нию, товарищ майор. -  Лейтенант  стоял  у  двери  и
смотрел то на нас, то на военкома. Лицо майора сморщилось от улыбки.
   - Документы на ребят готовы? - спросил майор.
   - Осталось переписать заявления.
   - Заявления переписаны. Идите. Потом поговорим.
   Мы сразу поняли, зачем майор вызвал лейтенанта. А лейтенант  не  понял.
Он только  понял,  что  майор  вызвал  его  не  затем,  чтобы  спросить  о
документах. Лейтенант вышел.
   - Видели? Форму надо уметь носить, - сказал военком.
   - Наглядная агитация, - сказал Сашка.
   Майор развеселился. Он смотрел на нас и смеялся.
   - Какой я агитатор. Агитатор Переверзев. Я солдат. Вопросы есть?  Тогда
свободны. Но из города никуда не отлучаться. Прочтите во дворе сегодняшний
номер "Звезды". Интересно.
   Когда мы вышли, к  майору  зашел  лейтенант  Мирошниченко.  Мы  шли  по
коридору и слышали, как они оба смеялись.
   Мы сразу нашли статью: "Они -  будущее  Красной  Армии".  Мы  стояли  у
стенда и читали статью. Никаких сомнении не было: будущее армии - это  мы.
Статья была написана о том, что военные  училища  ждут  и  готовы  принять
юношей с десятилетним образованием, которые  омолодят  командные  кадры  и
завершат техническое перевооружение армии.
   Мы пошли на пляж.
   - Нам все же повезло, - сказал я. - Эта кампания могла  начаться  годом
раньше или годом позже, и мы бы в ней тогда не участвовали.
   - Я всю ночь думал. По-настоящему повезло только мне, - сказал Сашка. -
Я чувствую себя перед вами последней сволочью.
   - Можешь не чувствовать. Ни я, ни Витька ни при какой погоде не  желаем
быть докторами. Может быть, ты желаешь? - спросил я у Витьки.
   - Какой из меня доктор! Я на зоологии попробовал  лягушку  резать,  так
меня потом два дня рвало, - сказал Витька.
   - Положим, тебя до сих пор тошнит, когда ты видишь лягушек, - сказал я.
   - Теперь меньше, - ответил Витька.
   Инка была на пляже. Она вернулась из  Симферополя  утренним  поездом  и
сидела с девочками возле Зои. Игорь играл под навесом  в  шахматы.  Мы  не
виделись с Инкой с позавчерашнего вечера, а мне казалось, что я  не  видел
ее целую вечность.
   - Общий привет, - сказал Сашка.
   - Володя! - позвала Инка. Она указательным пальцем  написала  на  песке
"Ленинград?" и кивнула головой. - Да?  -  спросила  Инка.  Я  тоже  кивнул
головой и стал раздеваться.
   Потом я пошел к Игорю под навес, чтобы не оставаться возле Инки: она бы
у меня в два счета все выведала. Инка  ничего  не  понимала.  Сначала  она
попробовала просто не обращать на меня  внимания,  но  не  выдержала.  Она
подошла и села рядом со мной.
   - Я иду купаться, - сказала она. - Пойдем?
   Игорь доигрывал партию.
   - Будем купаться? - спросил я.
   - Конечно, - ответил Игорь.
   По берегу у самой воды прогуливался Джон  Данкер  и  рядом  женщина,  с
которой он был на пляже два дня назад. Я ее сразу узнал. Сашке  надо  было
зачем-то домой. Катя тоже с ним пошла. Уходя, Сашка крикнул:
   - В девятнадцать ноль-ноль встречаемся у "Поплавка".
   Инка посмотрела на меня и улыбнулась.



11

   Мимо нас прошел мужчина в белых брюках и синем пиджаке. Он пропустил на
мостик, похожий на корабельные сходни, свою спутницу, чуть поддерживая  ее
локоть. Многие ждали очереди, чтобы войти в "Поплавок", и толпились  перед
входом на узкой терраске. Мы тоже  ждали,  но  не  на  терраске,  а  перед
мостиком на пляжном песке.
