й-то  угрюмый
голос:
   - Та-ак!.. Еще одного ведут.
   Взрослые, забыв о Петрушке, повернулись к мостовой. И только  гимназисты,
привыкшие к тому, что здесь целыми днями водят арестантов - то из  тюрьмы  в
контрразведку, то из контрразведки в тюрьму,  -  с  любопытством  продолжали
смотреть на ширму.
   Как удручающе действовали всегда на Лясю эти картины! Бедные люди! За что
их мучают? Вот и сейчас: два стражника, а посредине совсем молодой  парнишка
На дворе так холодно, так мокро, а он босой, без  шапки,  в  одной  ситцевой
рубашке, да и та в прорехах, сквозь которые видно голое тело.
   Все  ближе  стражники,  все  громче  глухой  стук  их  сапог  о  булыжную
мостовую... Парнишка поднял голову и с любопытством глянул на ширму. Бедный,
бедный паренек! Может, и жить тебе осталось два дня, а ты все еще тянешься к
забаве, к каким-то куклам!..
   Взгляд паренька оторвался от ширмы, скользнул по  толпе  и  встретился  -
глаза в глаза - со взглядом Ляси И будто молния озарила память девушки...
   - Боже мой! - шепнула она, роняя гармошку. Парень весь дернулся,  как  от
электрического тока, и остановился, вытянув вперед худую шею.
   - Чего стал!.. - крикнул конвойный и пхнул парня сапогом.
   - Подожди, - сказал парень хрипло. - Прошу тебя,  подожди  минутку,  будь
человеком!
   Второй конвойный повернул винтовку и  молча  толкнул  парня  прикладом  в
спину.
   И, пока арестанта не подвели к чугунным воротам, он все рвался  назад,  а
его все толкали прикладом.

   "НЕ РОДИЛСЯ ЕЩЕ ТОТ КАТ..."
   Пепс и Артемка, выехав  ночью  из  Припекина,  медленно  продвигались  на
север.  Приметная  внешность  Пепса   вынуждала   путников   быть   особенно
осторожными. Деревни они объезжали стороной,  днем  прятались  в  балках,  в
лесных посадках. И все-таки им не удалось  избежать  встречи  с  гетманцами.
Пять всадников в шапках и синих жупанах съехали по спуску в балочку и  круто
остановили лошадей.
   - Шо ж воно такэ? - выпучил глаза передний.
   - Мабуть, трубочист, - предположил другой.
   - Арап, - догадался третий.
   Обнажившись до пояса, Пепс чистил привязанную к дереву лошадь.
   Артемка бросился навстречу всадникам. Надо было  действовать  решительно,
ничем не обнаруживая страха.
   - Это борец, добрые люди, чемпион мира, вроде  нашего  Ивана  Поддубного.
Покурить нема?
   Всадники переглянулись и опять уставились на Пепса.
   - Вин шо, усих боре? - спросил третий,  мордастый,  краснощекий  и  такой
огромный, что под ним приседал конь на задние ноги.
   - Всех подряд, ни один не устоит! - гордо ответил Артемка.
   Здоровяк поморгал, потом медленно слез с коня, сбросил  на  землю  шапку,
жупан и широко расставил ноги:
   - А ну, давай!
   Пепс, улыбаясь, взял гетманца поперек  туловища,  приподнял  и  осторожно
положил на землю.
   - Ги-го-го-го!.. - заржали всадники.
   - Хай ему бис! - отряхиваясь, поднялся посрамленный гетманец. - Такого ще
не було, щоб менэ боров. Гетманцы.  угостили  путников  махоркой  и  уехали.
Осмелев,  Пепс  и  Артемка  больше  уже  не  прятались.  Они  дерзнули  даже
заночевать в хуторе, на сеновале у кулака.  Кулак,  поняв  из  подслушанного
разговора, что заезжие пробиваются к красным, а красные были  близко,  запер
на болт дверь сарая. Пепс, конечно, дверь высадил, но к хутору уже мчался во
весь опор конный отряд.
