Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детская литература
   Обучающая, развивающая литература, стихи, сказки
      Аргунова Нора. Не бойся, это я! -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  -
Нора Борисовна Аргунова Не бойся, это я! -------------------- Нора Борисовна Аргунова Не бойся, это я! --------------------------------------------------------------------- Аргунова Н.Б. Не бойся, это я! Рассказы. - М., "Дет. лит". 1973. OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 15 декабря 2003 года --------------------------------------------------------------------- -------------------- ----------------------------------------------------------------------- Аргунова Н.Б. Не бойся, это я! Рассказы. - М., "Дет. лит". 1973. OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 15 декабря 2003 года ----------------------------------------------------------------------- В книге рассказано о том, как люди и животные стараются понять друг друга. О том, как это трудно. И важно. Если мы научимся уважать их, поймем и полюбим, а они станут нам доверять - только тогда мы сохраним на земле и Лес, и Море, и умного Зверя, который там обитает... Для младшего школьного возраста. Содержание Вступление Зимой Прыгай, Марго! Слушайся старших Латуня Крик Древняя ракушка аммонит Вангур Двое Жулик Щенята Фитиль Беда Песенка савояра Дети Кто ты? Сынок Агаша Своя ноша не тянет Не нужна Заморское чудо Голубой свитер Нас трое Не бойся, это я! ВСТУПЛЕНИЕ Когда мне было двенадцать лет, я жила у родных на даче. Каждый день с утра я уходила в лес. Иногда захватывала ружье - легкое духовое ружьецо, которое можно заряжать одной дробинкой. Я ничего не знала об охоте, но воображала себя следопытом, охотником и страстно хотела кого-нибудь убить. Однажды я сидела в лесу. Это был саженый бор, где сосны стояли рядами, а земля между ними устлана хвоей. Вдруг я увидела белку. Рядом со мной на объемистом пне она лущила шишку. Я начала медленно нагибаться к ружью, лежащему на земле. Казалось, белку не испугает мое движение, но она оставила шишку и взбежала на сосну. Тогда я поднялась, взяла ружье. Высоко на сосне белка улеглась вдоль ветки, была еле видна - я скорее угадывала в темной полоске живое существо, которое, вероятно, наблюдало за мной. Начинался ветер, деревья мерно раскачивались. Поставив ружье на плечо, запрокинув голову, я долго целилась, водя мушкой вслед за сосной. Разве можно попасть дробинкой в едва приметную тень, которая плавает над тобой из стороны в сторону в сгустившихся сумерках? Выстрел... И вот она стала падать. Я смотрела, как, тяжело ударившись о сучок, белка задержалась на секунду, перевалилась, полетела, стукнулась о ветку. Она медленно падала, а я смотрела, не подозревая, что всю свою жизнь буду видеть это грузное мертвое падение. Она свалилась к моим ногам. У нее еще подрагивали веки. Дробь попала ей точно в сердце. Я взяла белку поперек тела, обвисшего, теплого, и понесла. На опушке, где посветлее, я села, стала ее рассматривать. И тут заметила, что из одного маленького соска у нее высочилась капля густого молока... Много лет прошло с тех пор. Прошлой весной я была в командировке в таежном краю. Возвращаясь из лесу в поселок, я присела возле ельника отдохнуть. Ельник еще стоял в снегу, в спину мне дуло холодом, лицо овевал теплый ветерок. Промытый снеговой водой, песок на тракте был чист и ярок по-летнему. Я собиралась встать, но успела сдержаться. Три белых зайца паслись напротив. Два, пощипывая траву, удалялись, а третий начал пересекать дорогу. На коротких передних ногах и длинных задних, ныряя то носом, то