   - Что мы здесь стоим? Пойдем на терраску. Ну, что  мы  здесь  стоим?  -
говорила Инка.
   - Пить неприятно. Зато потом хорошо, - сказал Витька.
   - Еще два-три события - и Витька станет алкоголиком, - сказал я.
   - А что? Стану. Только пока пьешь - неприятно.
   - Перестань. Противно слушать, - сказала Женя. Женя,  конечно,  была  в
своей новой соломенной шляпке.
   - Стоим и стоим, как бедные родственники. Войдем на терраску, - сказала
Инка.
   - Живешь - до всего доживешь.
   - Скорей бы твой папа придумал что-нибудь новенькое.
   Мы говорили все, что взбредет в голову, потому что не хотели входить на
терраску. Мы помнили концерт и боялись снова оказаться не на своем  месте.
На маленький балкон над терраской вышла Катя и замахала нам рукой.  Первой
на мостик вошла Инка. Я хотел  поддержать  ее  локоть,  но  не  успел.  Мы
пробирались гуськом между теми, кто ждал очереди. Маруся,  Катина  сестра,
ждала нас у входа. Она сказала швейцару, похожему на  боцмана  с  парусной
шхуны:
   - Мироныч, пропустите их.
   - Прошу пропустить: заказной столик, - сказал швейцар.
   Мужчина в синем пиджаке чуть посторонился.
   - Юные мужи и девы торопятся приобщиться, - сказал он.
   Я прошел последним, и швейцар опустил  за  мной  коричневую  доску.  На
крутой,  как  трап,  лестнице  внутри  "Поплавка"  пахло  жареным   луком,
чебуреками и вином. Мы поднялись на веранду и пошли между  столиками.  Наш
стол был в углу веранды у самых перил. Я не очень  хорошо  помню,  как  до
него добрался: не так-то легко идти между столиками,  когда  все  на  тебя
смотрят. Главное, не торопиться. Я все время  об  этом  думал.  Но  Витька
путался под ногами, и я подталкивал его в спину. Катя  уже  сидела.  Сашка
подсел к ней и стал разглядывать бутылки. У меня тоже  глаза  разбежались:
столько закусок я никогда не видел. Теперь-то я понимаю: к нашим  тридцати
рублям Маруся, наверно, добавила свои. Мы уселись за стол и сразу  забыли,
что сидим на веранде не одни.
   - Первый тост за Марусю, - сказал Сашка.
   - Пейте за кого хотите. Только вино наливай в бокалы, а это фужеры  для
воды, - сказала Маруся.
   - В чем дело, будем пить из бокалов,  -  сказал  Сашка.  Он  уже  успел
налить вино в то, что Маруся назвала фужерами, и теперь переливал  вино  в
бокалы.
   У меня за спиной засмеялись. Я  оглянулся.  За  соседним  столом  сидел
Жестянщик с компанией. Жестянщик не смеялся,  смеялись  другие.  Жестянщик
даже не смотрел в нашу сторону.
   - Ша, Володя. Сначала пьем за Марусю. Потом мы с  ним  рассчитаемся,  -
сказал Сашка.
   Но потом мы забыли про Жестянщика и его компанию и выпили  за  девочек,
за себя, за нашу историчку Веру Васильевну, за то, чтобы она наконец вышла
замуж. Женя сказала:
   - За тех, кто в море!
   Женя, конечно, ничего плохого не думала. Но так уж  у  нее  получалось,
что и не думая она могла испортить настроение. Солнце садилось в  море,  и
стекло на нашем столе горело.
   - Надо выдохнуть воздух, а потом пить, - сказал я Инке.
   Но Инка меня не слушала: она пила маленькими глотками и  совершенно  не
морщилась. Вино было холодным и кисло-сладким, совсем  не  таким,  как  мы
пили у Попандопуло. В тот вечер я  заподозрил,  что  на  свете  существует
очень много вин, - до этого я просто о винах не думал. Подошла Маруся: она
часто подходила к нашему столику.
