Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детская литература
   Обучающая, развивающая литература, стихи, сказки
      Балтер Борис. До свидания, мальчики! -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  -
рука задернула на окне занавеску. - А-ле-ша! - хором крикнули мы. Патефон снова зашипел, но тут же смолк. На терраску вышел Алеша, и у висков его белели остатки мыльной пены... наверное, брился. - Привет, - сказал он. - Алеша, ты знаешь, почему мы тебя вызвали, - сказал я. Алеша обеими руками убрал со лба волосы и ушел в дом. Вернулся он через минуту, и в руках у него были пластинки. На терраску выбежала Нюра в коротком платье, из которого она давно выросла, и в волосах у нее торчали жгуты бумаги. Алеша поднял над головой пластинки и с силой бросил их на крыльцо. Нюра взвизгнула и убежала в комнату. Алеша сел на крыльцо, закурил, и руки у него дрожали. - Липкие, как зараза, - сказал он. - Откуда она их только натаскала. Вот ведь как бывает, профессора. - Алеша говорил так, как будто оправдывался перед нами. И я подумал: "Нюра доставала пластинки Вертинского с его согласия". Но что-то помешало мне сказать об этом Алеше. Сам не знаю, что... Потом опустели террасы, И с пляжей кабинки снесли. И даже рыбачьи баркасы В да-а-алекое море ушли, - ныл Сашка и поглядывал на меня. Я иронически улыбался, и в то же время мимолетная грусть легонько сжимала сердце. - Почему мы решили, что Вертинский разлагает? - спросил Сашка. - Во всяком случае, на меня он не действует. - Тебе кажется, что не действует. На самом деле очень действует, - сказал я. У меня таких дежурных фраз было сколько угодно в запасе. Когда я их произносил, то не придавал словам никакого значения. Мы вышли на Витькину улицу. Море выглядело удивительно пустынным и плоским. Дядя Петя рыхлил у ограды землю под помидорами. Когда он увидел нас, то пошел между грядок в другой конец огорода. - Настя! Вынеси пятнадцать рублей, - громко сказал он. Тетя Настя подвязывала помидорные кусты. Она выпрямилась, увидела нас. - А-а-а, сейчас, - сказала она и пошла в дом. Витька таскал ведрами воду из бочки и поливал прополотые грядки. Нас он, конечно, заметил, но не подавал вида. Тетя Настя подошла к калитке и сунула в мой карман деньги. - Идите на берег, - быстро сказала она. - Витя туда придет. Мы сидели на теплом еще песке и смотрели, как рыбаки готовились отплыть в море. Они снимали с кольев просохшие сети и на плечах несли их в шаланды. На двух шаландах уже поставили косые паруса, и они, кренясь на правый борт, пошли к горизонту. - Не надо было брать деньги, - сказал я. - Почему? Одно другого не касается. - Пусть бы дядя Петя почувствовал. - Пока что чувствуем мы. Подошел Витька и молча сел рядом с нами. Сашка достал пачку "Казбека". Наверно, купил ее по дороге на Пересыпь. Лично мне курить не хотелось: у меня и без того было горько во рту. Витька тоже не хотел. Но Сашка сказал: - Пижоны. Если хотите научиться курить, курите через силу. Привыкнете потом. Мы закурили. - Отец молчит. Мать плачет тайком. Может, мне в самом деле не ехать в училище? - сказал Витька. - Очень умно. Тогда зачем тебе нужен был синяк? - Витя, я тебя понимаю; дядя Петя - это не Сашкина мама... - Здравствуйте... При чем тут моя мама? - Помолчи, Сашка. Понимаешь, Витя, мне тоже не по себе. Но ты подумай - это же начало собственной биографии. Нам просто повезло. Подумай, Витя. - А я не думаю? Так думаю, аж голова трещит. - Не обращай внимания. Голова трещит от папирос. У меня тоже трещит, - сказал Сашка. По песчаному откосу взбирался, подняв к нам лицо. Мишка Шкура. За четыре года он сильно вырос, но остался таким же придурковатым. - Дали бы курнуть, - сказал он, запыхавшись. Сашка открыл коробку. - Ты смотри, "Казбек"! С какого достатку? - Шкура сгреб сразу пять папирос. Одну тут же