ер (спокойно). Застрелю на месте. Давай пропускай по очереди.

     Ординарец уходит.  Офицер  садится за  стол,  подвигает бумагу,  пишет.
Отворяется дверь. Втолкнули мужика, и он летит прямо к столу.

     Офицер  (отшатываясь и  вынимая наган).  Стой!  Куда  прешь?  Отойди  к
порогу!
     Мужик.  Солдат пинком тыркнул, ваше благородие... А то нешто я сам, как
войти, не знаю!
     Офицер. Ну и что ж, что тыркнул? А ты входя прямо, спокойно. Здесь тебе
не цирк и не танцы.  (Пауза.) Нам донесли,  что в вашей деревне есть оружие,
которое вы прячете, чтобы передать партизанскому отряду Дубова! Отвечай: где
спрятаны винтовки,  пулеметы, бомбы? Да смотри! Мы всю землю перероем, а все
равно разыщем.
     Мужик.  Ваше благородие!  Да зачем зря силу тратить?  И  мы и деды Наши
вокруг этого  места,  почитай,  двести лет  землю роем.  А  про  такое и  не
слыхали.  Плиту чугунную на  пашне однажды выворотили.  Это  было.  Яму  под
оврагом нашли. Там горшки, черепки, камень и скелет старинного вида. А чтобы
пушка, аэроплан или хотя бы ружье попалось - этого в нашей почве нету.
     Офицер (ударил мужика нагайкой).  Я  с  тобой поговорю!  Я тебе прикажу
всыпать шомполами,  так ты  у  меня и  сам превратишься в  скелет старинного
вида. (Кричит.) Вахромеев!

     Входит ординарец.

     Ординарец. Есть, ваше благородие!
     Офицер.  Отведи этого  мужика и  прикажи запереть (смотрит в  окно) вот
сюда,  в церковь. Там и двери тяжелые и решетки железные. С ним допрос будет
особый!

     Ординарец уводит мужика. Вытолкнули из-за двери старушку с клюкой.

     Офицер. Это ты, убогая, на моего солдата плюнула? Да, тебя дожидаючись,
на том свете черти семь крюков наточили. А ты все еще безобразничаешь!
     Старуха.  Я, батюшка! Я! Такой солдат окаянный! Лезет в погреб. Како-то
ружо спрашивает,  а  сам  сапожищем как  в  крынку сметаны двинет!  Ну  я  и
согрешила, батюшка. Прямо так в морду ему и плюнула.
     Офицер.  Поп  тебе  батюшка,  а  я  офицер.  Наши солдаты ищут оружие -
говори: где спрятаны винтовки, патроны, бомбы?
     Старуха.  Бомб у меня нет, батюшка. В той-то кадушке, что под лесенкой,
- огурцы малосольные. А в другой - капуста. Ты б его наказал, батюшка. Такой
солдат непутевый!  Давай в огурцы саблей тыкать! Мать моя! Гляди, чуть кадку
не продырявил.  Ты уж,  если такой приказ вышел,  ищи аккуратно. Ты спроси у
меня ложку,  половник, сядь и перебирай в мисочку. А он же, ваше благородие,
схватил железу и давай тыкать.

     Офицер медленно поднимает наган на старуху.

     Да ты что, золотой, как на меня уставился? Я не икона.
     Офицер.  Дура,  это  наган...  (показывает) оружие.  Я  вот  сейчас тут
надавлю пальцем (показывает),  отсюда огонь ударит.  Пуля выскочит,  и ты...
будешь мертвая.
     Старуха.  И,  батюшка!  Скажешь тоже,  не подумавши.  Да за что же она,
пуля, в меня скакать будет? Твой солдат мне в погребе убыток наделал, да я ж
еще виновата!

     Во время этих слов входит ординарец и делает офицеру загадочные знаки.