кормой, он шел прямо на меня. Остановился, дожевывая, у разделявшей нас сухой проталины. Меня он за живую не принял и спокойно ступил на проталину. Только когда я шевельнулась, заяц стал смотреть на меня. Сложенные в трубку уши наклонились, развернулись, и казалось, он смотрел и ушами. Боязливо вытянувшись, подрагивая на задних напряженных ногах, заяц понюхал мои сапоги. Подобрался. Подумал. И томно потянулся, оттопырив хвост, выгнув спину. Зажмурясь, он зевнул. Прилег на живот, встряхнул обеими передними лапами, упрятал их куда-то в себя, в белую пуховую муфту на груди. Нахохленный, без шеи, с заложенными на спину ушами, он превратился в солидного, немолодого. Странно его длинное меховое лицо, азиатские дремлющие глаза по бокам головы. Он засыпает, и все у него начинает подергиваться: дергаются веки, уши, в нервном движении тело. Сон длится мгновение. Вот поднимаются уши, раздвигаются веки. Зрачок сужен, глаз безумно выкачен, на лице ужас. Зрачок растет, ширится, взгляд становится осмысленным, спокойным. Опять тревожный сон - на миг. Пробуждение. Сон. Пробуждение. Затем я присутствую при играх. Для начала он мотает головой и прядает, словно конь, ушами. Мотнул головой - взвился вверх. Поскреб землю передними лапами - подпрыгнул. Поскреб - взвился, поворот в воздухе на триста шестьдесят. На расставленных лапах он крутится по земле волчком, все быстрее, мелькает, сливается... Прыжок! И убегает прочь, шурша сухим листом. Задние ноги согнуты, он убегает на корточках. У дороги поворачивается ко мне, и - сногсшибательный прыжок! Не прыжок - полет! Заяц вытянут над землей в струну. Стоит, часто дыша, с зажегшимися очами, с ноздрями расширенными, трепещущими, - конь! Лесной конек! Отдышался, начинает пастись. Съедает красный выползок иван-чая. Уходит, сливается с размытой, белесой землей. Будто знал этот дикий, почему-то поверивший мне, что я его не трону. Какая мне выпала удача! Какой подарок! Я видела его, свободного и веселого, и кто бы знал, как дорого мне его доверие... ЗИМОЙ Стояло раннее утро, и в зоопарке, на аллеях, - никого. Клетка, где находился волк, была крайней в ряду. Снег хрустел под моими ногами, но волк не обратил на это внимания. Он дремал. Голова его покоилась на лапе, полузакрытые веки лениво помаргивали, из ноздрей шел пар. Он был хорошо одет, как и полагается волку зимой. Топорщился густой воротник, туловище окутывал богатый мех. На спине отросла нарядная попона с черной каймой. Волчья морда от широкого лба сужалась к носу сильно и плавно и была так изысканно заострена, что и любой породистый пес мог бы позавидовать. Я начала говорить с волком. Если б рядом стояли люди, я бы постеснялась, но были только он и я. Он вызывал во мне восхищение - и я выразила ему это. Он был красив - я объяснила... Он поднял голову. Я продолжала говорить. Волк смотрел так, будто меня не существовало, куда-то вдаль. Но слушал, мне казалось, внимательно. Я присела на корточки, и его взгляд скользнул по моему лицу, чуть задержавшись... Сбоку тянулся высокий сугроб, я быстро спряталась за сугроб. Выглянула. Волк поднялся на задние лапы, стараясь меня увидеть. Я побежала от сугроба мимо клетки, и он трусил вдоль решетки, пока его не остановила поперечная стена. Я пробежала обратно - и волк тоже. Его пышный хвост был приподнят, физиономия оживлена. Снова я укрылась за сугроб. Он сделал потрясающий скачок - с места взял вверх, до самого потолка, - разглядел меня и торжествующе взвыл. Пригнувшись к земле, у него на виду, я стала подкрадываться, но он уже все понял и завертелся вокруг самого себя юлой. Откуда-то выхватил обглоданную кость, швырнул