-- Таких, на каких рыбу ловят? -- спрашивает меня некий  Ромка, озор-
ник из озорников.
      -- Да, таких самых.
      -- Так вы рыбу будете ловить? -- удивился Ромка. Никогда в жизни меня
с удочкой в руке не видели.
      -- Нет, -- говорю, -- не буду рыбу удить. У меня галчонок есть.
      И рассказал  я ему о моих  заботах. Мальчишка выслушал  меня, покачал
головой и куда-то побежал. Через четверть часа вернулся.
      -- А я знаю, -- говорит, -- чем галчонка кормить!
      -- Ну? Откуда?
      -- У  моего дяди  была галка. Он ее совсем  маленькой взял. Она потом
задохнулась -- в нитках запуталась.
      -- И что ж тебе дядя сказал?
      -- Надо  ей давать кашку.  Сварить, остудить и потолочь мелкомелко. И
туда еще немного песочка, тоже мелкого. Только совсем немножко. Понимаете?
      -- Понимаю, -- говорю. -- Все птицы глотают песок или мелкие камешки,
чтобы лучше перетирался корм у них в желудке.
      -- Во-во, дядя так и  говорил.  А червяков тоже можно давать,  только
немного.
      И вот, пожалуйста, наконец выяснил я, чем мне кормить моего галчонка!
И у кого? У Ромки,  который  считал, что таблица умножения придумана  един-
ственно для того, чтобы учитель имел возможность издеваться над ни в чем не
повинными детьми!

      3

      На кашке  с песочком и на червях, которых  приносил Ромка, Муся росла
как на дрожжах. Но, как и большинство слабеньких детей, была она застенчива
и держалась  за мамину  юбку. Это означает -- за  юбку Катерины. Или Криси.
Или за мои брюки. Когда я сидел, Муся прыгала возле  моих  ботинок, а когда
вставал, старалась идти у меня между ногами. Благодаря галке я научился хо-
дить, широко расставляя  ноги. Кое-кто даже подсмеивался надо мной, уверяя,
что я хожу, как моряк, вернувшийся из дальнего плавания. Должен признаться,
что меня мало волновала красота моей  походки, зато я был рад, что моя Муся
привязана ко мне и что она не чувствует своего сиротства.
      А Муся хорошела с каждым  днем.  Она с изяществом носила свой  черный
фрак. Глаза у нее были веселые и всегда любопытные, полные интереса ко все-
му на свете. И была она  очень ласковая. Ласкалась она забавно: терлась го-
ловкой об руку, о лицо, когда сидела на плече, о ботинки даже, когда гуляла
по полу. Не раз она  удовлетворялась  даже ножкой кресла, на котором  сидел
ктонибудь из нас. При этом она махала крыльями, кланялась и  каркала слова,
которые на галочьем языке, безусловно, означали что-то исключительно нежное
и шли, несомненно, прямо от сердца.
      Как же нам было не любить  нашу Мусю! Достаточно вам сказать, что Ка-
терина, наша строгая Катерина, позволяла Мусе бегать по своей постели. Мало
того, даже по своим подушкам!
      Муся любила общество и  была очень вежлива. Кто бы ни приходил  к нам
-- галка немедленно бежала встречать гостя. Скокскок, скок-скок -- ковыляла
она к  нему,  останавливалась,  внимательно  приглядывалась.  А потом одним
скачком оказывалась у него на плече. Беда, если наш гость боялся сквозняков
и затыкал уши ватой! Галка без всяких разговоров вытаскивала вату из уха. И
удирала! По этой причине, как и  по некоторым другим, бывали и мелкие недо-
разумения. Но где их нет? Мы не обращали внимания на такие мелочи. Мы впол-
не основательно считали  Мусю восьмым чудом света, черной жемчужиной птичь-
его рода.
      Счастье наше было тем большим, что наша черная жемчужина оказалась не
только  милой,  но  и умной. Муся отлично знала свое имя и, когда ее звали,
бежала из самых далеких уголков, забавно кланяясь и  помогая себе крыльями.
Когда Крися говорила галке: "Поцелуй меня", Муся немедленно  садилась к ней
на плечо и клювом притрагивалась к ее губам. К концу  лета  галка умела уже
по команде махать крыльями и делать сальто. Делала она это  так: засовывала
голову себе между ног и переворачивалась навзничь. Умела она танцевать, пе-
реступая с  ноги  на  ногу, два -- три шага вправо, два -- три влево. Танец
этот назывался в нашем доме "галочьим казачком". Он имел большой  успех как
у нас, хозяев, так и у  гостей. Да что я говорю! "Галочий казачок" славился
во всем городе!