   - Не спешите, - сказала она. - И как следует закусывайте.
   - Куда нам спешить? За таким столом можно просидеть до утра,  -  сказал
Сашка.
   - Мальчики, в ресторане полагается ухаживать мужчинам. Саша, я на  тебя
надеюсь, - сказала Маруся и отошла: ее позвали к другому столику.
   - Пожалуйста, - ответил Сашка. Он взял салат и положил себе на тарелку.
   - Это по-сашкиному называется ухаживать, - сказал я.
   - А что? Ах да... - Сашка передал салатницу Кате и стал  смотреть,  что
бы такое взять еще. Я уверен, что он  не  притворялся.  Просто  мы  начали
хмелеть  и  забывали,  что  говорим  и  что  делаем.  Волны  катились  под
"Поплавком", а мне казалось, что  плывет  веранда  к  розовому  горизонту.
Тогда я оглядывался на пляж, и все сразу становилось  на  свое  место.  За
столом Жестянщика смеялись. Лицом к нам сидела женщина.  Она  смотрела  на
нас и была немного пьяна. Она подпирала щеку рукой и улыбалась.
   - Самое время выпить, чтобы они сдохли, - сказал Витька.
   - Кто они? - спросила Катя.
   - Володя, объясни.
   - Разве мало на свете разного дерьма? В общем,  кто-то  кому-то  всегда
мешает жить. Чтобы не мешал, пускай сдохнет.
   - А кто? - спросила Катя. - Я так просто не хочу.
   - Я знаю кто. Давайте выпьем, - сказала Женя.
   - Степик тебя устраивает? - спросил Сашка.
   - Ладно. Степик пусть сдохнет. Степика мне не жалко, - сказала Катя.
   Инка сказала:
   - Володя, давай выпьем, чтоб она сдохла. Давай?
   - Кто она?
   - Ну та... - сказала Инка, и замолчала, и стала смотреть в море. -  Ну,
помнишь, на которую ты смотрел на пляже, - Инка засмеялась и заглянула мне
в глаза.
   - Пожалуйста, - ответил я. И когда пил, мне даже в  голову  не  пришло,
что женщина, о которой говорила Инка, была на  пляже  с  Джоном  Данкером.
Инка пила и вдруг протянула над столом свой бокал. Я оглянулся. Женщина за
соседним столиком улыбалась Инке и держала перед собой бокал. Она встала и
подошла к нам.
   - Можно?
   Жестянщик принес ей стул и вернулся на свое место.
   - Кончили десять классов? - спросила женщина.
   - Кто вам сказал?
   Женщина пожала плечами:
   - Нетрудно догадаться. Моя сестренка тоже кончила десять классов.
   - Очень трогательно, - сказал Сашка. - У  вас  есть  сестренка,  и  она
кончила десять классов.
   - А что вы кончили? - спросил я.
   - Я геолог.
   - Очень трогательно. Вы геолог, а ваш сосед капитан дальнего  плавания,
- сказал Сашка.
   - Ну и что же? - спросила женщина. Она еще улыбалась, но, по-моему, уже
жалела, что подошла к нам, - это по глазам было видно.
   Женя сказала:
   - Выпьем за всех, кто в  этом  году  кончил  десять  классов,  и  пусть
сбудутся все их желания.
   Женщина протянула свой бокал, она  принесла  его  с  собой,  и  девочки
чокнулись с ней, а  мы  переглянулись  и  даже  не  притронулись  к  своим
бокалам.
   - На вид такие милые, а на самом деле злые...
   Женщина пошла к своему столику.  Мы  не  могли  ей  сказать,  что  наши
желания уже не сбылись. А если бы и могли, то ей все  равно  бы  этого  не
сказали. Жестянщик подошел за стулом. Он постоял, и я видел, как  побелели
его пальцы, сжимавшие спинку. Он ушел, а Инка сказала:
   - Ну зачем ее обидели? Зачем обидели?