     Офицер. Тебе что?
     Ординарец  (тихо).   Прохожий,  ваше  благородие,  имеет  стремление  к
неотложному сообщению.
     Офицер. Веди.
     Ординарец. А эту? (Показывает на старуху.)
     Офицер. Гони со двора нагайкой. Или нет, запри ее тоже в церковь. Пусть
лучше убогая грехи замаливает, а то сейчас пойдет звонить по деревне.
     Ординарец (старухе).  Идем!  (Опасливо заслоняет лицо ладонью.) Ишь ты!
Tax и глядит,  так и глядит мне в личность.  Это она,  ваше благородие,  еще
плевнуть на меня хочет!

     Вышли.
     Осторожно входит прохожий с сумкой, Огляделся и крестится на иконы.

     Офицер (нетерпеливо).  Ладно,  ладно!  Здесь тебе  не  обедня.  Что  за
человек? И чего тебе надо?
     Прохожий.  Сирота,  ваше благородие. Житель деревни Костриковой. Будучи
изгнан  с  родного  пепелища  декретом красных,  бежал  искать  пристанища и
защиты.
     Офицер. Гм... А велико ли было твое пепелище?
     Прохожий.  Две лавки да один трактир,  ваше благородие.  Лишен всего во
мгновение ока.
     Офицер.  И что же ты,  сирота, от меня хочешь? Уж не думаешь ли ты, что
так и  кинемся мы отбивать твой трактир и  лавки?  У нас дела поважнее.  Нам
Москву занимать надо.
     Прохожий.  В добрый час,  ваше благородие! Однако же Москва от вас пока
далеко, а вот Дубовские партизаны близко.
     Офицер. Где близко? Говори коротко! Ясно! Понятно!
     Прохожий.  Дитя малое -  и то поймет. Иду я по Синявской дороге (офицер
показывает направление,  прохожий повторяет жест) - дай, думаю, искупаюсь, и
повернул к мосту (офицер показывает направление,  прохожий повторяет), а тут
такой ракитничек, кусточки, кусточки. Вдруг: "Стой!" Выходят три молодца при
полном оружии,  и стали они меня спрашивать:  "Много ли на Тумашовой деревне
вооружения?  И  какое  там  стоит войско?"  Я  им  и  говорю:  "Войско стоит
небольшое - человек двадцать! Вооружение обыкновенное. Пулемета не видел".
     Офицер  (подозрительно).  А  зачем  сказал  мало?  Почему  не  соврал -
триста... четыреста?
     Прохожий.  Ваше благородие,  на четыреста Дубову не подняться,  когда у
него человек с полсотни,  не больше.  А так, проведавши про малую вашу силу,
как хищные звери, наскочат они к рассвету. Тут вы их всех и положите
     Офицер. Почему к рассвету? Разве они тебе это сказали?
     Прохожий.  Не  сказали,  но  таков их  закон природы,  ваше благородие.
Коршун бьет  птицу  из-под  солнца!  Волк  ползет к  загону под  месяцем.  А
партизан вашего брата на заре губит.  Иной солдат за ночь не спал,  иной как
раз загрустил с  похмелья.  А  иному шибанет в  голову какая-нибудь греза...
сновидение. Вот тут-то они и а-та-та-та! - голубчики.
     Офицер.  Гм...  Так ты хочешь, чтобы мы устроили им засаду? Хитер ты, я
вижу, сирота, да не знаю, как тебе верить
     Прохожий.  Ваше благородие!  А  вы возьмите к  себе в  залог мою душу и
тело. Моя правда - мне почет. А нет - так делайте со мною что хотите.
     Офицер.  Ну смотри!  Душа мне твоя не нужна.  А уж с телом...  в случае
чего,  мы  разберемся.  Я  тебя запру.  Там сидят уже двое.  А  ты около них
вертись да потихоньку слушай,  слушай... (Пауза.) Прячут здесь где-то оружие
для Дубова... Крепко запрятали! (Пауза.) Эй, Вахромеев!

     Входит ординарец.