ее, взвился, поймал на лету. Потом я увидела фокус, который не под силу ни одной собаке: волк высоко подпрыгнул, но не передними, а задними лапами вверх. И начал описывать круги - сумасшедшие круги в своей тесной клетке. При этом ни разу он не поскользнулся и не задел за решетку, и точность его движений была также недоступна собаке. Вдруг волк остановился. Я оглянулась. Сюда направлялись посетители - двое в овчинных полушубках и твердо скрипящих по снегу сапогах, оба с папиросками. Подошли. Разглядывали, покуривая. Один сказал: - Здоровенный. Другой подтвердил: - Матерый... Пуда на два с половиной. Больше не было произнесено ни слова. Но я увидела, как у волка медленно опустился хвост и погасли глаза. С опущенной головой, с угрюмо повисшим хвостом зверь быстро ходил по клетке. И я пошла прочь по застывшим, сизым от мороза аллеям зоопарка... ПРЫГАЙ, МАРГО! У моей знакомой случилась неприятность. Ее сын уехал в командировку и задержался. Он прислал телеграмму, что командировка затянется. Сын любил и держал зверей, а мать их не переносила. От них шерсть, от них запах, толку никакого, для чего они человеку? Собака сторожит, кошка ловит мышей, а другие для чего? Обезьяну Марго недавно привезли из Африки. Кто-то привез, а держать не смог, подарил другому - и тот не захотел. Третий взял и тоже раздумал. Костя ее приютил. У него была своя комнатенка, он там делал что хотел, мать ни во что не вмешивалась. Она уже вышла на пенсию и жила размеренно, день у нее был расписан. Пожилому человеку нужен воздух, нужен покой, и Таисия Михайловна полеживала, слушала радио или сидела на бульваре и вышивала. Сын работал в больнице, его никуда не посылали, а теперь понадобилось командировать в Ярославль, он собрался и выехал. Марго он поручил не матери, а одной девочке с их двора. Девочка умела обращаться со зверьми. Но она простудилась, ее не выпускали из дому. Таисия Михайловна позвонила мне сильно расстроенная. Она не представляет, как сын ладил с обезьяной. Обезьяну кормят, а она в благодарность норовит укусить. Ночами хулиганит, трясет решетку своей клетки, стучит, в девяти квартирах слышно. Таисия Михайловна стала плохо спать. Сын скоро вернется, не возьму ли я пока обезьяну? Ведь я, кажется, люблю животных? Пришлось согласиться. Но как буду справляться с Марго, я и вообразить себе не могла. Обезьяна существо мне незнакомое, а эта еще, должно быть, озлилась без хозяина, с нелюбящей хозяйкой. Я думала, ее привезут в клетке. Но, открыв дверь, увидела Таисию Михайловну и шофера такси, который держал закутанный ящик. Вернее, это была тоже клетка, только маленькая, годная для морской свинки или для мышей. Из клетки тянулся ремешок. Прежде чем отпереть дверцу, ремень намотали на оконную ручку. И вот появилась молодая обезьяна, почти детеныш, на высоких ногах и с легким телом, перепоясанным ремешком. Меня и шофера она оставила без внимания, при виде хозяйки ощерилась, и мех у нее на голове угрожающе надвинулся на брови. - Тварь такая, - отходя подальше, сказала Таисия Михайловна. Она выложила из сумки кулечки - оказалось, это продукты для обезьяны, - достала бутылку молока. И когда ощупывала кулечки, бормоча: "Кажется, ничего не забыла", ее лицо выглядело озабоченным и действительно усталым. Она порылась в сумке, вороша какие-то стариковские мятые тряпки, может быть вышивание, нашла облезлую резиновую куклу, кинула обезьяне, а та пригнулась, будто в нее запустили камнем. x x x Я захлопнула входную дверь, возвратилась в комнату. Марго не могла меня достать. Да она и не пыталась. Она прислушивалась к лестнице. Шаги там удалялись. Вероятно, она улавливала