у наплыла вдруг  чья-то  тень.  Ящерица
мгновенно скрылась в норке. Алеша обернулся. Парнишка  лет  восьми,  солидно
заложив  за  спину  руки  и  расставив  босые  ноги,  бесцеремонно,  в  упор
рассматривал его из-под надвинутого до самых  глаз  картуза.  Против  солнца
загорелый незнакомец выглядел совсем черным, только светились  под  картузом
соломенные, давно не стриженные волосы да пунцово рдели оттопыренные уши.
     - Чего ты искал там? - небрежно спросил  парнишка,  пожевывая  какой-то
мясистый стебель.
     - Ящерица здесь живет, - смущенно пробормотал Алеша.
     - Невидаль тоже - ящерица! - ухмыльнулся незнакомец, однако  присел  на
корточки перед норкой.
     - Она красивая, - как бы оправдываясь, сообщил Алеша.
     - Ящерица - ящерица и есть!
     В эту  минуту  глупая  ящерица  совсем  некстати  выскочила  из  своего
убежища. Белобрысый с неожиданной прытью  схватил  ее  вместе  с  пригоршней
песка. Мгновенье - и  гибкое  зеленое  тельце  сверкнуло  на  солнце.  Алеша
радостно встрепенулся - вырвалась! Но тотчас  заметил:  в  руке  у  паренька
бьется оторванный хвостик.
     - Ну зачем так? - простонал Алеша. - Ей же больно!
     Прикусив крепкими  желтоватыми  зубами  кончик  языка,  парнишка  молча
любовался своим трофеем. Потом отшвырнул двумя пальцами прыгающий  жгутик  и
обернулся к Алеше.
     - Больно, говоришь? А чего ее жалеть? Не человек ведь - ящерка. Их  вон
сколько везде!
     Незнакомец  подобрал  оброненный  стебель,  стряхнул  песок  с  него  и
зачавкал как ни в чем не бывало.
     - Тебе и впрямь ее жалко? -  удивленно  воскликнул  он,  вглядываясь  в
расстроенное лицо Алеши. - Эх, чудила! Да у нее же новый хвост вырастет.  Ты
что, не знаешь, что ли?
     Алеша только прерывисто  вздохнул.  Ведь  это  он  приучил  ящерицу  не
бояться человека, значит, сам отчасти повинен в ее беде.
     - Будет дуться-то! - примирительно сказал  парнишка.  -  Было  б  из-за
чего, а то - тьфу! - хвост ящеркин! Ты скажи лучше, чего  ищешь  в  лесу-то.
Ягод еще нет. Щавель нешто?
     - Жар-птицу искал я, - бездумно вырвалось у Алеши.
     - Чего, чего? - Белобрысый расхохотался, держась одной рукой  за  живот
и тыкая пальцем в Алешу. - Жар-птицу  ищет!  Охо-хо!  Иванушка-дурачок  ищет
Жар-птицу!
     Алеша  резко  повернулся,  зашагал  прочь,  но  сбоку  опять  выскочила
угловатая тень и нервически запрыгала по кустам.
     - Вот опять в пузырь полез! - заискивающе бормотал  незнакомец,  семеня
позади босыми ногами. - Сам и виноват. Его всерьез  спрашивают,  он  же  про
какую-то Жар-птицу... Звать-то как тебя?
     Алеша промолчал.
     - Ну и дуйся! Очень нужно... А я еще думал его  с  собой  за  волчатами
взять.
     Парнишка забежал вперед, чтобы  посмотреть,  какое  действие  произвело
его великодушное обещание.
     - Волчицу я выследил в Елисейском овраге. Логово у нее там. Иду  вот  к
леснику сейчас. Он мне дядей приходится, Степан Назарыч-то. С ним  вместе  и
сходили бы завтра.
     - Степан Назарыч в город уехал на целую неделю! - хмуро сообщил Алеша.
     - А ты откуда знаешь?
     - Знаю. Мы дачу у них снимаем.
     - Вон оно что! Это ты и есть Алеша из города?
     Алеша кивнул.
