„тя Глаша стала открывать ключом дверцы, а я незаметно выбежал на пляж.
   Папу после процедуры пошатывало.
   - Ломит каждую косточку... Каждая  жилка  саднит...  Вот  как  приходится
расплачиваться за умственный труд!  -  сказал  он  и  попросил  завтра  тоже
незаметно прийти сюда в это же время  и  сократить  его  мучения  на  десять
минут.
   - Но это же значит, что я буду тебе вредить! - сказал я и отказался.
   Но папа, пристально глядя мне в глаза, спросил:
   - Ты помнишь, как ровно год тому назад я спас тебя от  ложки  касторки  и
выплеснул е„ в окно?
   - Помню, - сказал я.
   - Я надеюсь, что у тебя хватит благородства быть мне благодарным за  это!
Я иду в душ, потом на динамометр, потом на прыгалку. Передай привет  маме  и
Кышу! Но маме о машине - ни слова! Ясно?

   18

   Я стоял и раздумывал: сократить мне завтра на десять минут папины мучения
или не сократить, а также сказать ли про вс„ это маме.
   - Молодой человек! Что вы делаете на лечебном пляже? - вдруг спросил меня
Корней Викентич. - Отвечайте быстро и, по возможности, правдиво!
   - Думаю: почему вы так мучаете моего папу? - ответил я.
   Корней Викентич поднял брови и хотел меня отчитать, но вдруг закричал:
   - ‚шкин! ‚шкин! Как вы смеете дестерилизовать пляж?



   Он побежал по камешкам к берегу, и я увидел Федю, только что вышедшего из
воды. Он стоял в обнимку с моим знакомым беспризорным псом шоколадной масти.
П„с, положив передние лапы на Федины плечи, вилял хвостом.
   - Пожалуйста, немедленно уведите собаку с пляжа!  -  распорядился  Корней
Викентич.
   - Доктор, это моя собака! - сказал Федя.
   - Неправда! Я эту собаку знаю три года. Это бездомная собака.
   - Доктор! Собака эта правда моя. Была ничья, а теперь моя. Я е„  с  собой
на Север возьму. Мо„ слово - алмаз! Верь мне, п„с, обиженный людьми, я  тебя
возьму с собой! И звать тебя буду Нордом! - объявил Федя.
   П„с норовил лизнуть его в нос. А Корней Викентич,  переменив  тон,  очень
ласково сказал:
   - Дорогой  ‚шкин!  Жму  вашу  руку!  Ваше  намерение  благородно!  Собака
прекрасна! Она вам будет служить верой и правдой. Но если, голубчик, ещ„ раз
я увижу е„ на пляже... вы получите строгий выговор с  занесением  в  историю
болезни. Вам ясно, милый вы мой?
   Федя размяк от ласкового обращения и ответил:
   - Ясно. Норд! Пошли с пляжа!
   Я заметил, что, услышав сво„  новое  имя,  п„с  вздрогнул  и  внимательно
посмотрел на Федю.
   - Дожила собачка до своего лучшего часа! - сказал кто-то им вслед.

   19

   После пляжа по дороге на почту мама сказала:
   - Я совсем забыла показать тебе лавр. Посмотри! -  Она  сорвала  с  куста
т„мно-зел„ный, словно только что  выкрашенный  масляной  краской  листок.  -
Разотри и понюхай.
   Я раст„р в пальцах ж„сткий лавровый листок, понюхал и спросил:
   - Неужели это те самые пахучие листья, которые ты клад„шь в борщ?
   - Конечно! - засмеялась мама.
   - Вот оно что! - удивился я. - Из них  венки  делают  для  чемпионов!  Ты
подумай!
   Я сорвал десять листьев и  положил  в  карман.  На  почте  я  написал  на
конверте Снежкин адрес. Потом купил за пятачок ещ„ один конверт.  В  него  я
положил лавровые листья  для  нашей  соседки  Ольги  Михайловны.  Она  часто
приходила к нам занимать то лавровый лист, то перец  ч„рный  и  красный,  то
лимонную кислоту. А меня посылали к ней за солью и спичками.
   На двух конвертах я указал наш обратный адрес.
   Потом мама купила в магазине мяса и  овощей,  мы  попили  кваса  и  пошли
домой.