     Ординарец. Есть, ваше благородие!
     Офицер. Отведи этого человека и запри в церковь.
     Ординарец. Слушаюсь, ваше благородие!
     Прохожий (ординарцу).  Ты, солдат, когда будешь вести меня мимо народа,
дай мне раза два в шею, чтобы, значит, не было у людей на меня подозрения.
     Ординарец (офицеру вопросительно). Ваше благородие?
     Офицер. Ну дай, если человек просит!
     Прохожий.  Да ты смотри, голова, бей только для виду. Ты кулаком бей. А
то еще долбанешь прикладом, так потом и не встанешь.

     Уходят.
     Вошел  писарь с  мешком.  Вываливает все  содержимое на  пол.  На  полу
сломанное ружье,  ржавая, без ножен, сабля, пустой стакан от снаряда, пустые
обоймы.

     Офицер. И это все?
     Писарь.  Все,  ваше благородие.  Оружие... конечно... боевого смысла не
имеет. Разве вот... сабля...
     Офицер. Выкинь, дурак, на помойку и позови ко мне остальных командиров!
(Помолчал. Вдруг стукнул кулаком по столу.) Ничего! Дело будет!

                                Занавес


СЦЕНА ВТОРАЯ

     Угол возле двери внутри церкви.  Решетчатое окно.  На  стене намалеваны
бесы,  которые волокут в  пекло упирающегося грешника.  Мужик спит.  Старуха
зажигает  свечные  огарки.  Прохожий нетерпеливо ходит  взад-вперед.  То  он
заглядывает в  окно,  то  голову задирает кверху.  Наконец он  берет аналой,
подтаскивает его к окошку и примеряет то одним, то другим боком.

     Старуха.  И что ты, неспокойный человек, ходишь, толчешься? Ну зачем ты
аналой с места на место воротишь?
     Прохожий.  К  свечам  поближе,  бабуся.  Я  сейчас двенадцать апостолов
читать буду.
     Старуха. И то - читай! Глядишь, ночь пройдет быстро.
     Прохожий  (смотрит в  окно).  Уже  проходит.  Заря  близко.  (Подошел и
осматривает наружную дверь. Подумал и осторожно задвинул засов.)
     Старуха (с  тревогой).  Ты  почто,  человек,  засовом торкаешь?  Солдат
услышит - рассердится.
     Прохожий.  Молиться буду,  бабуся.  Не  люблю,  чтобы  во  время святыя
молитвы лишний народ  толкался.  (Прислушался и  громко вопит.)  Помилуй мя,
господи, и во благости своей прости мне прегрешения!

     Удар приклада в дверь и снаружи голос.

     Голос. Эй, там! Я вот во благости своей пущу пулю, тогда замолкнешь.
     Старуха (сердито).  Ты, прохожий, молись тихо. Ты скромно молись. А то,
как бык,  рявкаешь.  Пустой ты,  я на тебя посмотрю, человек. Так... все зря
суетишься.  (Смотрит на  то,  как прохожий вынул из  сумки длинную веревку и
старательно  завязывает  петлю.)  Ну  почто  ты,  скажи,  из  мешка  веревку
вытягнул?  Здесь не лабаз,  не чердак,  а церьква.  Место тихое. Ой, смотри,
если ты  что плохое задумал!  На том свете взыщется.  (Показывает на стену.)
Глянь-ка, как они, черти, грешника в пекло тягнут. Иной черт за руки тягнет,
иной за волосья. А он, видишь, не идет... упирается.
     Прохожий. Бабуся!
     Старуха. Ну!
     Прохожий.  Сделай божескую милость!  Да помолчи хоть немного!  Здесь не
базар,  а церьква.  Место тихое.  А ты тарахтишь,  как сорока (показывает на
мужика),  вон человеку спать мешаешь.  (Взял веревку и  ушел куда-то в глубь
церкви.)
     Старуха (дергает сонного мужика). Василий, а Василий!
     Мужик (сквозь сон). Ну!
     Старуха. Пойди, Василий, глянь на прохожего.
     Мужик. А что на него глядеть? Не картина.
     Старуха. А он, Василий, не в себе, что ли? Все ходит, ходит, а сам этак
руками...  руками.  Вот  теперь веревку из  мешка вытягнул,  петлю завязал и
ушел. Как бы думаю, греха не было: еще возьмет да в храме и удавится.
     Мужик  (равнодушно).  Пусть  давится.  Все  равно  хорошего житья нету.
(Трогает себя за плечо.) Эк офицер меня нагайкой срезал!  (Опускает голову.)
Спи, баба! Заря близко. (Лег.)
     Старуха (встала и подошла к окошку).  И то светает! (Смотрит.) Батюшки,
а солдаты-то,  солдаты!  Коней ведут...  седлают...  запрягают!..  Унеси ты,
господи, эту нечистую силу! (Отошла. Стала на колени и молится.)