   - Она, наверно, ничего о нем не знает. Надо ей  рассказать,  -  сказала
Катя.
   - Мы уже пробовали. С нас хватит, - сказал я.
   - Я ей все равно расскажу. Увижу на пляже и расскажу, - сказала Женя.
   - Ничего ей не надо рассказывать. Ну  зачем  рассказывать?  -  спросила
Инка.
   Мы не злились на женщину. Просто у нас в голове  не  укладывалось,  что
геолог может быть в одной  компании  с  Жестянщиком.  Во  внутреннем  зале
проигрывали через усилитель пластинки, а танцевали на  веранде.  Сашка  до
того обнаглел, что пошел с Катей  танцевать.  Сам  не  знаю  как,  но  они
танцевали. Я тоже попробовал, но у меня ничего не получилось.  Инка  могла
танцевать, а я нет. Просто я никогда не занимался  этим  делом.  Потом  мы
плевали в море. Стояли у перил и плевали. Первой начала  Инка.  На  волнах
покачивалась горлышком вверх бутылка, и Инка старалась до  нее  доплюнуть.
Дурной пример заразителен, особенно если кругом много пьяных. Они стояли у
перил и плевались. Одной бутылки  на  всех  не  хватило,  и  каждая  новая
компания кидала свою бутылку.  Пришел  директор  "Поплавка"  и  стал  всех
стыдить. Но мы в это время уже сидели на своих местах.
   Инка и Катя куда-то уходили. Маруся стояла в простенке между  открытыми
окнами внутреннего зала. Я долго смотрел на нее. Она  опиралась  плечом  в
простенок и смотрела "в никуда": просто стояла с открытыми глазами.  Глаза
у нее были прозрачные, как  у  морских  девчонок,  а  полные  губы  слегка
подкрашены и все равно были бледные, и на щеках вместо  ямочек  проступали
морщинки. Когда ее подзывали,  она  подходила  и  слушала,  глядя  куда-то
поверх голов. Посетителей Маруся называла "гостями". По-моему, она от  них
устала и была о них невысокого мнения. Маруся оглянулась и подошла ко мне.
   - Что, Володя? - спросила она.
   - Ничего. Ты очень красивая.
   - Была, - сказала Маруся и провела по  моим  волосам  белой  и  крупной
рукой с ярко накрашенными ногтями. - Сейчас принесу  чебуреки,  -  сказала
она.
   Мы поели чебуреки. Инка отдала мне половину своей порции.
   - Это за мороженое, - сказала она.
   Я теперь часто оглядывался назад, но веранда все равно  плыла.  Хорошо,
что больше не осталось вина. Его всего было две  бутылки.  Зато  крем-соды
было много. От нее пощипывало в носу и прояснялась голова. Не знаю,  зачем
пить вино, когда есть  крем-сода?  Правда,  такой  крем-соды,  как  тогда,
теперь почему-то нет. А может быть, мне так просто кажется. Инка крикнула:
   - Смотрите! - и протянула палец.
   Солнце уже давно село,  и  в  чуть  розоватом  воздухе  синели  плоские
очертания гор. Они стояли на воде похожие на вертикальные тени.  Жестянщик
за столом с видом бывалого капитана объяснял своим друзьям:
   - Это морской мираж. Такой же мираж видели матросы Колумба.
   Много он понимал: мираж! Просто в такой прозрачный и тихий вечер всегда
видны были горы Южного берега. Не знаю, зачем  придумывать,  когда  и  без
этого и вечер, и море, и горы были так хороши. Мне было бы совсем  хорошо,
если бы я время от времени не вспоминал, что никогда не  уйду  в  море  на
борту военного корабля. Горы синели  и  постепенно  сливались  с  небом  и
морем. Подошла Маруся.
   - Вот и все, - сказала она. - Вы довольны?
   Нам очень не хотелось уходить, но Маруся сказала, что внизу ждет  много
"гостей". На  веранде  давно  зажгли  свет,  и,  когда  мы  уходили,  огни
отражались в маслянисто-черной воде. Маруся проводила нас до лестницы.
   - Запомни, мой дом - твой дом, - сказал Сашка.
   - Запомнила, - сказала Маруся. - Скорей бы он у тебя был.
   Витька спускался  первым  и  доказывал  Жене,  что  это  совсем  другая
лестница.
   - Не выдумывай. Сам ты другой, - сказала Женя, и голос у нее был  очень
ласковый.
   Потом мы купались. Вода была теплой. Песок -  тоже,  только  надо  было
разгрести верхний слой. Многие купались, но их не видно  было  в  темноте.
Вдруг где-нибудь смеялась женщина или  что-то  говорил  мужчина.  Я  лежал
рядом с Инкой. В море появились  огни,  и  донесло  далекий  лязг  якорных
цепей.
   - Инка, я не еду в морское училище. Понимаешь, меня и Витю  посылают  в
пехотное. В пехоте  мы  нужнее.  Пехотный  командир  -  это  общевойсковой
командир... Ерунда, просто пехотный... - Я спрятал лицо в Инкиных коленях.
Она приложила ладонь к моему затылку.
   - Не надо, - сказала Инка. - Это же не  имеет  никакого  значения.  Все
равно три года - не пять.
   Кто-то вышел из воды и лег недалеко от нас.
   - Не замочил бинт? - спросила Катя.
   - Я же не плавал, - ответил Сашка.
   - Смотри, как красиво подходит эскадра. Ветра нет, а  слышно  якоря,  -
сказала Катя. - Интересно, где наши? - спросила она.
   - Наверно, купаются. Надо же таких  морских  ребят  послать  в  пехоту!
Володя! - громко позвал Сашка.
   - Не кричи. Я не глухой.
   Катя и Сашка замолчали. Это был последний  вечер,  который  мы  провели
вместе.



12

   Через день Инка уезжала.
   Три грузовых машины стояли во дворе школы. Инка сидела в первой  спиной
к кабине. В белой косынке, завязанной под подбородком, в  синей  выцветшей
майке, из которой она  выросла,  и  в  сатиновой  юбке  -  Инка  сидела  и
улыбалась. Я разговаривал с Витькой и Сашкой и еще с кем-то. С  нами  были
Катя и Женя. Все вместе мы вспоминали прошлогоднюю поездку и  хохотали.  Я
стоял к машине спиной. Прошедшая ночь ничего не сгладила  и  не  смягчила:
то, что произошло у меня с Инкой вчера, сегодня стояло между нами.
   Вчера я сказал:
   - Инка, мы уже совсем взрослые. Понимаешь? Та  женщина,  на  которую  я
смотрел на пляже, и Джон Данкер для нас обоих не случайны.
   - Зачем ты мне это говоришь? - спросила Инка.
   Я не очень отчетливо представлял зачем.  Но,  начав  говорить,  не  мог
остановиться. Мы сидели в самой глухой части пустыря между морем и соленым
озером Майнаки, и вокруг были песчаные дюны и кусты паслена. Нас ждали  на
пляже, но я сказал Инке:
   - Давай побудем одни.
   И мы пришли сюда.
   - Я не могу тебя так оставить, - говорил я. - Понимаешь, не могу. Думай
обо мне все, что хочешь, но я не могу.
   - Пусть все будет. Я ничего не буду думать. Пусть  все  будет,  -  Инка
побледнела, и вокруг ее носа проступили веснушки.
   Было жаркое солнце у меня на  затылке,  были  Инкины  рыжие  волосы  на
песке: я еще подумал, как трудно будет вытряхнуть песок из густых  Инкиных
волос.
   Потом я сидел и больше ничего не было, кроме страха: не за  себя  -  за
Инку.
   Когда я решился взглянуть на Инку, она сидела обхватив руками колени.
   - У тебя на губе кровь.
   - Это ничего. Я ее прикусила.
   - Ничего, не бойся, - сказал я. - Когда-нибудь  это  все  равно  должно
было случиться.
   - Я не боюсь. Я ничего не боюсь. Ты не обидишься? Больше этого не надо.
Мне кажется, ничего не случилось и... больше не надо.
   Страха больше не было: были растерянность и стыд.
   - Пойдем на пляж. Наши давно на пляже, - сказала Инка.
   На пляже она не отходила от Кати и Жени. Я знал, почему Инка от них  не
отходила: я тоже боялся остаться с ней наедине, - ведь тогда нам надо было
бы о чем-то говорить, а я не мог говорить.
   Потом Инка неожиданно сказала:
   - Я пойду, а то собраться не успею.
   Я смотрел, как она одевалась, и со страхом думал, что должен  пойти  ее
проводить.
   - "Женя, ты хотела взять выкройку юбки. Пойдем? - сказала Инка. На меня
она не смотрела, а я на нее смотрел и чувствовал, как на глазах проступают
слезы.
   Потом весь вечер я бродил возле Инкиного дома. Улица опустела,  и  свет
погас у них в окнах, когда я ушел, так и не повидав Инку...
   Юрка Городецкий подошел к директору. Он шел на  виду  у  всех,  и  это,
наверно, была самая торжественная минута в его жизни; у  него  даже  голос
дрожал, когда он докладывал:
   - Учащиеся девятых классов  второй  средней  школы  имени  Постышева  к
отъезду в колхоз готовы.
   - Можно ехать, - сказал Виктор Павлович.
   - По машинам! - крикнул Юрка, и все засмеялись.  Виктор  Павлович  тоже
смеялся, потому что все, кто уезжал, давно сидели в машинах.  Юрка  поднял
красный флажок. Старосты классов - они сидели сзади у правого борта - тоже
подняли красные флажки: флажки были Юркиной затеей, мы обходились без них.
Юрка вообще оказался очень активным. Он встал на подножку первой машины, и
она медленно тронулась, а Юрка стоял и придерживал открытую дверцу. Я  шел
под самым бортом. Инка помахала нашим рукой,  потом  быстро  взглянула  на
меня и все время улыбалась. Угол платка выступал вперед, и на Инкин лоб  и
глаза падала тень. По правую сторону ворот  школьный  оркестр  играл  марш
"Все выше и выше". Машины обгоняли меня и сворачивали на  улицу.  Когда  я
вышел за ворота, они уже набрали скорость. Пыль вырывалась из-под колес, и
три пыльных облака катились по улице.
   - Как Инку жалко, - сказала Катя. - Надо  же,  чтобы  так  не  повезло.
Никогда раньше сразу после экзаменов не ездили в колхоз.
   - По-моему, она плакала, - сказала Женя.
   - Ты видела?
   - Во всяком случае, слезы на глазах видела.
   - Что будете делать? - спросил я.
   - Имею предложение пойти на пляж, - сказал Сашка.
   - Я пойду зашпаклюю яхту.
   - Все пойдем. Мы же обещали Инке прийти на косу, - сказал Витька.
   Я испугался, что Сашка передумает идти на пляж. Но Сашка не передумал.
   - Не морочьте голову, - сказал он. - После обеда пойдем в порт. Надо же
все равно захватить краску.
   - Буду ждать вас в порту.
   Я перешел мостовую.
   На грузовом причале Павел разговаривал с матросом  "Посейдона".  Матрос
стоял на носу баркаса и выбирал  канат.  Я  разделся,  сложил  одежду  под
кустом и в одних трусах замешивал шпаклевку из сурика.
   Подошел Павел.
   - Почему один? Непорядок, - сказал он.
   - Не мешает иногда побыть одному.
   - С рыжей поругался?
   - Ни с кем я не ругался. Она в колхоз уехала.
   - Понятно. А то, смотрю, что-то вид у тебя не профессорский.  Отчаянная
девка.