   20

   Кошка Волна, как только увидела Кыша, изогнулась и приготовилась прыгнуть
на чинару. Но Кыш зарычал и тявкнул:
   "Жарко. Противно с тобой связываться. Ночная пиратка!"
   - Молодец! - сказал я ему. - Веди себя как мужчина!
   Вечером я решил  устроить  засаду  с  сигнализацией  и.  ловушками,  мимо
которых похитителю невозможно будет пройти.
   Мы  подождали,  когда  прид„т  с  работы  Анфиса  Николаевна,  и   вместе
пообедали. После обеда я вдруг почувствовал, что у меня  по  спине  побежали
мурашки, как при простуде, и заболела голова, но маме я  решил  про  это  не
говорить. Ещ„ у меня очень горела кожа на ногах и на плечах.  И  про  это  я
тоже не сказал маме,  а  так,  чтобы  она  не  услышала,  расспросил  Анфису
Николаевну, как лечат людей, обгоревших на солнце.
   Анфиса Николаевна внимательно на меня посмотрела и сказала:
   - А ведь ты обгорел! И не вздумай отпираться,  Я  упросил  е„  ничего  не
говорить маме и вытерпел, когда  она  намазала  мои  ноги  и  плечи  тройным
одеколоном. А жгло их так, что хотелось кричать по-кошачьи: "Мря-яуу!"
   Я вынес  раскладушку  на  улицу.  Кыш  тоже  чувствовал  себя  плохо.  Он
отказался от еды, пил воду и жевал на лужайке травку.
   - Пойд„м гулять и смотреть дворец, - позвала меня мама.
   - Ты иди, а я полежу.
   - Без тебя я во дворец не пойду. Пойду лучше на свидание к твоему папе. В
конце концов, "Кипарис" не больница.
   - Но ведь Корней не велел тебе приходить, - сказал я.
   - А я и не пойду. Папу кто-нибудь вызовет, и мы погуляем до ужина.
   - Он после упражнений, наверно, очухаться никак не может, - сказал  я.  -
Лучше дай ему отдохнуть.
   - Надо его морально поддержать! - Мама красиво причесалась, надела  новое
белое платье в красную горошину и пошла к папе.

   21

   Анфиса Николаевна поливала огурцы. Потом она села на скамеечку, о  ч„м-то
стала думать и спросила сама себя:
   - Но что же было потом?.. Что же было потом?
   Я не мешал ей думать и вспоминать, походил и посмотрел  на  цветы,  полил
колючую леп„шку кактуса  с  маленькими  кактусятами  на  макушке,  а  Анфиса
Николаевна вс„ сидела на скамейке и вспоминала.
   Меня, если я очень хочу что-нибудь вспомнить, но не могу и места себе  от
этого не нахожу, мама  или  папа  обычно  чем-нибудь  отвлекают.  Поэтому  я
подош„л к Анфисе Николаевне и сказал:
   - Я сегодня на улице хотел спать, а вдруг стало холодно. В Москве так  не
бывает.
   Она посмотрела на меня, как будто не узнавала, и рассеянно переспросила:
   - Как... как ты сказал?
   - Я говорю: вдруг стало холодно, - повторил я.
   - Да... да... В Крыму это бывает... Холодно, говоришь?
   - Слегка. Вс„ равно я на улице буду спать, - сказал я.
   - Ой... вспомнила!  -  словно  не  веря  себе,  тихо  воскликнула  Анфиса
Николаевна. - Вспомнила! - Она меня поцеловала, обняла  и  вдруг  заплакала,
потом вытерла глаза платком и сказала: -  Не  обращай  внимания.  Это  я  от
волнения. Сегодня я вс„ окончательно проверю. Только вы с  мамой  ничему  не
удивляйтесь.
   - Вы заступитесь, если мама не разрешит мне спать на улице? - спросил я.
   - Будь уверен, - пообещала она, и я, несмотря на то что больно жгло плечи
и ноги и ныла голова, начал устраивать сигнализацию и ловушки.

   22

   Из маминой дорожной коробки я достал две катушки ниток  и  натянул  нитки
так, что грабитель, подойдя к огуречным грядкам с любой стороны, обязательно
должен был за них зацепиться. А концы ниток  я  решил  привязать  к  большим
пальцам на обеих ногах. Вдруг я усну? А так меня д„рнет за ноги, я проснусь,
заколочу палкой по пустому ведру и подниму тревогу. Палку и ведро я поставил
около раскладушки.
   Затем я наладил сигнализацию, которая, сработав, наделала бы много  шума.
У меня были с собой четыре ненадутых шара: зел„ный, два красных и  синий.  Я
их надул и положил в ямки под оградительной ниткой, с одной стороны грядок и
с другой. А над шарами пристроил по доске с гвоздиками. Если  бы  грабитель,
по моему расч„ту, наступил на не„, шары бы бабахнули, а мы, пока он не успел
опомниться, поймали бы его на месте преступления.
   Потом я замотал Кышу голову мокрой  тряпкой,  чтобы  она  у  него  меньше
болела.
   В это время Анфиса Николаевна зачем-то развесила на вер„вке т„плые  вещи:
байковое одеяло, варежки и  пушистый  платок.  Я  подумал,  что  она  решила
посвятить вечер борьбе с молью, и сказал:
   - Наша бабушка клала в шкаф ветки полыни, и моль  туда  не  залетала.  Вы
тоже так сделайте.
   Но в ответ Анфиса Николаевна как-то странно сказала,  скорей  сама  себе,
чем мне:
   - Сегодня прохладный вечер... Значит,  будет  холодная  ночь...  холодная
ночь... - И добавила: - Не удивляйся, Ал„ша. Я вс„ делаю, как надо...

   23

   Вскоре пришла мама. Оказывается, пока она прогуливала еле ходившего из-за
ломоты в костях папу, в "Кипарисе" произош„л отвратительный случай.
   Папин сосед Федя, очень полюбивший кипарисовского павлина, заметил, что в
павлиньем хвосте не хватает двух самых красивых перьев. Его все  подняли  на
смех, но Федя клялся,  что  у  него  прекрасная  наблюдательность  и  ошибка
исключена.
   После ужина Анфиса Николаевна спросила у мамы:
   - Ирина, у вас с собой нет свитера? Желательно мужского.
   - Конечно, есть. Я сама его вязала, - сказала мама, достала  из  чемодана
папин белый в синюю широкую полоску свитер и поинтересовалась было, зачем он
понадобился. Но Анфиса Николаевна только ответила:
   - Спасибо. Не волнуйтесь за него! - и зачем-то повесила  свитер  рядом  с
байковым одеялом.
   Потом я  незаметно  от  мамы  попросил  дать  мне  и  Кышу  димедролу  от
перегрева. Анфиса Николаевна удивилась, что я правильно назвал лекарство,  и
выдала нам две таблетки.
   После этого Анфиса Николаевна сказала, что, к большому своему  сожалению,
должна оставить нас одних и идти на дежурство. И,  уговорив  маму  разрешить
мне спать на улице, потому  что  ночной  воздух  Крыма  -  эликсир  от  всех
болезней, ушла на дежурство. Но перед тем, как  закрыть  за  собой  калитку,
обернулась, посмотрела на развешанные т„плые вещи и сказала:
   - Просто невозможно поверить... Но я верю!
   Таблетку для Кыша я растолок в большой ложке, размешал с  водой,  посадил
его на колени, разжал зубы и влил лекарство подальше в горло, чтобы  он  его
не выплюнул. Влил и сразу  же  дал  заесть  лимонной  долькой.  Кыш  немного
пофыркал, покашлял, помотал головой, но дольку съел.
   Я тоже выпил таблетку и л„г. Луны в небе не было,  и  оно  испугало  меня
своей чернотой. И в этой ч„рной пустоте стояли, не мешая друг дружке,  яркие
зв„зды. Вдруг я увидел, что одна звезда стронулась с места и плавно полетела
к Большой Медведице.
   Я крикнул:
   - Мама! Смотри! Звезда летит! Прямо над чинарой.
   - Ты меня напугал, - сказала мама, выглянув в окошко. - Это не звезда,  а
спутник.
   - Какой?
   - Наш "Космос", - сказала мама.
   - Как это ты определила? - спросил я.
   - Ты узна„шь марки автомашин, а я - спутников.
   - Ладно, ладно! - сказал я. - Меня не обманешь. Спокойной ночи!
   - Я просто мечтаю о том, чтобы она была спокойной, -  помечтала  мама.  -
Только бы не было ночного боя с Волной!
   - Пусть попробует напасть на больную собаку! Я ей задам! - сказал я.