     Издалека  слышно  ржание  коней,  негромкие  голоса.  Молится  старуха,
наклоняя лоб до пола, а в это время сверху на веревке тихо опускается к полу
пулемет. Стукнул пулемет об пол - глянула бабка, ахнула, кинулась к мужику и
будит его.  Быстро с  наганом в левой руке и с двумя коробками лент в правой
входит прохожий.

     Прохожий.  Отползите в угол!  Ну,  дальше... - дальше... Сидеть смирно!
(Отцепил пулемет,  поднимает его и  ставит на аналой к  подоконнику.  Навел,
прицелился.)
     Старуха (тихо). Василий! Да что же это такое?
     Мужик.  Сошествие пресвятого пулемета с  небес на землю.  Терпи,  баба,
сейчас стрельба будет.

     Резкий стук приклада в дверь. Прохожий кидается к двери.

     Голос. Отворите, проклятые! Зачем заперлись?
     Прохожий.  Сейчас, господин солдат! Засов заело. (Хватает конец веревки
и засов наглухо заматывает.)
     Голос. Отвори, говорю! Ну, держись!

     За дверью внезапный выстрел. Прохожий падает. Он лежит на полу, в руках
его наган. Он пробует встать и не может. В дверь стучатся.

     Прохожий (мужику). Встань и подойди к окну!
     Мужик. Не пойду!

     Прохожий направляет на мужика наган.

     (Нехотя.) Ну, подошел!
     Прохожий. Что видно?
     Мужик. Стоят в строю возле ограды солдаты... Вот офицер вышел.
     Прохожий. Пора! (Рванулся к пулемету. Не может. Упал.)
     Мужик.  Вот  офицеру коня подводят.  Сейчас и  все,  видать,  на  коней
вскочат!
     Прохожий  (мужику).   Послушай!   Возьми...  подведи,  подтащи  меня  к
пулемету.
     Мужик. Не буду! Да и что с тебя толку! (Упрямо.) Не буду!

     Из-за окна команда: "По коням!.."

     Прохожий. Так... бей же! Бей тогда сам, коли не будешь!..
     Мужик (резко пригнувшись к  пулемету).  А  вот бить их  я  всегда буду!
(Обернулся.)  Стой,  баба,  на подаче,  вторым номером!  (Прицелился.) Ну...
теперь все, как на ладони.

     Треск  пулемета.  Занавес  закрывается и  через  недолгое  время  опять
открывается.  Мужик  у  пулемета.  Старуха в  одной  руке  держит  коробку с
пулеметной лентой, другой крестится. За окном шум, одиночные выстрелы.

     Мужик.  Все,  баба!  Вот они и ворвались,  партизаны. Теперь и закурить
можно.
     Старуха (яростно сует ему  коробку с  лентой).  Вот  еще храм табачищем
поганить! Да ты стреляй! Нашел тоже курить место!
     Мужик.  Не в кого,  баба!  Чисто,  как после сенокоса. А где какой клок
остался, так Партизаны саблями подровняют.

     Стук в дверь.

     Кого надо? Служба кончилась.
     Голоса. Отворяй! Свои! Партизаны Дубова!

