вшись на каких-то мешках. А на следующее
утро  у  пристани  "Соколики" он пересел на вятский пароход. Это уже был как
бы  свой,  родной  пароходик,  небольшой,  чистенький, с крашеной палубой, и
назывался   он   "Дед".   Все   вятские   пароходы   почему-то   именовались
по-семейному:  "Отец",  "Дед",  "Сын",  "Дочь", "Внучка", и даже был пароход
"Тетка".
     Сергей   сел   на  скамеечку  и  почувствовал  себя  почти  дома.  Мимо
проплывали  одна за другой знакомые пристани - Вятские поляны, Горки, Аргыш,
Шурма.  От Шурмы до Уржума только тридцать верст оставалось, там уже Русский
Турек и Цепочкино.
     Когда  пароход  отошел от Русского Турека, у Сергея сердце заколотилось
-  до  того захотелось ему очутиться в Уржуме. Хоть с парохода слезай и беги
домой берегом. Слишком уж медленно шлепал колесами неповоротливый "Дед".
     На  пристани  Цепочкино,  где Сергею надо было слезать, вместе с ним на
берег  сошло  восемь  человек пассажиров - пятеро мужиков из села Цепочкина,
две  старухи и рябой худой монах с кружкой, в которой брякали медные деньги.
Монах собирал на постройку церкви.
     Прямо  против  пристани  одиноко возвышалась гора; на самой ее верхушке
белела  скамеечка,  по склонам горы росли березы и кусты орешника. Под горой
притулилась   старая,  облезлая  часовня.  К  ней,  размахивая  по-солдатски
руками, зашагал монах с кружкой.
     От  пристани  до  Уржума  считалось двенадцать верст по тракту, но была
еще  вторая дорога, узенькая тропка напрямик, через заливные луга. Этот путь
был вдвое короче.
     Сергей  взобрался  на  гору,  а потом легко сбежал вниз. Он шел лугами,
вскинув  на  плечо свою маленькую корзинку, где лежало несколько штук белья,
кусок   мыла,  полотенце,  а  на  самом  дне  -  награда  первой  степени  -
техническая  книжка  и  похвальный  лист  с  надписью: "За отличные успехи и
примерное поведение".
     Лист был плотный, глянцовитый, с гербами и золотым обрезом.
     Подойдя  к  Солдатскому  лесу,  Сергей  прибавил  шагу.  Уже начиналась
окраина  города  и  была  видна  Казанская  улица.  Тут Сергей не выдержал и
пустился бегом. Только около солдатской казармы он остановился в раздумье.
     - Куда же теперь итти - в приют или к бабке?
     Деньги  на  дорогу  как-никак  прислали  из  приюта,  -  значит, он еще
приютский  и  должен  итти  в  приют.  Но  как же не зайти домой - к бабке и
сестрам?
     Сергей  постоял с минуту и свернул в сторону Полстоваловской. Он шел по
городу  и с жадностью смотрел вокруг. Мало что изменилось здесь за этот год,
но и самые незначительные перемены он замечал.
     Свернув   на   Полстоваловскую,  Сергей  сразу  же  увидел,  что  крыша
городского  училища  выкрашена зеленой краской, а старый, покосившийся забор
вокруг   дома  бакалейщицы  Людмилы  Васильевны  починен  и  подперт  новыми
столбами.  А  бабушкин  домик  совсем не изменился; только нижнее подвальное
окошко треснуло, - верно, ребята пальнули с улицы "чижом".
     Бабушка  сидела  у  окошка, оседлав нос старыми очками, и чинила белье.
Сестренка  Лиза за столом читала какую-то книжку. Она первая заметила Сергея
и крикнула:
     - Ой, бабушка, кто приехал!
     Бабка  сняла  очки,  пристально посмотрела на внука и заплакала. Усадив
его  на  табуретку  перед  собой,  она  не  спеша стала рассказывать ему все
новости.
     Сережа  узнал,  что старшая сестра его Анюта уехала несколько дней тому
назад  к  своей  подруге  в  слободу Кукарку. Нынче она окончила ученье, и с
этой осени сама будет учить ребят в деревне.
     О себе бабка почти ничего не рассказала.
     - Что  про меня говорить? Девятый десяток доживаю. Слепну. Вот Лизуньку
на  ноги  поставлю,  а  там и умирать можно. О тебе, Сереженька, я больше не
беспокоюсь. Ты уже на верном пути.
     Старушка  взяла в руки фуражку Сергея с техническим значком, смахнула с
нее ладонью пыль и положила на место.
     - Нужно  будет  молебен  отслужить,  - это тебе бог учиться помогает, -
сказала напоследок бабушка. Сергей в ответ только усмехнулся.