   Вскочив на лошадей, Пепс и Артемка бросились со  двора,  и  им  наверняка
удалось бы ускакать, если б под Артемкой  не  упала,  споткнувшись,  лошадь.
Пепс бросился на помощь другу, но Артемка так яростно крикнул ему:  "Беги!",
что бедный негр только жалобно охнул и пустил лошадь во весь опор. Когда  он
с отрядом красногвардейцев вернулся в хутор, Артемки там уже не было.
   Допрашивали Артемку в маленьком заштатном городишке Святодухове. На столе
у следователя лежал кусок парчи, вынутый у  Артемки  из-за  пазухи.  Мог  ли
гетманец поверить, что парчу эту паренек купил на свои трудовые  деньги  еще
шесть лет назад и с тех пор  не  расстается  с  нею  в  глупой  своей  мечте
встретить опять девочку-канатоходца Лясю и сшить ей самые красивые на  свете
туфли!
   - Ты шо, святый божий храм ограбыв? - спросил следователь.
   Артемка не знал, как объяснить наличие у него парчи, но хорошо знал,  что
гетманцы и сами грабили все, что попадалось под  руки.  Надеясь  поэтому  на
снисходительность, он сказал:
   - Да, малость того...
   - И попа убыв?
   - Нет, зачем же!
   - Брешешь, убыв. По морде бачу, шо убыв. Артемка пожал плечами.
   - Ну, а чого ж ты к красным драпав?
   - Я боялся, что вы батогов всыпете, - сказал Артемка, будучи уверен,  что
за перебежку на советскую  сторону  по  политическим  причинам  его  тут  же
зарубят.
   - Та мы ж таки И всыпымо... Эй, Мыкыта, стягай с его штаны!
   Мыкита, жилистый мужик с редкими усами и редкими желтыми зубами,  видимо,
знал толк в деле больше своего начальника. Он сказал:
   - Зараз. Треба ще потрусить. Он снял с Артемки сапог и  отодрал  подошву.
Между подошвой и стелькой лежали документы.
   - Ось, бачите? Надягайте очки.
   Следователь нацепил на  красный  бугристый  нос  пенсне  в  металлической
оправе и принялся читать документы. Узнав, что перед ним делегат  на  Первый
Всероссийский съезд  социалистической  молодежи,  везущий  письмо  к  самому
наркому Луначарскому, он удивленно, поверх очков, оглядел пленника:
   - Дывысь, яка птыця! Артемка спокойно сказал:
   - Это не мои сапоги. Я снял их с убитого партизана.
   - За шо ж ты его убыв? - недоверчиво спросил следователь.
   - За то, что он в сапогах, а я босой, - хитровато подмигнул Артемка.
   - Бис тэбэ разбэрэ, - плюнул следователь. - Ты видкиля родом?
   Артемка назвал свой родной город.
   Следователь задумался. Пенсне съехало набок, на губах  застыла  блаженная
улыбка.
   - Ох, и рыбци ж там гарни! Божже ж мий, яки там гарни рыбци!..  Мыкыта.ты
колы йидешь туды за кожею?
   - На тий недили.
   - Так визьмы, Мыкыта, с собою и цього хлопца, нехай воны  сами  там  його
повисять на шибельныци, а мени  може  за  те  хоть  десять  рыбцив  с  тобою
прышлють...
   И Артемку с  протоколом  допроса  и  парчой  повезли  в  сторону,  совсем
противоположную той, куда он так стремился.
   Мыките казаки не дали ни кожи, ни рыбцов, а Артемку посадили в  тюрьму  и
там долгое время держали вместе с бандитами  и  профессиональными  убийцами,
так как Артемкино "дело" куда-то запропастилось Потом оно всплыло  в  шестом
участке государственной стражи, оттуда перешло в казачью  контрразведку,  из
казачьей - в первое отделение  контрразведки  Добровольческой  армии,  а  из
первого отделения  его,  по  просьбе  следователя  Крупникова,  передали  во
второе. И, по мере того как это дело переходило из одного  места  в  другое,
рос и сан "убитого" Артемкой духовного лица. Сначала оно  было  обыкновенным
священником, потом стало благочинным, потом протоиереем и наконец епископом.