     Мужик отодвигает засов.  Входит сам Дубов, с ним еще несколько человек.
Дубов бросается к прохожему.

     Дубов. Семен! Убит!
     Прохожий (поднимая голову). Ранен...
     Дубов. Голова цела! Сердце на месте! Эй, там! Кричи фельдшера!

     Входит фельдшер, наклоняется над раненым.

     Мужик (одному из  партизан,  показывая на прохожего).  А  это кто же за
человек будет?
     Партизан. Семен Васильев - первый у Дубова помощник.

     Входят партизаны,  вводят связанного офицера.  Офицер злобно смотрит на
окружающих и  вдруг заметил бабку,  которая все  еще держит в  руках коробку
из-под пулеметной ленты.

     Офицер. А это у тебя что же, старая ведьма? Тоже огурцы в корзинке? Вот
погоди. Поволокут тебя за такие дела черти в пекло.
     Старуха. И, батюшка! И ваш брат нам и на этом свете хуже всякого черта!

     В  это время раненого Семена бережно укладывают на носилки.  А за окном
послышалась партизанская песня.  Из  глубины  церкви  партизаны  вытаскивают
ящики с оружием. Санитары поднимают носилки.

     Прохожий.  Патроны не позабудьте!  Под иконой Серафима Саровского.  Две
коробки там запрятаны.

     Санитары трогаются.

     Стойте!  (Кричит в глубину церкви.) Бомбы - пятнадцать штук в головах у
архангела Гавриила! Все тащите!
     Партизан. Неужели оставим!

     Санитары снова  тронулись.  Раненый  невольно стонет.  За  окном  вдруг
громче грянула песня. Слышна и гармоника. Присутствующие на сцене подпевают.

     Дубов (в смятении). Отставить! Не надо! Что разорались!
     Прохожий (приподняв голову).  Пусть поют!  От хорошей песни крепче жить
хочется!


ПАРТИЗАНСКАЯ ПЕСНЯ

                        В дыму, в боях прошли мы,
                        Товарищи, друзья,
                        Кубанские долины,
                        Кавказские края.

                        Нам громы грохотали
                        И ветер завывал,
                        Когда мы занимали
                        Грачевский перевал,

                        Припев:

                        Дороженька очень крутая,
                        Свет месяца голубой.
                        Прощай же, страна родная!
                        Мы в новый торопимся бой.


                               Занавес

1939


ПРИМЕЧАНИЯ

     Маленькая пьеса  "Прохожий" ("Старуха и  офицер") впервые  напечатана в
сборнике  "К  бою  готовы"  -  материалы  для  оборонного вечера  в  школе",
выпущенного  Детиздатом  в  1939  году.  Составителем сборника  был  товарищ
Аркадия Гайдара детский писатель С.Г.Розанов.
                                                                  Т.А.Гайдар



    Аркадий Гайдар.
    Клятва Тимура


                             Киносценарий


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: А.Гайдар. Собрание сочинений в трех томах. Том 2
     Издательство "Правда", Москва, 1986
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 13 декабря 2001
     ---------------------------------------------------------------------


СЛАВА

     Обложка детиздатовской книги "Тимур и  его команда".  Книгу держит Коля
Колокольчиков. Заикаясь и показывая на книгу, он говорит Квакину:
     - Не люблю,  когда врут! Здесь написано, что когда ты был хулиганом, то
я стоял перед тобой бледный. Я никогда ни перед кем не стоял бледный. Это не
в моем характере...
     Квакин (добродушно):
     - Ты  стоял весь  красный и  языком лизал губы.  Но  вот  нос  у  тебя,
кажется, действительно был бледный.
     Колокольчиков (обидчиво):
     - Нос  -  это  не  я.  Я...  (Делает энергичный жест.)  Это вот!..  Вся
натура!..  (С досадой.) И художник также нарисовал непохоже: Тимур совсем не
такой. (Показывает на обложку книги.) И уж никак не такой! (Тычет пальцем на
прикрепленный к стене рекламный киноплакат.) Тимур вот. (Разворачивает номер
районной газеты с портретом Тимура.) Стоит прямо! Нос кверху! Смотрит гордо!
Уж если кто в кино и был похож, так это ты да Женя...
     Гейка снимает трубку телефона и говорит:
     - Да... слушаю!
     Над его столиком на картоне надпись:

