го стула и сказал:
   - "Осел и Соловей".
   Артемка знал басню наизусть, но гимназист прочел ее так хорошо,  с  такой
забавной мимикой и живыми интонациями, что  она  показалась  Артемке  совсем
новой. Это был тот  гимназист,  который  исполнял  в  водевиле  роль  заики.
Видимо, его любили. Когда он кончил, в публике  долго  хлопали  и  вызывали:
"Лу-нин! Але-еша!"


   Потом выходили другие гимназисты  и  тоже  читали  стихи.  Больше  других
Артемке понравилось стихотворение  о  мужиках,  которые  пришли  к  вельможе
просить о своих делах, а их швейцар не пустил. Артемке и  самому  захотелось
выучить  эти  стихи  и  читать  их  так,  как  читал  большеголовый  смуглый
гимназист, - чтобы за душу хватало.
   - Это Клавдин, -  сказал  босоногий  мальчуган.  -  Коля  Клавдин,  ихний
режиссер.
   После Клавдина щупленький, но уже с усиками гимназист сыграл на  скрипке.
За ним вышел толстяк, встреченный возгласами из публики: "Ба,  знакомые  вс„
лица!" Он прочитал рассказ Чехова "Разговор человека с собакой"  и  так  при
этом заливисто лаял, что в соседних дворах откликались все собаки.  Насмешив
публику, толстяк объявил минуту перерыва.
   Некоторое время слышен был  лишь  стук  стульев  да  звуки  настраиваемых
инструментов. С гитарами, мандолинами и балалайками гимназисты заполнили всю
сцену. Гимназист с усиками стал  впереди  и,  когда  все  смолкло,  взмахнул
руками. Тихо и задушевно оркестр заиграл какую-то украинскую песню, и от нее
Артемке стало так грустно и так захотелось пожаловаться на свою жизнь!

   А потом вышла девушка  в  пелеринке,  та,  которая  стояла  у  калитки  с
кружкой, и мягким, грудным голосом спела под оркестр  песенку  о  жаворонке.
Песня тоже была  грустная,  но  глаза  у  девушки  смотрели  на  публику  со
спокойной лаской, даже улыбались, и от этого никому  не  хотелось  грустить.
Когда она кончила и пошла к выходу, в публике захлопали, как не хлопали даже
Лунину,  и  запросто  кричали:  "Леночка,  еще!   Еще,   Леночка!"   Леночка
выглядывала из-за двери и, смеясь, качала головой.
   Наверно, ее все-таки заставили бы петь,  но  маленький  дирижер  взмахнул
рукой, балалаечники яростно ударили по струнам, и под звуки марша, смеясь  и
перекликаясь, гости пошли к выходу.
   Босоногие мальчуганы, как груши, посыпались вниз.  Артемка  тоже  слез  с
дерева. Он потер онемевшую ногу, постоял и нерешительно сел на скамью  перед
сценой. Там, за занавесом, еще слышались голоса. Из-за сцены вышла женщина и
потушила лампы. Стало темно,  и  сразу  высыпали  на  небе  голубые  звезды.
Женщина подошла к Артемке:
   - А ты чего ждешь?
   - Я режиссера жду. - сказал Артемка.
   - Это Колю? Он уже ушел.
   Сбоку с подмостков на землю спрыгнул толстый гимназист  и,  повернувшись,
протянул руку.
   - Я сама, - услышал Артемка знакомый голос, и девушка в  пелеринке  легко
спрыгнула вниз.
   - Вот, Колю  спрашивает,  -  сказала  женщина.  Гимназист  и  гимназистка
приблизились к скамье.
   - А, это вы! - сказала Леночка, как знакомому. - Коля ушел. Вы  приходите
завтра днем. Днем он обязательно будет.
   Толстяк фыркнул, взял девушку под руку и пошел с ней к выходу.
   - Иди и ты, - сказала женщина. - Я сейчас буду калитку запирать.
   На улице было уже тихо и так темно, что Артемка едва мог различить идущих
впереди Леночку и ее спутника.
