с ноги на ногу и
таща по снегу за собой огромную лопату.
     - Эй,  катышок!  Возьми лопату на плечо, ловчей будет! - закричал вслед
Палладий.
     Сережа  вскинул  лопату,  как  ружье,  на  плечо  и  не  спеша вышел из
калитки.
     В  это  воскресенье  приютские  насыпали  на  берегу  замерзшей Уржумки
большую  снежную  гору.  Работы  всем  было по горло. А больше всех старался
Сережа.  Он  сгребал  снег,  утаптывал его валенками и придумал такую штуку:
чтобы  скорее  насыпать гору, таскать снег на рогожке. Даже дворник Палладий
пришел  помогать  ребятам  и, когда гора была готова, вылил на нее три ведра
воды.
     К  вечеру гора подмерзла, и приютские начали кататься. Но кататься было
не  очень-то  удобно.  Санок в приюте не было, и приходилось съезжать с горы
на пальтишках или подстилать рогожу.
     Васька  Новогодов с вечера облил свою рогожу водой и оставил ее на ночь
во  дворе. Рогожа замерзла и стала точно лубяная. Но не успел Васька съехать
с  горы,  как  лед на его рогоже стал трескаться и осыпаться, словно стекло.
Только пальто сзади подмокло, а толку никакого.
     Как-то  вечером,  когда приютские вышли на улицу поиграть в снежки, они
заметили,  что  с  высокого крутого берега Уржумки катится вниз прямо на лед
какой-то  темный комок. Подошли поближе, пригляделись и узнали в этом темном
комке Ваську Новогодова.
     - Эй,  ребята,  давайте-ка  и  мы с берега кататься! - крикнул Пашка. -
Здесь  покруче,  чем  на  нашей  горке, будет! До самой середины реки катить
можно.
     Он  разостлал  свою  рогожу  и  только было хотел съехать с берега, как
внизу из-за сугроба вынырнул запыхавшийся Васька Новогодов.
     - Ты  еще чего выдумал, рыжий петух? С моей горы кататься собрался? Вот
как дам - полетишь вверх тормашками!
     Пашка  послушно  подобрал  свою  рогожу  и, озираясь, пошел к приютской
горке.
     После  этого  случая  ребята боялись даже близко подходить к "Васькиной
горе".
     Так  прошло  несколько  дней.  Но  вот как-то под вечер приютские снова
забрели  на  "Васькин берег". Уже темнело. Снег голубел, словно кто-то облил
всю  землю  слабым  раствором  синьки. На реке у берега пухлой периной лежал
снег.  Так и хотелось разбежаться и броситься сверху плашмя в пышные, мягкие
сугробы.
     Ребята  подошли  к  самому  краю  и заглянули вниз. Там внизу, почти на
середине Уржумки, топтался Васька Новогодов, стряхивая с себя снег.
     Сережа  постоял с минуту на горе и вдруг не спеша начал расстилать свою
рогожку.
     - От Васьки попадет, не езди! - закричали хором приютские.
     Сережа, не слушая их, молча уселся на рогожу.
     - Ой, смотрите, поехал, поехал! - завизжала Зинка.
     И  верно,  Сережа  уже  катился  вниз  с  высокого обледенелого берега,
взметая  за  собой  снежное облако. Долго глядели ребята, как мелькала среди
сугробов его большая круглая шапка.
     А  минут через десять с речки мимо приютских пробежал Васька Новогодов.
Подмышкой  у него торчала свернутая в трубку рогожа. На бегу он оборачивался
и грозил кому-то кулаком.
     Дворник  Палладий  рассказывал  потом,  что,  вбежав  во  двор,  Васька
перво-наперво  принялся изо всех сил колотить ногами в бочку, а потом бросил
рогожку на землю и заревел во все горло.
     А  на  другой  день на "Васькину гору" отправились вместе с Сережей еще
несколько мальчиков.
     - Поехали, ребята! Чего бояться? - звал их с собой Сережа.
     - Боязно. Тут больно берег крутой.
     - Нет,  не  страшно,  -  уговаривал  Сережа,  -  только  в ушах здорово
свистит, и снег в лицо бьет. Глаза крепче зажмурить надо! Только и всего!
     Сережа съехал с берега первым, а за ним и все остальные.