     - А меня Мишкой зовут. Из Кувшинки я... Да  ты  погоди!  Куда  спешишь?
Обдумать надо, как теперь быть. Разве  будет  волчица  ждать  целую  неделю?
Перетащит выводок в другое место, ищи тогда!
     Они остановились возле  тесно  сгрудившейся  семейки  молодых  сосенок.
Мишка  обломил  несколько  ростков  с  бледно-зелеными  шерстинками  еще  не
отделившейся хвои, начал в раздумье жевать их. Перехватив удивленный  взгляд
Алеши, предложил:
     - Попробуй!  Кисленькие.  Не  бойся  -  они  полезные.  От  цинги  этим
лечатся.
     Алеша с опаской пожевал. Новый знакомый начинал чем-то  нравиться  ему!
Застенчивый и неловкий с людьми, Алеша особенно ценил в других  находчивость
и  смелость.  А  Мишка,  видно,  из  храброго  десятка,  если  один  волчицу
выследил.
     - Ну  вот  что!  -  Белесые,  выгоревшие  Мишкины   брови   сошлись   у
переносья. - Назарыча ждать не будем и вообще в компанию  никого  больше  не
возьмем. Одни управимся. -  На  Алешино  плечо  обрушилась  крепкая  Мишкина
рука. - Логово разыщем, волчат в мешок, и айда!
     - А... если волчица? - поежился Алеша.
     Смешно выпятив нижнюю губу, Мишка сплюнул зеленой кашицей.
     - Что волчица? Думаешь - бросится? Не-е! Сдрейфит.  Это  уж  проверено.
Следом, верно, увяжется, а чтобы броситься  -  слабо!  Потом  я  ведь  штырь
железный прихвачу. Так по башке тяпну! Только не подойдет она, нет.
     Мишка щелчком сбил комара с руки, сказал твердо, как отрубил:
     - Завтра утречком сюда придешь. К этим вот сосенкам. Я с  мешком  ждать
буду здесь. Без обмана только, слышишь?


     ...Елисейский  овраг  оказался  за  тридевять  земель.  Спотыкаясь   от
усталости, Алеша продирался следом за  неутомимым  Мишкой  сквозь  чащу,  по
крутому глинистому склону сползал в сырой  овраг,  плутал  в  нагроможденьях
бурелома.
     О, хитрая волчица умела замаскировать свое логово!
     Отчаявшись разыскать выводок, Мишка решил выследить волчицу,  когда  та
будет возвращаться с охоты к детенышам. И вот мальчики сидят, скорчившись  в
душной парной глуши, где терпко и горько пахнет разомлевшей от зноя  листвой
и тонко звенят над ухом  назойливые  комары.  Волчицы  нет  как  нет.  Мишка
нервничает. Запустил сучком в  соседний  куст,  откуда  цвиркнула  неведомая
пичужка, сбил кулаком жука, с натужным жужжаньем  кружившего  над  поникшими
листьями   папоротника.   Наконец,   остервенело    пришлепнув    на    щеке
кровопийцу-комара, не выдержал:
     - Житья не дают, стервецы!  Разве  с  ними  выследишь  зверя?  -  Мишка
обиженно вытянул губы, отер рукавом лоб. - Пойдем скупнемся, что ль,  Алешк!
Озерцо я тут знаю неподалеку.
     Шли без тропы.
     Жаркое полуденное солнце сквозило  в  вершинах  берез.  Проголодавшийся
Мишка на ходу срывал какие-то стебли, с аппетитом жевал их.
     - Попробуй! - предлагал он Алеше. - Это же скирда, на  редиску  чуточку
похожа. А это вот - купырь. Тоже вкусно.
     Алеша покорно жевал, хотя его  слегка  поташнивало  от  обилия  зеленой
пищи, рассеянно поглядывал навepx сквозь запотевшие очки.
     - Шагай живей! - поторапливал Мишка. - Ну чего  ты  в  небо  уставился?
Жар-птицу, что ли, свою высматриваешь?
     Алеша отвернулся, обиженный.
     - Опять серчает! - искренне огорчился  Мишка.  -  Расскажи-ка,  правда,
что за птицу искал ты вчера.
