возможен такой вариант?
   - Тому, кто на нас рыпнется, я не завидую, - зловеще сказал тот, которого
звали "Стариком". - Это дело будет нашей лебединой песней! Успокойся, Жека!
   - А лебедей едят? - спросил Жека.
   - Можно попробовать. Ну, пошли! До встречи,  рыбка!  -  "Старик"  помахал
рукой проплывшему мимо осетру.

   40

   Я отош„л к маме, читавшей на скамеечке книгу, присмотрелся к любовавшимся
осетром и золотыми рыбками людям и  подумал:  "Ну  нет  уж!  Вы  у  меня  не
оближете пальчики! Я спасу чудесную рыбу, а  заодно  и  лебедей!  Не  бойся,
ос„тр!"
   Про Веру я чуть не забыл, и когда спросил у мамы, который час,  было  уже
четверть второго.
   Отпустит она меня или не отпустит подежурить за Веру, я не знал и поэтому
схитрил:
   - Пойд„м переоденемся. Вышло солнце, и я запарился.
   - Нам нельзя до четыр„х часов возвращаться домой,  -  недовольно  сказала
мама.
   - И Кышу жарко. Вон как он дышит.
   - А я не взяла купальника, - пожалела мама. - Пошли бы на пляж.
   - Знаешь что?  Ты  ведь  хотела  сходить  в  кино  на  "Десять  заповедей
дьявола". Вот и иди. Вс„ равно меня не пустят. А я пойду в  "Кипарис"  и  до
четыр„х часов оттуда - ни шагу! Честное слово!
   - Это мысль, - сказала мама. - А Кыш?
   - Он пойд„т со мной, и ровно в четыре мы встретимся у льва из "Кипариса".
   - Договорились. Но смотри, без всяких фокусов.
   - Только, пожалуйста, не волнуйся на каждом шагу, - сказал я.

   41

   В "Кипарисе" был обеденный час. По главной аллее  ходила  только  пожилая
сестра и натыкала на железный прут ж„лтые листья, падавшие с магнолий.  Меня
и Кыша она не заметила. Мы подошли к зел„ному павлиньему домику.
   - Нагнись сюда! Нагнись! - тихо позвала меня Вера. - Я здесь!
   Она лежала в зарослях какой-то серебряной густой и высокой травы рядом  с
домиком. И в руках у не„ был... бинокль!
   - Иди обедать, - сказал я. - Здравствуй!
   - Ложись на мо„ место... Привет! Тише ты. Не  шурши.  Держи  бинокль.  (Я
ул„гся на соломенную подстилку.) Приду через час. Слева от тебя  аппарат  со
вспышкой. Он настроен. Как заметишь, что к хвосту  тянется  кто-нибудь,  так
прицеливайся и щ„лкай.
   - А где же павлин? - спросил я.
   - Возьми глаза в руки! Вон он! Мы его привязали за ногу.
   Павлин Павлик  медленно  ходил  вдоль  подстриженного  кустарника  и  был
незаметен на его фоне.  Хвост  он  не  распускал  и,  наверно,  тосковал  по
похищенным перьям...
   Когда Вера ушла, я велел Кышу лечь рядом и помалкивать. Он, высунув  язык
и подняв уши, наблюдал за павлином, а я смотрел в бинокль на зубцы Ай-Петри.
   Потом я в бинокль в упор разглядывал павлина. Бусинки его глаз и  вправду
были грустными. Он часто поворачивал голову на сто восемьдесят градусов и  с
обидой смотрел на свой хвост. И ни разу не распустил его.
   Я это вспомнил, и вдруг в  кружочках  бинокля  всплыло  улыбающееся  лицо
папы. Забывшись, я выронил бинокль, вскрикнул: "Папа!" -  но  тут  же  зажал
себе рот, а другой рукой сжал челюсти завизжавшего  от  радости  Кыша.  Папа
испуганно отд„рнул от павлина руку, строго посмотрел по  сторонам,  повертел
мизинцем в  левом  ухе,  наверно  подумав,  что  ему  послышалось,  и  снова
потянулся к павлину.
   Я ужаснулся. Фотографировать своего родного папу при попытке  выдрать  из
павлина перо  у  меня  не  было  сил.  Ещ„  секунда  -  и  для  того,  чтобы
предостеречь его от дурного поступка, я снова  заорал  бы:  "Папа!"  Но  тут
какой-то голос во мне сказал: "Дурак! Тебе не стыдно так  плохо  думать  про
своего папу? Ты что, очумел? Разве он способен обидеть муху, не говоря уже о
павлине?"
   Я посмотрел в бинокль. Павлик что-то скл„вывал с папиной  ладони.  К  ним
подош„л Корней Викентич. Ветер дул в мою  сторону,  и  я  хорошо  слышал  их
голоса:
   - Вс„-таки я узнал, что он больше всего любит, - сказал папа.  -  Кусочки
яблок с ч„рным хлебом.
   - Удивительно! Вы читаете мысли птиц?
   - Нет. Просто я сам люблю яблоки  с  ч„рным  хлебом.  У  нас  с  павлином
родственные натуры, хотя внешне мы совершенно не похожи.
   - И однако, Сероглазов, не отлынивайте от процедур. Не заговаривайте мне,
голубчик, зубы, - сказал Корней Викентич. - Марш на четв„ртую тропу, в пешую
прогулку. Вам нельзя жиреть.
   - Вы знаете, у меня тоже  начинают  пошаливать  нервишки,  -  пожаловался
папа. - Слуховые галлюцинации: голос Ал„ши... визг Кыша и какие-то зайчики в
глазах.
   "Это от бинокля", - догадался я.
   - Шагом марш! Шагом марш! Мне тоже чудятся всякие голоса: "Иди на пенсию,
старик! Давно пора!" Но я, как видите, не ухожу, - сказал Корней Викентич.
   - Э-эх! - выдохнул папа и затрусил по дорожке.
   - Васильев! - позвал Корней Викентич. - Вы почему не были на обеде? В ч„м
дело? Налопались шашлыков? Кто вам дал право нарушать режим?
   - Пропал аппетит, - сказал, подойдя, Василий Васильевич.
   - Где вы, простите, пропадаете? С пляжа вы ушли раньше срока.
   - Я осмотрел дворец... и с часок подремал у прудов.
   - Бегом за стол! Назначаю вам силовые процедуры.
   - Есть! - по-военному ответил Василий Васильевич.
   "Что-то я вас не заметил ни во дворце, ни у прудов, товарищ Васильев!"  -
подумал я, продолжая смотреть в бинокль. А Кыш задремал. Задремал на боевому
посту! Он д„ргал во сне лапами, сладко посапывал и шевелил ушами.
   "Ну погоди! Я из тебя сделаю настоящую собаку!" - сказал я про себя.
   Я не знал, сколько прошло  времени.  Вера  не  возвращалась.  Мне  самому
захотелось спать и есть. Обед в "Кипарисе" кончился. К Павлику больше  никто
не подходил... Было тихо. Начался тихий час, а папа говорил,  что  во  время
этого часа на  глаза  Корнея  Викентича  лучше  не  попадаться...  Иногда  я
нацеливал бинокль на папино окно, забыв, что папе вместо сна прописана пешая
прогулка.

   42

   И вдруг из папиного окна высунулся Василий Васильевич.  Он  смотрел  вниз
так, словно точно знал, что через минуту кто-то выйдет из главного входа.  И
правда, большая дубовая  дверь  медленно  отворилась,  и  из  не„  осторожно
вышел... Федя! Он осмотрелся по сторонам и, прильнув к стене, как  будто  за
ним была погоня, дош„л  до  угла.  Потом,  слегка  пригнувшись,  побежал  на
хозяйственный двор. Василий Васильевич сверху за всем этим наблюдал.
   Я подумал, что Федя, не желая спать, пош„л кормить обедом Норда, который,
по разрешению Корнея Викентича, жил на хоздворе. Но в руках у Феди  не  было
ни св„ртка, ни банки с супом, ни миски со вторым... Немного погодя он быстро
прош„л мимо меня за деревьями, и мне опять  пришлось  зажимать  пасть  Кышу,
проснувшемуся от его шагов. За спиной у Феди висели вер„вки с крючьями, а  в
руках он держал сумку с чем-то круглым.
   "Банка с масляной краской!!!" - догадался я.
   Василий Васильевич, проводив Федю  взглядом,  улыбнулся,  довольно  пот„р
руки и отош„л от окна. Немного погодя он тоже осторожно вышел из корпуса  и,
как ягуар, неслышно и мягко побежал по дорожке за Федей.
   У меня от волнения  и  интереса  колотилось  сердце,  я  чувствовал,  что
назревают большие события, и в такой момент не мог уйти с  поста!  И  ещ„  у
меня затекли в лежачем положении руки и ноги. Я встал на колени и, ругая про
себя Веру, смотрел в бинокль на главную аллею, ведущую к "Кипарису".
   Из корпуса вышел Корней Викентич. Я уж  хотел  его  попросить  подежурить
вместо меня, но на аллее наконец показалась Вера, да не одна, а  с  Севой  и
Симкой. В бинокль я разглядел синяк под Севиным глазом и разорванную  рубаху
Симки.  Оба  они  шли,  сморкаясь  и  отпл„вываясь.  Вера,  смотря  на  них,
всхлипывала. Корней Викентич тоже увидел ребят и направился к ним навстречу.
Я думал, что он собирается выставить их  из  кипарисовского  парка,  но  вс„
вышло наоборот. Корней Викентич сразу  пов„л  их  в  домик,  где  помещалась
лаборатория.
   - Верка! Иди сюда быстрей! - не выдержав,  крикнул  я  и,  не  дожидаясь,
когда она подойд„т, сам пош„л ей навстречу.
   - Ты чего кричишь? Ведь тихий час! - сказала Вера.
   - Бери свой аппарат! - сердито ответил я.  -  По  два  часа  обедаешь!  В
Другой раз я тебе еду на пост доставлю!
   Не отдав Вере бинокля, я  побежал  в  лабораторию.  Корней  Викентич  уже
промывал Севе глаз и синяк, а  сестра  смазывала  йодом  разбитый  до  крови
Симкин локоть. Мне некогда было спрашивать, что с ними произошло.
   - Ребята! - сказал я. - Сегодня будет покушение на жизнь осетрины! Я бегу
по важному делу! Извините!
   - Постойте, Сероглазов! - сказал Корней Викентич. - Что за чушь?
   - Говори ясней, бестолковый ты человек! - попросил Сева.
   - Я спешу... понимаете?.. Сегодня за дворцом  я  слышал  разговор...  Они
хотят  осетрину  зажарить.   Понимаете?   На   вертеле...   Они   волосатые,
бородатые... на брюках широкие ремни... Рыбу, которая в пруду...  Понимаете?
Одного зовут "Стариком"... Я спешу! Другого - Жекой!
   Вс„ это я выпалил залпом и собирался бежать вдогонку за Федей.
   - Они! Они! - сказал Симка.
   - На шее не заметил, случайно, клешни от крабов? - спросил Сева.
   - Заметил! Заметил! Приходите ко мне через час! Вс„ расскажу!
   - Бинокль давай сюда, - сказал Симка.
   - Он мне нужен!
   Я ничего не стал больше объяснять и помчался за Василием  Васильевичем  и
Федей.
   По дороге я чуть не налетел на папу, трусившего после прогулки в  корпус,
и на бегу крикнул:
   - Мама... в четыре... у льва... Подойди!
   - Подожди! Куда ты?
   - Важное дело!

   43

   Выбежав из "Кипариса", я остановился, потому что  не  знал,  куда  бежать
дальше.
   - Кыш! Ищи!
   "Кого?" - спросил Кыш.
   - Федю, который тебя спас... Море, волна, смерть... Понимаешь? Ищи!
   Кыш фыркнул, пот„р лапой нос и виновато опустил голову. Я  вспомнил,  что
его укусил шмель  и  как  ищейку  вывел  из  строя.  Вс„-таки  я  сам  успел
сообразить, что  с  вер„вками  и  железными  крючьями  Федя,  скорей  всего,
направился не к морю, а в горы.
   Мы побежали по  улице,  потом  свернули  на  тропу,  чтобы  срезать  угол
побольше, одолели крутой подъ„м, вышли на шоссе,  и  передо  мной  открылись
виноградники. Вот тут-то мне пригодился бинокль. Я увидел,  как  на  большом
расстоянии друг от  друга  поднимались  к  Верхней  дороге  Федя  и  Василий
Васильевич. Федя ш„л не спеша и не оглядываясь. Я понял, что,  взяв  правее,
смогу их обоих  намного  обогнать,  подняться  повыше  по  склону  и  оттуда
наблюдать.
   Так я и сделал. К тому же я бежал, а они шли. Кыш не обгонял  меня  и  не
носился за бабочками. Федя в метрах ста от меня поднимался вс„ выше и  выше.
Мне стало страшновато. Вдруг он решил зачем-то забраться  на  самую  вершину
Ай-Петри? Что я  тогда  буду  делать?  В  горы  даже  взрослые  не  ходят  в
одиночку... Не успеешь оглянуться, как начн„т темнеть...
   А Василий Васильевич вдруг на моих глазах провалился сквозь землю!  Всего
секунд на двадцать я  выпустил  его  из  виду  после  того,  как  Федя  стал
спускаться со склона, а он успел за этот миг куда-то пропасть.
   Я пропустил Федю впер„д и собирался дойти до камня, на котором только что
сидел Василий Васильевич, как вдруг он сам снова возник  неизвестно  откуда,
залез на камень и, стоя,  провожал  глазами  Федю.  Потом  слез  с  камня  и
направился вниз по тропе. Его поведение тоже показалось мне подозрительным.

   44

   Когда он отош„л подальше, я спустился  к  камню.  Вернее,  это  были  два
больших валуна, прижавшихся друг к Другу, и вокруг них так густо рос  колкий
можжевельник, что залезть на камень было невозможно.
   Я,  обернув  руку  майкой,  стал  раздвигать  колючие   ветки,   стоявшие
неприступной стеной перед валунами, и наконец чуть не провалился  в  пещеру.
Хорошо, что я, наклонившись, успел опереться руками о  камень.  Я  встал  на
коленки, но ничего без спичек не увидел. Снизу на меня  потянуло  жутковатой
теменью и холодком.
   "Авв? Авв?" - забеспокоившись, спросил Кыш.
   - Я здесь! Я рядом! - успокоил  я  его,  решив  прийти  в  другой  раз  с
фонариком.
   Конечно, Василий Васильевич спускался именно в эту пещеру, но зачем?
   Я запомнил получше место, где находился, и сказал Кышу:
   - Пошли домой. Есть охота. Сегодня мы много успели.

   45

   На обратном пути я уныло раздумывал, как бы так  объяснить  маме,  где  я
пропадал, чтобы и не наврать, но и не сказать всей правды. Но придумать  мне
ничего не удалось, наверно, потому, что голова моя работала  весь  день  без
остановки. Надо было дать ей немного отдохнуть. Я стал отгонять от себя  все
мысли, но они снова слетались на мою голову, как ночные бабочки на огон„к.
   "Неужели Федю, человека, который спас Кыша от верной  смерти  и  усыновил
бродячую  собаку,  я  не  предупрежу  о  том,  что  Василий  Васильевич  его
выследил?.. Я же буду тогда неблагодарным человеком! Но, с  другой  стороны,
Федя хочет измазать скалу масляной краской и навредить  Крыму...  А  почему,
интересно, Василий Васильевич сам не предупредит Федю?.. Почему  бы  ему  не
сказать: так, мол, и так, Федя, ты  в  моих  руках,  верни  лучше  краску  в
магазин. От души говорю!.. Я лично так поступил бы со своим  знакомым.  Ведь
он не злодей в конце концов... Ага! А зачем тогда ты  сам  не  сказал  этому
"Старику" у пруда: "Не трогайте рыбку, а то хуже будет!" Почему? Может,  они
поняли бы свою ошибку, застыдились и отказались от желания поджарить  осетра
на вертеле? Почему ты их не предупредил?"
   Вдруг я подумал, что сам сейчас не отказался бы от куска жареной рыбы,  и
сглотнул слюнки.
   "Ну почему ты так плохо устроен? - застыдившись, спросил я сам у себя.  -
Чем же ты лучше того "Старика"? Нет! Фигушки! Вс„-таки я  лучше!  Я  хоть  и
хочу съесть осетра, но не съем!  Пусть  плавает  один  в  пруду  под  белыми
лебедями, рядом с золотыми рыбками, и  пусть  им  любуются  тысячи  детей  и
взрослых, отдыхающих и с севера, и с юга, и с  востока,  и  с  запада  нашей
страны! Пусть любуются! А я сейчас приду домой и съем две  тарелки  борща  и
три... нет - четыре котлеты с макаронами... и киселя  с  булкой  и  навсегда
забуду про эту ч„ртову осетрину на вертеле!"
   Так я ш„л и вс„ думал и думал...
   - Кыш! Скажи, положив лапу на сердце, скажи мне всю  правду:  тебе  очень
хочется есть? Ам-ам? Филе или колбаски? - Кыш заскулил, и у него  показались
на губе слюнки. - Но смог бы  ты  сейчас  от  голода  растерзать  и  слопать
павлина Павлика? У которого  вот  такой  красивый  хвост.  Смог  бы  Павлика
ам-ам?
   Кыш остановился  от  неожиданности,  подумал,  облизнулся,  но,  серь„зно
взглянув на меня, решительно помотал головой:
   "Нет! Не смог бы!"
   - Молодец, Кыш! И я молодец! Мы с тобой одинаковые! Мы можем иногда плохо
думать, но съесть красивую рыбу из аквариума или павлина с газона не  сможем
никогда! - сказал я. - Потому что я человек, а ты не волк!

   46

   - Алексей! Сероглазов!
   Я оглянулся. Меня догонял Василий Васильевич. Во время разговора с  самим
собой я, не заметив как, уже спустился вниз и ш„л вдоль дороги.
   - Ты почему один?
   - Я не один. Со мной Кыш, - ответил я.
   - Прости, я не то хотел спросить. Обследуешь ближние подступы к Ай-Петри?
   - Так... гуляем. Не  вс„  же  в  море  сидеть.  А  в  горах  очень  много
интересного, - сказал я. - И непонятного...
   - Что же тебе непонятно? Может быть, я сумею, поразмыслив, объяснить?
   - Почему человек хочет сделать что-нибудь плохое, хотя понимает, что  это
очень плохо? Почему ему приходят в голову  плохие  мысли?  Разве  без  этого
нельзя? - спросил я.
   Рассмеявшись, Василий Васильевич сказал:
   - Ты задал нел„гкий вопрос. Надо собраться с  духом.  В  двух  словах  не
ответишь. Я же не философ, а сыщик. Инспектор угрозыска. И мне, к сожалению,
приходится часто  встречаться  не  столько  с  плохими  мыслями,  сколько  с
плохими, мягко говоря, делами. С преступниками. С хулиганами,  с  ворами,  с
мошенниками. На белом свете их ничтожное меньшинство. Но они вс„-таки  есть.
Почему? Наверно, на белом свете нет человека, которому хоть раз в  жизни  не
приходили бы в голову дурные мысли!  Но  ведь  это  не  значит,  что  каждый
человек должен после этого совершить дурной поступок. Правда?
   - Но почему дурные мысли вс„-таки приходят? - допытывался я.
   - Потому что нам, людям, дано право выбора. Понимаешь? Ты можешь выбирать
между добром и злом. И  если  тебе  почему-либо  захотелось  выбрать  зло  и
поступить плохо, но ты поборол это желание и поступил хорошо, то, значит,  в
тебе победил человек! И вот это чувство победы  так  радостно,  что  его  не
променяешь на золотые горы... ни на что!
   -  Верно!  Я  сам  до  этого  додумался!  Я  только  проверить  хотел!  -
обрадовался я. - А вот ответьте мне: выследили  вы  того  человека,  который
поцарапал Геракла или нет?
   - Да. Я очень быстро догадался, кто этим занимался.
   - А он знает про это?
   - Пока нет.
   - И что вы хотите с ним сделать?
   - Как следует проучить.
   - А может, простить его на первый раз? -  предложил  я,  потому  что  мне
хотелось попытаться выручить Федю.
   - Нет. Парень он неплохой и не  безнад„жный,  но  ему  очень  уж  хочется
увековечить сво„ имя. Так вот поможем ему  в  этом!  Возьму  тебя  с  собой.
Кстати, найди ребят из патруля и скажи, что они нам понадобятся. У тебя есть
фотоаппарат?
   - Есть у Севы и Симы. Со вспышкой.
   - Договорились. Перед рассветом по первому моему сигналу будь на ногах.
   - А вдруг я не услышу? Я одну ночь спал на раскладушке на улице, но у нас
украли с вер„вки т„плые вещи, даже папин свитер, и мама теперь боится.
   - Что же ты мне раньше не сказал?
   - Мама хотела заявить в милицию. А наша хозяйка, наоборот, обрадовалась и
сказала: "Не волнуйтесь, через три дня вс„ пойм„те".
   - Почему через три, а не через два? - удивился Василий Васильевич.
   - Не знаю. Она что-то подсчитала и сказала, что через три дня.
   - Ну, спасибо, Ал„ша! - сказал Василий Васильевич.
   - За что? - спросил я.
   - За то, что согласился быть моим помощником.  Тут  я  предложил  назвать
операцию "Лунная ночь", и Василий Васильевич одобрил это название.

   47

   Мы, проговорив всю дорогу, дошли до "Кипариса", и ко мне подбежали мама и
папа.
   - Где ты пропадал? - спросили они в один голос.
   Я незаметно посмотрел на Василия Васильевича.
   - Мы прекрасно погуляли в лесу.  Поговорили  о  добре  и  зле.  В  общем,
остались довольны друг другом, - выручил он меня.
   А я, чтобы мама больше не задавала ему никаких вопросов, сказал:
   - У меня вс„ внутри переворачивается. Пойд„м обедать.
   - Неужели вовремя нельзя накормить реб„нка и  собаку?  -  строго  спросил
папа маму.
   - Я, кажется, объяснила, что нас просили не приходить  домой  до  четыр„х
часов. Или ты не понял?
   - Можно было зайти в пельменную! - сказал папа.
   - Зачем идти в пельменную, если дома нас жд„т борщ и вот такие котлеты! -
сказал я.
   - Борщ и котлеты? -  почему-то  удивился  Василий  Васильевич.  -  Я  был
уверен, что вы не возитесь дома с обедом. Проще где-нибудь перекусить.
   - Нас вместе с Кышем не пускают, а по очереди обедать скучно, -  объяснил
я.
   - Моему мужу хорошо советовать! - пожаловалась мама. - А мы жив„м как  на
вулкане. Утром не знаем, что день грядущий нам готовит.
   - Вы спали, как сурки,  когда  у  вас  из-под  носа  стянули  мой  лучший
единственный свитер! - упрекнул папа. - Вася, надо было тебе  сразу  взяться
за это дело. По горячим следам пойти, так сказать. Я даже  по-дружески  тебя
прошу: зайди, побеседуй с хозяйкой...  Может  быть,  что-нибудь  выяснишь  в
конце концов. А?
   - Непременно на днях зайду. Непременно.
   Я потянул маму за руку обедать.
   Когда мы открыли калитку, навстречу нам бросилась Анфиса Николаевна. Лицо
у не„ было вес„лым и счастливым. А  мама,  наоборот,  хмурилась.  Обняв  е„,
Анфиса Николаевна сказала:
   - Ирина! Голубушка! Это ОН... Понимаете? Действительно, ОН!
   - Очень рада, но вы бы хоть объяснили нам, кто ОН?
   - Пожалуйста,  не  спрашивайте