амерли.
Потом Коля нагнулся и стал руками обшаривать лестницу.
     - Это электрический фонарик, - прошептал он на ухо Мае.
     Мая шепнула Вите:
     - Фонарик.
     Они ощупывали его в темноте.  Все  думали  об  одном  и  том  же:
зажигать  или  нет?  Наконец Мая чуть сжала Колин локоть,  и он понял,
чего она хочет.  Зажечь!  Острый,  яркий луч света прорезал  тьму.  Он
скользнул по черным,  сырым стенам подземелья,  где когда-то проходили
трубы отопления,  и осветил человека,  который лежал на спине у нижней
ступеньки лестницы.  Человек был в беспамятстве.  Рядом с ним валялось
несколько пустых консервных банок  и  раскрытый  рюкзак,  из  которого
торчали какие-то вещи.
     С первого же взгляда ребята поняли,  что перед ними немец.  И  не
просто немец, а, судя по шинели, офицер.
     Коля прощупал лучом фонарика окружавшую  их  темноту.  В  подвале
больше никого не было. Гитлеровский офицер лежал совершенно один.
     Ребята окружили его.
     Витя на всякий случай осмотрел его карманы, они были пусты.
     - Давай посмотрим его лицо, - предложила Мая.
     Луч уперся в закрытые глаза,  осветил короткий тупой нос, широкий
подбородок...
     - Он! Видите? - прошептала Мая.
     - Что? Что?.. - тоже шепотом спросил Коля.
     Мая вдруг отшатнулась.
     Офицер открыл воспаленные глаза, протянул вперед руки и крикнул:
     - Zu mir! Zu mir! (Ко мне! Ко мне! (нем.))
     Они так  и  замерли  на  месте.  Теперь  все  трое  узнали  этого
человека. Одно его имя еще недавно внушало ужас всему городу.
     Да, ребята не ошиблись - перед ними действительно лежал начальник
городского   гестапо   Курт  Мейер,  тот  самый  Курт  Мейер,  который
хозяйничал в городе как ему вздумается.  Он лежал здесь уже  несколько
суток.  Взрывом  бомбы  перевернуло его машину.  Шофер был убит,  а он
получил ранение в  левую  ногу.  Это  произошло  недалеко  отсюда,  на
повороте  дороги.  Несмотря  на  страшную  боль,  у  него  хватило сил
добраться сюда, в подземелье, притащить с собой запас продовольствия и
две  химические  грелки,  которые могли греть довольно долго,  если их
держать за пазухой.  Но ранение - не простая штука.  Счастье  изменило
Курту Мейеру.  Он мечтал о богатстве,  об орденах, вместо этого пришла
смерть.  Она наступала на него в каком-то грязном подвале,  куда чудом
забрели трое смелых ребят.
     - Что же нам с ним делать?  - спросил  Коля.  -  Нам  втроем  его
отсюда не вытащить, он слишком тяжелый...
     - Надо позвать кого-нибудь, - предложил Витя.
     - А какой он был важный, когда ходил по городу! - сказала Мая.
     Вдруг Мая схватила Колю за руку:
     - Ой! Смотрит! Смотрит!..
     Коля навел луч фонарика на лицо Курта Мейера.  Сквозь узкую  щель
приподнятых  век  на  ребят смотрели два темных блестящих глаза.  Курт
Мейер перестал стонать, словно он пришел в себя и теперь осматривался,
стараясь  понять,  что  здесь  происходит.  Он  молчал  и только слабо
шевелил губами.
     Ребята невольно  отступили назад,  таким страшным было это лицо -
отекшее,  обросшее щетиной.  Они решили пойти за помощью.  Если бы они
знали,  что  сделает  этот  человек  через пять минут,  то,  наверное,
поступили бы иначе.
     Когда они вышли из подвала, захватив с собой рюкзак Курта Мейера,
было уже темно.  Помогая друг другу,  перелезли они через  все  кручи,
пробежали пространство до дороги и остановились,  тяжело дыша.  Вокруг
было пустынно и  безлюдно  -  ни  одной  проезжей  машины,  ни  одного
человека.
     И вдруг со стороны развалин  до  них  донесся  приглушенный  звук
выстрела.  Это Курт Мейер,  поняв, что больше надеяться ему не на что,
выстрелил в последний раз.
     Но об этом ребята узнали позднее.
     Сейчас ими владела только одна мысль -  скорей,  скорей  назад  в
город!  Они бежали молча, задыхаясь от бега и от ветра, который бил им
в лицо.  И вот наконец сквозь  мглу  прорезались  очертания  окраинных
построек.    Ребята   увидели   человека,   фигура   которого   смутно
вырисовывалась  сквозь  белесую  морозную  дымку.   Человек   шел   им
навстречу.  Ребята побежали еще быстрее, стараясь не отставать друг от
друга.
     Когда они   приблизились  к  человеку,  он  вдруг  остановился  и
окликнул их:
     - Ребята!  Вы  что тут делаете?  Куда бежите?  - Голос его звучал
добродушно.
     Ребята сразу узнали Якушкина, фотографа с базарной площади.
     - Домой торопимся! - крикнул Витя.
     Теперь они  убавили шагу,  успокоились,  словно переступили через
какую-то невидимую черту, за которой остался жуткий подвал со страшным
Куртом Мейером.
     - Вы знаете,  откуда мы идем?.. - крикнул Коля, радуясь встрече с
Якушкиным и невольно хватая его за рукав. - Оттуда! Из развалин!
     - Что, что? - не понял Якушкин. - Откуда?
     - Ну, из элеватора... - показал в темноту Виктор. - Вы не знаете,
кого мы там нашли...
     - Курта Мейера!.. Начальника гестапо! - перебила его Мая.
     Якушкин от удивления словно прирос к месту.
     - Да что вы,  ребята, шутите, что ли? Курта Мейера? Откуда он там
взялся!
     - Не знаем, - качнул головой Коля, - а только мы его видели... Он
там в подвале лежит!
     - И совсем один, раненный, - сказала Мая.
     - И банки  вокруг  него  из-под  консервов  валяются,  -  добавил
Виктор.
     - Да не может этого быть!  - Якушкин только руками развел.  - Все
это вам,  наверное, померещилось, ребята... Какой подвал? Какие банки?
Да и зачем вас туда понесло?
     - А мы картины искали,  - сказал Виктор. - Ну, знаете, те, что из
музея украдены... Вы что, нам не верите?..
     - И никто не поверит.
     - Ах,  так?  А вот посмотрите-ка,  что у меня за спиной, - сказал
Коля. - Ну, посмотрите! Что это?
     Якушкин посмотрел.
     - Вещевой  мешок!  Немецкий  как  будто!  - сказал он удивленно и
немного смягчая тон.
     - Вот мы его у Мейера и забрали!
     Якушкин стал быстро ощупывать мешок.
     - Смотрите-ка!  И верно!..  А нет ли в нем консервов,  ребятки?..
Очень уж я изголодался,  сказать по правде... Так вы, говорите, самого
Курта Мейера видели? - спросил он уже серьезно.
     - Видели, - усмехнулся Коля. - Не верите - посмотрите сами... Ну,
нам домой пора!
     - Идите, идите, ребятки, - сказал Якушкин. - А я вот тут недалеко
живу,  поискать снарядных ящиков на дорогу вышел - топить нечем... Ну,
бегите, бегите...
     Ребята пошли к городу,  а Якушкин,  кашляя, поплелся своим путем,
высматривая,  не темнеет ли где-нибудь  на  обочине  дороги  брошенный
отступавшими гитлеровцами пустой снарядный ящик...


Глава сорок пятая
                           ЕЩЕ ОДНА ЗАГАДКА

     Дивизия получила приказ  двигаться  к  Обояни  и  освободить  ее.
Ранним утром Ястребов собрал командиров полков и рассказал им о боевых
задачах, которые должны решать полки.
     До выступления оставалось немногим более суток.
     Стремянной сидел у  себя  за  столом  и  просматривал  донесения,
когда,  слегка  приоткрыв  дверь,  в  комнату  к нему заглянул штабной
переводчик.
     - Товарищ подполковник, разрешите войти?
     - Заходите.  У вас что-нибудь  спешное?  -  не  поднимая  головы,
спросил Стремянной.
     - Да  вот  перевел   несколько   немецких   документов,   товарищ
подполковник. Пришел вам доложить.
     - Есть важные?
     - Нет.  Разве что документ об укреплениях. Да и тот носит слишком
общий характер;  он касается  главным  образом  распределения  рабочей
силы.  Все остальное в том же роде.  Есть,  правда,  еще один занятный
документ, но он интересен скорее с точки зрения психологической, чем с
военной.
     - Это что за документ?
     - Записная  книжка  начальника  гестапо  Курта  Мейера.  Та,  что
заведующая детским домом принесла... К сожалению, записей в ней мало и
все они, так сказать, личного порядка...
     Стремянной оторвал глаза от лиловых строчек донесения и посмотрел
на переводчика:
     - Что же, в таком случае, вы нашли в них интересного?
     - Характер, товарищ подполковник. Ход мышления. Это, я бы сказал,
типичный гитлеровец старшего поколения. Но в двух словах это объяснить
трудно. Вы лучше сами на досуге поглядите.
     - На досуге?..  - Стремянной усмехнулся. - Ладно, оставьте. Авось
будет у меня когда-нибудь досуг...
     Он положил на пачку бумаг еще несколько перепечатанных на машинке
листков, которые он взял у переводчика.
     Вечером, собирая со стола бумаги, Стремянной наткнулся на записки
Курта Мейера.  Он мельком,  стоя у стола,  проглядел несколько зажатых
скрепкой страниц,  и вдруг что-то привлекло его внимание.  Он  сел  на
стул и, положив перед собой листки, принялся перечитывать их сначала.
     Что ж,  надо отдать справедливость этому Курту Мейеру, каждая его
запись  была  черточкой,  из  которых  постепенно складывался довольно
выразительный портрет.
     Стремянной вспомнил  фотографии,  которые  показал  ему  фотограф
Якушкин,  и другие,  найденные в архивах гестапо.  Белокурый плотный и
плечистый человек.  Крупная голова, широкий подбородок, короткий, чуть
вздернутый   нос...   Лицо   самодовольное,    уверенное,    грубое...
Красноречивые снимки!  И, однако же, убористые строчки записной книжки
говорят еще больше, чем фотографии.
     Вот совсем лаконичные записи:  "11 сентября 1942 года расстреляно
150 человек",  "25 сентября - 176 человек.  Двое сопротивлялись. Убиты
на месте".
     Далее Курт  Мейер  подробно  описывал  октябрьское   наступление.
Восхищался  необычайной  живописностью  боевого  зрелища,  но  тут  же
отмечал,  что русские летчики его скоро испортили,  и ругал  какого-то
капитана  Фрея,  который  пришел  к нему с письмом от умирающей жены и
попросил отпуск.  Он пообещал Фрею послать его на передовую. "Слабость
не для немецкого солдата. Умрет жена - будет другая. В Германии теперь
много вдов".
     Несколько записей особенно привлекли внимание Стремянного.
     "4 ноября.  Бургомистр начинает раздражать  меня.  Слишком  много
самомнения.  Он уверен, что один на свете знает, как надо обращаться с
русскими.  Интриган! Однако в Берлине у него связи. Его признают одним
из лучших специалистов по русскому вопросу.  Я не возражаю.  Пускай он
останется в России до смерти и  даже  после  смерти  со  всеми  своими
столами,  мехами и диванами...  Но надо отдать справедливость - у него
удивительный нюх. Я не предполагал, что в таком маленьком городе можно
так много набрать".
     "15 декабря.  Эта свинья бургомистр!  Поручил ему организовать на
базаре  облаву,  а он и этого не сумел.  Идиот!..  А еще уверяет,  что
расправится со всеми подпольщиками и партизанами и что будто бы  скоро
окончательно добьется их полного доверия.
     Сегодня опять  был  в  местном  музее.  На  мой  взгляд,   ничего
интересного,  но  Митци  сказала,  что некоторые картины имеют большую
ценность".
     Дойдя до этого места,  Стремянной невольно остановился.  Вот как!
Значит, Курт Мейер уже давно приметил добычу. Интересно!
     Стремянной внимательно  проглядел  дневники  до конца,  выискивая
записи,  касающиеся военной обстановки.  Нет,  об этом ничего не  было
сказано.  Зато  все  чаще  и  чаще  попадались  заметки о бургомистре.
Очевидно, отношения этих двух гестаповцев портились с каждым днем.
     "Этому карьеристу  решительно нельзя доверять!  - писал Мейер.  -
Уверен,  что,  несмотря на союз, который мы с ним заключили, он каждый
день пишет на меня доносы. Но мы еще посмотрим, кто кого".
     "На самом деле это просто дурак,  - писал он в  другом  месте.  -
Провинциал!  Напускает  на  себя  таинственность,  говорит  загадками.
Обыкновенный шпион,  от которого отрекаются, когда он больше не нужен.
Разгадать его так же легко, как открыть сундук, которым он гордится. Я
один раз видел,  как он его  открывал,  и  с  меня  довольно.  Большая
Медведица! Малая Медведица!"
     Стремянной вдруг поднял голову.  Внезапная догадка заставила  его
встать с места и раза два пройтись из угла в угол.
     "А ведь Воронцов,  наверное,  прав:  в ящике должно  быть  второе
дно... Но как проникнуть в это потайное нижнее отделение?.."
     Теперь он  точно  вспомнил  один  давний,  казалось  бы,   совсем
незначительный разговор с Соколовым.
     Он, Стремянной,  предложил  заменить  громоздкий  кованый  сундук
обычной несгораемой шкатулкой. Соколов решительно отказался.
     - Зачем это? - сказал он. - Все у нас в финчасти привыкли к этому
сундуку. Вы только посмотрите, какая работа. Искусство, можно сказать!
А насчет прочности уж я за него ручаюсь!  Из любого огня  цел  выйдет.
Обратите  внимание,  какое  у  него дно,  товарищ начальник,  отличное
железо, чуть ли не в палец толщиной!
     В самом  деле,  дно  было  какое-то необыкновенно толстое.  В нем
вполне могло поместиться секретное отделение.
     Теперь понятно,   почему  Соколов  так  не  хотел  заменить  этот
трофейный сундук обыкновенным денежным ящиком...  Может быть,  он даже
нарочно  испортил  старый ящик,  когда узнал,  что захвачен сундук,  в
котором есть секретное устройство.
     Кто знает,  что  прятал  он  под  вторым дном:  ценности,  важные
документы?
     Конечно, упоминание   о  "Малой  Медведице"  может  быть  простой
шуткой.  Ирония,  так сказать.  Однако ведь "Большая Медведица"  -  не
выдумка.  Кнопки на сундуке расположены именно в этом порядке.  А что,
если "Малая Медведица" - ключ  к  потайному  отделению?  Следовало  бы
попробовать.  Только  надо  поточнее  узнать,  как выглядит эта "Малая
Медведица". Придется спросить метеоролога. А потом сразу к Воронцову -
сундук-то ведь теперь у него стоит.
     Стремянной сунул в  карман  листки  дневника  и  вышел,  на  ходу
натягивая полушубок.


Глава сорок шестая
                            "ОПЕРАЦИЯ К В"

     В это утро Коля и Витя поднялись еще затемно.  Тихо ступая, чтобы
никого не разбудить,  прошли в столовую и сели за стол.  Они старались
спорить негромко, но оба все больше и больше горячились.
     - Нет,  -  говорил  Витя,  слегка заикаясь от волнения.  - Н-нет,
н-никуда я б-больше не пойду.  Достаточно  позавчерашней  истории.  Ты
что, в самом деле, хочешь, чтобы нас выгнали?
     Клавдия Федоровна,  узнав,  что они нарушили  ее  распоряжение  и
отправились на элеватор, не на шутку рассердилась.
     При такой  дисциплине  она  не  может  нести  ответственность  за
каждого  из  них.  И  потом,  это  прямое  неуважение  к ней.  Клавдия
Федоровна сказала это тихо и вышла  из  комнаты.  И  вот  теперь  Витя
отказывается от поисков.
     - Никто нас не выгонит,  - упрямо твердил Коля.  - Это она просто
так говорит.  Ну за что нас выгонять!  Ничего мы такого не сделали.  А
выгонит, так я в горком пойду!..
     В глубине же души Коля сам считал себя виноватым. Но больше всего
Колю мучило то, что он не догадался окликнуть патруль. Подумать только
-  если  бы ему пришло в голову послать Витьку вниз,  в город,  они бы
взяли Курта Мейера живым. Он не успел бы застрелиться, другими словами
-  не  ушел  бы от суда и не унес бы с собой в могилу ценные сведения,
какие от него можно было получить.
     Всю ночь Коля ворочался с боку на бок,  мысленно споря с Клавдией
Федоровной,  представляя себе,  как  бы  они  принесли  в  комендатуру
раненого Курта Мейера,  если бы все было сделано как надо,  и он бы не
успел застрелиться.  К утру в голове у него созрел новый план.  Они  с
Витькой  в  полной тайне будут продолжать поиски.  В городе еще немало
закоулков. Даже здесь, рядом...
     Конечно, все это рискованно. Но если они найдут картины, то никто
не скажет им ни слова. Больше того - и вчерашнее забудется..
     Предстоящий поход  он  решил назвать "операция КВ".  Название это
получилось от соединения начальных букв двух имен "Коля - Витя".
     После того как операция получила собственное название,  ему стало
даже весело, вчерашние события уже не казались такими огорчительными и
ужасно  захотелось поскорее все начать сначала.  Улизнуть незаметно из
дома - и айда!..  Был бы жив Геннадий Андреевич,  он наверняка бы  его
похвалил. Действуй, Коля!..
     И вдруг  все  планы  рушатся...  Да   еще   из-за   чего?   Из-за
рассудительного,  скучного,  благоразумного Витьки! Откуда это опять у
него?  Ведь еще совсем недавно  был  человеком!  Врагов  не  боялся  -
гранаты в них кидал. А сейчас - тюфяк тюфяком. Узнать нельзя!..
     Коля бранился, спорил, убеждал, уговаривал, но все было напрасно.
Витя упрямо стоял на своем:
     - Сказал, что не пойду, и не пойду!
     Кончилось тем, что Коля крикнул:
     - Ну и оставайся!  - накинул на плечи ватник и,  хлопнув  дверью,
выбежал во двор.
     Витя минут десять  молча  сидел  за  столом.  Пока  они  с  Колей
спорили,  за  окном  уже  совсем  рассвело.  Ночной  сумрак  понемногу
растворился в солнечном морозном сиянии.
     А дом между тем просыпался.  За стеной смеялись девочки.  В сенях
плескалась вода. Кто-то, топоча ногами, пробежал по коридору.
     "До завтрака еще добрых полчаса,  а то и час,  - подумал Витя.  -
Пойти, что ли, посмотреть - может, он и не ушел?.."
     Он надел свое пальтишко и вышел на крыльцо.
     Утро было тихое,  безветренное. На перилах крыльца лежала полоска
снега, нежного, пушистого и легкого.
     Витя медленно  спустился  по  заснеженным  ступеням.  Под  ногами
похрустывало. Дышалось как-то удивительно глубоко и спокойно.
     Пройдя несколько шагов,  Витя остановился,  оглядываясь.  Где  же
Колька?  Он успел заметить,  как в приоткрытую дверь высунулась голова
Май и тут же исчезла.
     И вдруг он услышал откуда-то из-за погреба голос товарища:
     - Витя, Витька!.. Иди сюда!..
     Голос был  не  сердитый,  в  нем  слышались  только  нетерпение и
озабоченность.
     Довольный тем,  что Коля здесь,  во дворе, и никуда не ушел, Витя
безропотно пересек двор.
     Он нашел  своего друга в укромном углу,  между погребом и сараем,
на гребне высокого сугроба.
     Коля стоял,  держась  за  остроконечные пики забора,  и смотрел в
соседний сад,  туда,  где совсем еще недавно среди старых лип и густых
кустарников прятался страшный дом гестапо.
     - Вот что,  Виктор,  - сказал он деловито, - необходимо осмотреть
пожарище.
     - Чего же там осматривать? - удивился Витя. - Все же сгорело.
     - А может, не все.
     - Ну ладно, пойдем, пожалуй.
     - Кругом обойдем или прямо через забор?
     - Прямо.
     Они быстро перелезли через забор и,  спрыгнув, увязли по колено в
глубоком снегу.  Вблизи пожарище казалось еще страшнее и непригляднее,
чем  издали.  От  дома  сохранился  только каменный фундамент.  На нем
беспорядочной  грудой  лежали  обгорелые  балки,   куски   штукатурки,
лопнувшие  от  жара  кирпичи.  Мальчики  обошли вокруг и остановились.
Перед ними были заваленные кирпичом ступеньки,  ведущие  в  подвал,  и
низкая, обитая железом дверь с толстым не задвинутым засовом.
     Дверь была приоткрыта.
     - Войдем? - спросил Коля.
     Они потянули к  себе  тяжелую  дверь,  она  медленно,  но  плавно
отворилась,  и  мальчики  оказались в узком каменном коридоре.  Должно
быть, он разрезал подвал на две части по всей длине дома, но сейчас им
удалось  пройти  по этому коридору всего пять или шесть шагов.  Дальше
коридор был завален битым кирпичом,  железом, осыпавшейся штукатуркой.
Только  одна дверь налево,  ближайшая к входу,  уцелела,  хоть никакой
надобности в ней уже не было.  Рядом зиял пролом, вдвое более широкий,
чем эта тюремная низкая, обитая железом страшная дверь. Мальчики молча
осмотрели ее,  пощупали,  заглянули в окошечко.  Им обоим было  не  по
себе.
     - Уж если попадешься за такую дверь,  так не выберешься,  -  тихо
сказал Витя.
     - Бывает и выбираются, - ответил Коля.
     Они пролезли  в  пролом  и  теперь стояли посреди камеры с серыми
бетонными стенами  и  полом  из  больших  каменных  плит.  Два  узких,
закрытых решеткой окошка почти не возвышались над уровнем земли.  Но в
камере было совершенно светло.  Бело-голубой зимний свет