   Толстяк что-то тихо  говорил.  Потом  вдруг  голосом,  похожим  на  голос
Леночки и, как ни странно, на кошачий крик,  на  всю  улицу  пропел:  "Между
небом и землей жаворонок вье-ется!"
   Артемка еще услышал смех Леночки, затем они свернули за угол и скрылись.
   Артемка постоял, вздохнул и, погружая ноги в  мягкую,  за  ночь  остывшую
пыль дороги, побрел к своей будке.

   ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО
   "Идти или не идти? - думал Артемка на другой день. - Все они между  собой
свои, а я что? Высмеют и прогонят". Вспомнив,  как  толстяк  сказал:  "А  на
четвереньках ходить умеешь?", он усмехнулся: "Тоже актер! По-собачьему лает.
Не пойду!" - и, плюнув на оселок, с ожесточением принялся точить нож.
   Но Артемка уже привык мечтать. Помимо его воли, перед  ним  поплыла  одна
картина за другой.  Вот  он  приезжает  в  Москву,  выходит  из  вагона.  На
платформе крик, гвалт, бегут носильщики; шипит, никак  отдышаться  не  может
паровоз.  А  над  толпой  уже  плывет  курчавая  голова   Пепса.   Все   его
разглядывают, а он смотрит только на одного Артемку, смеется и издали  тянет
к нему свои большие черные руки. Потом Пепс и Артемка садятся на извозчика и
едут в школу. Нет, школу Артемка себе не  представляет.  Может,  она  похожа
снаружи на гимназию, а  может,  на  деревянный  сарай,  вроде  театра.  Зато
Артемка  ясно  представляет  учителя.  Учитель  точно  такой,  как  Геннадий
Демьяныч Несчастливцев, когда он был в сюртуке и при медалях. И вот  выходит
этот учитель, строго смотрит на Артемку  и  недовольно  говорит:  "Нет,  нам
такой не подходит. Этого мало,  что  он  в  пантомиме  играл.  Там  и  немой
сыграет. Вот если бы он в театре себя показал, тогда другое дело". Тут  Пепс
начнет просить учителя, кланяться и прикладывать руку к  сердцу,  а  Артемка
усмехнется и скажет. "В театре! Да я целое лето играл!  Каких  только  ролей
мне гимназисты не давали! Публика все ладони поотбивала!" - "А,  -  удивится
Геннадий Демьяныч... то есть не Геннадий Демьяныч, а учитель этот.  -  Ты  с
гимназистами играл! Ну, это дело другое. Тогда пожалуйста, ничего против  не
имею".
   "Черт! - выругался Артемка, дойдя в  своих  мечтах  до  такого  приятного
конца. - Пойду! Пусть смеются! А доведут - я тоже найду что ответить!"
   Днем Сенная улица еще более сонная, чем вечером.  Окна  домиков  от  зноя
прикрыты снаружи зелеными ставнями. Роняя пух в траву, меланхолично  пасутся
гуси. А около колодца разлеглась в луже  свинья  и  тихонько  похрюкивает  в
блаженной истоме.
   Перед тем как выйти из будки, Артемка снял с  полочки  кусочек  душистого
мыла, тщательно умылся, причесался и, что самое главное, надел туфли!  Туфли
были не свои, а заказчика; заказчик не приходил  третью  неделю,  и  Артемка
рискнул пощеголять в них.
   У калитки он уже взялся было за скобу, но,  услышав  за  забором  голоса,
остановился. Говорили громко, будто спорили. Артемка нашел в заборе  щелочку
и заглянул в нее. На скамьях, в тени той самой акации, с которой он  смотрел
вчера спектакль, небольшим кружком, кто сидя,  кто  полулежа,  расположились
гимназисты.  Их   было   человек   десять.   Посредине   стоял   коренастый,
большеголовый гимназист, которого вчера мальчик назвал Колей Клавдиным, и на
разные голоса что-то рассказывал.