их дольше, чем я. Наконец они затихли и для нее. Обезьяна взбежала на высокую спинку кресла и присела, озираясь. Она слишком долго запрокидывала голову и вертелась, обозревая пустой потолок и стены, и мне почудилось, будто она что-то показывает. Определенно она что-то давала мне понять. Она словно примеривалась, обдумывала какую-то каверзу и хотела, чтоб это заметили. И я заметила и наблюдала за ней с беспокойством. Она оттянула портьеру, собранную за креслом. Наверное, знала, что там потрескались обои, видела в других домах углы с лопнувшими обоями. Уверенно отодвинула портьеру и оглянулась. Я сидела молча. Она запустила в трещину пальцы и еще оглянулась. Я не двигалась. Тогда она спрыгнула на пол, таща и срывая обои до самого низа. - Ты что же делаешь, негодная! - вскрикнула я. Обезьяна мячиком скакнула на подоконник. Скакнула с живостью, положила подобранную с полу куклу, мимоходом колупнула торчащую шляпку гвоздя. Явно она была довольна, но чем, что происходило в ее душе, я не успевала вникнуть - так молниеносно она действовала. Расправила собранную белую занавеску и проверила: слежу? Я, конечно, следила. Она встряхнула занавеску и еще подождала. Даже узкая спина и наивный затылок ждали - чего? Наверное, вот этого: - Не смей, Марго! Не смей, тебе говорят! Она в мгновение ока выдрала из середины хорошей, целой занавески лоскут, повернулась ко мне и стала его рвать, мельчить и белыми хлопьями издевательски, не спеша пускать перед моим носом. Я разволновалась. Я уже сообразила, что с ней лучше не воевать, а что делать, не знала. И как потерянная, не давая отчета, зачем так поступаю, я подошла и села в кресло, над которым она царила. Она опешила, шарахнулась было. Но тут же вытянула ко мне руку. Я едва не отдернула голову, но удержалась. Только зажмурилась. И почувствовала, как трогают мои ресницы. Не тянут, не стараются сделать больно - перебирают осторожно. Я удивилась. При такой озлобленности можно ждать чего угодно, только не ласки! Мне захотелось поглядеть на нее. Но, говорят, на обезьян нельзя глядеть в упор - это признак вражды. И я, сощурясь, тайком рассматривала черное сухонькое личико с близко сдвинутыми страшноватыми прозрачными глазами. Они уставились на меня в упор. В меня вонзались подстерегающие зрачки. Я зажала в себе страх. Зверь не терпит недоверия, боишься - значит, не веришь. Глубже, глубже загоняла я страх, опустила на колени руки - они, я и не подозревала, были наготове, - расслабила плечи, откинулась в кресле. Как тяжелую шубу, я снимала с себя напряжение, с усилием избавлялась от него, и Марго - откуда она узнала, как поняла? - полезла вдруг по мне, уселась на плечо, приладилась, с полной, моментально возникшей доверчивостью оперлась о мою щеку мягким, со светлой шерсткой животом. Она выбирала шпильки из прически, а я слушала, как у нее бурчит в животе. Я покосилась. Она складывала шпильки в сморщенную ладошку. У нее была сосредоточенная мина. Я прыснула со смеху. Она так и подскочила. Схватила свою куклу. Почему, стоило засмеяться, она вспомнила про куклу? Что она понимала в людях, обезьяна, обезьяний детеныш? Она совала куклу и отнимала, швыряла ее и шлепалась с кресла, и мы тянули, чуть не разорвали куклу, и кукла свистела и пищала последним придушенным писком, а Марго сходила с ума, перекувырнулась в восторге - фу-ты! Я прямо взмокла. И она устала. Свесила с подоконника, оттопырила хвост и полила на пол. Как с дерева. Я отправилась за тряпкой. Вернувшись из кухни, я обнаружила, что ремень на Марго расстегнут, а она копошится в неглаженом белье, которое свалено в углу тахты. Она поднимала и расправляла