света и тут же исчезла.
     - Сюда, сюда, - сказал Стремянной какому-то человеку, который шел
по коридору.  - Что у вас в руках? Лампа?.. Зажгите же ее! Спичек нет?
У меня тоже... - Он вернулся в палату, человек с лампой остался стоять
в дверях. - Товарищ Соколов, у вас есть спички?
     - Нет, - ответил Соколов. - Я не курящий.
     - У кого есть спички?
     - Возьмите,  товарищ подполковник,  - сказал Гераскин и в темноте
протянул коробку Стремянному.
     Стремянной взял спички, но тут же уронил их на пол.
     - Вот  неприятность!  -  рассердился  он.  -  Где-то  около  вас,
Соколов, спички упали?
     - Нет,  -  ответил Соколов.  - Кажется,  они упали около соседней
койки.
     - Вы слышите?  - обратился Стремянной к человеку, который стоял в
дверях.
     - Слышу, - ответил тот.
     - Что вы слышите?
     В дверях молчали.
     - Что вы слышите? - повторил Стремянной настойчивей и громче.
     Человек, стоящий в дверях, кашлянул и ответил медленно и сипло:
     - Слышу голос бургомистра города Блинова...
     - Свет! - крикнул во всю силу легких Стремянной.
     - Свет! - закричал в коридоре Медынский.
     Но в  то  же мгновение Соколов вскочил с койки и бросился к окну.
Он уже успел вышибить раму,  когда Стремянной схватил его и повалил на
койку, прижав всем своим большим телом.
     Вспыхнувший свет осветил двух борющихся людей. Раненые повскакали
с   коек,  чтобы  прийти  на  помощь  Стремянному,  но  этого  уже  не
требовалось. Соколов лежал, крепко спеленатый простыней, завязанной на
его спине узлом.
     На пороге комнаты появился новый человек  -  фотограф  Якушкин  с
фонарем "летучая мышь".  Он медленно, в напряженном молчании подошел к
Соколову и нагнулся над ним.
     - Узнаете  меня,  господин  Блинов?  -  негромко спросил он.  - Я
фотограф Якушкин. Вы у меня фотографировались...
     - Это  ложь,  ложь!  -  прохрипел Соколов,  стараясь вырваться из
стягивавшей его простыни.
     В дверях показался Воронцов. Он неторопливо прошел между койками,
вынул из кармана фотографию и показал ее Соколову:
     - Посмотрите,  господин  бургомистр...  Вы,  несомненно,  узнаете
себя.
     Раненые, вскочив со своих коек,  уже больше не ложились.  Усатого
солдата трясло,  как в сильном ознобе. Он стоял около койки Соколова и
требовал,  чтобы  ему  дали  автомат  застрелить предателя.  Лейтенант
скрипел зубами - он не мог себе простить того,  что  поверил  рассказу
Соколова  и  даже  сочувствовал  ему.  Гераскин вдруг вырвался вперед,
навалился на Соколова и занес кулак...
     - Не трогать! Это дело разберет трибунал!.. - сказал Стремянной.
     Через несколько минут Соколова заставили одеться,  и конвой повел
его по темным, безлюдным улицам на допрос в особый отдел.


Глава сорок первая
                                ТАЙНА

     - Товарищ   генерал,   пришел   вас   ознакомить   с   некоторыми
показаниями, которые на допросе дал Соколов... виноват, Зоммерфельд.
     - То есть как это - Зоммерфельд?  - сказал Ястребов.  - Разве  он
немец?
     - Да,  немецкий шпион.  И не просто рядовой,  товарищ генерал,  а
матерый... Заслан в Россию задолго до войны. Перешел границу на севере
и с тех пор жил под фамилией Соколова.
     - Так... так...
     Майор Воронцов  вынул  из  большого  желтого  портфеля   протокол
допроса  и  положил  его  перед  Ястребовым на стол.  Стол был завален
сводками и картами.  По левую руку от генерала стоял телефон в  желтом
кожаном кожухе, по правую - открытый жестяной пенал с карандашами.
     Ястребов склонился над листом  бумаги,  поглаживая  рукой  лоб  и
медленно, слово за словом, читая строки допроса.
     - А как же,  товарищ Воронцов,  выяснилось,  что Соколов на самом
деле немец...  Зоммерфельд или как там его? Неужели такой матерый волк
сам признался?
     - Да, товарищ генерал, - сказал Воронцов, - он в этом признался.
     - Странно!
     - Не так уж странно, товарищ генерал: неопровержимые улики.
     - Какие?
     Мы нашли  среди  документов,  которые он хотел вывезти в сундуке,
его автобиографию.  Вот она.  - Воронцов вновь раскрыл свой объемистый
портфель  и вынул из него несколько листков бумаги,  исписанных синими
чернилами,  тонким,  острым почерком.  - Как видите,  документ написан
собственноручно.  В  конце  -  личная подпись.  Видимо,  это копия той
автобиографии, которую он переслал своему начальству.
     Ястребов взял   протянутые   ему   Воронцовым  листки  и  так  же
внимательно и не спеша прочитал их от начала до конца.
     - Удивительное дело! - сказал он, слегка пожимая плечами. - И как
он не уничтожил такой документ? Как не предусмотрел?
     - А  шпионы,  товарищ  генерал,  потому и проваливаются,  что они
когда-то чего-то не предусмотрят, - усмехаясь, ответил Воронцов.
     - И  потом...  есть  еще  одна странность,  - сказал Ястребов:  -
почему такого опытного шпиона гитлеровцы вдруг назначают бургомистром?
Они могли заслать его обратно. Устроили бы ему побег из концлагеря или
еще что-нибудь в этом роде.
     - Ничего тут странного нет,  - возразил Воронцов. - Мы специально
интересовались этим вопросом. Дело в том, что гитлеровцы считали город
важным  опорным пунктом.  Они изо всех сил стремились уничтожить наших
подпольщиков.  А подходящего опытного  человека  для  этого  найти  не
могли.  Вот  тогда  они  и  решили использовать Зоммерфельда...  Все в
городе считали его русским.  Он  же  распустил  слух,  что  гитлеровцы
сделали его бургомистром насильно, а он, мол, человек честный. Он даже
давал кое-кому поблажки... А тем временем всякими путями искал связи с
подпольщиками...
     - И что же, сумел он эту связь установить? - спросил Ястребов.
     - Он ее нащупывал. Подпольщики ему не доверяли.
     - А гибель пятерых - это на его совести?
     - И на его, и на чьей-то еще... Впрочем, пока он свою агентуру не
выдает...  Отмалчивается.  Но это  глупое  запирательство.  Скоро  оно
кончится, и он начнет говорить... Все расскажет. Я в этом уверен.
     - Вы правы.  Улики неопровержимые.  - Ястребов протянул Воронцову
протоколы допроса. - А что он сообщил об укрепрайоне?
     - Вот за этим-то делом я и пришел,  товарищ генерал.  Надо будет,
чтобы   начальник  штаба  или  начальник  разведотдела  присутствовали
сегодня на допросе. Поставили интересующие их вопросы.
     - Хорошо,  -  согласился  Ястребов.  -  Когда  они  должны  к вам
явиться?
     - Минут так через сорок.
     Ястребов быстро встал, подошел к двери и, приоткрыв ее, крикнул:
     - Товарищ Стремянной, зайдите ко мне!
     За дверью послышались голоса:  "Начальника  штаба  к  генералу!",
"Подполковника  Стремянного  к  генералу!"  Почти  тотчас  же хлопнула
наружная дверь,  и в комнату,  принеся с  собой  запах  мороза,  вошел
Стремянной. Он был в полушубке, с планшетом через плечо.
     - Из  машины  вытащили,  товарищ  генерал!  По   вашему   приказу
отправлялся принимать боеприпасы...
     - Да тут одно важное  дело,  -  сказал  Ястребов.  -  Вам  сейчас
обязательно  надо будет присутствовать на допросе...  как его...  - он
посмотрел на Воронцова, - ну, не Соколова, а этого...
     - Зоммерфельда,  -  подсказал Воронцов;  поймав удивленный взгляд
Стремянного,  он объяснил:  - Это  настоящая  фамилия  вашего  старого
сослуживца  Соколова...  Некоторые  подробности допроса я уже генералу
сообщил, а вас проинформирую о них отдельно... По дороге...
     - А  как  же  быть  с  боеприпасами,  товарищ генерал?  - спросил
Стремянной.
     - Пусть едет начальник боепитания... Ничего, ничего, справится!..
А вы с начальником разведки должны присутствовать на допросе.
     - Слушаю!  Но вот как быть с начальником разведки? Я послал его в
один из полков...
     - Тем более надо быть самому. А вызывать его назад не стоит.
     - Слушаю! - повторил Стремянной.
     Ястребов встал  из-за  стола  и  с  озабоченным видом прошелся по
комнате.
     - Постарайтесь    получить    самую   подробную   информацию   об
укрепрайоне.  Самую подробную...  - повторил он,  останавливаясь перед
Стремянным.  -  Я убежден,  что Зоммерфельд знает многое...  И это нам
будет весьма,  весьма полезно...  Между прочим...  -  обратился  он  к
Воронцову,  -  мне непонятно еще одно обстоятельство.  Почему все-таки
Зоммерфельд вовремя не скрылся из города? Что ему помешало?
     - Меня это тоже интересовало, товарищ генерал, - сказал Воронцов.
- При первом же допросе я спросил его об этом.  Он утверждает,  что  у
него,  видите  ли,  с  бывшим  начальником гестапо Куртом Мейером были
очень обостренные отношения.  В подробности Зоммерфельд  не  вдавался.
Насколько я понимаю, они поссорились, потому что не поделили чего-то и
кто-то  из  людей   Мейера   подложил   под   колеса   его   грузовика
противопехотную  мину.  В  результате  взрыва Зоммерфельд был оглушен,
потерял сознание и не смог уехать...  Между прочим, пока он приходил в
себя, у него из автобуса успели унести картины.
     - Картины? - удивленно переспросил Ястребов.
     - Да, картины, - повторил Воронцов.
     - Многое начинает проясняться!..  -  сказал  Ястребов.  -  Ну,  а
показывали вы ему нашу находку?
     Воронцов засмеялся.
     - Да,  мы долго возились с этой игрушкой. Крутили раковины туда и
назад!  Я теперь с закрытыми глазами сундук открою.  А вы не  обратили
внимание на то,  какое у него толстое дно?.. Мне думается, Зоммерфельд
что-то еще от нас прячет.
     В эту  минуту  где-то  вдалеке  раздался одинокий выстрел,  затем
прострочила автоматная очередь.
     Командиры прислушались.
     - Наверное,  проверяют оружие,  - решил Стремянной и обратился  к
Воронцову: - Что же дальше?
     - А дальше он утверждает, что эту злую штуку с ним сыграл один из
самых  доверенных  людей Курта Мейера - агент под номером Т-А-87.  Как
видите,  в  отместку  своему  бывшему  соратнику  он  готов  провалить
разведчика, на которого тот делает самую большую ставку.
     - А кто скрывается под этим номером?
     - Неизвестно.
     - Странно... Почему он знает только номер, а не человека?
     - Я задал ему и этот вопрос.  Зоммерфельд говорит,  что номер ему
назвал сам Мейер,  когда в одном из разговоров хотел показать,  что он
силен  и  какая  у  него  тайная  сеть.  Это было еще до того,  как их
отношения испортились окончательно.  Мейер говорил  о  Т-А-87  как  об
одном из самых ловких и опытных агентов, которому поручается выполнять
важнейшие задания гестапо.  Но в лицо Зоммерфельд  его  не  знает.  Не
знает также, мужчина это или женщина.
     - Ну  хорошо,  -  сказал  Стремянной,  -  а  какое  значение  эти
показания имеют для вас?  Очевидно,  сделав свое дело,  Т-А-87 ушел из
города вместе с гитлеровцами.
     - В   том-то  и  дело,  что  не  ушел,  -  возразил  Воронцов.  -
Зоммерфельд утверждает,  что Т-А-87 оставлен для диверсионной  работы.
Немцы убеждены,  что скоро они возьмут город назад.  Поэтому им крайне
важно иметь здесь свою агентуру.
     Ястребов задумчиво покачал головой:
     - Из этого  надо  сделать  все  выводы.  Сегодня  же  поговорю  с
Корнеевым.  А  ты,  Стремянной,  действуй  по  своей  линии - обеспечь
надежную охрану города и всех военных объектов.
     - Слушаю! - сказал Стремянной и встал.
     Встал и Воронцов.  Складывая документы в портфель, он обратился к
Стремянному, который, готовясь идти, застегивал полушубок:
     - А  знаете,  Егор  Геннадиевич,  по  моему  разумению,   картины
все-таки где-то здесь, в городе.
     - Почему? У вас есть данные? - живо спросил Стремянной.
     - Нет,  данных пока нет никаких.  Но давайте рассуждать... Т-А-87
похитил картины по поручению Курта Мейера в  самый  последний  момент.
Значит,  картины  вместе  с  прочим  награбленным  добром  должны были
находиться в машине у Мейера.  Машину эту мы обнаружили.  Не так ли? И
действительно,  как  вы знаете,  мы нашли в ней два тяжелых чемодана с
ценностями. А картин нет...
     - Но  ведь  и самого Мейера нет,  - сказал Стремянной.  - Картины
дороже того,  что он упрятал в свои чемоданы.  И,  кроме того, гораздо
легче... Унести десяток рулонов не представляет большого труда.
     Воронцов пожал плечами:
     - Возможно. Дело это еще во многом неясно.
     - Это верно,  - сказал Стремянной,  поразмыслив,  - но и в  ваших
словах  тоже  есть  своя  логика.  Я  думаю,  Морозов  и Громов хорошо
сделают, если поищут картины в городе. Поговорить с ними об этом?
     - Поговорите.
     В этот момент за стеной хлопнула дверь,  кто-то  быстро  вошел  в
соседнюю комнату и громко спросил, нет ли здесь майора Воронцова.
     Воронцов вскочил и распахнул дверь:
     - Что случилось, товарищ Анищенко? Заходите сюда.
     Он пропустил мимо себя в комнату старшего  сержанта,  невысокого,
худощавого,  совсем молодого человека.  Его безусое,  поросшее светлым
пушком лицо было ярко-пунцовое,  должно быть от  смятения  и  быстрого
бега.  Он стоял перед командирами растерянный,  весь взъерошенный, без
шапки.
     - Где ваша шапка?  - спросил Воронцов, чувствуя, что приключилось
что-то скверное.
     Сержант, словно не понимая вопроса, поглядел на него.
     - Бургомистра застрелили! - выдохнул он.
     - Что-о?  -  крикнул  Ястребов и в то же мгновение оказался между
Воронцовым и сержантом. - Кто посмел?..
     - При  попытке к бегству,  - сказал сержант,  невольно отступая к
дверям. - Его на допрос вели... А он, собака, решил проходными дворами
в каменные карьеры уйти... Сбил с ног конвоиров - и бежать!..
     - Так  неужели  же  нельзя  было  его  взять  живьем?  -  спросил
Стремянной. Его худощавое лицо от волнения покрылось красными пятнами.
- Черт побери! Хуже и придумать нельзя! Так глупо упустить...
     - Никак  нельзя  было,  товарищ  подполковник,  - виновато сказал
сержант. - Сами видите, стемнело совсем. Да и туман. А он уже за черту
города  выходил.  Думаем,  заберется  в карьеры - и поминай как звали!
Каких-нибудь сто метров оставалось...  А мы изо всех  сил  живьем  его
хотели взять!
     Воронцов, все это время стоявший молча,  с бледным лицом, схватил
портфель и устремился к двери:
     - Анищенко, за мной!.. Покажите, где все это произошло!
     - Есть!
     Оба быстро вышли.
     А командир  дивизии  и  начальник штаба остались одни.  Несколько
мгновений они молча смотрели в  окно,  за  которым  лежал  город.  Уже
курились над домами трубы;  белый в темном небе,  поднимался к облакам
дымок.  Женщины с кошелками спешили к первому открывшемуся магазину, в
котором  продавали  хлеб.  В  город возвращалась мирная жизнь...  А им
предстоит еще  длинный  путь...  Пройдет  день,  другой  -  и  рассвет
встретит их где-нибудь на опушке села,  в маленькой глинобитной хатке.
Останется позади этот город,  с которым у  Стремянного  связаны  самые
дорогие воспоминания детства. Когда-то он увидит его вновь?..
     - Что ж, Стремянной, - сказал Ястребов, гася папиросу, - поезжай,
пожалуй,   куда   наметил.  Я  дождусь  твоего  возвращения,  а  потом
отправлюсь в полки.
     Стремянной ушел.  Через минуту его вездеход проехал мимо окна, но
Ястребов уже ничего не слышал. Он сосредоточенно склонился над картой,
намечая,  как  лучше  подготовить части дивизии к тому моменту,  когда
будет получен боевой приказ о дальнейшем наступлении...


Глава сорок вторая
                    МОРОЗОВ ПРИНИМАЕТ ПОСЕТИТЕЛЕЙ

     Весь день Стремянной был очень занят.
     Множество дел возникало и требовало немедленного  разрешения.  На
артсклад доставили боеприпасы. Прибыло пополнение. Самолеты противника
нарушили связь с одним из полков.  Необходимо помочь начальнику  связи
как  можно быстрее восстановить линию.  По поручению командира дивизии
нужно побеседовать с только что прибывшими  корреспондентами,  которых
интересуют подробности боев за город.
     Одним словом,  много хлопот у начальника штаба дивизии!  Но среди
всех этих неотложных дел Стремянной нет-нет, да и возвращался в мыслях
к событиям последних дней.  Бой на подступах к городу,  знакомые улицы
со следами пожаров и бомбежек,  распахнутые ворота концлагеря. А потом
- всклокоченная голова Еременко и его неестественно короткое  тело  на
носилках  во  дворе  госпиталя.  Одно  воспоминание  сменялось другим.
Палата на втором этаже и  актерское  одутловатое  лицо  этого  жалкого
предателя  - Соколова...  нет,  бургомистра Блинова...  то есть шпиона
Зоммерфельда.
     Стремянной сам  не  мог понять,  в какую именно минуту он узнал в
лежащем на койке человеке того  эсэсовского  офицера,  который  прошел
мимо него, пряча подбородок в воротник, а глаза - в темную тень очков.
Когда он перестал верить рассказу начфина Соколова,  такому,  казалось
бы,   простодушному   и  похожему  на  правду?  И  зачем,  собственно,
понадобилось ему,  начальнику штаба дивизии подполковнику Стремянному,
эта  рискованная,  можно сказать,  детская выдумка - потушить в палате
свет?..  В сущности,  довольно-таки нелепая затея... Разве нельзя было
бы опознать в Соколове бургомистра Блинова при свете, просто с помощью
фотографий и свидетельских показаний?  Недаром Воронцов потом так  был
недоволен.  И как только в голову пришло? Откуда? Наверное, из глубины
каких-нибудь  мальчишеских   воспоминаний,   из   романтической   дали
прочитанных  когда-то приключенческих книг...  Впрочем,  если говорить
правду,  все получилось не так уж плохо.  Если бы ему, Стремянному, не
взбрело на ум погасить свет, Соколов не вздумал бы пуститься наутек, а
ведь именно эта попытка к бегству разоблачила его окончательно.  Одним
словом,  выходит,  что  он  недаром  увлекался когда-то романтическими
историями,  за которые ему  нередко  попадало  от  старших.  Да,  надо
сознаться,  он  любил  эти перебывавшие в руках у множества мальчиков,
зачитанные до дыр книжки о необычайных приключениях  путешественников,
мужественных,  суровых и благородных,  о пустынных островах и пещерах,
где  спрятаны  сокровища,  о  клочках  пергамента   с   зашифрованными
надписями.
     Кстати, о зарытых сокровищах,  - хотел бы он знать, куда все-таки
гитлеровцы девали картины.  Воронцов,  пожалуй,  прав,  они где-нибудь
здесь,  в черте города,  или, во всяком случае, не так уж далеко. Ведь
подумать  только!  Может,  они  запрятаны  совсем  близко  - под полом
соседнего сарая,  например.  Сгниют там или крысы их сгрызут,  и никто
даже знать не будет...
     Нет, надо все-таки заехать к Морозову,  узнать,  как у  него  там
дела,  не  нашлось ли человека,  работавшего в укрепрайоне,  да заодно
спросить,  не слышно ли  чего  о  картинах.  Он  как  будто  собирался
организовать поиски.
     На другое утро,  возвращаясь из  поездки  в  полк,  он  заехал  в
горсовет  и  застал  Морозова  принимающим посетителей.  Десятки людей
терпеливо ждали своей очереди в приемной и  в  коридоре.  Уже  прибыли
двое  заместителей  председателя,  они тоже принимали народ,  стараясь
ответить на многочисленные вопросы, помочь чем можно.
     Стремянной поднялся по широкой,  еще не отмытой лестнице и прошел
по длинному коридору, в котором, тесно прижавшись друг к другу, стояли
люди.
     Морозов сидел в холодном кабинете с усталым, отекшим лицом. Перед
ним стояла пожилая женщина в черном вязаном платке и старом, защитного
цвета ватнике с аккуратными синими заплатами на локтях.
     - Я все понимаю,  - тихо говорил Морозов, - мне все ясно, Клавдия
Федоровна!
     - Нет,  не понимаете! - почти кричала женщина, перегибаясь к нему
через стол.
     - Уверяю вас, понимаю!
     - У меня двадцать детей...  Двадцать!  Вы слышите?..  От пяти  до
четырнадцати лет!.. И ни одного полена дров. Это вы понимаете?
     - Но у меня еще нет своего транспорта.  Город всего три дня,  как
освобожден.  Подождите  немного.  Обеспечу вас в первую очередь...  Ну
разберите забор, сожгите его. Построим новый.
     - Забор!  - усмехнулась женщина.  - Какой забор?  Я уже не только
свой забор сожгла, но и пять заборов в окружности...
     - При