      4

      Вы, конечно, хотели бы знать, как мы учили наших животных разным шту-
кам, правда?
      И, наверно, удивитесь, если  я вам скажу, что мы их вообще  не учили.
Это они сами показывали нам, что умеют, что могут сделать.
      Мы только уславливались с ними, что по такому-то нашему знаку они бу-
дут делать то или это. Понимаете? Нет? Ну, тогда послушайте.
      Все фокусы,  какие  показывали  наши  животные,  начинались случайно.
Кто-то из нас, например, заметил, что Мусд, когда была голодна, садилась на
подлокотник кресла и бегала по нему взад и вперед, вытягивая голову и гром-
ко напоминая о том, что ей пора подкрепиться. С тех пор мы кормили ее толь-
ко на кресле. И она никогда не получала еды, пока не исполнит свой танец.
      -- Танцуй,  Муська, танцуй! --  объясняли мы ей, если она упрямилась.
-- Ничего не получишь, пока не потанцуешь! Ну, Мусенька, "казачка"!
      И кто-нибудь одновременно насвистывал или напевал мелодию "казачка".
      Муся очень быстро поняла, что, не побегав по креслу, не  получит еды.
И так привыкла к этому, что потом, когда хотела есть, исполняла свои пляски
всюду: на столе, на полу, на окне. Если никто не обращал внимания на ее та-
нец, она сердилась и кричала на нас:
      "Как так? Что  же это такое? Я танцую, а вы -- ничего? Что это за по-
рядки в доме?!"
      А потом уже  достаточно было позвать  Мусю, засвистать ей  ту  самую,
знакомую мелодию -- и Муся немедленно начинала выделывать кренделя.
      Отработав свое, галка  останавливалась и глядела нам в глаза: "По-мо-
ему, вполне достаточно!"
      И с этого момента ее уже никакими силами нельзя было заставить повто-
рить танец. Разве что новым  лакомством.  После  каждого своего выступления
она, конечно,  получала то, что  ей причиталось. С животными надо поступать
так же честно, как и с людьми. Не дай бог обмануть! Животное перестанет вам
доверять. А разве можно жить'в дружбе с тем, кто не питает к нам доверия?
      Должен вас, впрочем,  предупредить, что не всякое животное сразу пой-
мет, чего вы от  него хотите. Одни не понимают нас по  недостатку сообрази-
тельности, а другие -- потому, что простонапросто не желают.
      Тупи, наш  Тупи, был пес выдающегося ума. А  лапу никогда подавать не
хотел. Не желал, и вс„ тут! Когда мы пытались убедить его не упрямиться, он
только смотрел на нас с обидой:
      "Да  оставьте  же  вы меня в покое! Что вы ко мне пристали! Зачем вам
нужно, чтобы я подавал лапу?" Вот что хочешь, то и делай!

      5

      Но...  Господи,  всегда найдется какое-нибудь "но"! Наше "но"  появи-
лось, когда лето уже шло к концу.
      Катерина любила после обеда вязать на спицах какие-то  никому, в сущ-
ности, не нужные теплые  носки. Крися в это время читала ен  вслух. Присут-
ствовала, естественно,  и Муся  -- как же без нее  могли обойтись? Обе дамы
заговорились о приключениях героя или героини книги. Вдруг Катерина ахнула:
спицы исчезли, Муся тоже. Через  минутку  она вернулась, уселась на стол  и
смотрит на всех совершенно  невинно, как ни в чем не бывало.  Катерина ищет
спицы, перевернула весь дом. Как сквозь землю провалились!
      И с этого как раз и  началось наше "но". Сколько Муся наворовала шпи-
лек, пуговиц, карандашей, гвоздиков, крючков,  кнопок--этого  ни  в  сказке
сказать, ни пером описать!  Мало того, что она таскала их, когда  они валя-
лись где попало. Она научилась открывать коробки, спихивая их со  стола или
с полки. И была она таким ловким и хитрым жуликом, что о пропаже мы узнава-
ли, только когда исчезнувший предмет становился необходим.
      Муся, кстати, приучила меня курить трубку. Потому что все мои папиро-
сы исчезали бесследно.
      То что Муся обкрадывала нас, хозяев, это еще  полбеды. Можно сказать,
что это  было нам  в известной мере даже полезно.  Мы приучились к порядку.
Ведь все приходилось тщательно прятать  в  шкафы и ящики. Хуже было,  когда
Муся упражняла свои таланты на наших гостях. Не раз приходилось  вступать в
весьма неприятные объяснения.  Поэтому, когда мы узнали все достоинства на-
шей черной жемчужины, мы без  всякого  милосердия стали запирать ее на  два
оборота ключа, едва у нас появлялись гости.
      Несмотря на эти предосторожности, все же бывали достаточно неприятные
происшествия.
      Пришла к  нам впервые с визитом некая чета,  весьма чопорная и весьма
чувствительная в отношении хороших манер. Сидим в гостиной. Разговор что-то
не клеится. Вдруг --  скок-скок, появляется Муся. Я хочу ее убрать,  но да-
ма-гостья оживляется и начинает рассказывать о том, как она любит животных.
Спрашивает, как зовут галку... Муся? Оказывается, что и даму в детстве зва-
ли Мусей!  Дама начинает  любезничать со своей тезкой, а  у меня мурашки по
спине бегают, потому что у дамы-Муси приколота брошка! А наша  галка теряет
всякое самообладание при виде блестящих предметов!
      Муся тем временем  танцует. Смех. Муся делает сальто. Полный восторг.
Гость наклоняется  над столом. Улыбается галке. И --  конец всему. Муся изо
всех сил клюнула золотой зуб, блеснувший во рту нашего гостя.
      Прощай, золотой зуб! И еще какая-то коронка треснула! Словом, так бы-
ло неприятно, что лучше об этом не вспоминать...

      6

      Зимой Душек стал домоседом.  Примерным  обитателем нашего двора. И уж
как это вышло, неизвестно, но только  Муся с ним подружилась. Стала его па-
рикмахером. Расчесывала ему шерсть. Целыми часами. Когда он лежал, выбирала
на нем самое теплое место.  Забиралась  в изгиб собачьего живота и  дремала
там в тепле.
      Катерина рассказывала как совершенно несомненный факт, что галка кра-
ла для Душека на кухне кости. Я не очень верил в это. Вопервых, сам я этого
никогда не  видел,  а кроме того, Катерина, с тех пор как Муся украла у нее
медальон, рассказывала  о  воровских  проделках  галки самые фантастические
сказки. Если бы Катерина рассказала мне, что Муся в сообщничестве с Душеком
вынесла  из  дому  рояль, я бы вовсе не удивился! В общем, насчет костей не
знаю, а знаю только то, что Муся и Душек стали неразлучными друзьями.
      К концу зимы Муся  начала  беспокоиться. Все время порывалась куда-то
лететь. Взлетала то на  крышу, то на деревья. Потом пропала. Целый  день ее
не было  дома. Вернулась  к ночи. Опять исчезла на  несколько дней. И снова
вернулась. Наконец о чем-то поговорила с Душеком и исчезла окончательно.
      А солнце уже основательно припекало, и на монастырской звоннице нача-
лись предварительные совещания по жилищному вопросу.
      Мы поняли, что  Муся  пошла своей дорогой, и  пожелали  ей найти свое
счастье. Правда, мы были уверены, что осенью, когда поля опустеют и для га-
лок придут черные дни, Муся вернется в наш дом.
      Как обстояло дело в действительности, знал один Душек. То и  дело бе-
гал он к монастырю, хотя пути его обычных странствий вели в совершенно ином
направлении. Я сам его там видел.  Он стоял, задрав вверх голову, и смотрел
на галок, летавших  около  звонницы. Я уверен, что  он  навещал Мусю. Зачем
иначе было ему ходить туда?
      Как-то в конце марта у Душека было опять хорошее настроение. Мы пошли
в город вместе. Зашли на почту. Возвращаемся. Идем мимо монастыря. Подходим
к колокольне. Вдруг -- бах!
      Начальник почты выпалил в галок из своей пушки. Одна из птиц, та, ко-
торая как раз  совершала  круг возле  звонницы,  остановилась в воздухе  и,
словно выпавший из окна листок бумаги, немного покружилась и упала  на зем-
лю.
      Первым подбежал  к ней Душек. Он  трогал галку носом.  Слизывал капли
крови. Он узнал Мусю. Погибла, бедняжка, именно тогда,  когда все складыва-
лось так, что она могла стать счастливой!
      Ну разве не правда, что у начальника почты в груди вместо живого сер-
дца была губка, пропитанная уксусом и желчью?