НАЧАЛЬНИК ШТАБА

     Внутри  чердака  все  прибрано,  механизировано и  модернизировано.  От
прежнего загадочного беспорядка нет  и  следа.  Вместо чурбаков стоят ветхие
стулья. На стенах надписи:

СОРИТЬ ВОСПРЕЩАЕТСЯ

НЕ БОЛТАЙСЯ ВЕЗ ДЕЛА

     Штурвальное колесо с протянутыми от него проводами.
     Над ним тоже надпись:

БЕЗ ПРИКАЗА НАЧАЛЬНИКА
                   ПОДАВАТЬ ОБЩИЙ СИГНАЛ ВОСПРЕЩЕНО

     Гейка (недоумевая):
     - Слушай,  Симаков.  Но  ведь мы  этой старухе только вечером наполнили
двадцативедерную бочку. Что ей, в воде купаться, плавать? (Слушает.) Ах, это
не ей...  соседке...  (Берет карандаш,  бумагу.) Хорошо. Чей дом? (Готовится
записать, но останавливается и говорит.) Дом двоюродной сестры красноармейца
Муштакова...  (С досадой.) Ну, знаешь... то двоюродная сестра, то троюродная
тетка!  (Подумав.)  Принесите ей  ведра  четыре.  Мы,  в  конце  концов,  не
водовозная команда...
     Положив трубку, зевнул. Смотрит в окно. Заинтересовался.
     Через окно: поляна, площадка, играют ребята в волейбол...
     Раздается звонок.
     Гейка сердито плюхается в рваное кресло, хватает трубку, слушает, потом
нехотя отвечает:
     - Ничего нового.  Все старое.  (Выглянув в  окно.)  Вот идет почтальон,
несет почту. Прикажете вскрыть или оставить до вашего прихода?
     По узкой тропке между кустов идет почтальон.  Общий вид сарая с  флагом
над крышей. Подошел почтальон к сараю. Крупная надпись:

ШТАБ КОМАНДЫ

     Почтальон опускает письмо в висячий фанерный ящик.
     Дергает ручку. Раздается звонок.
     И почти одновременно ящик с письмами по веревке ползет наверх.

     По дачной улице с портфелем идет Тимур.
     Он  шагает  прямо,  пожалуй,  даже  преувеличенно деловито.  За  ним  с
прохладцей, вразвалочку идут Артем и Юрка.
     У поворота, в кустах за забором, - подозрительная четверка ребят вместе
с их вожаком Фигурой. Вдруг четверка насторожилась: шагает Тимур.
     Четверка    слегка    попятилась    к    забору,    ребята    принимают
рассеянно-равнодушный вид. Один из них торопливо прячет за спину окурок.
     Увидав ребят, Тимур остановился.
     Сопровождающие его Артем и Юрка мгновенно подтянулись: не будет ли боя?
     Но  Фигура несколько иронически и  в  то  же время опасливо стягивает с
головы картузишко и, кланяясь, говорит:
     - Знаменитому капитану почет и уважение...
     Ничего  не  сказав,  Тимур  повернулся,  шагнул,  и  опять  вразвалочку
двинулись за ним сопровождающие.
     Выпятив  грудь  и  скорчив гримасу,  передразнивает Фигура  тимуровскую
походку и показывает ему вдогонку кулак.
     Тимур оборачивается.
     Фигура быстро делает вид,  что  эта гримаса относится к  одному из  его
приятелей.
     С полными ведрами наперерез Тимуру выскакивают Симаков и Левка.
     Тимур (останавливая их):
     - Почему днем? Почему не ночью - тайно?
     Симаков (со вздохом):
     - Тайно больше нич