   "Ладно, - подумал Артемка, - авось не  укусят!"  -  и  решительно  открыл
калитку. Но, подойдя к гимназистам, опять почувствовал неуверенность.
   - Здравствуйте, - сказал он негромко. Гимназисты обернулись, посмотрели и
ничего не ответили. Артемка подождал и, видя, что на него никто не  обращает
внимания, молча сел позади гимназистов.
   У Коли были густые, сурово сросшиеся брови,  а  глаза  живые  и  веселые.
Артемка решил, что Коля сдвигает брови нарочно, потому  что  режиссеру  надо
быть строгим,  на  самом  же  деле  Коля  не  сердитый.  Но  о  чем  это  он
рассказывает? Артемке казалось, что эти слова он уже слышал, и  даже  совсем
недавно. Ах, да это же он про "Лес" говорит, это же там такие слова!
   Коля действительно рассказывал о  гастроли  знаменитого  Ягеллова,  и  не
только рассказывал, но и показывал в лицах. Гимназисты внимательно  слушали,
иногда смеялись. Многих из них Артемка узнал. Вот,  например,  Алеша  Лунин,
который вчера "Осла и Соловья" читал. У него даже  ресницы  рыжие.  А  глаза
ясные-ясные, как у ребенка. Артемка подумал: "Он хоть и рыжий,  а,  наверно,
хороший". И то, что Лунин худощавый и что на  нем  потертые  брюки,  Артемке
тоже нравилось. А вот эта  гимназистка,  которую  Надей  зовут,  вчера  тещу
играла. Очень уж она низенькая, будто карлица. Это Артемке не нравится.  Но,
когда она смеется, верхняя губа забавно поднимается, лицо делается  розовым,
и тогда смотреть на нее очень приятно. Другая гимназистка совсем  не  такая.
Как бы Коля смешно ни рассказывал, она смотрит на нею серьезно. Глаза у  нее
печальные, как у Артемкиной матери, когда  та  болела  чахоткой,  и  так  же
блестят, губы тонкие, бледные, нос острый. А богатая: все  руки  в  кольцах.
Тут же и тупоносый толстый Петька. Его Артемка узнал  сразу.  Да  и  Петька,
наверно, Артемку узнал: все на него посматривает  да  рожи  корчит.  Артемка
сначала обидчиво отворачивался, а потом и сам  скорчил  ему  рожицу.  Самому
младшему из гимназистов лет тринадцать, не больше. Ему никак не  сидится  на
месте, так и кажется, что он сейчас вскочит  и  побежит.  И  глаза  какие-то
распахнутые, будто он когда-то испугался да с тех пор никак  не  успокоится.
На гимназистах были летние чистые гимнастерки и черные лакированные пояса  с
серебристо-матовыми  бляхами.  От  платьев  гимназисток  веяло  чистотой   и
свежестью. И лица у всех такие, точно к ним никогда не пристает пыль.

   Коля кончил рассказывать и весело спросил:
   - Ну как? Попробуем? Роли я взял напрокат в театре,  мизансцены  записал,
когда смотрел спектакль, декорации сделаем. Неужели нам "Леса" не поднять?
   - Правильно, - подтвердил Алеша. - Хватит водевили  разыгрывать,  клоунов
из себя строить.
   Гимназисты заговорили все сразу,  и  все  соглашались  с  Колей.  Петька,
оттопырив толстую губу, сначала молчал, потом почесал в затылке, вздохнул  и
уныло сказал:
   - Куда нам  за  "Лес"  браться!  Это  пьеса  трудная.  Артемка  не  думал
вмешиваться в разговор, а тут его будто  подбросило  чем-то.  Он  и  сам  не
заметил, как у него вырвалось:
   - Ну и пусть трудная! Зато пьеса какая! Ему все трудно!
   Все удивленно оглянулись. Петя строго погрозил пальцем.
   - Это что за чудак? - еще сильнее сдвинул Коля брови. - Ты к кому?
   - К вам. Вы ж режиссер?
   - Ну?
   - Вот и дайте мне, роль. Я тоже буду играть. Гимназисты засмеялись.