   Во второе отделение дело пришло в таком виде:  местный  уроженец  Артемий
Загоруйко, по профессии сапожник, грамотный, семнадцати лет от роду,  служил
в Москве в Чека, оттуда был направлен в Киев, где  поджег  собор  и  топором
зарубил епископа Иосифа. Завладев его ризой, он бежал в  Донбасс  и  там  на
базарах и в трактирах, облаченный в епископскую ризу, совершал  архиерейские
богослужения, бесстыдно при этом сквернословя. За такие подвиги  был  своими
почитателями избран делегатом на Первый Всероссийский съезд социалистической
молодежи и послан в Москву, в театральную школу,  для  усовершенствования  в
способах маскировки при  выполнении  заданий  Чека.  Руководил  всеми  этими
делами Артемия Загоруйки сам диавол,  принявший  образ  трубочиста  и  всюду
сопровождавший чекистского святотатца и  убийцу.  При  задержании  Загоруйки
диавол ускакал на красной лошади в "Совдепию".
   Вся эта нелепость понадобилась составителям дела для того, чтобы  внушить
верующим   людям,   будто   большевизм   есть   порождение   ада.    Артемку
предполагалось, прежде чем повесить, долго возить по станицам и  деревням  и
показывать народу; при этом Артемка должен был сам рассказывать о всех своих
злодеяниях и дружбе с диаволом. Но Артемка, признав только то, что  вытекало
из отобранных у него документов, остальное начисто отметал и, сколько его ни
истязали, упорно стоял на своем.
   Тогда взялся за это дело Петр Крупников, считавшийся в  городе  одним  из
самых искусных следователей. Ознакомившись с протоколами допросов, он  сразу
догадался,  что  "друг  диавола"  есть  не   кто   иной,   как   тот   самый
сапожник-мальчишка, который спас гимназистов от больших  неприятностей,  но,
когда Артемку ввели к нему в кабинет, сделал вид, будто только теперь  узнал
его:
   - Как! Ты?.. Тот самый Артемка, который так великолепно сыграл Феклу? Вот
не ожидал!.. Да ты помнишь ли меня?
   В толстом, будто надутом воздухом поручике Артемка узнал того  противного
гимназиста Петьку, который когда-то строил ему рожицы и  всячески  потешался
над ним.
   - Помню, - сказал он угрюмо.
   - Идиоты! - выругался сквозь зубы Крупников, разглядывая на лице  Артемки
кровоподтеки. - Что они с тобой сделали! Форменные идиоты!.. Ну, да  ничего.
Теперь ты за мною числишься.  Пальцем  не  позволю  никому  тебя  тронуть!..
Садись, Артемка. Садись и рассказывай все, что  с  тобой  случилось.  Можешь
быть со мной абсолютно откровенным.  Как-никак,  подвизались  в  детстве  на
одной сцене. Ах, детство, детство, золотая пора!.. -  покрутил  он  круглой,
как у кота, головой. - Каким  все  тогда  казалось  чудесным,  вкусным...  А
теперь... Эх!.. Изгажено все... Так вот, Артемка,  познакомился  я  с  твоим
делом, и сразу, конечно, увидел, что в нем полно  вздора.  Чего  стоит  один
этот диавол в образе трубочиста! Глупо. В  таких  трубочистов  верят  теперь
только кликуши. Я, Артемка, займусь тобой по-деловому  и  с  полным  к  тебе
доброжелательством. Рассказывай, брат,  не  стесняйся.  Курить  хочешь?  Вот
английские сигареты. Прелесть!..
   Для Артемки было достаточно того, что "Петька толстый"  сидел  за  столом
следователя контрразведки, чтобы замкнуться.