     - Ты же снова будешь смеяться.
     - Не буду, слово даю, - пообещал Мишка. -  Рассказывай,  какая  она  из
себя.
     Алеша  пригнул  голову  к  петлице,  куда  еще  утром  вставил  букетик
ландышей: завядшие цветы и сейчас струили тонкий аромат.
     - Какая, спрашиваешь... Красивая. Очень  красивая!  На  осколок  радуги
похожа. И синим, и зеленым сверкнула. И даже, знаешь... светится.
     - Вот  уж  чтобы  светилась,  это  ты,  брат,  заливаешь.  Птица  -  не
светлячок. -  Мишка  сорвал  мимоходом  мясистый,  с  рассеченными  листьями
стебель борщевика и принялся ловко отслаивать кожурку нечистым когтем.  -  А
нарядных птиц, как ты рассказываешь, мало  ли?  И  на  сизоворонку  подумать
можно, да и на сойку  похоже.  Вот  бы  послушать,  как  поет,  тогда  точно
сказать можно.
     Алеша хотел было изобразить музыкальный  посвист  Жар-птицы,  но  Мишка
сделал вдруг страшные глаза и приложил палец к губам. Алеша замер на месте.
     Гибким скользящим движеньем Мишка извлек  из  кармана  штанов  рогатку,
зажал меж стиснутыми губами крючок из толстой проволоки, привычно  расправил
резинку. Алеша с затаенным дыханьем  следил  за  этими  приготовлениями.  От
одной мысли, что Мишка приметил в  кустах  волчицу,  обмякли  и  сами  собой
подогнулись колени. Но, зацепив крючком резинку,  Мишка  стал  прицеливаться
не в кусты, а вверх - в сплетенье сосновых ветвей.
     Щелкнула резинка, свистнув, хлестнул по веткам нехитрый снаряд.  Серая,
величиною  с  голубя  птица  всполошенно  забила  крыльями.  Огибая  стволы,
стремительно понеслась в чащу. На  землю  посыпались  зеленые  ежики  сбитых
хвоинок.
     - Промазал, гадство!  -  с  досадой  крякнул  Мишка.  -  Против  солнца
целиться пришлось.
     - Кто это был? - все еще вздрагивая от волнения, спросил Алеша.
     - Горлинка.
     - А зачем убивать ее?..
     Мишка удивился:
     - Чудила! Она, знаешь, какая вкусная!
     - У вас, наверно, есть нечего?  -  наивно  округлил  глаза  Алеша.  Ему
вдруг пришла в голову мысль, что и траву Мишка поедает от голода.
     - Неужто ради еды только охотятся?  -  Мишка  с  раздражением  запихнул
рогатку в карман. - Как тебе это втолковать?  Интересно  это,  понимаешь?  А
потом и мясо тоже... Даровое притом.
     Алеша хотел  возразить,  что  это  жестоко,  мерзко,  но  только  рукою
махнул.  Разве  такому  докажешь?   Обзовет   еще   дохлой   интеллигенцией,
очкариком. Да и горлинка-то улетела, на счастье.
     Молча тронулись дальше. Огорченный неудачей Мишка тяжело сопел,  отирал
рукавом лоб и злобно отмахивался от привязчивой  мухи.  Оживился  он  только
при  виде  озерца,  которое  сверкнуло   меж   стволов   неожиданно,   будто
свалившийся на землю клок чистого неба.
     - Ну и жарынь! - захрипел Мишка, на ходу  сдирая  потную,  прилипшую  к
плечам рубашку. - Раздевайся живо, Алешк. Смотри вот!..
     Фонтан  слепящего  жидкого  солнца  взлетел  над  озером,  когда  Мишка
взрезал своим  телом  нетронутую  гладь.  Испуганно  дрогнули  и  закачались
опрокинувшиеся в воду сосны.
     - Ох, и мирово же! - ревел Мишка,  подскакивая.  -  Прыгай,  Алешк!  Да
очки-то сними! Потопишь, чудила!
     От холодной воды перехватило дыхание, будто ледяными  обручами  сковало
грудь. Но кому же хочется прослыть трусом и  неженкой?  Алеша  стойко  вынес
испытание до конца.
     На песчаный откос он  выбрался  следом  за  Мишкой  мертвенно-синим,  с
обвившейся вкруг ноги колючей  травой.  У  него  шумело  в  ушах,  кружилась
голова и все неудержимо прыгало  перед  глазами.  Квадратное  лицо  Мишки  с
дрожащими фиолетовыми губами и сияньем  вокруг  мокрых  встопорщенных  волос
вдруг расплывалось,  и  на  Алешу  опрокидывалось  бездонное  небо.  Голубая
стрекозка  повисала  в  синем  океане,  ослепительно   сверкая   трепещущими
крылышками. Потом вдруг иззубренные пики сосен вонзались в  небо,  и  на  их
пестро-зеленом фоне корчился размытый силуэт Мишки с головой,  застрявшей  в
рубашке, и нелепо болтающимися рукавами.
     Внезапно  все  померкло,  и  сквозь  шум   в   ушах   Алеша   расслышал
обеспокоенный Мишкин голос:
     - Ты чего, Алешк? Слышь! Чего с тобой?
     Затем предметы снова обрели  привычные  краски,  хотя  шум  в  ушах  не
утихал и не унималась несносная дрожь.
     - В овраг уж не пойдем сегодня. Завтра  утречком  счастья  попытаем,  -
гудел над ухом Мишкин голос. - А сейчас куда с тобой таким?
     Мишка проводил Алешу до самого дома. На прощанье сказал ободряюще:
     - Ты крепись, Алешк. Пройдет все. Завтра  выследим  волчицу,  башку  на
отсеченье!
     ...Но "пытать счастье" наутро Алеше не пришлось. Всю ночь он метался  в
жару,  сбрасывая  холодный  компресс,  который  накладывала   ему   на   лоб
встревоженная мать. Виделся ему сказочный дремучий лес до неба.  Над  лесом,
озаряя его каскадом радужных лучей, величаво пролетала  Жар-птица,  а  Мишка
целился в нее из рогатки.
     Чуть  рассвело,  мать  отправилась  в  районную  больницу  за   врачом.
Проснулся Алеша поздно. Утро выдалось прохладное,  ветреное.  Снаружи  глухо
ворчали сосны и скребли ветвями  по  крыше.  Проворные  облака,  похожие  на
рваные простыни, то закрывали солнце, то снова выпускали на  ясную  синь,  и
тогда на подушке у Алеши принимались плясать веселые светлые зайчики.
     Неожиданно у постели появился Мишка, босой,  в  неизменном  парусиновом
картузе.
     - Задувает  сегодня!  -  сказал  он  вместо  приветствия  и  присел  на
табуретку возле кровати. Оглядевшись, добавил: - Тесновато у  вас  здесь,  а
так ничего вообще-то, жить можно.
     - Можно жить, - с натугой просипел Алеша и закашлялся.
     - А я тебя там все жду, жду! Все нет и нет тебя. Дай, думаю,  зайду.  А
ты, хозяйка говорит, хвораешь, оказывается.
     Алеша виновато улыбнулся, пощупал влажное полотенце на лбу.
     - Тебе бы чаю горячего с малинкой, - хмуро посоветовал  Мишка.  -  Могу
принесть сушеной. У нас есть. Сам собирал летось. А еще у деда  Андрея  меду
выпрошу. Тоже помогает от  простуды.  Вчера  это  ты  простыл.  Не  надо  бы
купаться так долго.
     - Ты не заботься. - Чтобы снова не  раскашляться,  Алеша  ухватился  за
горло. - Доктор придет, лекарства даст.
     - Подумаешь - заботы! -  хмыкнул  Мишка.  -  Если  чего  нужно,  только
скажи, я всего добуду.
     В лесу бушевал ветер. Быстрые облака набегали на солнце, опаляя  рваные
крылья. Птицы давно умолкли.
     Неожиданно в разноголосом шуме  леса  выделился  знакомый  переливчатый
посвист. Ветер не  смог  заглушить  песенку,  простую  и  чистую,  как  звон
апрельской капели.
     - Ты чего это? - Мишка  удивленно  уставился  на  преобразившееся  лицо
друга.
     - Тсс! - Алеша погрозил пальцем. - Тихо! Это она поет...
     - Кто "она"?
     - Ну...  та  самая...  Жар-птица.  -  Васильковые  глаза  Алеши  так  и
лучились радостью.
     Мишка ухмыльнулся:
     - Нашел тоже Жар-птицу! Самая что ни на есть  иволга.  Простая  иволга!
Она еще под дрозда подпевать может. А еще кошкой кричит.
     Бывают же мастера ломать хрупкую сказку! Все,  к  чему  прикасаются  их
скучные руки, становится сразу  обыденным,  будничным,  неинтересным.  Мишка
по-своему истолковал причину,  почему  так  сник,  помрачнел  его  маленький
приятель.
     - Ты и впрямь ее не видел ни разу, иволгу-то?
     Алеша отрицательно покачал головой.
     - И очень хотел бы увидеть?
     Задумчиво глядя в окно, Алеша тихонько кивнул:
     - Очень... Она, знаешь, во сне мне привиделась. Красивая! Будто  радуги
осколок.
     Алеша прикусил губу, испытующе покосился на  Мишку  -  не  смеется  ли?
Нет, тот не смеялся. Что-то  сосредоточенно  обдумывал,  собрав  морщинки  у
переносья.
     - Ладно! - Мишка решительно поднялся. - Пойду я. Малинки тебе  принесть
надо и медку. А иволгу увидишь, может быть... Если повезет.
     И он ушел, не прощаясь.
     Помутневшие облака неслись теперь  плотными  рядами  и  наконец  совсем
полонили солнце. Глухо роптали сосны за окном.  Несколько  крупных  градинок
цокнули по звонкой крыше,  подскакивая,  покатились  вниз.  Алеша  поежился,
натянул одеяло на плечи и забылся в тяжелой дреме.
     Вернулся Мишка не скоро. Деловито поставил  на  стол  стакан  с  медом,
пристроил  рядом  бумажный  кулек  с  черной  сушеной  малиной  и  полез  за
оттопыренную пазуху.  Он  еще  не  нащупал  того,  что  принес,  а  у  Алеши
отчего-то больно защемило сердце.
     С медлительной важностью Мишка извлек из-за пазухи  убитую  птицу.  Она
была  чуть  покрупнее  скворца,  с  опереньем  чистейшего  золотисто-желтого
цвета, как предрассветное облако. На  крыльях  -  черные  траурные  полоски.
Изящная удлиненная головка с  кровяным  пузырьком  на  клюве  скорбно  упала
вниз, когда Мишка торжественно растянул свой трофей за кончики крыльев.
     - Вот она, твоя Жар-птица! Для тебя  старался-добывал.  На  вот!  Бери!
Смотри теперь, сколько хочешь.
     Но Алеша уже ничего не видел.  Скорчась  на  постели  и  обеими  руками
прижимая к лицу подушку, он горько, безутешно плакал.
     - Я хотел живую... Я хотел видеть живую... в лесу! - стонал  мальчуган,
терзаясь непоправимостью случившегося.
     А Мишка слушал и недоумевал: ведь никогда в жизни не испытывал он,  как
это больно, когда убивают Красивую сказку.


МЕЧЕНЫЙ

     Весна в том году выдалась ранняя, неровная.  Днем  под  жарким  солнцем
плавилась смола на бронзовых стволах сосен, а ночью  ветки  прогибались  под
тяжестью холодных сосулек.
     В ельнике да по северному склону лесного оврага еще лежал  снег,  а  на
южной стороне,  возле  прогретых  солнцем  корней,  уже  затеплилась  первая
жизнь.  Прокалывая  ржавые   прошлогодние   листья,   потянулась   на   свет
нетерпеливая травка, и красавец подснежник, укутанный в  бархатистую  шубку,
выглянул из-под слежавшейся хвои.
     Как-то  вечером  сюда,  в  тихую  лесную  глухомань,  забрела  зайчиха.