     Посидев  дома  с  полчаса  и  пообещав  забежать  еще  вечерком, Сергей
отправился  в  приют.  По  дороге  он  заглянул  в  другую  половину дома, к
Самарцевым, но Сани дома не оказалось - он уехал кататься на лодке.
     Польнер  встретил  Сергея  приветливо и даже поздоровался с ним на этот
раз за руку, как с равным.
     - Располагайся  в  приюте  как  дома.  В  спальне  у мальчиков для тебя
найдется место.
     Сергей  чувствовал себя странно среди приютских. Его сверстников что-то
не  было  видно.  Оказалось, что Васька Новогодов уже стал сапожником, рыжий
Пашка  определился  в  столяры,  Наташа  Козлова  на  казенный счет учится в
гимназии  на Воскресенской улице, а маленькая Зинка умерла от скарлатины. На
Сергея  глазели  незнакомые  малыши-новички, только что поступившие в приют.
Сергей  услышал,  как  один  из них, высунувшись в окно, закричал кому-то во
двор:
     - А к нам дяденька чужой жить приехал!
     А  "дяденьке" было неловко и даже как-то чудно жить с такими малышами в
одной  комнате. Он пошел к Польнеру и сказал, что хотел бы ночевать дома, на
Полстоваловской,  а  столоваться,  если  можно,  он будет приходить в приют.
Польнер подумал с минуту, почесал бровь, зевнул - и дал согласие.
     Вечером  Сергей  отправился  опять  на Полстоваловскую. Уже закрывались
лавки  и  лабазы  на  Воскресенской, и приказчики навешивали на окна тяжелые
деревянные   ставни.  Кое-где  в  домах  зажгли  огни.  На  углу  Буйской  и
Воскресенской четверо босоногих мальчишек шумно играли в бабки.
     На  крылечке  своей бакалейной лавки сидела Людмила Васильевна и вязала
длинный  белый  шерстяной чулок. Такие чулки она вязала уже лет пять подряд,
и  неизвестно  было,  кто  же  будет  носить такие большие, длинные, толстые
чулки.
     На этот раз Саня оказался дома.
     За  последний  год он еще больше вытянулся и был выше Сергея чуть ли не
на две головы. Он кончил реальное, но ходил все еще в форме - донашивал ее.
     - Ну, как, Серьга, понравилась тебе Казань? - сразу же спросил Саня.
     - Отчего  же  не  понравиться?  Город  большой, красивый. Одних учебных
заведений, пожалуй, штук около ста будет, - сказал Сергей.
     Саня  недоверчиво  покачал  головой. Он вспомнил, что когда-то, приехав
из Вятки, сам плел всякие небылицы.
     Должно быть, и Сергей тоже малость прихвастнул.
     - Ну, а как в Казанском промышленном - трудновато учиться?
     - Как   тебе   сказать...  Не  то  чтобы  трудно,  но  работы  хватает.
Двенадцать предметов.
     Оба помолчали.
     - А  ты  еще  не  бреешься?  -  сказал  Саня, поглядев на темный пушок,
который появился у Сергея на верхней губе.
     - Нет, думаю усы и бороду отращивать, - ответил Сергей и засмеялся.
     Так разговор и не клеился. Наконец Сергей вскочил с места и сказал:
     - Знаешь что - побежим-ка мы с тобой купаться... по старой памяти!
     И друзья детства отправились на Уржумку.
     Дорогой  Саня  нет-нет да и оглядывал искоса Сергея, точно никак не мог
его узнать.
     "И   верно,   Сергей   какой-то  странный  и  непонятный  стал,  не  то
задумчивый,  не  то  строгий. А может, эту серьезность он только для виду на
себя напускает", - раздумывал Саня, вышагивая рядом с товарищем.
     - Слушай,  а  я  совсем  позабыл  тебя  спросить  - немецкий язык у вас
изучают? - сказал Саня.
     Сергей мотнул головой.
     - Какое  там! Начальство считает, что "масленщикам" немецкий знать ни к
чему...
     "Нет,  не  хвастает,  -  подумал  Саня.  -  Уж что за хвастовство, если
масленщиком себя называет!"
     На  обратном  пути  после купанья, уже подходя к дому, Сергей взял Саню
под руку и спросил негромко:
     - А ты на Полстоваловскую к ссыльным не собираешься?
     - Нет, не думал, - удивился Саня. - А тебе зачем?
     - Хочу познакомиться. Не заглянуть ли нам завтра вечерком?
     - Что  ж,  заглянуть  можно. У меня ведь там, как-никак, учитель старый
живет - Дмитрий Спиридонович Мавромати, - ответил Саня.


                                 Глава XXXI

"КРАМОЛЬНИКИ"

     Все  в  городе  от  мала  до  велика знали старый одноэтажный домик под
горой, в конце Полстоваловской улицы.
     В  этом домике, принадлежавшем вдове чиновника, старушке Анне Павловне,
в  трех  комнатушках  жили  политические  ссыльные,  или,  как их называли в
городе, "крамольники". Было их девять человек, жили они дружной коммуной.
     Старшим  в  этой  молодой  коммуне  был  рабочий  ростовских мастерских
Зоткин,  человек  лет  тридцати,  высокий,  сутулый,  с  длинными, обвисшими
усами. Он любил пошутить и прозвал домик под горой "Ноевым ковчегом".
     Всю   эту   молодежь  -  студентов,  рабочих  -  выслало  сюда  царское
правительство:  кого  за  принадлежность  к рабочим подпольным организациям,
кого  за  участие  в  стачечном  комитете  или в демонстрации. Пригнали их в
Уржум  с  разных  концов  России.  Были  тут  два  поляка,  два латыша, один
украинец, один грек и трое русских.
     И все они пришли по этапу.
     В  любую  погоду,  в  зной или проливной дождь, шагали они по трактам и
проселочным  дорогам, прежде чем увидели зеленый холмистый городок Уржум над
рекой Уржумкой.
     Это   была   первая   для  них  длительная  остановка  после  тяжелого,
многодневного  пути  с  ночевками на этапных дворах. От рассвета до вечерней
темноты  шли  они  со своей партией по дороге. А конвойные ехали по сторонам
на лошадях и поторапливали отстающих.
     Не  всегда  ссыльные  добирались  до места ссылки прямым путем. Дмитрий
Спиридонович  Мавромати  из  города  Ейска  до  Уржума  путешествовал  два с
половиной месяца, а обычным путем на это нужно потратить всего пять дней.
     Мавромати  везли  длинной  кружной  дорогой  -  из  Ейска  в Ростов, из
Ростова  в  Самару, из Самары в Казань, из Казани в Уфу, из Уфы в Челябинск,
из  Челябинска в Екатеринбург, из Екатеринбурга в Вятку, из Вятки в Нолинск,
а  уже  оттуда  в  Уржум.  В  каждом  городе  политическим приходилось ждать
попутчиков-ссыльных, которых направляли по одному с ними маршруту.
     Иной  раз  они  задерживались  по  неделе, а то и больше, в пересыльной
тюрьме.   Тюрьмы  эти  потому  и  назывались  пересыльными,  что  через  них
"пересылались" арестанты.
     В  Уржум пригоняли еще не так много ссыльных. В Вятке их было больше, в
Вологде,  Архангельске  и  в  Мезени  еще больше. А уж про Сибирь и говорить
нечего.
     Там для ссыльных было много места.
     Первым  делом,  как  только  "высланные  под  гласный  надзор  полиции"
добирались  до  места  назначения,  они должны были явиться к исправнику. Он
принимал  их  под расписку, словно вещи, и сразу же объявлял им все правила,
которым они должны были подчиняться.
     Правила  были  такие:  два  раза  в  месяц  приходить  к  исправнику на
проверку,  никуда  не отлучаться за черту города дальше чем за пять верст, а
главное - не заниматься политикой и не заводить связи с местным населением.
     Служить и заниматься преподаванием ссыльным строго запрещалось.
     Политическим   оставалось   одно:   итти  в  землекопы,  каменщики  или
плотники.  А  в  иных  местах  глухой  Сибири  политическим  ссыльным подчас
приходилось просто итти в батраки, чтобы только не умереть от голода.
     Политические   измышляли   всяческие  способы,  чтобы  хоть  что-нибудь
заработать.  Братья  Спруде  в  Уржуме стали заниматься огородничеством. Это
были   первые  огородники,  которые  вырастили  здесь  парниковые  огурцы  и
помидоры.  Вся  коммуна  питалась овощами из своего огорода да еще продавала
их на сторону.
     Рабочий   Зоткин  ходил  на  Уржумку  ловить  рыбу,  и  это  тоже  было
подспорьем.  Мавромати  давал  уроки,  готовил  ребят  в  реальное училище и
гимназию.  По  закону это не полагалось, но в городе образованных людей было
не так-то много, и полицейские власти смотрели на это сквозь пальцы.
     Политические  жили  одной большой крепкой семьей - даже в ссылке они не
теряли   связи   с   товарищами,  которые  оставались  на  воле.  Эту  связь
поддерживали  перепиской.  Письма передавали через надежного человека, чтобы
миновать полицейский контроль.