закурил, четыре зажал в кулаке. - Рыбачков угостить, - пояснил он. Мы молча ждали, когда он уйдет. А он не уходил. Стоял боком к нам, и ноги его по щиколотку ушли в песок. - Вчера на Майнаках дамочку одну попутали. Ничего дамочка, - сказал он, улыбнулся и старательно сдул с папиросы пепел. - Прикурил и проваливай, - я носком туфли бросил в Мишку песок. Он на ногах съехал вниз, поднимая пыль. У подножия откоса остановился. - Витек, скажи своим фраерам: по новой бить будем. - Шкура захохотал и пошел к берегу. Потом остановился. - Слыхали, Степик вернулся. Поимейте в виду. Витька встал. Я поймал его за руку и снова усадил: - Нечего с дерьмом связываться. - Интересно, неужели этот недоумок на самом деле в шайке? - спросил Сашка. - Цену себе набивает, - ответил Витька. - Зря ты меня удержал, надо было бы ему на всякий случай по морде съездить. - Степик что-то скоро вернулся. Наверно, сбежал, - сказал Сашка. - Не думаю. Шкура хоть и дурак, но об этом трепать бы не стал. По городу ходили глухие слухи, что по ночам на курорте какая-то шайка ловит и насилует одиноких женщин. Мишка Шкура, встречая нас, говорил: "Вчера одну блондиночку того..." Женщин Шкура определял по мастям. Изредка, для разнообразия, называл их дамочками. Мы ему не верили. Он давно уже пытался нам внушить, что связан с воровским миром. Другое дело Степик. Он вошел в нашу жизнь совершенно случайно. Этот двадцатипятилетний зеленоглазый грек с фигуркой подростка был окружен какой-то жгучей таинственностью. Мы изредка встречали его на улице, в курзале. Он шикарно одевался. В широких брюках и коротеньком пиджачке "чарльстон", щуплый и маленький, он всюду появлялся в сопровождении двух верзил. И где бы он ни появлялся, находились люди, которые его узнавали и говорили за его спиной: "Степик"... Как-то раз мы были свидетелями его встречи с начальником городского отделения милиции. - А, Степан, - сказал начальник, - все еще на свободе? - Он остановил Степика на углу недалеко от погребка Попандопуло. - Меня зовут не Степан, а Степик. Если бы мы поменялись местами, вы бы на свободе давно не были, - голос у Степика был по-мальчишески звонкий. - Куражишься? Ничего, авось скоро попадешься, - сказал начальник милиции и похлопал Степика по плечу. Степик достал из нагрудного кармана пиджака белоснежный платочек и обмахнул им плечо. - Не надо фамильярности, гражданин начальник, - сказал Степик и пошел по улице, скучающий и пресыщенный, с двумя верзилами по бокам. Мы к тому времени прочли "Одесские рассказы" Бабеля и, конечно, понимали: Степик - не Король. И нам было очень обидно за представителя власти, над которым Степик так открыто издевался. Зимой мы были в кино. Не помню, какую смотрели картину. После сеанса мы гуськом пробирались к выходу. Впереди шел какой-то торговый моряк. Вдруг в толпе произошло движение, нас оттиснули к стене. Мимо меня прошел Степик и на какое-то мгновение прижался к моряку. Тот вскрикнул и схватился за живот. Толпа вынесла его на улицу. Моряк упал на тротуар и лежал скорчившись, прижимая ладони к животу. Все произошло так быстро, что никто ничего не заметил и не понял. Я тоже не сразу сообразил, что произошло. Женщина в теплом платке сказала удивленно и испуганно: - Зарезали!.. Ко мне нагнулся какой-то парень в кепке, надвинутой до бровей, с поднятым воротником осеннего пальто. - Между прочим, этого фраера завалили за длинный язык, - сказал он и пошел по тротуару. На углу под фонарем я увидел Степика. Он уходил как всегда неторопливо, и рядом с ним шли его неизменные телохранители. - Что он тебе сказал? - приставал ко мне Сашка. А я стоял и не знал, что делать. Моряк лежал и тихо, сквозь стиснутые в оскале зубы, стонал. К нему нагибались, что-то говорили, потом подняли на руки и понесли в больницу. - Пошли в милицию, - сказал я. - Ты видел? Ты что-нибудь видел? - приставал Сашка. По дороге в милицию я рассказал все, что видел. Витька и Сашка заявили, что пойдут вместе со мной. - Никуда вы не пойдете: видел все я, а не вы. - Тогда и ты не пойдешь, - сказал Витька и загородил дверь. - Балда, ведь все равно ваши показания с моих слов недействительны. Сашка и Витька решили, что в милицию мы войдем все вместе, а рассказывать буду я один. Девочки, и особенно Инка, их поддержали. Дежурный милиционер с усами под Чапаева уже знал о происшествии. Он долго и подробно выспрашивал меня о деталях. - Значит, ножа не видел, только видел, как Степик прижался к тому моряку? - спросил он. - А кто толпу сдерживал? Не заметил? Ну, так. Давай теперь все по порядку запишем. Писал он долго, изредка о чем-нибудь меня переспрашивал. Потом сказал: - Уехать тебе недели на две некуда? - А хоть бы и было, я бы все равно не уехал. - Значит, не боишься? - Не боюсь. - Смелость, она, понимаешь, не в том, чтобы головой в петлю лезть. Ты пока поостерегись один по вечерам ходить. И вообще чаще на улице оглядывайся. В ту же ночь на Пересыпи, в Старом городе и в порту провели облаву. Степика тоже арестовали. Я, Витька и Сашка раздобыли финские ножи. Зачем нам были ножи, не знаю. Уверен, что ни при каких обстоятельствах мы бы не решились пустить их в ход. Но ножи мы носили. И, наверное, поэтому мы уходили в самые глухие места города, наслаждаясь жгучим чувством ожидания опасности. Девочек на такие прогулки мы, конечно, не брали. Через месяц состоялся суд. Следователь не допустил меня выступать свидетелем. Начальник милиции и Алеша, которым я заявил самый решительный протест, ответили мне, что без меня обойдется. Но на суд я все же пошел. Трое подсудимых сказали, что удар финкой нанесли они. Степик признался, что действительно прошел мимо моряка, но до этого в глаза его не видел и не имел никакой надобности сводить с ним счеты. Все подсудимые заявили, что не знакомы друг с другом. Моряк умер. По медицинскому протоколу значилась одна ножевая рана в печень. Две недели суд пытался выяснить, кто из подсудимых ее нанес. Выяснить это так и не удалось. Трое, утверждавшие, что удар ножом нанесли они, получили по пять лет за соучастие в убийстве. Степика оправдали за отсутствием улик, но на основании многочисленных приводов суд вынес частное определение, в котором приговорил Степика к трем годам ссылки. Среди подсудимых был и тот парень, который предупреждал меня, чтобы я не болтал. Он меня узнал и, когда мы встретились глазами, чуть улыбнулся. После суда прошло всего четыре месяца. - Надо проверить, может быть. Шкура врет, - сказал Витька. - Наплевать на Степика. Ты лучше подумай, как тебе поступить. Хорошенько подумай: с биографией в наше время надо считаться. - Сам не знаю, откуда я был таким умным. Просто я не хотел разлучаться с Витькой. - Жили три товарища в курортном городке, - как-то неожиданно сказал Сашка. - Почему жили? Живем и будем жить, а где - не так уж важно, - бодро сказал я. Но все равно было грустно. Наверное, потому, что Сашка сказал о нас в прошедшей форме - "жили" и этим напомнил, что в жизни бывают такие неизбежные неприятности, как расставания. Я встал и отряхнул от песка брюки. День, который начался так радостно, кончался грустно. С этого вечера и все то время, что мы прожили в нашем городе, радость и грусть шли рядом. 