   - Да ты кто такой? - опять спросил Коля. - Где ты учишься?
   - Я? Я не учусь. То я раньше учился, а, теперь уже кончил...
   - Университет, - подсказал толстяк. Артемка взглянул на него и ничего  не
ответил. Все с веселым любопытством рассматривали Артемку,
   - А что  ж  ты  сейчас  делаешь?  -  продолжал  спрашивать  Коля.  -  Чем
занимаешься?
   - Починяю ботинки, калоши заливаю. Могу и новое делать. Мастерую.
   - Так что же тебе вздумалось на сцене играть? - удивился Коля.
   - А вам чего вздумалось?
   Ответ всем понравился. Алеша даже в ладоши хлопнул.
   - Молодец! - воскликнул он. - За такой ответ дать ему роль.
   А Артемка подумал: "Это, наверно, про него говорил Попов".
   - Ты уже играл где-нибудь? - спросил гимназист с усиками.
   - А то как же! В цирке.
   - Рыжего! - прыснул толстяк.
   - Ну чего ты до меня цепляешься? - не выдержал Артемка. - А  сам  ты  что
умеешь? - Он состроил глуповатое лицо и передразнил:  -  "Ба,  знакомые  вс„
лица!"
   Гимназисты громко и дружно засмеялись. Это Артемку ободрило:
   - Я в пантомиме играл прошлым летом, видели? А так, чтобы слова говорить,
еще не пробовал.
   - Ну ладно, - сдерживая улыбку, сказал Коля,  -  когда  будет  подходящая
роль, мы тебе дадим. Как тебя зовут?
   - Артемка, Артемий, значит. А когда будет подходящая роль?
   - Не знаю. Когда-нибудь будет... Раздавай, Сеня, роли.
   Мальчик, у которого было испуганное лицо, вскочил и схватился за тетради.
   Роль ханжи Гурмыжской дали бледной гимназистке  Нюре,  наушницы  Улиты  -
хорошенькой Наде, веселого Аркашки  -  Алеше  Лунину.  Благородного  трагика
Несчастливцева  решил  играть  сам   Коля.   Петька   получил   роль   купца
Восмибратова. Леночка почему-то не пришла, и роль Аксюши послали ей на дом.
   Подняли занавес, расставили на сцене стулья, и репетиция началась.
   Об Артемке забыли. Он сидел на скамье для публики,  чуть  в  сторонке  от
гимназистов, и смотрел так, будто  на  сцене  показывали  фокусы:  с  жадным
любопытством и недоверием. То, что  два  дня  назад  он  видел  в  настоящем
театре,  его  околдовало.  Такое,  думал  он,  могли  сделать  только  самые
настоящие актеры, о которых рассказывал Пепс.
   Вдруг Коля повернулся, нашел Артемку глазами и поманил его пальцем.
   "Что такое? - подумал Артемка. У  него  замерло  сердце.  -  Может,  роль
даст?"
   Он поднялся со скамьи и, стараясь не спешить,  хоть  его  так  и  толкало
вперед, подошел к подмосткам. Коля нагнулся и шепотом попросил:
   - Сбегай-ка в лавочку, тут вот, на углу. Купи "Ласточку" - десяток.
   Артемка взял гривенник  и  пошел  к  калитке.  Он  нашел  лавочку,  купил
коробочку  папирос,  на  глянцевой  крышке  которой  раскинула  свои  острые
крылышки белоголовая ласточка, и поскорей  вернулся  назад:  ему  ничего  не
хотелось пропускать в репетиции.
   Но только он сел на прежнее место, подошел Сеня:
   - Ты был в лавочке?
   - В лавочке.
   - Квас там есть?
   - Есть.
   Гимназист вынул кошелек:
   - Сбегай купи две бутылки.
   - Четыре, - поправил другой гимназист и протянул, в свою очередь, Артемке
монету.
   "Это как же так? - подумал Артемка, выходя опять на улицу. - Лакей я  им,
что ли?"