   - Чего ж вам от меня требуется? - спросил он, глядя исподлобья.
   - А, пустяки! Сущие пустяки!.. Ну, поездишь по деревням, расскажешь,  как
московские чекисты  уговорили  тебя  угробить  этого  несчастного  попика  и
обокрасть церковь, ну, нарисуешь перед ними две-три  картинки,  как  грабили
партизаны крестьянские дворы...
   - Я в Москве не был, церковь не обкрадывал, попа не убивал,  а  партизаны
крестьян не грабили, - перебил Артемка Крупникова.
   - Артемка, милый, ну какое это имеет значение!  -  с  ласковой  укоризной
сказал Крупников - Да если хочешь знать, я сам уверен, что  поп  -  выдумка.
Разве в этом дело? Дело в том, что  это  к  тебе  уже  прилипло,  и  его  не
отдерешь от тебя никакими силами. Подумай, на кой  черт  тебе  болтаться  на
виселице, когда в груди у тебя сидит второй Щепкин! Ты  своим  талантом  всю
страну потрясешь. Тебе благодарная Россия монумент воздвигнет!
   - Как же так? Попа убил, церковь ограбил, а Россия монумент воздвигнет? -
спросил Артемка.
   Крупников смущенно крякнул, но тут же нашелся:
   - Милый мой, мы же тебя потом реабилитируем. Скажем,  что  ты  действовал
под гипнозом... Ну да, под гипнозом!  Загипнотизировал  тебя  большевистский
доктор...
   - Не выйдет, - коротко сказал Артемка.
   - Ну, это не выйдет, что-нибудь другое придумаем.  Боже  мой,  все  же  в
нашей власти!
   - Я не о том, - вперил Артемка в следователя взгляд  своих  заплывших,  в
кровавых подтеках глаз. - Не выйдет, чтоб я изменил народу. Мне дело  Ленина
дороже моей жизни. Точка.
   Крупникова будто пружиной подбросило.
   - Точка?.. Ну нет, это мы еще посмотрим!.. - Он замахнулся кулаком, но не
ударил и принужденно засмеялся. - Фу, Артемка,  какой  же  ты  осел!  Только
взволновал меня. А мне, брат, волноваться нельзя, у меня ожирение  сердца...
Вот что: давай сейчас этот разговор прекратим. Я успокоюсь немного... Дурак,
за тебя же волнуюсь!.. А ты подумай на досуге. Встретимся - тогда возобновим
разговор.
   - О чем разговор? Я все уже сказал: точка.
   - Ну, ладно там, точка! "Точка, точка, запятая, минус  рожица  кривая..."
На-ка вот, захвати с собой пачку махорки. А то вашему брату и  покурить  там
не дают... Конвойный, уведи арестованного!
   Три раза еще пытался Крупников уговорить  Артемку  "взяться  за  ум",  но
каждый раз слышал в ответ одно и то же  слово:  "точка".  Потеряв  терпение,
Крупников ударил его с размаху кулаком в лицо. Артемка вытер рукавом кровь и
дерзко сказал:
   - Не родился еще тот кат на свете,  чтоб  сделать  из  Артемия  Загоруйки
предателя, - понял?
   В день, когда он так неожиданно увидел па бульваре Лясю и почувствовал  в
груди страшный толчок сердца, его вели на тринадцатое по счету избиение.

   БЕДА
   Ляся лежала на топчане вялая, безразличная ко всему.  За  окном  кончался
серый, неприветливый  день.  Осторожно,  как  говорят  с  больными,  Кубышка
сказал;
   - Лясенька, пора. Одевайся, деточка.
   - Сейчас, - не сразу отозвалась девушка.
   Она опустила с топчана ноги и начала обматывать их полотенцами.
   Когда окончательно стемнело, Марья Гавриловна повела своих квартирантов к
назначенному  месту.  В  темноте  несколько  раз  перелезали  через   мокрые
изгороди, увязали в размякшей земле огородов. Когда вышли в тихий Блюковский
переулок, впереди увидели красноватую светящуюся точку. Это Иван Евлампиевич
раскуривал цигарку в знак того, что путь свободен.