   24

   Утром меня разбудила мама. Я не сразу сообразил, почему это настало утро.
Ведь мне не снились этой ночью сны. Я пошевелился. Плечи  и  ноги  почти  не
жгло.
   - Ал„ша, открой глаза! - тревожным голосом говорила мама. Я открыл глаза.
- Тормошу тебя целых пять минут! Вставай! Нас обокрали!
   Я мгновенно вскочил с раскладушки, прот„р глаза и хотел бежать к огурцам,
но мама остановила меня:
   - Смотри! Ни папиного свитера, ни одеяла, ни платка - ничего  нет!  А  мы
спали как убитые! Тебя самого могли унести!
   - Куда? - спросил я для того, чтобы что-то сказать.
   - Не задавай нелепых вопросов! Где Кыш? Боже  мой!  Его  тоже  нет!  Кыш!
Кыш!.. Вс„! Я говорила, что собаку нужно оставить в Москве?
   - Говорила, - сказал я и заглянул под раскладушку.
   Кыш спал так же, как вечером, свернувшись  в  калачик.  Он  вроде  бы  не
дышал. Я дотронулся до него. Он не вздрогнул и не пошевелился.
   - Кыш! - позвал я.
   Никакого ответа. Я подн„с к его влажному носу кость.
   - Сторож называется, - сказала мама. - Хорошо хоть, что самого не унесли!
   Я вытащил Кыша за две лапы из-под раскладушки, подул ему в ухо, и  только
тогда он, сладко зевнув, взвизгнул, открыл один глаз, удивл„нно посмотрел на
нас с мамой, встал и изогнулся потягиваясь. И, завиляв  хвостом,  откинул  с
глаз ч„лку. Я понял, что он выздоровел.
   - Что теперь делать? - спросила мама. Я побежал  к  огурцам  и  удивился,
убедившись, что нитки целы-цел„хоньки, шары надуты, а огурцы не тронуты.
   - Нам ещ„ повезло. Моя сумка с деньгами лежала на  открытой  терраске,  -
сказала мама.
   Вдруг щ„лкнул замок в калитке. И по дорожке быстро пошла  к  дому  Анфиса
Николаевна. За ней вприпрыжку неслась кошка Волна.
   - Вот... вс„ унесли, - виновато сказала мама.
   - Теперь я верю... Я знаю... Это ОН! - сказала Анфиса  Николаевна.  -  Не
беспокойтесь  про  свитер.  Я  возвращу  его  вам...  Только  ни  о  ч„м  не
расспрашивайте. Умоляю вас! Ладно?
   - Вы успокойтесь... На вас лица нет, - сказала мама. - Ид„мте пить чай.
   И только она сказала  эти  слова,  как  в  утренней  тишине  нашего  сада
раздался самый настоящий взрыв. Женщины вскрикнули, а Кыш припал от страха к
земле. И на моих глазах  Волна  с  душераздирающим  "мя-яу",  подпрыгнув  на
немыслимую высоту, зацепилась лапами за ветку персикового дерева  и  повисла
на ней. Я  понял,  что  Волна,  обходя  стороной  Кыша,  напоролась  на  мою
воздушно-шаровую сигнализацию. Два шара, проколотые гвоздиками, взорвались и
всех напугали. Кыш, однако, не стал лаять на Волну. Он сам испугался взрыва.
   - Да-а... - задумчиво сказала мама. - Отдых!
   Когда мы пили чай, я заметил,  что  она  о  ч„м-то  хмуро  думает  и  что
настроение у не„ по-прежнему тревожное...
   После завтрака Анфиса Николаевна  проверила  мою  кожу,  пощупала  лоб  и
обрадовалась, что у меня ничего больше не болит, а лишь немного щиплет ноги.
   - Мы с Кышем спали как убитые и ничего не слышали, - сказал я.
   Анфиса Николаевна ответила:
   - Это и к лучшему. Димед