   Он принес запотевшие бутылки холодного кваса, поставил их на скамью перед
сценой и отошел в сторонку. Из флигеля вынесли стаканы. Хлопнула пробка, над
горлышком зазмеился белый дымок. Толпясь  и  толкаясь,  гимназисты  окружили
бутылки. Пили под шутливые тосты и смех.  Но,  когда  взялись  за  последнюю
бутылку, ее выхватил Петька и, гогоча, как гусак, побежал в глубь двора.
   - Отнять! - воинственно крикнул Алеша Лунин и понесся за Петькой.
   Несмотря на тучность, тот бежал быстро и легко, и Лунину пришлось  трижды
обежать двор, прежде чем толстяк споткнулся и повалился в траву. Лунин отнял
бутылку, брызнул из нее Петьке в лицо и бегом вернулся к товарищам:
   - Добытое в бою вдвое вкусней! Все потянулись со стаканами:
   - Алеша, капельку! Алеша, глоточек!
   - Вот тебе капелька, вот тебе глоточек, - разливал Алеша по  стаканам.  -
Петька, не подставляй, все равно не получишь. Ну и жадный  ты!  Немыслимо!..
Нюра, ваш стакан. Не стесняйтесь.
   Когда последний глоток был выпит, кто-то тихо и смущенно сказал:
   - А Артемке?

   У АРТЕМКИ ПОЯВЛЯЕТСЯ НАДЕЖДА
   Прошло две недели, а Артемка все еще был чужим среди гимназистов. И не то
чтобы они нарочно им пренебрегали - нет, после случая с квасом ему оказывали
даже внимание: за руку здоровались, угощали грушами, предлагали закурить. Но
интерес он возбуждал только в одном  отношении:  просто  было  забавно,  что
мальчишка-сапожник, может и неграмотный вовсе, тоже хочет на сцене играть. В
Артемке видели чудаковатого парня и, задавая  вопросы,  всегда  смотрели  на
него   выжидательно   смеющимися   глазами:   не   брякнет   ли   что-нибудь
уморительное?
   На репетициях Артемка сидел в стороне от других и молчал.
   Иногда к нему подходила Леночка и спрашивала:
   - Ну как? Нравится вам наша игра?
   У нее были карие теплые глаза, и смотрела она ласково и внимательно.
   Артемка прятал под скамью босые, в серой пыли ноги и хриплым от  смущения
голосом отвечал:
   - Да... нравится...
   Петька над Леночкой подшучивал, но она не обращала внимания.
   Подходил и Алеша Лунин. Этот больше расспрашивал,  как  Артемка  живет  и
много ли зарабатывает. И то, что Артемке казалось обыкновенным  -  например,
что он живет в будке и сам себя  кормит,  -  Алешу  удивляло  и  вызывало  к
Артемке уважение Но к его  упорному  желанию  играть  на  сцене  Алеша  тоже
относился как к чудачеству.
   Как-то Артемка пришел на репетицию, а во дворе - никого, только ходят  по
сцене куры да носами о пол стучат. Артемка сел  на  скамью  перед  сценой  и
принялся ждать.
   Время шло, а  гимназисты  не  приходили.  Артемка  решил,  что  репетиция
отложена. Он опасливо посмотрел в сторону флигеля - не  смотрит  ли  кто  из
окна - и взобрался на подмостки Ему уже давно хотелось  походить  по  сцене,
посмотреть, как оттуда все выглядит Стоя у самого края  сцены,  он  подумал:
"Да тут куда легче! В цирке на тебя со всех сторон смотрят, а тут  что!  Тут
только с одной!"
   Он опять глянул на флигель, потом ударил себя кулаком в  грудь  и  гулким
"басом", как в бочку, заговорил, подражая Коле:
   - "Тетенька Раиса Павловна, у вас только и родных, что я да  Аксюша:  она
уже больше не попросит, а мне приданого не нужно Я бедный труженик, но  если
бы у меня были деньги..."
   Тут вдруг брякнула щеколда, и в калитке  показалась  Леночка,  а  за  ней
гимназисты.