5 Черная тень деревьев обрывалась у гранитной кромки тротуара. А над мостовой, над пляжами и над морем растекался раскаленный добела зной. Было не больше десяти часов утра. С пляжа наносило гул, похожий на далекий шум растревоженной толпы. На улицу выходили в купальных костюмах мужчины и женщины, пили газированную воду под круглыми большими зонтами. Я не торопился, но все равно подошел к "Дюльберу" первым. В открытых дверях ресторана стояли два стула спинками на улицу. - А я что говорил? Он уже тут, - сказал Сашка. - Где Инка? Сдала экзамен? - спросила, подходя, Женя. Удивительно глупые вопросы. Если бы Инка сдала экзамен, где бы она могла быть, как не здесь, со мной? Я и не подумал отвечать Жене. На голове у нее была новая соломенная шляпа с широкими полями, и Женя воображала, что выглядит в ней чрезвычайно элегантной. Я повернулся к Жене спиной и спросил Витьку: - Что нового? - Ничего. - Так ты едешь? - Поеду, если в Ленинград. - Мы же ясно написали в заявлении: военно-морское училище, город Ленинград, - сказал Сашка. - Не знаю, что писали вы, а я завтра посылаю документы в Ленинградскую консерваторию. Женя демонстрировала свой твердый характер. Нашла чем удивить. Как будто мы не знали, что она может ездить на Витьке верхом. Сашка сказал: - Все понятно. Нет, вы видели, чтобы на пляже в такую рань было столько народу? Пошли. Иначе вам придется лезть на крышу навеса. - Мне надо зайти в школу за Инкой. - Начинается, - сказал Сашка. - Чтобы через час был на пляже. Мы будем там под третьим навесом. Имей в виду, через час тебя будет ждать партнер. Они вышли на мостовую и сразу посветлели: на солнце все кажется светлее. Они перешли мостовую и противоположный тротуар. Катя и Женя присели на низкую и широкую каменную ограду, отделявшую пляж от улицы, и стали снимать туфли. Витька нагнулся и развязывал шнурки на Жениных туфлях. Сашка стоял и смотрел, как Катя, положив ногу на колено, расстегивала перепонки. Я тоже смотрел. После вчерашнего разговора с Сашкой я улавливал каждую мелочь, которая могла подтвердить мои догадки. Я больше не мог смотреть на Катю и Женю просто как на подруг. Катю в моих глазах окружала волнующая таинственность. А Женя мне не нравилась как девчонка, и мне становилось неприятно, когда я думал, что у нее с Витькой могут быть такие же отношения, как у меня с Инкой. Катя перекинула через ограду ноги, спрыгнула на пляжный песок и пошла к морю. Сашка положил руку на ее плечо и что-то ей говорил. Катя поднимала к нему лицо и смеялась. Ноги у нее заплетались, потому что неудобно было идти по сыпучему песку с поднятым вверх лицом. Я достал папиросы. И прежде чем закурить, почувствовал во рту горький, шершавый дым. Но я все равно закурил и неторопливо пошел по улице. Потом я сидел в холодке в углу школьного двора и ждал Инку. Ждать пришлось недолго. Надо было бы, конечно, сейчас закурить, но от одной мысли об этом меня затошнило. - Инка! - крикнул я, когда она вышла во двор. Инка не пошла ко мне, а ждала, пока я подойду. Поэтому я сразу понял: что-то случилось. - Провалилась? - Ничего не провалилась. Во двор вышли несколько мальчиков и девочек из Инкиного класса. Инка громко сказала: - Идем отсюда. Я подумал, что Инка схватила "уд" и, как обычно, решила, что с ней поступили несправедливо. Мы вышли на улицу и пошли направо, вдоль ограды порта, - так было ближе на пляж. - Пусть что хотят делают, а я не поеду, - сказала Инка. - Куда не поедешь? - Не знаешь куда? Не знаешь? На прополку овощей, вот куда. - Когда надо ехать? - В "молнии" написано - через неделю. - Говорила с ребятами? - Со всеми говорила, всем объясняла. Никто ничего не хочет слушать. У всех, говорят, найдутся уважительные причины. Ну, какие причины? Какие причины? На что я надеялся? Зачем задавал вопросы? Как только Инка сказала, зачем и куда она должна ехать, я понял: деваться некуда - Инка уедет. Но мне самому надо было привыкнуть к мысли, что через семь дней ее не будет. К этому невозможно было привыкнуть. Еще вчера неизбежность разлуки была такой неопределенной: когда-то, через какое-то время должен был уехать я. Но представить себя в нашем городе без Инки я не мог. - Поговори с Юркой. Мы прошли сквер. Молодые деревья совсем не давали тени, и пустые скамейки жарились на солнце. Я шел молча. А что