   Вот и темный силуэт извозчичьей пролетки. Верх поднят. Понурая лошадь  не
шевелится, покорно принимая на себя дождевые капли.
   Из-за пролетки вышел в плаще Лунин; не здороваясь, сказал тихо:
   - Садитесь скорей, промокнете.
   Кубышка обнял Ивана Евлампиевича, поймал в темноте руку Марьи  Гавриловны
и поцеловал ее. Всхлипнув, Марья Гавриловна перекрестила его. Потом  прижала
к груди голову Ляси и зашептала:
   - Красавица, милая, звездочка ясная! Василек тосковать будет. Услала  его
к соседям, вернется - глаза выплачет.
   Сели в пролетку и сразу услышали дробный стук дождя  о  клеенчатый  верх.
Лунин поместился против Кубышки и Ляси на скамеечке.
   Когда пролетка тронулась, Кубышка огорченно сказал:
   - Эх, Петрушку забыл! Других кукол не жалко, а Петрушку... Ах, как же это
я!
   - Я вам его почтой пришлю, - пообещал Лунин.
   - Ну, разве что... Очень буду вам благодарен, голубчик!  Привязался  я  к
нему, старый дурень, как к живому.
   Пока ехали, Ляся не проронила  ни  слова.  На  пристани,  около  большого
мрачного баркаса, копошились закутанные фигуры: несли  на  плечах  разбухшие
мешки,  тащили  по  сходням  огромные  круглые  корзины,   сверху   покрытые
брезентом. Казалось, не люди, а хищные звери сбежались  сюда  в  темноте  со
всех сторон, чтобы терзать и растаскивать добычу. Кубышка, работая  локтями,
пробрался сквозь эту  толпу  спекулянтов  на  баркас  в  поисках  свободного
местечка. Ляся И Лунин остались около пролетки.
   - Вы можете меня спрятать? - шепотом спросила девушка.
   - Что? - не понял студент.
   - Я спрашиваю, вы можете меня где-нибудь  спрятать?  -  твердо  повторила
она.
   - Но ведь вы уезжаете.. - растерянно сказал Лунин.
   - Я остаюсь. И не вздумайте меня отговаривать.
   - У меня полгорода знакомых. Да, наконец, вы могли бы и у нас перебыть: я
живу только со старушкой матерью... Но почему же, почему?..
   -  Потому,  что  я  не  могу  оставить  Артемку  в  беде.  Он  здесь,   в
контрразведке.
   - Что-о? - забыв об осторожности, воскликнул Лунин. - Артемка здесь? И вы
его видели?
   - Я вам потом все расскажу. А сейчас помогите уговорить отца уехать.
   Когда Кубышка вернулся, Ляся сказала:
   - Папа, давай  попрощаемся...  И  не  трать  лишних  слов:  я  все  равно
останусь. Меня спрячут. А ты поезжай. Если ты тоже останешься,  нас  схватят
скорее.
   Старик застонал
   - Папка, - прильнула к нему Ляся, - ты же у меня такой умный, ты  же  все
на свете донимаешь!..
   - Я так и знал, я так и знал... - сокрушенно бормотал Кубышка. - Господи,
так лучше ж ты поезжай, а я останусь!
   - Останусь я, - твердо сказала Ляся. - Я, а не ты. Не  надо  зря  тратить
время.
   Кубышка знал, что, если Ляся уж решит что, с ней не сладишь. И он сказал:
   - Деточка, так не гони ж, по крайней мере, меня. Я и до места не доеду  -
умру в дороге от одного страха за тебя...
   Ляся заколебалась: в голосе отца было столько муки!
   - Едемте! - взял их под руки студент. - Я вас обоих спрячу.