   Артемка охнул, кубарем скатился со сцены и забрался под  подмостки.  Там,
еле дыша, он и просидел, пока не кончилась репетиция.
   Спектакля Артемка ждал, как праздника, и в этот день явился па Сенную еще
засветло, когда не только публика, но даже исполнители не все были в  сборе,
Алеша Лунин выглянул из-за занавеса и позвал:
   - Иди сюда, посмотри, как мы гримируемся. Переодевались  и  гримировались
артисты за сценой, под открытым  небом.  Два  густых  куста  сирени  служили
естественной перегородкой между артистическими "комнатами". На ветках сирени
артисты развешивали и принадлежности своего гардероба.
   Артемке уже по цирку был  знаком  острый  запах  грима  и  лака,  которым
приклеивают бороды и усы, и теперь он с удовольствием опять ощутил его.
   Коля-режиссер сидел перед зеркалом и кремом мазал лицо. Увидев Артемку  в
зеркало, он, не оборачиваясь, сказал:
   - А, и ты тут! Ну-ка, помоги Сене Поставить павильон, а  то,  видишь,  мы
заняты.
   Весь вечер Артемка бегал то за кулисы,  то  в  публику.  В  антрактах  он
прибивал к декорациям деревянные откосы, опускал сверху падуги, перетаскивал
мебель. Потом забирался на акацию,  и,  сидя  над  головами  публики,  жадно
смотрел на сцену.
   За время репетиций  он  выучил  всю  пьесу  наизусть  и  теперь  мысленно
подсказывал гимназистам их роли. Если кто из  исполнителей  пропускал  слова
или комкал их, Артемка морщился и тихонько  крякал.  Невольно  он  сравнивал
игру гимназистов с игрой актеров настоящего театра, и ему было  обидно,  что
гимназисты говорят ненатуральными голосами и так ходят по  сцене,  будто  их
ноги спутаны веревками.
   Но, когда на сцене появлялся  Коля,  Артемка  забывал,  что  сидит  не  в
настоящем театре,  и  сам  того  не  замечая,  отражал  на  своем  лице  всю
мимическую игру гимназиста.
   В одном месте Коля сделал такую длинную паузу, какой на репетиции никогда
не делал.  "Забыл!"  -  подумал  Артемка  в  страхе  за  Колю  и,  повинуясь
товарищескому чувству, с дерева подсказал:
   - "Аркашка, у тебя есть табак?"
   От неожиданности Коля вздрогнул и  недоуменно  посмотрел  вверх.  Публика
расхохоталась, а Алеша, игравший Аркашку, машинально ответил:
   - "Какой табак, помилуйте! Крошки нет". И Коле ничего не оставалось,  как
продолжать:
   - "Как же ты в дорогу идешь и табаком не запасся?"
   По счастью, Артемка успел спрятаться в листьях акации, и гимназисты так и
не узнали, кто был виновником "накладки".
   Неособенно нравилось Артемке, как Леночка играла Аксюшу. Там, в настоящем
театре,  Аксюша  была  какая-то  неживая:   ходит   с   женихом,   о   любви
разговаривает, на горькое житье жалуется, а в голосе и в лице ни  любви,  ни
горя. Даже не верилось, чтобы такая вобла всерьез  топиться  хотела.  А  вот
Леночка совсем другая: что она ни  скажет,  всему  веришь.  Артемка  чуть  с
дерева не соскочил, когда она крикнула: "Прощайте,  братец!"  -  и,  сбросив
платок, побежала к реке топиться.
   После этой картины Артемка опять шмыгнул  на  сцену.  Аркашка,  бородатый
купец Восмибратов, Карп  -  словом,  все  действующие  лица  "Леса"  ставили
павильон, таскали столы и диваны, вешали на окна  гардины,  а  Несчастливцев
стоял посредине и, как капитан на  корабле,  коротко  выкрикивал:  "Опустить
падугу! Диван влево! Шкаф в угол!" Увидев Артемку, он