     В  каждом  городе  и даже в деревне находились люди - рабочие, учителя,
студенты,  -  которые,  не  боясь  попасть  под гласный или негласный надзор
полиции, помогали ссыльным чем и как могли.
     Через   поля,   леса   и  болота  переносили  они  письма,  брошюрки  и
нелегальные   газеты,  спрятанные  в  сапоги,  под  рубашку  или  зашитые  в
подкладку  пиджака. Политические и в ссылке продолжали свое дело. На дальних
окраинах  они  вели  революционную  работу. А недовольных царем и жандармами
находилось немало повсюду, даже в самых глухих и дальних углах.
     Царь  и  его  жандармы  просчитались.  С  каждым  годом высылали они из
столиц  и  других  городов  "неблагонадежных",  но  от этого в городах число
революционеров  не  уменьшалось,  а  увеличивалось,  да  и  на  окраинах  их
становилось  все больше и больше. Ссыльные привозили с собой в медвежьи углы
свои книги, свои мысли, свои песни.


                                Глава XXXII

ДОМИК ПОД ГОРОЙ

     Сколько  раз Сергей, еще совсем маленьким, пробегал мимо старого домика
на  Полстоваловской,  стараясь  каждый раз заглянуть в окошко и подсмотреть,
как живут эти странные, не похожие на уржумцев люди!
     А теперь он поднимается к ним на крыльцо, как гость.
     Из открытого окна было слышно, как кто-то играл на скрипке.
     Сергей и Саня постучались.
     - Открыто, - послышался чей-то голос. - Входите!
     Они  толкнули дверь, прошли через маленькие сени и очутились в комнате,
где  за  столом, покрытым суровой скатертью, у самовара сидело трое человек.
Четвертый  стоял,  повернувшись  лицом к окну, и, слегка раскачиваясь, играл
на скрипке.
     - Это  и  есть  Мавромати, - шепнул Саня, кивнув головой на скрипача, и
тотчас  же  громко  сказал:  - Добрый вечер, Дмитрий Спиридонович! Я к вам с
товарищем зашел.
     Мавромати, не отрывая подбородка от скрипки, улыбнулся ему и ответил:
     - А, Саня! Ну садись, я сейчас доиграю.
     Со  стула  поднялся высокий широкоплечий человек с белокурыми кудрявыми
волосами.
     - Будем  знакомы.  Франц  Спруде,  -  представился  он  и  крепко пожал
мальчикам руки.
     - Христофор  Спруде,  - сказал другой человек, тоже светловолосый, но с
бородкой. Это был старший брат Франца.
     Молодая  стриженая женщина, панна Мария, налила гостям по стакану чая и
подвинула  к  ним  тарелку  с  баранками.  "Бедно  живут", - подумал Сергей,
оглядевшись по сторонам.
     В  комнате  не  было никакой мебели, кроме трех узких железных кроватей
вдоль  стен. На самодельных деревянных полках лежало много книг. В простенке
висел портрет Пушкина, нарисованный тушью.
     - Что  это  ты,  Дмитрий,  сегодня  играл?  -  спросила  женщина, когда
Мавромати опустил скрипку.
     - Поэму Фибиха.
     - А  я думал, - опять упражнение, - засмеялся старший Спруде, показывая
крупные белые зубы.
     - Если бы гаммы, я бы давно убежал, - отозвался Спруде младший.
     Не   обращая  внимания  на  их  шутки,  Мавромати  присел  к  столу  и,
отхлебывая чай, спросил Саню:
     - Как успехи? По тригонометрии подогнал?
     - Чего теперь подгонять? - сказал Саня. - Я уже реальное окончил.
     - Ну, поздравляю. А товарищ твой где учится?
     - В Казани, в низшем техническом училище, - ответил Сергей.
     - В Казани?
     Тут   разговор   оживился.  Ссыльные  стали  расспрашивать  Сергея  про
училище, про город, про казанские новости.
     Скоро  вернулся  с  рыбной  ловли  рабочий Зоткин. Он принес и поставил
перед  панной  Марией  ведро,  в  котором  трепыхалась  рыба.  Сергей и Саня
заглянули  в  ведро:  там была и крупная рыба, и много всякой мелочи. Больше
всего места занимала щука, свернувшаяся в ведре кольцом.
     - Завтра  у  нас будет рыбная уха, - весело сказал Франц Спруде и потер
руки.
     - Уха  не  бывает  из  телят,  -  поправил  его Христофор Спруде, - она
всегда рыбная. Пора выучить русский язык.
     Все засмеялись, а громче всех - Франц Спруде.
     "Хороший народ, веселый", - подумал Сергей.
     Он  уже  чувствовал  себя  здесь  как дома. Ему хотелось разговаривать,
шутить,  и  было интересно слушать других. Саня смотрел на него с удивлением
и молча пил чай.
     "Ишь ты, какой разговорчивый стал!" - думал он.
     Ушли Сергей и Саня от крамольников поздно.
     - Заходите к нам часто, - приглашал их Франц Спруде.
     - Забегайте, забегайте, ребятки, - ласково сказал Зоткин.
     Возвращаясь  от ссыльных, Сергей всю дорогу насвистывал что-то веселое,
а рядом с ним вышагивал хмурый, чем-то недовольный Саня.
     Дома  они  быстро  поужинали и пошли спать в амбар, где Саня всегда жил
летом,   приезжая  на  каникулы.  Там  стояла  деревянная  широкая  кровать,
маленький  стол  и  табуретка.  А в углу амбара были свалены в кучу безногие
стулья,  прогоревшие  чугуны,  разбитое  корыто  и прочий непригодный к делу
домашний скарб.
     Саня зажег свечку, подсел к столу и принялся читать какую-то книгу.
     - Ты это что читаешь? - спросил Сергей.
     - А ну тебя, - отмахнулся Саня.
     Лицо у него было нахмуренное.
     - Ты чего надулся?
     - Отстань!
     Но через минуту Саня сам заговорил с Сергеем и открыл ему свою обиду.
     Как  же  это  так?  Ему,  Сане,  своему  старому  товарищу,  Сергей  не
рассказал  о  Казани  ровно  ничего,  а  у  ссыльных разговорился так, что и
удержу не было.
     - Да  брось  ты, Саня, я просто не успел еще... Погоди, ночь длинная, я
тебе много чего расскажу, - успокоил Сергей Саньку.
     Когда  приятели  улеглись  и  погасили свечку, Сергей начал, позевывая,
рассказывать про свою жизнь и ученье в Казани.
     - А в Казани "Андрея Кожухова" читают? - спросил вдруг Саня.
     Сергей впервые слышал об этой книге.
     - А про что там?
     - Про  революционеров.  Интересная книжка! Я ее всю прочел, хоть мне ее
только  на  одну  ночь дали. Она запрещенная. У нас в реальном ее потихоньку
друг другу передавали.
     - А  где  бы  эту  книжку  достать?  - встрепенулся Сергей. - О чем там
говорится?
     Саня  начал  рассказывать. Рассказывал он не спеша и очень подробно, но
в  самых  интересных  местах,  как  назло,  надолго  умолкал,  словно что-то
припоминая.
     - А дальше-то, дальше! - нетерпеливо толкал Сергей товарища в бок.
     Наконец  Саня  кончил свой рассказ. Несколько минут в амбаре было тихо.
Только  слышно было, как в темных углах возятся и пищат мыши. Саня начал уже
дремать,   как   вдруг  Сергей  приподнялся  и,  облокотившись  на  подушку,
вполголоса, будто про себя, сказал:
     - Повесили, значит... Слушай, Саня, а товарищи у Андрея остались?
     - Остались, - ответил Саня спросонья.


x x x

     Через три дня приятели снова отправились к ссыльным.
     - Дайте  мне,  пожалуйста,  что-нибудь  почитать,  -  попросил Сергей у
старшего Спруде чуть не с первых же слов.
     Христофор подумал минуту, пристально посмотрел на Сергея и сказал:
     - Хорошо.
     Он  дал  ему  номер  "Искры",  сложенный  вчетверо  и, видно, много раз
читанный.  Это  была  первая  нелегальная  газета,  которую  Сергей держал в
руках.
     - Почитайте,  почитайте.  Только  осторожно,  чтобы  никто  ее у вас не
увидел. На одну ночь даю, - сказал Спруде.
     После  этого  Сергею  уже  не  сиделось  в  гостях.  Хотелось  поскорей
вернуться   домой  и  прочесть  "Искру".  Он  вскочил  и  стал  прощаться  с
хозяевами, а газету спрятал под рубашку.
     Не  успели  мальчики  дойти  до  третьего дома, как Саня начал торопить
Сергея.
     - Говорили  же  тебе, что надо быть осторожнее, - шептал он товарищу на
ухо. - Скорее!.. Идем скорее!
     - А  ты  не  шепчи  и  не  беги,  если не хочешь, чтобы нас заметили, -
отвечал Сергей. - Да и чего ты зря беспокоишься? Улица ведь пуст