   И они опять сели в пролетку. Когда проезжали вблизи  покинутой  квартиры,
Кубышка, выбитый из равновесия всем происшедшим, вдруг выскочил из  пролетки
и со словами: "Подождите за углом, я сейчас... Я  не  Тарас  Бульба,  но  не
хочу, чтоб и кукла оставалась вражьей силе!" - скрылся в темноте.
   Время шло, а старик не возвращался. Лунин прокрался к домику, заглянул  в
окно - и скорей к пролетке.
   - Гони!.. - шепотом бросил он вознице. - Гони что есть духу!...
   - Боже мой, что случилось? - Испуганная Ляся рванулась из пролетки.
   Но Лунин схватил ее в охапку и опять зашипел:
   - Да гони же, гони!..

   ПОСЛЕДНИЙ УДАР ПЕТРУШКИ
   Когда Кубышку ввели в кабинет следователя, Крупников, начавший уже терять
терпение, строго спросил:
   - А дочь?
   Вылощенный поручик, руководивший операцией, равнодушно сказал:
   - Нет ее там. Я на случай, если появится,  оставил  людей.  Вот  вам  ваш
носатый тезка, - положил он на стол Петрушку.
   - Ччерт!.. - выругался Крупников. - Вы мне, поручик, все  дело  загубили!
Дернула ж начальника нелегкая поручить арест такому...
   - Осторожней! - предупредил вылощенный Он подошел вплотную к Крупникову и
брезгливо процедил: - Я не  обязан  доставлять  девочек  сынкам  туго-сумов.
Швейцар в доме моего отца на Лиговской рыбных промышленников дальше передней
не пускал.
   Крупников поморгал и оторопело сказал:
   - Ну, то на Лиговской... Ладно, идите.
   - И когда мне выйти, я тоже сам  знаю.  Бормоча  под  нос:  "Толстобрюхое
хамье..." - поручик вразвалку пошел к двери.
   - Ну-с, товарищ кукольник, попались? - повернулся Крупников к  смертельно
бледному Кубышке. - Хотел я вас еще немного понаблюдать на воле, да очень уж
вы обнаглели: под самым окном контрразведки большевистскую песню затянули.
   У Кубышки на щеке вздрагивал мускул. Он старался овладеть собой, но  щека
все подергивалась, и это мешало ему найти нужные слова. Все же он сказал:
   - Вы находите, что "Вдоль по Питерской" - песня большевистская?
   - Я нахожу, что тебе не отвертеться... - Крупников потянул  к  себе  лист
бумаги. - Фамилия, имя, отчество?
   Кубышка назвал себя.
   - Профессия?
   - Артист.
   Крупников оттопырил губы:
   - Арти-ист!.. Сколько получаешь?
   - Дают, кто сколько может.
   - Я спрашиваю, сколько большевики тебе платят в месяц? За сколько  ты  им
продался?
   - Я  не  продаюсь,  -  ответил  арестованный,  начиная  по  мере  допроса
овладевать собой.
   - И ты будешь утверждать, что  вот  это  носатое  чучело  говорит  не  по
большевистским шпаргалкам?
   - Этот народный любимец говорит раешником и пословицами, а пословицы есть
соль народной мудрости.
   Крупников с интересом поднял глаза:
   - Хитер!.. Но какая польза в хитрости? Еще в прежних  судах,  где  сидели
присяжные заседатели, в увертках был какой-то смысл. А мы ведь тебя и судить
не будем. Удавим - и все.
   - Я - ваш пленник, - уже спокойно ответил Кубышка; он знал, что  обречен,
и только мысль о Лясе сжимала ему сердце.
   Крупников взял со стола Петрушку, поиграл  им,  прищуренно  глядя  не  на
куклу, а на карниз стены, и сказал, растягивая слова:
   - Вот что, старик: все мы живем раз, умирать никому не охота. Живи и  ты.
Придет время, все утихомирится, ты узнаешь покойную старость. Я  даже  отдам
тебе вот этого твоего любимца. Пожалуйста, ходи, артист, и  забавляй  людей.
Но все это