      ЦИРК НА ДВОРЕ

      Пройдя по  нашей улице до самого конца, вы  попадали на площадь. Пло-
щадь была большая, пустая и мало интересная. Летом  там развлекались собаки
со всего местечка, а  зимой ребята устраивали катки -- луж на  площади было
больше чем нужно.
      Я уже даже не помню, как эта площадь называлась. Помнится, на таблич-
ках было написано какое-то  громкое  и торжественное название. Однако народ
называл ее не слишком уважительно: старый свиной базар. И под этим названи-
ем и знал площадь каждый малыш в городе.
      В один прекрасный день на  обычно  пустом базаре стало шумно. И  даже
тесно. Все мои знакомые мальчишки с самого утра торчали там. Матери не мог-
ли их дозваться на обед.
      Что же случилось? -- спросите вы.
      Приехал цирк! Настоящий цирк!
      Тут, пожалуй,  никто из вас не  удивится тому, что  ребятишкам трудно
было усидеть дома. Цирк!
      Во-первых, белый круглый шатер -- шапито -- под полотняной крышей! Да
еще домики  на колесах! Смешные,  прямо игрушечные! С окошечками, в которых
были настоящие стекла! С трубами, из  которых валил дым! И самое главное --
клетки со зверями! Каждый  из вас согласится, что тут было на  что таращить
глаза с утра до вечера, верно?
      Я-то не очень всему этому радовался.  Не люблю цирка! А уж на дресси-
рованных  зверей  смотреть не могу. Слишком хорошо  мне  известно,  сколько
страданий должны перенести несчастные создания, пока человек сделает из них
цирковых артистов.
      Но ведь не зря были у меня разные босоногие знакомые!
      Благодаря этой устной почте я каждый час узнавал все последние новос-
ти со свиного базара. И то, что шатер уже готов. И то, что завтра начинают-
ся представления. И то, что там  есть два настоящих тюленя. И обезьяна, ко-
торая будет прыгать через огонь.
      И вдруг прибегает ко мне  один  конопатый  гонец. Помнится, пятиклас-
сник.
      -- Ой, беда, беда! Несчастье! --  кричит он еще в воротах, и мордашка
у него  такая перепуганная, будто  полгорода охвачено пламенем. -- Не будет
цирка! Продают цирк!
      И до тех пор  уговаривал он меня, упрашивал, умолял, пока я  не пошел
посмотреть, что  же случилось. Ну и  увидел я настоящую  беду. Человеческое
горе! У хозяина цирка были какие-то неоплаченные долги.
      И за эти долги действительно распродавали все его имущество.
      Ценные звери уже нашли новых хозяев. Но никто не хотел купить ослика.
Он был мал ростом, бедняжка, -- немного побольше рослой собаки,  и, видимо,
немолод. И никому не хотелось его задаром кормить.
      Не зная  о своем сиротстве, ослик  спокойно пощипывал травку  и стриг
ушами...
      Жаль мне стало длинноухого. Тем более, что даже хозяин цирка не очень
беспокоился о том, что с бедняжкой будет. Он, видимо, решил бросить его тут
же на лугу и предоставить воле божьей.
      -- Я покупаю осла, -- говорю.
      Заплатил я несколько злотых и уже беру его за поводок.
      А какой-то немолодой человек, один из циркачей (помню, что был у него
во рту только один зуб, и тот порядком подпорченный), похлопал осла по тем-
ной ленте на спине и говорит:
      -- Старый-то он старый, но еще  молодец! О, молодец! И умный, как че-
ловек! -- Взял он осла за  морду, посмотрел ему очень ласково в глаза, пот-
репал по лопатке. -- Ну, иди,  старик, иди за этим паном, иди... --говорит.
Вздохнул, отвернулся и ушел.
      А Молодец  повел ушами, тряхнул головой и пошел  за мной, как собака.
Но у  самого края  площади осел вдруг остановился, оглянулся  на цирк и как
заревет!
      Не знаю,  слышали ли вы  когда-нибудь ослиный рев. Могу вас заверить,
что он  ни капли  не похож на соловьиное пение!  Больше всего напоминает он
стоны человека, который подавился костью и теперь судорожно хватает воздух.
      Я думал, что у меня перепонки в ушах полопаются от этого рева.
      Прислушавшись, я понял, что Молодец плачет. Да, да,  плачет! Ведь ему
приходится расставаться  совсем, что ему близко и знакомо.  Со всем, к чему
он привык издавна, пожалуй, с первых дней своей ослиной жизни.
      -- Пойдем, маленький, пойдем! -- говорю я ослику и глажу его как мож-
но ласковее по заплаканной мордашке.
      Замолчал. Поглядел на меня. Стригнул ушами. И поплелся за мной, низко
опустив голову,  как человек, которому уже все равно,  что его ожидает... С
тех пор Молодец поселился у  нас  на  дворе.  Он был такой маленький, что о
стойле для него заботиться не пришлось.
      Я поместил его в сарае. Ослик был тощий,  заморенный, жалкий. Видимо,
цирку давно не везло и Молодцу пришлось основательно попоститься. Надо было
его поставить на ноги. Я откармливал его как мог, а Крися угощала сахаром.
      И Молодец  быстро пошел на поправку. Но как  только наш ослик немного
откормился, он начал показывать свой нрав.
      Во-первых, стал реветь. Ревел утром, ревел в обед,  ревел после обеда
и перед  ужином. Ревел на весь город!  И, естественно,  вскоре то один,  то
другой сосед деликатно спрашивал  у меня, долго ли я намерен еще  держать у
себя эту иерихонскую трубу...
      Если бы он только ревел! Это было бы еще полбеды.  Но  вскоре он стал
прямо-таки бичом  всего двора.  Ни с того ни с  сего лягался. Оскалив зубы,
бросался на собак. Скверно, очень скверно получалось...
      Мы ломали  голову, пытаясь понять,  что же приключилось с нашим осли-
ком. Характер у него испортился --  это было ясно. Но почему? По какой при-
чине?
      Неожиданно все  выяснилось. И притом  тогда, когда этого никто из нас
не ожидал.
      В этот  день Молодец был особенно сердит. И  даже после обеда настро-
ение у него нисколько не улучшилось. Тут на дворе у нас вдруг появился ого-
родник из Грубно. Звали  мы его "Всяко бывает", потому что к  каждому слову
прибавлял он это присловье и  чаще всего  -- ни к селу ни к городу. Но ему,
по-видимому, это "всяко бывает" казалось очень красивым выражением.
      Всяко бывает был озорник. Любил попугать наших животных.  Но только в
шутку, не зло. Ни собаки, ни кошки, ни даже куры не боялись его.
      "Знаем, слыхали!" -- говорили они  и  снисходительно  поглядывали  на
Всяко бывает.
      На этот раз Всяко бывает  стоял  посреди двора и щелкал кнутом.  Раз,
второй, третий.
      После первого щелчка Молодец встрепенулся, насторожил уши. После вто-
рого -- уморительной рысцой понесся вокруг столба, стоявшего посредине дво-
ра. После третьего -- сделал крутой поворот и побежал в обратную сторону. А
после четвертого!..
      После четвертого наш Молодец стал выкидывать  такие  коленца,  что  и
Крися, и я, и Всяко бывает, и даже тетка Катерина попадали со смеху.
      Осел лягался  и прыгал,  снова лягался и прыгал взад  и вперед. И все
это так серьезно, с такой важностью. Умора, да и только!
      Очевидно, это  был коронный номер нашего  Молодца в цирке.  И, видно,
зрители всегда надрывали животы, смеясь над его прыжками,  потому что ослик
нисколько не  обиделся на наш  смех. Наоборот! Закончив номер, он посмотрел
на нас с таким гордым выражением, словно говорил:
      "Вот что значит старая школа! Неудивительно, что вам нравится. Конеч-
но, цирк у вас тут чепуховый, но артист -- везде артист!"
      С той  поры плохое настроение Молодца как  рукой сняло.  А у меня  на
дворе появился свой цирк!
      Все ребята -- а я вам уже говорил, что школа была у меня под боком --
мчались, не жалея ног, чтобы посмотреть, какие фокусы  откалывает мой Моло-
дец. Пришлось мне  приобрести  кнут, потому что без  музыки  ослик не желал
танцевать.
      Вы, может быть, думаете, что ослик показывал свои штуки в  любое вре-
мя, стоило его попросить? Ошибаетесь. Он исполнял свой номер только три ра-
за в день: утром, после обеда  и вечером. В другое время можно было щелкать
кнутом сколько угодно -- Молодец и ухом не вел.
      "Простите! --возмущенно стриг он ушами. -- Все хорошо вовремя! Насто-
ящий цирковой  артист работает только на  утренней репетиции, на  дневном и
вечернем представлениях. А  сейчас попрошу остав