я мог говорить? Я знал, что не буду просить Юрку разрешить Инке остаться в городе. Не буду потому, что сам бы никому не разрешил остаться, если бы весь класс уезжал в подшефный колхоз. Но сказать это Инке прямо я почему-то не решался. - Поговоришь с Юркой? - Инка подняла ко мне лицо. В глазах ее, полных слез, блеснули радужные искры. Лучше было не смотреть в Инкины глаза. - Не могу, - сказал я и сам не узнал своего голоса. У меня во рту пересохло, и голос был хриплым. Я повторил про себя: "Не могу". Где-то я уже слышал это слово. Совсем недавно слышал и старался припомнить: где? Ну конечно, когда я просил маму не говорить с Алешей Переверзевым, она, кажется, ответила: "Должна поговорить, но не могу". А почему "должна"? Может быть, и я должен поговорить с Юркой? У меня голова пошла кругом. А Инка шла и молчала и сосредоточенно смотрела себе под ноги. - Инка, посоветуемся с нашими. Может быть, Сашка что-нибудь придумает. - Хорошо, посоветуемся, - сказала Инка. Мне показалось, что она за что-то меня осуждает. Такого я не мог вытерпеть. - Вообще не вижу никакой трагедии; если мы задержимся в городе, я приеду к тебе. Слышишь? Инка молчала. - Слышишь? - Я же не глухая. Я не понимал тогда то, что понял теперь: прав был не я, а Инка. Она не могла согласиться на преждевременную разлуку. А я не смог пойти к Юрке Городецкому и объяснить ему, что Инка имела на это право. Может быть, я просто испугался за свою репутацию комсомольского вожака? Наверно, и это было. Но даже наедине с собой я не позволял себе думать, что Инка права. И злился. Не на себя, а на Инку, за то, что она заставляла меня чувствовать мое бессилие... Если бы я сумел тогда взглянуть на все это человеческими глазами... Мы повернули за угол и, не доходя "Дюльбера", перешли мостовую. Инка села на каменную ограду, сбросила с ног лодочки и стала снимать носки. Носки она оставила на ограде и спрыгнула на песок. Инка шла к морю не оглядываясь. Я нагнулся и поднял ее лодочки - они хранили чуть влажное тепло Инкиных ног, - вложил в них носки и пошел вслед за Инкой. Я и не думал ее догонять. Я шел за ней и нес ее туфли. Как она могла догадаться, что я понесу ее туфли? Никогда раньше я этого не делал. Она лишь мельком взглянула на меня, прежде чем спрыгнуть на песок, а теперь шла впереди, так и не посмотрев, взял ли я туфли. - Почему я должен носить твои туфли? - Не носи. - Инка даже головы не повернула. - Имей в виду, я сейчас брошу их на песок. - Бросай. Я и не думал бросать. Мне было приятно нести Инкины туфли. Просто меня злила ее самоуверенность. Мы нашли Катю. Она сидела одна недалеко от воды. - Как сдала? - спросила Катя. - Представь себе, на "отлично". - Где все? - спросил я. - Витя и Женя купаются. А Сашка где-то носится. Прибегал два раза, тебя спрашивал. Катя сидела лицом к морю. Ее вытянутые ноги были засыпаны песком. Она смотрела на нас, повернув голову и откинув ее назад. Глаза у Кати были, как у Нюры, Алешкиной сестры, переменчивы, как цвет моря. Такие глаза часто бывают у морских девчонок; голубизна их глаз то сгущается до синевы, то бледнеет, становясь почти прозрачной. Море и Катины глаза были одного цвета. - Такая жара, а ты не купаешься. - Инка расстегнула крючки на юбке, и она скользнула вниз по ее ногам. Инка переступила через нее и села и, сидя, стала снимать через голову кофту. - Сашка запретил. Велел вас ждать. Инка нагнулась к Кате, что-то быстро сказала ей на ухо, засмеялась, и ее верхние зубы чуть прижимали нижнюю губу. По воде шла Женя. Она обходила купающихся, но на берег не вышла, а осталась стоять по колено в воде, отжимая шаровары. У Жени были очень худые ноги выше колен, и, чтобы это скрыть, она носила пышные шаровары. Шаровары намокли и липли к телу, поэтому Женя их отжимала. По-

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору