Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детская литература
   Обучающая, развивающая литература, стихи, сказки
      Балтер Борис. До свидания, мальчики! -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  -
м мы его увидели, Сашка показал на плакат. На квадратном куске фанеры против четвертого причала было написано: "СТАХАНОВСКОЙ БРИГАДЕ Петра Андреевича Аникина - СЛАВА!" Бригада Витькиного отца была первой стахановской бригадой в нашем городе. Это событие произошло сравнительно недавно, и мы хорошо помнили все подробности. Витькин отец с товарищами по бригаде через несколько дней после того, как газеты сообщили о трудовом подвиге донбасского шахтера, установили на промыслах сногсшибательный рекорд погрузки. До этого в каждой бригаде один грузил лопатой тачки, а пятеро отвозили их на баркас. Пока грузилась тачка, простаивал тачечник, а когда тачку увозили, "загорал" лопаточник. В день рекорда в бригаде Витькиного отца на каждого человека было по две тачки: пока отвозили одну - другая нагружалась. Городская газета провела дискуссию: можно ли такой труд считать стахановским? Итоги подводили на бюро горкома партии. Одни доказывали, что стахановское движение - это высокая механизация, а не мускульный труд. Другие говорили, что было бы политической ошибкой не поддержать инициативу рабочих. Лучше всех на бюро выступила моя мама. Она сказала: стахановский труд - это не только механизация, а и хорошая организация производственных процессов. После этого большинство членов бюро решило признать бригаду Витькиного отца достойной высокого звания. А мы еще раньше признали бригаду стахановской. Формальности нас меньше всего интересовали. Главное было то, что и в нашем городе началось движение, которое охватывало всю страну. И начал его не кто-нибудь, а Витькин отец. Теперь все бригады на промыслах работали по методу Аникина. Когда за солью приходили баркасы, на промыслах объявлялась "стахановская вахта". В такие дни подводились итоги соревнования. Потом промыслы затихали: в очищенные карты впускали новую воду, выпаривали ее, потом выбрасывали соль в бурты для просушки. В дни погрузок музыка и флаги над причалами придавали промыслам праздничный вид. Дядя Петя катил пустую тачку. Он посмотрел на нас. Глаза у него были такие же, как у Витьки, - голубые, только голубизна их была холоднее. Мы хором выкрикнули: - Здравствуйте, дядя Петя! - Но на дядю Петю наше приветствие не произвело никакого впечатления. Мимо нас прошуршали его брезентовые штаны. Он бежал рысцой под музыку, и его широкая спина вздрагивала: так бегают грузные и уже немолодые мужчины. - Он поздоровался? - спросил Сашка. - По-моему, нет... - Положение... - А ты думал, он увидит нас и раскиснет! - сказал я. - Пошли! Мы догнали дядю Петю, когда он уже держал рукоятки груженой тачки. - Дядя Петя, где Витька? - спросил я. Дядя Петя налег на рукоятки и поставил колесо на доску. Потом толкнул тачку и пошел коротким и быстрым шагом. Очень вежливо с его стороны. Но если он думал нас запугать, то ошибался: напугать нас молчанием было невозможно. - Посидим, - сказал я. Мы сели на бортик бассейна. Сашка поерзал, устраиваясь поудобней. - Ты уверен, что мы не уйдем отсюда с синяками? Полной уверенности у меня не было. Я надеялся на авторитет мамы и на уважение, с которым к ней относился дядя Петя. Мы сидели на бортике бассейна и смотрели. Худой, жилистый дядька с круглой, стриженой и седой головой, не разгибаясь, грузил большой совковой лопатой пустые тачки. Их то и дело подвозили рабочие и взамен увозили груженые. Когда лопаточник поднимал голову, мы видели подковку сивых усов и пучки бровей. Усы и брови на его загорелом лице казались приклеенными. Его длинные худые руки двигались как на шарнирах. Но самым удивительным было то, что этот немолодой уже дядька совсем не потел. Подбежал дядя Петя и рывком развернул пустую тачку. Он уже несколько раз возвращался с причала, но на нас по-прежнему не обращал никакого внимания. Мы не обижались: борьба есть борьба. - Михеич, - сказал он дядьке с усами. - Зайцев жмет... - Чего ему не жать. До его причала и сотни метров не будет, а до нашего все двести. - Надо по третьей тачке на брата поставить. - Поставить можно, почему не поставить? Пусть постоит. Она когда стоит, кушать не просит. Только грузить ее некому: я с этими в упор управляюсь. Дядя Петя повернулся к нам. Даже не повернулся, а только повел в нашу сторону головой. Но этого было достаточно. Когда князь Андрей подумал: "Это мой Тулон", он, наверно, чувствовал то же, что и мы. Мы уже стояли с совковыми лопатами (их много было разбросано вокруг бассейна) и смотрели на дядю Петю. - Берите третью тачку, мы поможем, - сказал я. Дядя Петя посмотрел на Михеича. - Попробовать можно, - сказал тот. - Зайцев хай подымет. - Пусть подымет. Ребята не чужие: моего Витьки приятели. В другой раз седьмого человека в бригаду возьмем. Дядя Петя повез груженую тачку. На нас он не взглянул, только бросил через плечо: - Ноги обуйте. Мы стали боком к бурту соли. Надо было одним взмахом набрать полную лопату и с поворотом корпуса и рук высыпать соль в тачку. Пока оставалось прежнее количество тачек, Михеичу нечего было делать. Он не скучал. Он уселся на верху бурта, закурил и делился с прибегающими рабочими своими впечатлениями от погрузки. - Зайцев-то, Зайцев, эх, как животом трясет. Десять лет с тачкой бегает, а живот вроде как бы еще больше стал... Когда дядя Петя привез порожние тачки, вставленные одна в другую, Михеич скатился с бурта. - Андреич, ведь получится. Помяни мое слово, - сказал он. - Зайцев бы до поры не пронюхал. Получится... - Пусть нюхает, - сказал дядя Петя. Рабочие с любопытством на нас поглядывали. Нас это не беспокоило: лопаты в наших руках были не впервые. Главное, когда работаешь лопатой, не напрягать живот. Мы умели подавлять тяжесть внутри живота, вовремя расслабляя мышцы. Оркестр ускорил темп и смолк. Слышен был только скрежет железа о соль. У причалов мужчина в полотняном костюме выкрикивал в рупор результаты погрузки. Когда мы взялись за лопаты, бригада Зайцева была впереди дяди Петиной на полтонны. Результаты погрузки объявлялись каждый час. Но очередного результата мы не слышали: снова играл духовой оркестр - теперь гопака. Прибежал дядя Петя - он бегал теперь в оба конца. - Сравнялись, - сказал он. Михеич ответил: - Все! Сейчас Зайцев будет икру метать... Как это Зайцев будет метать икру, нас не интересовало. Мы работали. На кончике Сашкиного носа висела мутная капля пота. Я сам видел, как она упала. Но когда снова взглянул на Сашкин нос, на нем опять висела такая же капля. - Сашка, перестань растворять соль. Ее не для этого выпаривали. - Балда, как я могу ее растворять, если с меня течет соль. - Ничего, это тебе не кнедлики кушать. - Положим, когда я ем кнедлики, я тоже потею... Я понял: разозлить Сашку мне не удастся. Жаль. Когда злишься, легче работать. От солнечного света и блеска соли резало глаза. Соль оседала на спине, на плечах, проникала сквозь матерчатый верх туфель. Плечи и спину можно было погладить ладонью и хоть на время унять зуд. А унять зуд в ногах было просто невозможно. И все равно мы не выпускали из рук лопат. На берегу что-то произошло. К нам донеслось приглушенное расстоянием жиденькое "ура". На мачте баркаса, который грузила наша бригада, взвился красный флаг. - Шабаш! - сказал Михеич и сел тощим задом в соль. Я не заметил, откуда появился уже знакомый нам дядька в трусах и соломенной шляпе с оборванными полями. Он стоял и какое-то время молча на нас смотрел. - Ага! - сказал он и побежал к берегу. Толстые ноги его не сгибались в коленях, а