каждую вещь, точно хозяйка, ищущая прорехи. Но ее интересовали пуговицы. Находилась пуговица - и Марго припадала к ней, брала в рот, сосала, и физиономия из умной и деловитой становилась у нее блаженно-младенческой. Она предостерегающе вскинулась, когда я проходила. Но я не собиралась ей мешать. С чашкой молока я присела на другой конец тахты. Тогда она приблизилась, обхватила ладонями чашку. И пила она по-ребячьи, вздыхая после каждого глотка, останавливаясь, чтобы перевести дух. Напившись, побежала по тахте, волоча хвост, к белью. Она еще не добралась до ситцевой клетчатой юбки с застежкой от пояса до подола. Одиннадцать пуговиц, гладких, как леденцы! Я ждала. Я перестала дышать, замерла. Марго всплеснула руками. Потрясенная, вскинула над головой волосатые паучьи лапки. Спрыгнула на пол, юбка тянулась за ней. Она запуталась, упала, вскочила и помчалась, ликуя, вздымая юбку. Вскарабкалась на шкаф. Приподнявшись, я наблюдала, как она там прячет, втискивает между шкафом и стеной несчастную юбку. Марго кончила - я поспешно отвернулась. Она хмыкнула. Я поглядела. Припав грудью, как бегун на старте, к самому краю шкафа, она качнулась вперед: сейчас прыгну на тебя, ох и прыгну! Я выставила сдвинутые ладони: не боюсь, давай сюда. Но она еще качнулась и обнажила зубы: и так тебе тоже не страшно? А может, она улыбалась? Этого пока я не научилась понимать. Но что-то другое - научилась, и мне весело сделалось с ней. - Давай сюда! - А укушу? - Прыгай, прыгай. Она ринулась. Вся она, с цепкими руками и ногами, с мелкими проворными зубами мчалась мне в лицо, а я стояла незащищенно, опять не отдавая себе отчета, почему стою так. Знала откуда-то, что так можно. И она пронеслась мимо. Только шлепнула ладошкой по моей ладони. Приземлилась на тахту. Метнулась, и - наверх, и - снова летит чудище, черномордое, все в шерсти, ясные глаза блестят, белые зубы оскалены... Она погостила недолго. Но я часто в жизни вспоминаю ее, умную, маленькую обезьянку. СЛУШАЙСЯ СТАРШИХ "Чок!" Я открыла глаза. Мои уехали на работу, я на даче одна. Тетя Маша, наша дачная хозяйка, уже погнала, наверное, гусей и козу на пруд. Там на мостках, с которых полощут белье, вчера долго сидела кошка и смотрела на воду... Тут я соображаю, что меня разбудили воробьи. Какой крик за окном! Что там стряслось? Вскакиваю с постели. В березу вцепилась белка. Она распласталась вниз головой. У нее толстощекая, усатая физиономия и вытаращенные глаза. "Чок-чок?" - со страхом вопрошает белка. Над ней по всем веткам, все дерево усеяли, со всего Васютина собрались - господи! Сколько воробьев! Крылья растопырили, приседают, вертятся, вопят. Один ринулся на белку, за ним вся ватага, пикируют и взмывают, мелькают так, что и не разглядишь. Невообразимое что-то творится! Белка взбегает в ужасе, прыгает на дуб, промахнулась и чуть не упала. Удержалась за прутик, вскарабкалась, прыгнула на сосну, еще на сосну - и помчалась прочь. Воробьи смолкли, будто им дирижер махнул. Я стою у окошка. Смотрят на меня. Молчат. Замечаю, что некоторые куда-то вниз еще косятся. Влезаю на стул, ложусь на подоконник. И прямо под собой вижу птенца. На утрамбованной земле сидит птенец. У него мелкие перья на крыльях и короткий хвост. На затылке торчит пух. Втянул голову, не шелохнется. Я смотрю на него, а стая - на меня. Молчат. Один воробей прочирикал что-то из ветвей. Гляжу, птенец пошел и прижался к стене, прямо подо мной. Опять чирикает сверху. Остальные молчат. Что это? Птенец слушает! Он повернул голову, видно, как блестит его внимательный глаз. Взрослый кон

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору