дет, побывать в  тех
местах, где вы когда-то жили в мазанке. В Ростове, понимаете?
   - Там теперь такой город вырос! - подхватил Сашка. - Вы и не узнаете!
   - Полетели с нами! - закончил за друга  Колька.  -  Собирайтесь,  Гаврила
Охримович!
   - Погодьте, погодьте,  хлопчики,  -  остановил  их  председатель,  что-то
быстро обдумывая. - Вы кажете, шо улететь можно, спастись... А шо если... Шо
если мне с вами людей переправить, а? Ведь осень же!.. Позамерзають  бабы  с
детьми и ранеными в чибиях...
   Колька и Сашка смотрели на Гаврилу Охримовича и не могли понять -  о  чем
это он?
   - Добре! -произнес он обрадованно.-Так мы и зробим! - Пока белые  ушьются
с Кубани та Дона, мои люди у вас перебудут. Переправляйте!.. Вначале  баб  с
детьми, потом раненых...
   - Да как же,.. - проговорил Колька растерянно.
   - У нас всего одно место, - сказал Сашка. - Только одного человека  можем
взять.
   - Одного только?!-воскликнул  председатель  и  замолчал.  На  него  будто
дунуло холодным ветром - глаза погасли, лицо потемнело.
   - Мы ж прилетели за вами, - затеребили его мальчишки рукава  гимнастерки.
- Гаврила Охримович!..
   - Э-э, нет, хлопчики, - произнес председатель задумчиво. - Обо мне  и  не
кажить, у меня ж люди. Как бы это  я...  И  вообще!..  Посмотреть,  конешно,
хотелось бы...
   - Ну так и давайте!
   - Посмотрите и назад вернетесь. Мы вас туда и обратно? привезем.
   Гаврила Охримович взглянул на них серьезно и будто отрубил:
   - Нет, хлопцы, нет!.. Некогда мне разъезжать на вашей машине. Тут  каждый
час дорог! Много дел в хуторе. Сейчас вот людей надо спасать, а  потом  хаты
отстраивать, сожгли ж все. А победим - нужно новую жизнь строить.  Не  могу,
хлопцы! Хотелось бы хоть краем глаза глянуть, но не могу. И не уговаривайте.
   Мальчишки  заскучали,  оставили   в   покое   рукава   его   гимнастерки.
Почувствовали:  это  все,  раз  уж  Гаврила  Охримович  решил,  -   его   не
переубедишь.
   "А если... бабушку Дуню взять?"-подумал Колька. Ведь она жила  тяжело,  в
нищете, так, что, вероятно, за всю свою жизнь не смогла бы  припомнить  дня,
когда она не работала с утра до вечера и не думала, чем  накормить  сыновей.
Наверно, ей хорошо бы очутиться в светлой и просторной квартире  на  девятом
этаже, полежать на мягком диване, искупаться  в  белой  ванне,  посидеть  за
праздничным столом.
   - Может, бабушка Дуня полетит? Если вам нельзя.
   - Та вы шо! - вырвалось у Гаврилы Охримовича. Он рассмеялся.  -  Шоб  она
полетела? От нас, от Гришки? Самой, значит, жить хорошо, а внуки пусть здесь
бедствуют? Ни за шо она не согласится. Даже и балакать вам с ней не стоит.
   - Тогда, может, Гришку взять? - предложил Сашка. - Он бы в школу  с  нами
ходил, ему же учиться хочется.
   - Гришку?
   Гаврила Охримович задумался.
   - Вам же трудно с ним, и заниматься некогда, - поддержал друга Колька.  -
Азбуку и ту не можете с ним всю выучить.
   - Так-то оно так, - соглашался председатель. - Да и  когда  учить,  когда
как не одно,  так  другое,  с  людьми  коло-тишься.  Совсем  хлопец  от  рук
отбивается, неслухом растет, как уркаган какой по бахчам шастает...
   - Вот и отправьте его с нами. Пусть хоть он выучится.  Гаврила  Охримович
посмотрел на мальчишек просветленными от задумчивости глазами, спросил:
   - Хоть он?..-и закончил:-Нет, хлопцы,  нельзя,  наверно,  и  ему  с  вами
лететь. Разве ж он  будет  спокойным,  когда  знать  будет,  шо  мы  тут,  в
плавнях... Он же  себя...  хозяином  считает,  о  семье  думает,  пропитание
добывает... Тяжело ему у вас будет. Счастья,  мабуть,  не  бывает  человеку,
если знаешь, што другие бедствуют. Во как оно  в  жизни  получается!  Или  -
всем, или - никому. Середки нет.
   Мальчишки загрустили. Председатель взглянул на них,  улыбнулся,  потрепал
за плечи, заговорил весело:
   - Та вы шо, та вы шо? Хлопчики!.. Вы, это бросьте но-сы  вешать!..  Жизнь
она везде интересная.
   И председатель Совета широко развел руки, как бы охватывая ими и цветущую
пахучую луговину, и камыш, стоящий  вокруг  непроходимой  чащей,  и  солнце,
светящее ему в глаза.
   -  Главное  ведь-для  чего  человек  живет!..  Вы  вот,  к  примеру,  чем
занимаетесь?
   - Книжки читаем, корабль вот строили. В кино ходим, в школу...  -  нехотя
ответили мальчишки.
   - Учитесь, выходит?
   - Ага, - ответили Колька и Сашка разом. - Сейчас нет, каникулы у  нас.  С
первого сентября начнем учиться.
   - Вот и добре! - воскликнул Гаврила Охримович. - Пра-вильно!.. Мы за то и
боремся, шоб вы учились и росли людьми грамотными.  Хорошо  только  учитесь,
ведь вам же наше дело потом продолжать. Мы  делаем  свое  дело,  а  вы-свое.
Добре, гарно только робить его, потому  как  за  него  люди  гибнуть,  кровь
льется.
   Солнце повисло жарким блином  над  горизонтом.  Лучи  его  скользили  над
плавнями, красным цветом окрасились пушистые султаны камышей - будто  факелы
вспыхнули! И тянулась от их зарослей  зубчатая  тень,  подбиралась  к  ногам
мальчишек.
   - Ну, хлопчики, спасибо вам, шо нам подсобили, я уж думал все, побьют нас
всех на стоге. А потом ото в хуторе зазвонили, и ушились казаки,  отцепились
от нас. Здорово вы нас выручили, большое вам за это  спасибо!  -  проговорил
Гаврила Охримович. - Однако... пора и расставаться  нам.  Мне  надо  идти  к
людям, на ночь женщин с детьми устраивать. Побалакать бы  с  вами  хотелось,
порасспросить,  шо  у  вас  и  как,  но...-и  оборвал  сам  себя,  улыбнулся
ласково:-Да и вам ведь домой пора, так ведь? А то заробите на орехи.
   Об этом Сашке и Кольке даже и говорить не хотелось. Поникли у них головы.
   - Вот видите: каждому свое, у всех дела, - Гаврила Охримович потрепал  их
по вихрам, засмеялся. - Летите домой, Соколы!
   Мальчишки улыбнулись ему в ответ: им стало и грустно и светло.
   Гаврила Охримович крепко пожал  им  руки,  оглянувшись  на  стог,  громко
позвал:
   - Гри-ша!.. Где ты там?
   Сухая трава позади председателя ворохнулась, разъехалась,  из  нее  вырос
осыпанный с головы до ног остьями пырея Гришка.
   Вот это фокус!.. Думали, Гришка на той стороне, а он уже здесь,  зарылся,
как крот, в сено и прополз по-над стогом. Нигде от него не скроешься!..
   Истосковавшись в одиночестве,  Гришка  обрадованно  кинулся  к  Кольке  и
Сашке, но его остановил отец:
   -  Гайда,  сынок,  со  мной.  Хлопцы  своим  путем   пойдут.   Гришка   в
растерянности  остановился.  Черноглазый,  загорелый,  как   негритенок,   с
ковыльными от солнца вихрами, из которых во все  стороны  торчало  сено,  он
никак не мог понять, что это от него скрывают. И что-то уже делалось  в  его
лице. Бледнели и подергивались губы: Гришка еще не знал, обидеться ли ему на
друзей или подступить к ним с кулаками.
   - Гайда, Гриш, гайда, - окликнул его Гаврила  Охримович,  продвигаясь  по
лугу с высокой травой к камышам. - Не приставай к хлопцам.
   Гришка  побежал  за  отцом  по  пробитой  им  в  траве  тропке,   догнал,
недоумевая, оглянулся на мальчишек, но  Гаврила  Охримович  опустил  ему  на
плечо руку, что-то сказал, и он  уже  не  оборачивался.  Так  они  вместе  и
уходили все дальше и дальше - большой  человек  и  маленький,  поседевший  в
заботах председатель и мальчишка, отец и сын... Подойдя к стене камыша,  они
разом оглянулись, прощаясь, помахали ребятам и вошли в плавни.
   Пусто и скучно стало на лугу. Лишь край солнца  еще  выглядывал  над  тем
местом, где только что камыш сомкнулся за Гаврилой Охримовичем и  Гришкой...
И ничто не напоминало уже о том, что минуту назад здесь, среди пахучей мяты,
горицвета и донника, встретились люди из двух времен...  Ничто,  кроме  едва
заметной велюжины по примятым и мокрым  травам.  Протянулась  она  от  стога
через луг к плавням. Но и эта тропка утром исчезнет: расправятся под солнцем
травы.
   Колька и Сашка стояли в густеющих над луговиной  сумерках.  Когда  солнце
утонуло в камыше, они нехотя стронулись с  места,  двинулись  к  белеющей  в
закатных лучах громаде кручи. Там, за речкой,  за  лысым  курганом  их  ждал
корабль.
   Колька и Сашка стояли в густеющих  над  луговиной  сумерках.  Камыши  уже
темнели непроходимой  чащей.  Над  травами  голубым  дымком  стлался  туман,
медленно стекая  в  ложбинку  заросшего  ерека,  плыл,  огибая  скирду,  как
скалистый остров, к разрыву в камышах, к реке. Небо  над  головой  было  еще
светло. Край туч, уходящих в степь, горел красной полосой, но над плавнями с
каждой  секундой  будто  растворялась  синька,  и  уже  призывно  сияла  над
горизонтом, как электросварка, яркая Венера - вечерняя звезда.
   "Вот и все,-думали мальчишки,-конец киносеансу". Ни  погони,  ни  бешеной
скачки с Гаврилой Охримовичем на взмыленных конях...
   И, однако, чем-то огромным, как небо, которое невозможно  разом  охватить
взглядом, каким-то новым и пока неясным смыслом наполнились они за два дня и
ночь, проведенные  в  хуторе.  Ощущали  Колька  и  Сашка  себя  так,  словно
увеличилась  у  них  грудь,  больше  теперь  они  вдыхали  воздуха,   полнее
чувствовали простирающийся вокруг мир.
   Их одолевала усталось. Минута примирения с не совсем удавшейся мечтой для
них прошла, не было ни огорчения, ни разочарования, тревожил  лишь  обратный
путь, - как выдержит еще один бросок во времени "Бомбар-1"?
   Растворенный в будущем Красный город-сад мания обжитым уютом улиц,  домов
и парков, звал своих сыновей.
   Прощаясь, мальчишки оглядывали плавни.  Солнце  уже  утонуло  в  камышах,
пожарище заката, остывая, затоплялось синью, надвигалась ночь.
   Колька  и  Сашка  нехотя  стронулись  с  места,  ускорив  шаг,  вошли   в
затравевший ерик с молочной рекой, возвышаясь  над  туманом,  направились  к
белеющей вдали громаде кручи. Там, за речкой,  за  лысым  курганом  с  белым
казацким кладом, их ждал корабль.