Поводила ушами, принюхалась и бесшумными скачками направилась вдоль  оврага.
Зайчиха была очень осторожна. Хрустнет ли где иссохшая веточка, упадет ли  с
дерева кусочек коры, она тотчас распластывается на земле и лежит  недвижимо,
кося по сторонам выпуклыми немигающими глазами; потом выставит  торчмя  одно
ухо, прислушается и, успокоенная, заковыляет дальше.
     Открытые  лесные  полянки  она  старалась  проскочить   побыстрее,   не
задержалась и в просторном бору. Лишь в непролазной чащобе  дубняка  зайчиха
осмелела и с деловитой поспешностью принялась выискивать  что-то  в  кустах.
Придирчиво обнюхивала каждый сучок, швырялась  в  полуистлевших  листьях.  С
особой  тщательностью  она  обследовала  трухлявый  пенек,  словно   щетиной
обросший  колкой   молодой   порослью.   Вокруг   него   зайчиха   напетляла
замысловатый лабиринт следов и вдруг сильным прыжком  метнулась  в  сторону.
Грузное тело ее плюхнулось возле самого пенька  на  подстилку  из  древесной
гнили и  спрессовавшейся  листвы.  Не  раз  еще  показывались  из-за  пенька
большие настороженные уши, не раз белячиха вставала столбиком и  внимательно
осматривалась. Убедившись, наконец, что  за  ней  никто  не  наблюдает,  она
закопалась в листья и затихла...
     Ночью  у  нее  родилось  шестеро  зайчат  -  шесть  маленьких  пушистых
шариков.  Они  совсем  не  пищали,  как  детеныши  других  четвероногих,  не
расползались по сторонам, а сразу  уцепились  за  набухшие  соски  матери  и
принялись  сосать.  Потом  с  раздутыми  животиками  стали  один  за  другим
отваливаться от сосков. Когда отцепился последний, измученная мать  прикрыла
задремавших малышей листьями, выпрыгнула из гнезда на  свой  старый  след  и
исчезла в темноте...
     К утру  похолодало.  Влажные  дубовые  листья  в  незатейливом  заячьем
гнезде  начали  похрустывать   и   коробиться   от   мороза.   Новорожденные
закопошились. Те, что лежали с краю, норовили протиснуться  в  середку,  где
потеплее. Самый крупный зайчонок, который сладко  спал,  пригретый  со  всех
сторон тельцами братьев, оказался вдруг с краю и проснулся от холода.
     Зайчонок  беззвучно  чихнул  и  зашевелил  своим   удивительно   чутким
носиком. Лесные запахи породили у малыша смутное ощущение, будто  из  темных
глубин леса доносится  чей-то  властный  призыв.  То  был  голос  инстинкта.
Послушный его зову, зайчик  выбрался  наружу  и  отправился  в  свое  первое
путешествие в неведомый мир.
     Голубыми искорками  вспыхивал  иней  на  метелках  прошлогодней  травы,
похрустывали промерзшие хвоинки под крошечными  лапками.  Нелегок  был  путь
малыша. Ведь в своем непомерно раздутом животике он  волочил  почти  столько
же материнского молока, сколько весил сам. Попробуй-ка потащиться  с  этаким
грузом через узловатые корни, протискиваться под хворостинами! В  безопасных
местах  -  за  грудкой  листьев,  под  кочками  -  зайчонок   останавливался
перевести дыхание и осмотреться.  Затем  снова  терпеливо  карабкался  через
канавы и корни.
     Когда небо на  востоке  чуть  забелело,  усталый  малыш  уже  дремал  в
укромной ямке, далеко от родного гнезда. Почудились  ему  сквозь  сон  шорох
промерзшей травы и шлепанье чьих-то лапок. То  перебирался  на  новое  место
один из его маленьких братьев. Тот же  мудрый  инстинкт  заставил  и  других
зайчат поодиночке искать убежище вдали от гнезда...
     ...Бесшумно  скользит  по  лесу  рыжебокая  лисица,  рыщет  по   кустам
поджарый, оголодавший за