Витька немедленно отправились в город покупать кошельки.  Павел
беседовал с буфетчицей.
   - Налей, милая, стакан чистой и дай что-нибудь понюхать.
   -  Вам  правильно  молодые  люди  подсказали:  жарко  пить,  -  сказала
буфетчица.
   - Так  это  профессора,  -  сказал  Павел.  -  Их  слушать  -  с  тоски
повесишься.
   Оба локтя Павла упирались в стойку. Буфетчица тоже прилегла на  стойку,
спрятав руки под грудь. Они почти касались головами и  улыбались.  Я  взял
для Алеши две бутылки пива: он остался в вагоне караулить вещи.  В  вагоне
было душно и пусто: большинство пассажиров отправилось в город. Я вышел  в
настежь открытый тамбур. Его продувало насквозь, и здесь было  прохладней.
Я сел на подножку с теневой стороны. За путями  начиналась  степь  и  ярко
блестело соленое озеро. Из него по каналу текла вода в  карты  на  соляных
промыслах. Пришел Витька и уставился на меня.
   - Что с тобой? Где Сашка?
   - Да в соседнем вагоне. Там дамочка едет с дочкой. Ты Инку видел?
   - Когда?
   - Сейчас. Я думал, она уже здесь. Мы с Сашкой ее видели: она на станцию
шла.
   Я спрыгнул с подножки и побежал к станции, прошел зал  ожидания,  вышел
на улицу, снова вернулся на перрон - Инки нигде не было. На перроне  стоял
Витька.
   - Вы говорили с ней? - спросил я.
   - Нет. Сашка с той дочкой разговаривал. Мы думали, здесь ее увидим.
   - Останься возле вагона и никуда не отходи, - сказал я.
   Инку я нашел в палисаднике. Она  сидела  на  тумбе  ограды  и  медленно
покачивала ногами.
   - Инка, что ты здесь сидишь? Почему не подошла к вагону?
   - Не хотела, чтобы ты меня видел.
   - Почему?
   - Так...
   В глазах у нас еще что-то таилось от пережитого на пустыре, и потому мы
не могли долго смотреть в глаза друг друга. Между тумбами было вделано  по
три трубы - одна над другой. Я сел на верхнюю и все равно сидел ниже Инки.
   - Завтра к тебе приедут Катя и Женя.
   - Пусть приедут. Я сегодня тоже норму не выполню. Тех, кто не выполняет
норму. Юрка сажает за стол отдельно от всех, чтобы все их  видели.  Я  все
время сижу отдельно от всех.
   - Не будем говорить о Юрке. Давай о себе поговорим.
   - Давай.
   - У меня такое чувство, как будто  я  в  чем-то  виноват  перед  тобой.
Наверно, виноват...
   - Ни в чем ты не виноват. И не надо говорить. Не надо об этом говорить,
пока я не приеду в Ленинград.
   - Ты приедешь?
   - Наверно, приеду. Ты не слышал, что я тебе крикнула, когда ты  уходил?
Не слышал?
   - "Вон парус"?
   - "Вон парус" я раньше крикнула. Я очень рада, что ты не слышал.
   - Что ты крикнула?
   - Этого я тебе никогда не скажу... А может быть, скажу, если  приеду  в
Ленинград. Я так боялась, что ты  слышал.  -  Инка  сверху  из-под  ресниц
поглядывала на меня, чуть кося глазами. Она до половины  сняла  старенькие
лодочки, и они держались на пальцах. На влажной ступне четко  обозначалась
кромка пыли. - Володя, я пойду, - сказала Инка и продолжала сидеть.
   - Подожди, до поезда еще двадцать минут, - сказал я.
   - Я не буду ждать поезда. Мне же еще идти семь километров,  а  потом  я
еще должна работать. Я с обеда ушла.
   - Хочешь есть?
   - Нет. У тебя деньги есть? Купи мне черешни. Я  шла  через  базарчик  и
видела черешни.
   Мы вышли из палисадника.
   - Сашка и Витька тебя видели. Ты к ним не подойдешь?
   - Нет.
   На пристанционном базарчике я купил Инке большой кулек черешни. Я обнял
Инку  и  поцеловал.  Мы  поцеловались  торопливо,  потому  что  стеснялись
посторонних. У Инки были полные глаза слез, но она не плакала.  Она  пошла
от меня, и на ходу ела черешни, и сплевывала под ноги косточки.
   - Из молодых, да ранние, совести нет, -  сказала  женщина,  торговавшая
шкатулками из ракушек. Я стоял и смотрел, пока Инка не повернула за  угол,
а потом сказал:
   - Тетенька, а зачем человеку совесть?
   - Оно и видно, что тебе она ни к чему.
   Я не стал говорить с этой разомлевшей от жары женщиной. На первом, пути
стоял наш поезд. На перроне на меня налетел Сашка и начал орать:
   - Где тебя носит? Я обегал всю станцию.
   - Не ори, - сказал я. - Ходил смотреть город.
   - Инку видел?
   - Померещилась вам Инка.
   - С ума сойти. Я же видел ее собственными глазами.
   - Надо было подойти.
   - Но она шла на станцию. Кто мог подумать, что она идет не к нам?
   Мы прошли к нашему вагону. Возле него стоял Витька.
   - Ты слышал? Оказывается, Инка  нам  померещилась.  Оказывается,  мы  с
тобой психи, - сказал Сашка. Витька смотрел на меня  и  молчал.  К  вагону
подошел Павел. У него блестели глаза, и он несколько раз провел  рукой  по
воздуху прежде, чем ухватился за поручни.
   - В Джанкое буду опохмеляться. Разбудите, - сказал он.
   Пробило три звонка, и пассажиры  бросились  к  вагонам.  Мы  прошли  до
второго тамбура. Я остался в тамбуре. Сашка тоже хотел остаться, но Витька
втолкнул его в вагон. За станцией  горячий  ветер  ворвался  в  отворенную
дверь. По глазам ударило море - густо-синее, в белых барашках.  На  пустой
дороге я увидел маленькую фигурку, и на таком расстоянии не  понять  было,
идет она или стоит на месте. Я спустился на последнюю ступеньку  и  провис
на поручнях. Ветер рвал на мне рубашку, близко под ногами пролетала  назад
земля.
   - Инка, моя Инка!
   Ветер заталкивал в рот слова, а грохот поезда заглушал голос.