согнутые в локтях руки были прижаты к бокам. На берегу уже собралась толпа. К причалу бежали с разных концов промысла. Качали дядю Петю. Остальных рабочих его бригады ловили на берегу. Михеич сказал: - Дай и я полетаю. - Он отбросил цигарку и встал. Брюки на нем казались пустыми. Он бежал к толпе и кричал: - Братцы, тут я! К причалу спешил духовой оркестр. Последним бежал барабанщик. Из-за огромного барабана видны были только ноги и голова. - Володька! Я оглянулся. Над буртом соли красовалось Витькино лицо, наискось перечеркнутое бинтом. - Как дела? - Пока никак. Жди, - ответил я. Я и Сашка скромно сидели на бортике бассейна и, упоенные делами своих рук, смотрели на берег. Там качали теперь всех подряд. Кого поймают, того и качали. Оркестр играл туш. От причала на моторе отошел баркас, и двое матросов ставили на носу парус. Эти пузатые кораблики ходили вдоль берега до самой Феодосии. Там в течение часа соль из их трюмов перегружалась в железнодорожные вагоны. Мы знали, что к концу пятилетки и на наших промыслах будет построен механизированный причал. Мы все знали о будущем нашего города. Подошел дядя Петя. И с ним мужчина в полотняном костюме и толстый дядька в трусах и шляпе. - Где правда? Где? - кричал он. Голос у него оказался неожиданно высоким, скандального тембра. - Пойми, Зайцев, дело не в ребятах, - сказал мужчина в полотняном костюме. - Рывок новый сделали. Понимаешь, рывок... Зайцев отстал шага на два и остановился, точно примериваясь боднуть. - Ры-во-о-ок... Я тебе, Аникин, рвану. Попомни! Я на погрузку всех семерых приведу. Мало будет - бабу заставлю тачку толкать. Я тебе рвану-у! Зайцев повернулся и побежал своей неуклюжей побежкой. Ходить спокойно он уже, наверно, не мог. Сашка сказал: - Интересно, дома он тоже бегает? - Спасибо, Аникин, за почин. И вам, ребята, спасибо. - За что спасибо, Гаврила Спиридонович? Вроде не на тебя, на государство работаем. - От имени государства и благодарю. - Ну раз у тебя такие права есть - благодари, - сказал дядя Петя. Мужчина в полотняном костюме засмеялся. Он ушел, а дядя Петя перевернул тачку дном вверх и стал выгружать из сумки редиску, лук, яйца, копченую тюльку. - Для одного человека многовато, - шепотом сказал Сашка. - Молчи, - также шепотом ответил я. Рабочие дяди Петиной бригады тоже обедали. Почти у всех было молодое вино. Оно шипело и пенилось в граненых стаканах. Налив стаканы, рабочие поднимали их и говорили: - За твое здоровье, Андреич! Дядя Петя отвечал: - Пейте на здоровье. Сам он вина не пил, но мы знали, выпивку за порок не считал. Мы сидели смирно, опустив руки между колен, и смотрели. Дядя Петя зачерпнул из бурта горсть соли и бросил ее между разложенных закусок. Теперь он тоже смотрел на нас. Очень трудно было выдержать его взгляд, но мы выдержали. - Прошу к столу, ваши благородия, - сказал дядя Петя. По-моему, не следовало сразу принимать приглашение. Сашка думал иначе. Я не успел глазом моргнуть, как он уже подсел к тачке. Мне ничего другого не оставалось, как тоже подсесть. - Почему к экзамену не готовитесь? - спросил дядя Петя. - Витька куда-то пропал. Полдня его ищем, - ответил я. - Там ли ищете? В городе, слыхать, король какой-то появился. На балалайке, что ли, играет. - На гавайской гитаре, - поправил Сашка. - Что еще за гавайская? Такой не слыхал. - Мы тоже не слышали. Собираемся. - Выходит, десятку как раз ко времени заработали. А за помощь я от себя пятерку добавлю. Хватит небось? - Мы, дядя Петя, не за деньги, так... - сказал я. - За так и при коммунизме не будет, - ответил дядя Петя. Он очистил яйцо, посолил и откусил половину. Сашка пожирал копченую тюльку, как будто только для этого сюда пришел. Я толкнул его. Сашка повернулся ко мне с открытым ртом, положил в него тюльку и принялся жевать. Я думал, челюсти его будут двигаться бесконечно. Но Сашка наконец прожевал тюльку и сказал: - Дядя Петя, я не антисемит. Но скажите мне: почему в еврейских семьях родители мешают детям жить? - Ты мне зачем этот вопрос задаешь? - Как зачем? Это же кошмар. Не знаю, говорил ли вам Витька за училище? Я своим родителям сказал. Я сказал папе и маме, что мы лучшие из лучших. Других таких, как мы, нет и не может быть, Поэтому именно нас городской комсомол посылает в училище. И что же? Мой всеми уважаемый папа хватает ремень, а моя любимая мама держит меня за руки... Это же кошмар! - Значит, один отец не справился? Дядя Петя посолил надкусанную редиску. - При чем тут - справился или не справился? Просто позор на весь город, - сказал я. - Вон что. Учить меня пришли... Дядя Петя откинулся назад, чтобы сразу видеть нас обоих. Сашка положил тюльку и вытер о штаны руки. - При чем тут вы? Наивный вопрос. Дядя Петя, конечно, не обратил на него внимания. - Ты мне сказки про евреев не рассказывай. Видел? - дядя Петя протянул к Сашке кулак. Сжатые пальцы были выбелены солью и покрыты глубокими трещинами. - Мне ремня не надо. И за руки никто держать не будет. Дядя Петя все понял. В нашем положении самое лучшее было молчать. Но для этого надо было иметь хоть каплю здравого смысла. Сашка его не имел. Вместо того чтобы молчать, он закричал: - Когда тебе плохо, когда твои собственные родители отравляют тебе жизнь, куда идти? К отцу друга, передовому человеку, стахановцу. - Ничего не поделаешь: наследственность. А может быть, Сашка кричал от страха? Решить это я не успел. Дядя Петя медленно поднимался, упираясь ладонями в колени. Сашка ничего не замечал. Наверное, все-таки от страха. - А если этот человек тебя не понимает? Если он поддерживает не тебя, а твоих отсталых родителей, то что делать? Что? - выкрикивал Сашка и в эту минуту был очень похож на свою маму. Дядя Петя медленно опускался. До Сашки все доходило, как до жирафа. Когда дядя Петя уже сидел на своем месте, Сашка проворно отодвинулся. Кто-то из рабочих спросил: - Андреич, чего это они тебя агитируют? Дядя Петя не ответил. - В один час все переиначили. А родителей спросили? - сказал он. С опущенными уголками губ, с тяжелыми руками, устало кинутыми на колени, он казался подавленным. Но я ошибся; дядя Петя не собирался сдаваться. - Не с этого конца начал. Это верно, - сказал он. - С Переверзева надо было начать: он воду мутит. Куда вас несет? Учились. Десять классов - это побольше гимназии. А кто раньше из полной гимназии в офицеры шел? Дураки одни шли. Я действительную после гражданской ломал. Ничего не скажу, кроме спасибо. Грамоте в армии научился. И тем людям, что учили меня, по гроб жизни буду благодарен. А были и другие, например взводный. Два кубаря носил - по-теперешнему лейтенант. Человек был заслуженный, с орденами. А кроме своей фамилии, ничего написать не мог. Демобилизовали его за неграмотность. Куда там! За что кровь проливал? Снова быкам хвосты крутить? Поехал в Москву, к Ворошилову. Восстановили. Попробовал на ликбез ходить. Бросил. Уговаривал его наш учитель, хороший человек, не помогло. Я, говорит, неграмотный, грамотных бил. Надо будет - еще побью. Теперь тот взводный полком командует. Не зря не хотел с армии уходить. А вас чего несет? - Пришло время неграмотных командиров заменить грамотными. Техника... - сказал я. - Слыхал. Так тебе и даст тот взводный себя заменить. Что Надежда Александровна говорит? - Мама понимает. Говорит, надо гордиться оказанным доверием. - Ее дело. Она газеты читает. А Витьке моему голову не дурите. Зовите его. Нечего от отца прятаться. Я и Сашка переглянулись. - Хватит в прятки играть! - прикрикнул дядя Петя. - Витька! - позвал я. Витька боком выдвинулся из-за бурта. Пока он подходил, мы молчали. Витька остановился в двух шагах и смотрел на отца настороженным глазом. Дядя Петя достал из сумки новую нитку тюльки и яйца. - Это что за мода такая из дома без завтрака бегать? - спросил он. Витька отвернулся и молчал. Глаз его наполнился влагой, и я просто не мог на него смотреть. - Чего отворачиваешься? Обиделся? Отца обидеть можно? - Я на тебя не обиделся. - А на матери совсем нет вины. Не может она против моей воли идти. Садись ешь, пока твои дружки всего не подмели. Витька подсел к нам. - Километр бинта извел. Никак не меньше, - сказал дядя Петя. Витька тут же поднял руки и пальцами отыскивал завязки. - Оставь! - прикрикнул дядя Петя. Витька ел, мы молчали. Подошел Михеич, спросил: - Будем воду пускать иль на сегодня пошабашим? - Некогда шабашить. Солнце вон как жарит, - дядя Петя встал. Рабочие торопливо увязывали свои домашние сумки и узелки. - Ждите меня на первой карте. А вы домой, заниматься. Завтра приходите, деньги выдам. - Это дядя Петя сказал уже нам. - Ничего себе поговорили. Пусть теперь Переверзев с ним разговаривает, - сказал Сашка, когда дядя Петя ушел. - Подождем до завтра. Появится статья, и все может перемениться. - Ничего не переменится. - Это сказал Витька. Мы уже шли по берегу мимо причалов. Духовой оркестр снова играл туш. На этот раз в честь бригады Зайцева. Его самого качали. Он взлетал в воздух, сохраняя серьезное выражение лица. На его загорелых ногах сверкали белые пятки. Дядя Петя стоял чуть поодаль, рядом с мужчиной в полотняном костюме. - До свидания, - попрощался я. - До завтра, - многозначительно сказал Сашка. Витька промолчал, а мужчина в полотняном костюме сказал нам вслед: - Орлы!.. - Только груди цыплячьи, - ответил дядя Петя. Хоть этого он мог бы не говорить. Мы прошли под аркой. Женщина в синем халате стояла на лестнице и снимала лозунги: от солнца и соли быстро выгорала красная материя, я поэтому после погрузки лозунги снимали. - Витька, почему ты до сих пор не повесился? - спросил Сашка. - Чего мне вешаться? - Имея такого папу, можно пять раз повеситься и два раза утопиться. - Твоя мама не лучше... - Моя мама - другая опера. Моя мама - выходец из мелкобуржуазной среды: ей простительно, у нее отсталая психология. Я шел между Витькой и Сашкой. Витька промолчал, но это был не лучший способ отвязаться от Сашки. - Я бы на твоем месте публично отказался от такого отца, - говорил Сашка. - Напиши в газету обстоятельное письмо... - договорить Сашка не успел: Витька набросился на него за моей спиной и повалил на песок. - Псих, неврастеник! - орал Сашка, а Витька стоял над ним и сопел. Потом Витька тоже сел на песок и сказал: - Никуда я с вами не пойду. - Доигрались, - сказал я и сел рядом с Витькой. Теперь мы сидели все трое. Я хотел сказать, что все так или иначе устроится, что в жизни все устраивается. Но вовремя понял всю неуместность моей философии и ничего не сказал. Я понял: мне легче, чем им. Мне не надо было бороться за свое право пойти в училище. Кажется, впервые на этих пустынных пляжах, у моря, переливавшегося блеском до самого горизонта, я понял, что при всей неустроенности живется мне очень легко и свободно. - Давайте искупаемся, - сказал я и стал раздеваться. 9 Стол был исписан формулами и разрисован чертиками. Женин папа пробовал их состругивать, но потом бросил. Легче было начисто исстрогать доски, чем отучить нас от привычки их расписывать. Женина мама была благоразумней: она накрывала стол клеенкой, но, когда мы приходили в сад заниматься, снимала ее. Мы не обижались. Наоборот, если Женина мама забывала снять клеенку, кто-нибудь из нас ей об этом напоминал. Я сидел в плетеном кресле с продранной спинкой. Я всегда сидел в этом кресле. Уже года три никто не пытался оспаривать у меня мое место. И если говорить честно, то и спинку продрал я. Я любил откидываться назад и по

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору