Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детская литература
   Обучающая, развивающая литература, стихи, сказки
      Балтер Борис. До свидания, мальчики! -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  -
Я спросил у Юрки, который час. - Около двенадцати. В полпервого будет сигнал на обед. - Он сам работает? - спросил я, когда Юрка попрощался со мной и ушел. - Первый день работал, - ответила Инка. - Сашка бы сказал: хорошенького секретаря я навязал на вашу голову. Инка ничего не ответила. Я полол, и у меня дрожали руки: завтра в это время меня уже не будет в городе, а оттуда, где я буду, так просто не придешь к Инке. Возле риги горнист протрубил сигнал. До края поля оставалось метров пять. - Мне пора. Дополешь, когда вернешься, - сказал я. - Дополю, - сказала Инка. От ее покорности мне стало не по себе. Мы вышли на дорогу к станции. До моря было километра два. Мне очень мешало то, что Инка была в трусах и лифчике. По-моему, ей это тоже мешало. Мы шли посредине дороги и не смотрели друг на друга. - Инка, не обращай ни на что внимания. Работай, как я тебе говорил, и все. - Я так и делаю. - И не надо об этом думать. - Я об этом совсем не думаю. На косе волны выносило к самой дороге и брызги прибили дорожную пыль. Берег стал плоским и кипел в водовороте пены и волн. Инка сошла с дороги и села под кустом спиной к песчаной гряде. Я остался на дороге и тоже сел. - Они не смогут подойти к берегу, - сказала Инка. - Я выплыву к ним. Море ревело. Ветер стер с неба белесую пелену. Нам приходилось напрягать голос, чтобы слышать друг друга. - Почему нельзя вернуться вечерним поездом? Ехать же завтра, - сказала Инка. - Не знаю. Наверно, нельзя. Они бы не пошли в такую погоду на яхте. - Ты обо мне думал? - спросила Инка. - Все время. Я потому и пришел. - Что ты обо мне думал? - Не надо. Инка. Об этом все равно не расскажешь. Я тебе напишу. Инка обнимала руками тесно сдвинутые колени, и ноги зарылись по щиколотку в песок. Она сидела, подтянув колени к груди, и, положив на них голову, смотрела на меня, а я на нее. На таком расстоянии я мог смотреть на нее. Я встал. Зачем? До сих пор не могу этого понять. Встал, не думая. - Вон парус, - быстро сказала Инка и протянула палец. Там, куда она показывала, никакого паруса не было и не могло быть. При такой волне можно было идти за ней или против нее, но не бортом к ней. Но это неважно: парус был. Короткие волны с белыми гривами вспухали до самого горизонта, и над ними взлетал грязно-серый треугольник паруса. - Идут, - сказал я и оглянулся. Инка сидела, спрятав лицо в ладони. Я посмотрел на море. Яхта шла по касательной к берегу под грот-парусом, наполненным в четверть ветра. Так и надо было идти. Наверно, на руле сидел Витька. Через десять минут такого хода надо было делать поворот, чтобы яхту не выбросило на берег. Я снял рубаху, и помахал ею над головой, и снова ее надел. Потом оглянулся. Инка не поднимала головы. Я сошел с дороги. Шагах в двух передо мной с грохотом рассыпалась волна. Пенистая волна, смешанная с песком, захлестнула мои ноги. Вода схлынула, вырывая у меня из-под ног песок, и я побежал. Навстречу мне неслась полутораметровая волна, и на уровне моих глаз просвечивал на солнце ее мутно-зеленый гребень. Я упал головой вперед и прижался грудью к мокрому песку, крестом распластав руки. Волна прошла надо мной, приподняв меня. Я вскочил и побежал, и схлынувшая вода ударила меня по ногам, и я снова лег, и новая волна прошла через меня, и я снова, вскочив, бежал, оглохнув от рева, навстречу мутно-зеленой стене. Только раз я не успел вовремя поднырнуть под волну, но это уже было у самого края берега. Волна толкнула меня в грудь, приподняла и опрокинула, и схлынувшей водой меня вынесло в море. Меня подняло на волну, и, падая вниз, я увидел яхту: Сашка упирался ногой