x x x

     Недели  через  две  после  этого  произошло  событие,  о  котором долго
говорили приютские.
     В  приходской  школе,  кроме  приютских, учились также и дети уржумских
купцов  и  зажиточных  мещан.  Между  приютскими  и  городскими издавна была
вражда.  Стоило приютским выйти со школьного двора на улицу, как их начинали
дразнить:
     - Приютская вошь, куда ползешь?
     Приютские  молчали,  потому  что  боялись  связываться с городскими. Те
были  и  покрупнее  и  покрепче,  -  как-никак  дома жили, а не на приютских
хлебах.   И  главным  коноводом  у  городских  был  краснощекий  Лешка,  сын
приказчика с Воскресенской улицы. Был он одним классом старше Сережи.
     Однажды  во  время  большой  перемены  подставил он Сереже ногу. Сережа
растянулся  на полу и больно ушиб колено. А приказчиков сын, довольный своей
шуткой, убежал в класс.
     Прозвенел звонок. Сережа прихрамывая пошел на свое место.
     Весь  урок  сидел  он  хмурый,  глядел  в угол и раздумывал: как бы это
показать  городским,  что  приютские тоже за себя постоять могут? Неужели же
так  и сносить от них щелчки, пинки и обидные слова? Да и за что? Ведь он не
сам пошел в приют - его бабушка туда отдала.
     Урок   окончился,   учитель   вышел  из  класса.  Сережа,  насупившись,
продолжал сидеть на парте.
     - Пошли, Костриков, домой, - сказал ему Пашка.
     Сережа встал и начал укладывать в полотняную сумку пенал и книжки.
     В  маленькой  темной  раздевалке  осталось к этому времени всего только
четыре пальто. Уже все ученики разошлись по домам.
     Сережа   оделся  и  вышел  с  товарищами  на  двор.  Он  шел,  все  еще
прихрамывая.
     - Больно?
     - А то нет! - сердито буркнул Сережа.
     На школьном дворе было пусто.
     - Ну, сегодня нас не тронут. Все домой ушли! - обрадовался Пашка.
     Но  только он это сказал, как из ворот соседнего дома с криком вылетели
городские. Впереди бежал Лешка в большой беличьей шапке, надетой набекрень.
     - Бей приютских! - закричал он.
     Пашка  и  еще  двое  приютских  пустились  наутек.  Сережа остался один
посредине улицы. Лешка подскочил к нему и сбил с него шапку.
     - Дай  ему  еще, дай! Мало! - закричали городские, подбрасывая Сережину
шапку ногами.
     Сережа  и  не  думал  ее  отнимать  у  них. Он стоял на месте, наклонив
большую,  коротко  остриженную  голову,  и тяжело дышал. Лешка развернулся и
хватил  его  кулаком  в  грудь. Сережа шагнул назад, потом вперед. Коленки у
него подогнулись.
     - Прощения просит! - заорали городские.
     Но  в  эту  самую минуту Сережа с размаху ударил Лешку головой в живот.
Тот  раскинул  руки  и  упал  навзничь.  Сережа,  не  давая  ему опомниться,
навалился  на него всем телом. Лешка дергался, пробовал вырваться, но Сережа
держал его крепко.
     - Пусти! - завопил Лешка на всю улицу и стал пинаться ногами.
     - А будешь драться?
     - Пусти!
     - А будешь?..
     - Пу-у-у-сти! Слышишь - пу-сти!..
     Лешка  вертел  головой, ища глазами товарищей. Но они стояли у забора и
даже не собирались итти ему на выручку.
     - Говори, будешь? Будешь? - спрашивал Сережа, сопя и пыхтя.
     - Не  буду, - наконец ответил Лешка, но так тихо, чтобы приятели его не
слышали.
     - Смотри у меня, - сказал Сергей и поднялся с земли.
     Он  не  торопясь  отряхнул  снег  с  пальто  и  валенок  и оглянулся по
сторонам.  С  другого  конца  улицы  бежали  приютские. Они все видели из-за
угла.  Лица у них сияли, как новые гривенники. Пашка поднял с земли Сережину
шапку,  ударил  ею  о  колено  и  подал Сереже. А в это время Лешка у забора
ругался со своей командой.
     - Чего  же  вы  смотрели,  когда  он на меня накинулся? - говорил Лешка
сквозь зубы и сжимал кулаки.
     - Один на одного всегда дерется, - оправдывались его приятели.
     Весь вечер в приюте только и было разговоров, что о Сереже.
     - А  Костриков  ему  как даст!.. Как даст!.. - захлебываясь рассказывал
Пашка.
     - Теперь мы городским покажем! - засмеялся один из приютских.
     Первый раз за все время городским не удалось поколотить приютского.


                                 Глава XIII

У.Г.У.

     Сереже  исполнилось одиннадцать лет, когда он окончил приходскую школу.
Тех,  кто  учился  хорошо  в  школе,  отдавали  учиться  дальше, в Уржумское
городское училище, которое ребята называли по первым буквам: УГУ.
     Но  попасть  в  УГУ было дело трудное. Это не то, что из класса в класс
перейти - здесь отбирают самых лучших учеников.
     - Кострикову   что?   Его   сразу   же   примут  в  УГУ!  -  завидовали
одноклассники Сереже.
     - Еще бы не приняли, когда у него все пятерки да четверки.
     И  верно,  Сережа  был  первый,  кого  назвал  Сократ  Иванович,  когда
объявлял о переводе школьников в УГУ.
     Училище  помещалось  на Полстоваловской улице, в белом двухэтажном доме
с  парадным  крыльцом  под  железным  зеленым  навесом.  Рядом с деревянными
сутулыми домиками дом казался нарядным и большим.
     Через  парадную  дверь  ходили  только  учителя,  а  ученики,  чтобы не
запачкать  сапогами  каменной  лестницы,  бегали  с черного хода, мимо кухни
директора.
     Здесь  всегда  пахло  вкусными  жирными  щами  и жареным мясом. А в дни
стирки  густой  белый  пар  клубился  и  плавал  по  кухне, словно туман над
болотом.
     Во  дворе  школы был разбит маленький садик, где росли две сутулые елки
да несколько тополей, обглоданных козами.
     В   глубине   двора  возвышались  столбы  с  перекладиной,  похожие  на
виселицу,  и  "гиганты"  -  гигантские  шаги, на которых запрещалось бегать,
такие они были гнилые и старые.
     Ученики  Уржумского  городского училища задирали носы перед ребятами из
приходского. Их училище помещалось в большом каменном доме.
     Учились  в  нем  одни  только  мальчики,  не то что в приходском, где и
девчонки   и  мальчишки  сидели  вместе.  А  главное  -  ученики  Уржумского
городского  училища  носили  форму: серые брюки и курточки такого же серого,
мышиного  цвета,  подпоясанные  кожаным  ремнем с медной пряжкой, на которой
стояли три буквы: У.Г.У.
     Пряжку  ученики начищали мелом до ослепительного блеска и любили ходить
нараспашку,  чтобы  лишний  раз  щегольнуть  перед приходскими своей формой.
Правда,  у  многих  из  них  форменные курточки и штаны были сшиты из такого
грубого  сукна,  что ворсинки торчали из него, точно щетина. Но все-таки это
была форма.
     Санька  Самарцев  щеголял  в ней уже целых два года. А теперь и Сережин
черед  пришел.  Будут они ходить по улице одинаковые, и никто не догадается,
кто из них приютский, а кто нет.
     Хоть   они  и  в  разных  классах,  но  все  же  можно  встречаться  на
переменках,  а после уроков возвращаться вместе из школы. Да еще домой можно
будет иной раз забежать, благо бабушкин дом здесь же на Полстоваловской.
     Но  все  вышло  по-иному.  Как-то  в  воскресенье Саня встретил Сережу,
чем-то озабоченный.
     - А  у  меня новость, - заявил он с важностью, - в УГУ я больше учиться
не буду, а осенью поеду в Вятку, в реальное училище.
     И  он  сказал  Сереже,  что  ему  больше  не  придется  гулять с ним по
воскресеньям,  потому что он должен все лето заниматься, чтобы подготовиться
в  реальное.  Если  он  выдержит  экзамен,  то  будет называться "реалист" и
станет носить форму не хуже, чем у студентов.
     - А в реальном трудно учиться? - спросил Сережа.
     - Еще бы не трудно! Одна геометрия чего стоит...
     - А если уроки хорошо учить?
     - Не  знаю,  - помотал головой Саня и, оглядевшись по сторонам, добавил
таинственным шопотом: - Завтра я к крамольникам пойду.
     - Зачем?
     - Они  меня  будут  в реальное готовить. Они ведь ученые - студенты. За
меня хлопотала библиотекарша - она их знакомая, а мать ей белье стирает.
     - А меня возьмешь к ним? - спросил Сережа.
     - Как-нибудь возьму, - пообещал Саня.
     - Ты  когда к ним пойдешь, так погляди хорошенько, как у них там все, -
попросил Сережа.
     - Ладно,  -  согласился  Санька и стал считать по пальцам все предметы,
по которым ему придется готовиться.
     Санька загнул пять пальцев на одной руке и два на другой.
     - Закон,  русский,  арифметика, естествоведение, география и рисование,
да еще устный русский и письменный русский... Пропадешь!
     - А сколько в УГУ уроков? - спросил Сережа.
     - Тоже  хватит,  -  сказал  Санька  и  начал рассказывать про УГУ такие
страсти,  что  Сережа  не  знал,  верить  или нет. По словам Сани, директор,
Алексей  Михайлович  Костров, был злой, как лютый зверь: чуть что - он щипал
ребят, бил их линейкой и таскал за волосы.
     - А тебя драл? - спросил Сережа.
     - Драл. Один раз за волосы, два раза линейкой.
     - А если уроки хорошо готовить?
     - Ну, тогда не так дерется, а все-таки попадает.
     В  следующее  воскресенье  Саня  встретил  Сергея  на  углу  Буйской  и
Воскресенской.
     - У  крамольников  был,  -  сказал Саня шопотом и так подмигнул глазом,
что у Сережи захватило дух.
     Мальчики  побежали  во двор и уселись на бревне под навесом сарая. Саня
наклонился к Сереже и зашептал ему что-то на ухо.
     - Ничего не слышу, говори громче, - рассердился Сережа.
     Саня   огляделся   по   сторонам  и  начал  вполголоса  рассказывать  о
крамольниках.
     Сережа   узнал,   что   самого   главного   крамольника  зовут  Дмитрий
Спиридонович Мавромати; он-то и занимается с Саней.
     Заниматься  с  крамольником  не  очень страшно. Дмитрий Спиридонович не
дерется  и  не  кричит,  как  директор Костров, только если неверно ответишь
ему,  он  начинает  постукивать  по столу карандашиком. Сидит и стучит себе:
тук,  тук,  тук.  До  тех пор стучать не перестанет, пока не поправишься или
вовсе  не  замолчишь. А когда диктант пишешь, он не стоит над душой сзади, а
ходит по комнате. И задачки все Дмитрий Спиридонович из головы выдумывает.
     В  задачнике  задачки  скучные:  то  про  воду  - сколько ведер воды из
одного  водоема  в  другой перелили, то про пешеходов - сколько верст они из
одного  города  в  другой  прошли,  а  вот  у крамольника задачки особенные.
Первую  задачу  он  выдумал про рыбу - сколько рыбы поймали рыбаки неводом и
сколько  денег  за нее выручили? Всех рыб учитель по именам называл. Сколько
плотвы,  сколько  щук,  сколько  окуней, сколько налимов. Вторая задача была
еще  лучше  - про табун лошадей. Надо было сосчитать, сколько гнедых, пегих,
вороных, серых, караковых, чалых, белых. Здорово интересно!
     С  виду Дмитрий Спиридонович на всех других крамольников похож: длинные
волосы  и  очки  носит,  только  очки безо всякого ободка, одни стеклышки на
шнурочке.
     - У  нашей  Юлии Константиновны очки тоже на черной веревочке, только в
ободке,  -  сказал  Сергей,  а  потом  попросил  Саню рассказать, что делают
крамольники у себя дома.
     - Книжки  читают,  а  один  крамольник  себе рубашку зашивал, - ответил
Саня  и  стал торопливо рассказывать, как после занятий новый учитель позвал
его  пить чай. Чай они пили с белыми баранками. Кроме Дмитрия Спиридоновича,
было  там  еще  три  крамольника: один высокий, с кудрявыми волосами, второй
бородатый,  -  кажется,  сердитый, а третий с завязанной шеей. Разливала чай
женщина,  тоже  крамольница.  Ее  все  называли  "панна  Мария". На ней была
мужская  косоворотка с белыми пуговицами, подпоясанная ремнем, а волосы были
подстрижены и причесаны назад, как у Дмитрия Спиридоновича.
     - А еще чего видел? - спросил Сергей.
     - Все! - отрезал Санька и замолчал.
     Ему нечего было больше рассказывать.
     По  правде сказать, он был не слишком доволен крамольниками, он ожидал,
что  увидит  что-нибудь  особенное  - не такое, как у всех уржумцев, а у них
было  все  самое  обыкновенное:  и  старый  самовар  с погнутой конфоркой, и
чайные  чашки с голубыми цветочками, и стеклянная пузатая сахарница. И сидят
крамольники  на  обыкновенных  табуретках  и спят на узких железных кроватях
под  стегаными  ватными одеялами. А на окошках у них растут в горшках фикусы
и дерево столетник, как у бабушки Маланьи.
     - Врут про них, - сказал, помолчав, Саня.
     - Кто?
     - Да  все  уржумские.  Говорят,  что  крамольники антихристы, ничего не
боятся  и  что  у них дома бомбы и пистолеты, чтобы царя убивать, а я ничего
такого не видал.
     - А зачем врут?
     - Затем,  чтобы  народ  стращать,  -  сказал  Санька.  Потом  подумал и
прибавил:  -  А  кто  их  знает,  -  может,  и  правду  говорят? Может, они,
крамольники, хитрые и нарочно все припрятали, когда я пришел. Кто их знает!


                                 Глава XIV

УЧИТЕЛЯ И УЧЕНИКИ

     Осенью  1897  года  Саню  повезли в Вятку, в реальное училище, а Сережа
начал учиться в УГУ.
     В  первый  же день, придя в школу на молебен, Сережа увидел страшного и
сердитого директора Кострова, о котором ему рассказывал Саня.
     Молебен  должен  был  начаться  в девять часов в зале, во втором этаже.
Зал  был  совершенно  пуст.  Только вдоль стен стояли стулья, а против двери
красовался  большой,  во  весь рост, портрет царя в золоченой раме. Справа и
слева  от  царя  висели  картины  безо  всяких рам. На одной были нарисованы
перистые  яркозеленые  деревья,  а  среди них распластался на земле тигр; на
ветках   деревьев  сидели  оранжевые  обезьяны;  из  круглого  синего  озера
высовывал зубастую пасть крокодил. Картина называлась "тропический лес".
     Остальные  картины  были  попроще:  морское  дно  с крабами, медузами и
звездами, северное сияние, сталактитовая пещера.
     В  ожидании  молебна новички гурьбой ходили по коридору и заглядывали в
зал  и  в  классы.  Нашлись  даже  такие смельчаки, которые подошли к дверям
учительской  и  заглянули в замочную скважину. Разглядеть им, правда, ничего
не  удалось,  так  как  скважину  заслоняло  что-то  лиловое.  Но  зато  они
услышали,  как в учительской разговаривают двое. Один как будто лаял хриплым
отрывистым голосом, другой покашливал и рокотал баском.
     Сережа  стоял  вместе с другими в коридоре и смотрел, как двое новичков
боролись около лестницы.
     Вдруг  тяжелая  дверь  учительской  распахнулась  настежь.  Из комнаты,
сгорбив  спину,  вышел  быстрыми  шагами  высокий худой человек. Руки у него
были  заложены  назад.  Бледное,  будто  заспанное  лицо с припухшими веками
казалось сердитым. Густые его брови шевелились, точно две черных гусеницы.
     - Директор, директор, - зашептали в коридоре.
     - Вы  где  находитесь,  а?  -  закричал  директор  и  так  посмотрел на
мальчиков,  что те попятились назад, а один из них споткнулся на ступеньке и
чуть не полетел кубарем с лестницы.
     - Немедленно в зал, на молебен! - лающим голосом скомандовал Костров.
     Новички  шарахнулись.  Незнакомый  учитель  выстроил  новичков парами и
повел их в зал.
     Седой   длинноносый  старик-священник  в  лиловой  рясе  начал  служить
молебен.  Служил  он долго, неторопливо, слова произносил невнятно, - Сережа
слушал  его,  а  сам  не  спускал  глаз  с  оранжевого,  белолапого  тигра в
тропическом лесу.


x x x

     Прошел месяц.
     Все  новички теперь уже хорошо знали причуды каждого учителя, а сколько
было   учителей,   столько  было  и  причуд.  Инспектор  Верещагин,  Гавриил
Николаевич,  больше  всего  заботился  о  том,  чтобы  ученики хорошо читали
по-славянски.  Он  всегда  ставил ученикам в пример дьякона из кладбищенской
церкви,  который ревел таким голосом, что пламя на церковных свечах дрожало,
точно от ветра.
     Если  ученик  читал  неуверенно,  запинался  или тянул слова, Верещагин
вырывал у него книгу из рук и, склонив голову набок, передразнивал.
     - Бэ-э-э, бэ-э-э, - блеял он по-козлиному и тряс головой.
     - Ну  что,  хорошо?  -  спрашивал инспектор и сейчас же добавлял: - Вот
так же и ты, дурак, яко овен, священное писание читаешь.
     Старик-священник  был  большой  любитель рыбной ловли. Его часто видели
на  улицах  Уржума  в подоткнутом подряснике, с ведром и удочкой в руках. Он
часто  брал  с собой учеников и очень завидовал, если улов у них был больше,
чем у него.
     - Ну,  - говорил какой-нибудь неудачливый счастливец. - Сколько я вчера
окуней наловил!.. Теперь батя на