в палубу, одной рукой обнимал мачту, а в другой держал канат. Он смотрел на меня, выжидая удобный для броска момент. Я изо всех сил старался держаться на одном месте лицом к яхте, чтобы не прозевать, когда Сашка бросит мне конец. Он бросил, когда меня подняло на волну. Я поймал канат, на какое-то мгновение повиснув в воздухе, потом подтянулся к борту, волна приподняла меня, и я свалился на палубу. Сашка нагнулся ко мне, и я близко увидел его озабоченные глаза. Яхта уходила от берега. Инка стояла на берегу. Берег поднялся вместе с ней, опал и снова поднялся. Сашка показал на мои ноги: только на правой была туфля. Я снял ее и бросил в море. Носков на мне не было. Я носил летом носки в особо торжественных случаях. Я пробрался на корму и сменил Витьку. Он помахал в воздухе затекшей рукой и стал ее растирать. Я поднял грот. Волны били в правую скулу, и яхту заливали брызги. Море ревело, и нельзя было разговаривать. Хорошо, когда брызги падают в лицо. И нельзя разговаривать, потому что тогда не видно, что человек плачет. Мы ушли в открытое море и на траверзе маяка повернули в порт. Берег и город состояли из трех цветов: белого, желтого и зеленого. Я и Витька за три часа хода несколько раз менялись местами, и все равно у нас задеревенела правая рука, которой приходилось выбирать шкот. Сашку в такую погоду нельзя было пускать на руль, потому что он плохо чувствовал парус. Когда открылся порт, я сменил Витьку на руле. Мы пронеслись сквозь строй военных кораблей и только тогда поняли, с какой скоростью шла яхта. Сигнальщик на баке линкора "Парижская коммуна" просемафорил флажками: желаю благополучно причалить. Идти к причалам нечего было и думать. Даже баркасы отвели от них, и они дергались на якорях. Я решил выброситься на берег и показал рукой, где буду выбрасываться. Витька сидел рядом со мной и на всякий случай держал наготове якорь. Сашка присел в носовой части с буксирным концом. На берегу стоял Павел и с ним человек пять. Я разогнал яхту и перед самым берегом сбил парус. Сашка метнул канат. Павел поймал его и стал быстро выбирать. Яхта на волне вылетела на берег и зарылась килем в сухой песок. Мы сошли на берег. Перед глазами у меня все качалось, и земля уходила из-под ног. Подошел Павел. Он нагнулся ко мне и прокричал: - С вас пол-литра, профессора. Меня мутило, и я ушел в кусты. Потом в кусты поочередно ходили Витька и Сашка. - Идиот, несчастный идиот! Почему ты не предупредил нас, что идешь к Инке? - спросил Сашка, когда мы вышли из порта. - Сашка, не приставай, - сказал Витька. - Мотайте быстрей в военкомат, - сказал Павел. Он вышел из ворот порта вместе с нами, и я только сейчас заметил, что он в своем выходном костюме и слегка пьян. Мы пришли в военкомат с зелеными лицами. Лейтенант Мирошниченко посмотрел на часы, сказал: - Посадить бы вас суток на десять. Расписывайтесь. Я расписался в каких-то двух книгах и сам не знал, за что расписываюсь. Сашка получил железнодорожный литер, направление и деньги. А я и Витька только направление. - Проездные документы и кормовые у Переверзева, - сказал лейтенант. Потом он долго смотрел на нас. - Начальству виднее. Может быть, что-то из вас и получится, - сказал он. - Можно идти? - спросил я. - Идите. На вокзале быть ровно в десять ноль-ноль. Поезд из-за вас задерживать не будут. Мы прошли по пустому и гулкому коридору. Рабочий день в военкомате кончился, и никого, кроме дежурного, не было. Он проводил нас во двор и запер дверь. 14 Все, что я брал с собой: пара белья, ложка, кружка, носки, - все поместилось в старом мамином портфеле. - Это несерьезно. Неужели больше ничего не надо брать? - спросила мама. - Тут же все сказано. Проверяй: пара нательного белья, верхняя одежда, носки (или портянки), кружка, ложка, - читал я. Я сидел на диване и держал в руках отпечатанную на машинке бумагу. Бумага называлась "Предписание". Мне, Белову Владимиру Алексеевичу, предлагалось явиться в распоряжение начальника Краснознаменного училища имени Склянского не позднее 28 июня 1936 года, по адресу: город Ленинград, улица Третьего июля, дом N_21. А потом шел перечень вещей, которые я должен был с собой взять. - Верхняя одежда - это пальто, - сказала мама. - Я в этом уверена. - Кто же носит пальто в июне? - Не знаю, не знаю. Ты должен был уточнить в военкомате, - мама смотрела через стол на ворох моих вещей, сброшенных на кровать, и нижняя губа ее прикрывала верхнюю. Мама встала и вышла на кухню вскипятить чай и приготовить ужин. Я подумал, что должен пойти ей помочь, но у меня не было сил встать с дивана. Я сел поудобнее и вытянул ноги. Примус то начинал шуметь, то вспыхивал и умолкал: наверно, засорилась головка. Надо мной навис мутно-зеленый гребень волны. Рядом стояла Инка и советовала: "Володя, ударь ее ногой, ударь". "В нашем положении самое верное удрать", - ответил я. Инка засмеялась, и мы побежали по дороге. Мы бежали и смеялись, а волна гналась за нами, и ее мутно-зеленый гребень просвечивал на солнце. Мы бы от нее убежали. Но на дорогу вышел Юрка. "Ребята трудятся, а вы развлекаетесь", - сказал он. Волна обрушилась на Инку, сбила с ног и вместе с песком и пеной понесла в море. Я вытер рукой вспотевший лоб. По-моему, я проснулся от страха. А может быть, меня разбудила мама. Она стояла около меня и держала в руках чайник и сковородку. - Маленьким тебя невозможно было уложить спать, - сказала мама. - Ты кричал, смеялся, носился по комнатам. Потом становилось тихо. Тебя находили спящим под столом, под кроватью, где угодно, только не в постели. Уложить тебя вовремя в постель удавалось одному папе. Ты, конечно, ничего этого не помнишь? - Не помню. За ужином мама сказала: - Ты удивительно становишься похожим на папу. Я рада, что ты идешь в армию. Тебе не хватает мужественности. - Ты осуждаешь папу? - Это твои сестры выдумали. Как я могу его осуждать? Ведь он твой отец. Но мне было с ним тяжело. Володя, ты должен обещать мне не пить. - Не беспокойся: пьяницей я не буду. - Твой папа очень сильно пил. Иногда это передается по наследству. - Мама, кто был мужчина, который жил с нами, и где он? - Разве ты его помнишь? - Плохо, но помню. Тебе неприятно о нем говорить? Тогда не надо. - Нет, почему же. Тот человек был самой большой моей ошибкой перед партией и перед вами. Я никогда не боялась в этом признаться. Но то была моя ошибка. К вам она не имеет никакого отношения. Понимаешь? - Кто он такой? - Упорный и убежденный троцкист. Когда я это поняла, я его выгнала. - А где он сейчас? - Неважно. Он не имеет к вам никакого отношения. У тебя был отец - слабый, но честный человек, и есть я. А тот не имеет к тебе никакого отношения. - Ляжем спать? - спросил я. - Я тебе помогу убрать со стола и ляжем. - Не надо ничего убирать. Ложись. Завтра все равно нечего будет делать. Потом я лежал в кровати, а мама на диване пришивала к поясу брюк внутренний карман с деньгами. - В кошельке у тебя будет двадцать пять рублей. На дорогу достаточно, - сказала она. - А эти сто разменяешь в Ленинграде. Не раньше. Еды я тебе не даю: в поезде есть вагон-ресторан. - Нам в военкомате дали кормовые деньги, но я не знаю сколько. Они у Алеши Переверзева, - сказал я. - Тем более эти сто рублей тебе не скоро понадобятся. Пока мама была в комнате, я старался не заснуть. - Во сколько у тебя завтра бюро? - В десять часов. - Военные говорят - десять ноль-ноль. Нельзя попросить, чтобы твой вопрос разбирали последним? - Я так и сделаю. Договорюсь и приеду на вокзал. - Мама повесила на стул брюки, сказала: - Так мы хранили до революции партийные документы. - Куда же ты подшивала внутренний карман? Мама покраснела и засмеялась. - Спи, - сказала она. Мама погасила в комнате свет, ушла к себе и там тоже погасила. На улице шел дождь, окна были закрыты, и стекла тихо звенели под водяными струями. Я подумал, что уезжаю всерьез и надолго, по существу навсегда, и представил себе нашу квартиру, когда уже меня здесь не будет. Мама зажгла у себя свет и вышла из комнаты. Кажется, она стояла возле моей кровати, но я уже спал. Утром за столом с мамой творилось что-то непонятное. Она выпила чай и убрала сахарницу в буфет, когда я еще ел яичницу. Потом вернулась и взяла хлебницу. - Мама, чай я могу вылить несладкий, но есть без хлеба яичницу противно, - сострил я. - Извини, пожалуйста, - сказала мама и поставила хлебницу на стол. Мама присела и стала гладить рукой скатерть. - Если здесь не решат вопрос о зарплате санитаркам, мне придется поехать в Москву. Сразу же напиши мне из Ленинграда: я смогу к тебе подъехать. - Конечно, напишу. Мы молча посидели за столом. - Пора, - сказала мама и посмотрела на меня, и я на всю жизнь запомнил ее тоскующий взгляд. Мама вышла, а я стал искать портфель. На диване, где вчера лежал портфель, лежала мамина куртка. Я не сразу догадался ее поднять, а когда поднял, увидел портфель: он лежал под курткой. Вошла мама в своем кепи. - Возьми куртку на всякий случай, - сказала она. - Если не понадобится, выбросишь. - Мама оглядела комнату, как будто уезжала она, а не я. Мы вышли через кухню. Дверь запирал я и, когда запер, протянул маме ключ. Она посмотрела на ключ, потом на меня. - Это же твой ключ, - сказала она. - Нет, нет. Ключ оставь у себя. Утро было прохладным и ветреным, с просветами солнца. Мама дошла со мной до трамвайной остановки. Я сел в задний вагон и, как только тронулся трамвай, зажал между ногами портфель и ногтями подпорол нитку на поясе брюк. Я сорвал внутренний карман, переложил деньги в кошелек, а тряпку выбросил. Куртку я, конечно, не взял, и мама этого не заметила. Я знал, что она не заметит. На перроне меня встретил Алеша и повел в вагон показать мое место. - Никого еще нет? - спросил я. - Витька и Павел здесь. На перроне было очень много провожающих: проводы на курорте - тоже один из видов развлечений. Больше всего людей толпилось возле двух московских вагонов. На второй путь пришел утренний поезд из Симферополя. Пробежал Женин отец, выкрикивая: - Предлагаю комнаты. Прекрасные комнаты на любой вкус и карман. Пришел Сашка с родителями, потом появились Катя и Женя. Они вышли из зала ожидания: наверно, сидели там, пока не собрались все. Я старался не торчать на глазах и ждал маму. К вагону подошла наша историчка Вера Васильевна. - Саша, Витя, подойдите ко мне. А где Володя? - спросила она. Я подошел. Я совсем забыл, что сегодня в школе выпускной вечер. Вера Васильевна привезла нам премии. Меня премировали шахматами, Витьку - романом "Как закалялась сталь", а Сашку - "Первой конной" Бабеля. Вера Васильевна вручала нам премии и каждого целовала, а по поводу Сашкиной премии произнесла небольшую речь. - Саша, - сказала она. - Только понимая, что ты достаточно подготовлен, чтобы понять пороки этой книги, и что ты очень любишь этого талантливого, но чуждого нам по идеологии писателя, я согласилась, чтобы тебя премировали "Первой конной". Сашкина мама прослезилась. Вера Васильевна тоже была очень взволнована. Она обняла меня за плечи, спросила: - Где мама? - На бюро. Должна вот-вот подъехать. - Какое-то бюро, когда уезжает сын, - сказала Сашкина мама. Интересно, для кого она это сказала? Если для меня, то напрасно: я не желал ее слушать. - Всегда грустно расставаться с учениками. Но без этих мальчиков я не могу себе представить школу. Наверно, старею и становлюсь сентиментальной, - сказала Вера Васильевна. - Пусть все молодые будут такими молодыми, как вы, - сказала Сашкина мама. Сашкин отец стоял, заложив руки за спину, смотрел на Сашку и тихонько напевал. Меня позвал дядя Петя и отвел к окну зала ожидания. Он долго смотрел на меня, так долго, что мне стало неловко. - Скажи. Правду скажи. Витька на меня не обижается? - спросил он. - Нет, дядя Петя, не обижается. Никто на вас не обижается. - Так... Просьба у меня к тебе. Витька - он как цыпленок, догляди за ним. - Все будет хорошо, дядя Петя. Вот увидите, все будет хорошо. - Хорошо, коль увижу. - Дядя Петя взъерошил мне волосы и хлопнул по спине. Он вернулся к тете Насте и к Витьке, а я подошел к вагону и встал против входа на перрон, чтобы не прозевать маму. В вагонном окне стоял Павел. - Чем дольше живу, тем больше радуюсь: хорошо, когда родственников нет, - сказал он. Катя и Женя прогуливались под руку. Иногда подходили к Сашке и Витьке, о чем-то переговаривались и снова прогуливались. Им тоже было хорошо: через две недели и они поедут в Ленинград. Женя уже получила вчера вызов из консерватории. Катя и Женя подошли ко мне. Катя сказала: - Знаешь, что мы решили? Побудем сегодня на вечере, а завтра поедем к Инке. - Правильно решили, - сказал я. Они отошли и, кажется, на меня обиделись. А мамы все не было. Пробил третий звонок, и вдруг все вспомнили, что еще не сказали самого главного и, по сути, еще не простились. К вагонной лесенке нельзя было подойти. Сашкина мама стояла впереди всех, и Сашка из тамбура кричал ей: - Что ты меня оплакиваешь? Я же не покойник! Вера Васильевна крикнула: - Пропустите Володю! Она подталкивала меня и говорила: - Можешь всегда на меня рассчитывать. Пока я пробивался к подножке, меня трогали за плечи, желали счастливого пути, кто-то поцеловал - кажется, тетя Настя. Вагон вздрогнул, я встал на подножку и тогда увидел маму. Она шла от головы поезда. Она, наверно, понимала, что опаздывает, и потому шла от головы, чтобы не пропустить мой вагон. Поезд медленно катился, и слышно было, как буксовал паровоз. Я спрыгнул на перрон и побежал навстречу маме. В толпе не так-то легко было ее найти. Мы столкнулись неожиданно и обнялись. Мимо катился мой вагон. Сашка с Витькой кричали и протягивали мне руки. Я встал на подножку. Мама шла рядом, подняв ко мне лицо. Из-под кепи выбивались влажные седые волосы, и по вискам текли струйки пота. Мама начала отставать, вагон выкатился из-под вокзального навеса на солнце, мама шла и смотрела на меня и к концу перрона вышла впереди всех. Я помню маму на конце перрона в ее черных туфлях с перепонками, в канареечного цвета носках и длинной юбке. Ноги у мамы были как мраморные: белые в синих прожилках. Больше я маму никогда не видел, даже мертвой... На узловой станции московские вагоны отцепили до прихода поезда Симферополь - Москва. Мы уже были на перроне, когда маневровый паровоз потащил вагоны на запасный путь. Мы стояли на пустом перроне. Впервые за нашей спиной не было опекающих глаз, и отныне мы были подотчетны в своих поступках только себе. Такое дано испытать раз в жизни, когда навсегда покидаешь дом, и если когда-нибудь вернешься в него, то уже гостем. - Живешь - до всего доживешь, - сказал Сашка. - Так постараемся подольше не умереть. День разгулялся. Сквозь подошву туфель чувствовалось тепло нагретых солнцем плит. Мы пошли в станционный буфет пить крем-соду. Она была холодной и шипучей. Мы выпили столько, что трудно было дышать, и одновременно полезли в карманы, чтобы расплатиться. Я достал свой новый кошелек - мамин подарок. - Покажи сюда, - сказал Сашка. Он вертел в руках кошелек, и Витька заглядывал через его плечо: ни у него, ни у Сашки кошельков не было. Павел у стойки пил пиво, смотрел на нас и посмеивался. - Может, дернем чего-нибудь покрепче? - спросил он. - В такую жару сам пей покрепче! Мы на себя не обижены, - сказал Сашка. - С тоски подохнешь от таких попутчиков, - сказал Павел. Сашка и

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору