Вот такие мысли сложились у меня лет 30 назад, где-то в конце 1958 года.
   Помню, как рассказывал жене - первой своей многотерпеливой
слушательнице.
   Дату, конечно, не записал, а место запечатлелось: у глухого забора
министерства, там, где некогда была алебастровая медаль с надписью: "Кто
не работает, тот не ест". Слушательница одобрила тему, ей это показалось
важнее и интереснее, чем вулканическая электростанция. Я потратил
недельку, изложил. Сюжета еще не было, получилась статья. И я понес ее в
"Знание - сила", сказал редактору с нескромной наивностью: "Лев
Викторович, предлагаю Вам материал, который будут вспоминать пятьдесят
лет".
   И Жигарев (с удовольствием выписываю фамилию. Вот был редактор, никаких
хлопот не боялся, лишь бы журнал получился интереснее)... итак, он взялся
пробивать статью.
   Восемь рецензентов было - из самых смелых. Шесть отмолчались, двое дали
положительный отзыв: писатель-фантаст Ефремов и ученый-физик Чмутов. И
статья вышла... в сентябрьском номере. И я, наивно-нескромный, ждал, что с
того сентября начнется борьба за многократную юность, решительная атака на
старость, отступление смерти.
   Посыпались письма: от больных, от старушек, от беспокойных мам, от
учителей и сельских врачей, от чудаков и чудака, коллекционирующего
чудаков.
   (Коллекция чудаков. Тоже тема!) Только специалисты молчали. Не
отозвался ни один.
   Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе.
   Именно в те годы в Киеве организовался специальный институт долголетия.
Я послал туда статью. Переписка тянулась около года, ученые сомневались,
не подрывает ли авторитет научного учреждения обсуждение статьи дилетанта.
Но, в конце концов, меня пригласили сделать доклад на научном совете.
   Можете представить себе, как я готовился, как продумывал варианты
дискуссии на пять ходов вперед: "Я скажу, мне возразят, я опровергну, мне
на это ответят, и тогда я отвечу..." И как трепетал в душе: а вдруг эти
ученые знают что-то такое, таинственное, что в печать не попадает, что
упустил я, выученик библиотечных каталогов.
   - Ну и зачем вы приехали к нам? - спросил заместитель директора.
Кажется, он предполагал, что я собираю справки для диссертации.
   Я ответил: "Я привез вам гипотезу, привез идею исследования. У вас
лаборатория. Надо ставить опыты. Какие? Давайте обсудим".
   Он возразил:
   - У нас утвержден план. У нас неотложные задачи. К нам стучатся старики
со своими старческими болезнями. Им надо помочь в первую очередь.
   Я-то полагал, что наилучшей помощью была бы отмена старости,
возвращение молодости. Но возможно ли это? Заместитель директора
сомневался. Чтобы убедить его, надо было кого-то омолодить, а чтобы
омолодить, убедить вести исследования в институте. И круг замкнулся.
Институт считал неотложной задачей лечение старческих болезней.
   Не в первый раз синицу в руках предпочитают журавлю в небе. Даже те,
чья служебная обязанность ловить журавлей.
   Вот так познакомился я с оборотной стороной высокой специализации науки.
   Ведь Киевский институт-то создавался ради долголетия человека. Однако
термин "долголетие" звучит как-то несерьезно, нескромно, самонадеянно.
Предпочли назвать "Институт геронтологии". Но что такое геронтология?
Наука о старости. Тем самым открылась возможность неограниченного и
неопределенного изучательства всего, что имеет отношение к старости:
старческое изменение зубов, кожи, волос, поседение, облысение, И за
деталями исчезло главное:
   причина старости, тем более что прячется она в другом возрасте - еще до
наступления старости.
   К тому же прибавились условия административные. У Института должен быть
штат: такие-то лаборатории: физиологи, биологи, иммунологи, биохимики...
Во главе лабораторий должен стоять доктор наук, на худой конец - кандидат.
И предпочтительно местные жители, чтобы квартиры для них не выпрашивать.
Ну и кто у нас в Киеве кандидат без работы? Вот Мария Ивановна защитила
только что. А что она защитила? Электрические свойства мышцы? Ну пусть и
занимается сравнением электрических свойств мышцы молодой и старой крысы.
Имеет отношение к старости? Прекрасно. Вставляем в план.
   Пожалуй, за истекшие тридцать лет положение не изменилось. Вот лежит
передо мной сугубо научная книга, недавно выпущенная. В ней написано, что
у науки есть задачи тактические, стратегические и сверхстратегические.
Тактика в проблеме удлинения жизни - борьба с авариями на дорогах и
преждевременной старостью, стратегия - борьба с раком, сердечными
болезнями, диабетом и прочими, чтобы приблизиться к биологическому
долголетию - к 88 годам (150 уже сняты с повестки дня). Сверхстратегия же
- радикальное изменение жизни мало обосновано и думать о нем рано, это
дело далекого будущего, середины XXI века в лучшем случае.
   Но изображение далекого будущего - сфера фантастики. Воображать
будущее, думать о будущем, рассуждать о будущем, писать о будущем - моя
прямая обязанность.
   Приближать изображая!
   Так я и поступил. Вставил проблему нестарения в роман-утопию, над
которым я работал в те годы.
    
 5. СТВОЛ
  
 Роман был написан и издан. Называется "Мы - из Солнечной системы".
Желающие могут найти в библиотеках. А рождался он трудно и долго
переделывался, ускользая от первоначального замысла, обрастал наплывами,
как старый орех. И иногда наплывы эти получались прочнее ствола,
превращались в отдельные повести и рассказы. Так стала отдельной повестью
история рождения идеи с естественной системой героев: энтузиаст и
скептики. "Селдом судит Селдома"
   назвал я ее. А можно бы и "Одиссея просителя".
   Материал у меня был автобиографический: мои собственные усилия
раскачать науку на поиски эликсира бессмертия. Но герою я дал иностранную
фамилию.
   Зачем? В ту пору не полагалось критиковать "наших советских ученых".
   Впрочем, и сейчас тенденция эта не прошла. Только что в другом
издательстве, не в "Молодой гвардии", меня настойчиво убеждали не
подрывать авторитет науки в глазах юного читателя.
   Как и я, Селдом пришел к выводу, что старость - самоубийство организма.
Не спорить же герою с автором. Тоже вообразил он, что все на свете придут
в восторг, узнав, что есть возможность жить и жить без старости, двести, а
может, и триста, и четыреста. Но в отличие от меня Селдом был молод и не
обременен литературной профессией. И он решил от слов перейти к делу - к
лабораторным исследованиям.
   У нас это проблема организационная - институт надо создавать; на Западе
- чисто финансовая: раздобудь деньги и твори что захочется. Селдом не
сомневался в успехе. Неужели люди не отдадут половину своего состояния для
продления собственной жизни на сотню лет. Надо только мецената найти,
влиятельного и богатого. Найти и убедить.
   О, Одиссея просителя! Ожидание в приемной, грубые швейцары, заносчивые
секретарши! "Позвоните завтра, зайдите через недельку, шеф уехал на месяц
на курорт". Дежурства у подъезда, заискивающие подарки прислуге... и
наконец благодатная минута, когда, держа влиятельную личность за рукав,
нужно быстро, деловито, убедительно, с учетом психологии, прочувственно и
разумно уговорить человека не умирать, потому что жизнь так прекрасна.
   Вы лично - позарез необходимы человечеству, надо же пожалеть ближних,
позаботиться о них, продлевая себя.
   Вас будут благословлять потомки.
   И деньги потекут к Вам рекой.
   Да, и выгодами соблазнял Селдом. Оказалось, что жить долго согласны все
(почти все), но прилагать усилия не склонны. Предпочитают, чтобы вечную
юность преподнесли им на блюдечке. Мало того, еще и прикидывают: сколько
мне приплатят, если я соглашусь не умирать?
   К богачам Селдом, как правило, не мог пробиться. Богачи настропалились
охранять свои капиталы от грабителей и просителей. Мало ли прожектеров на
свете, каждый норовит спасать человечество за счет моего кармана.
   Селдома принял известный писатель. Выслушал, томно прищурившись,
покачал головой отрицательно: "Друг мой, это не моя тема. Я пишу о
сладости забвения в вечном покое, о пустоте и бессмысленности жизни.
Поклонники моего пера не простят мне непоследовательности".
   Селдом пошел к видному священнослужителю. Тот водил гостя по саду,
истекая благодушием, умилялся божественной премудрости, создавшей цветочки
для услаждения глаз и пчелок для опыления цветочков. Но ратовать за
продление жизни на земле отказался, "Сын мой, - сказал он, - ты ломишься в
открытые ворота. Бог дарует блаженное бессмертие тем, кто терпеливо
переносит страдания в этой юдоли. И если он решил, что пора призвать тебя,
не надо сопротивляться воле божьей".
   - А зачем же вы сопротивляетесь воле божьей? - зло сказал Селдом. -
Оспу прививали? И нитроглицерин в кармашке.
   Конечно же, Селдом ходил и к ученым, к известным биологам, к светилам
медицины. Некоторые снисходительно пытались урезонить:
   - Как вы позволяете себе спорить? Вы же не специалист.
   Синичка сегодняшнего престижа.
   Селдом не сразу разобрался, что его оппоненты тоже не были
специалистами.
   Точнее, были специалистами, но в другом разделе. Знали почки или
селезенку, брюхоногих или крестоцветные, никогда не задумывались о
причинах старости.
   Но признаться не хотели. Не мог признать ученый-биолог, что посторонний
может что-то сообщить ему нового о биологии.
   Наконец, попался журналист, который почуял броскую тему. "Благодетель
человечества в трущобах! Умирает с голода, обещает бессмертие!" Журналист
все-таки устроил Селдому встречу с очень влиятельным человеком, его не
только министры, но и банкиры слушали.
   Влиятельный задал только один вопрос:
   - Кто работает над этим в Америке, кто - в России?
   Если никто не работает, нам и соваться незачем.
   Ох, Одиссея просителя!
   Селдом кончил грустно. Он предал идею и себя за это приговорил к
смерти. Я ничего не предавал и ничего не добился. Но роман написал. И со
счастливым концом.
    
 6. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
  
 Но скептики правы сегодня, а мечтатели завтра. Сегодня мир, может быть, и
не созрел, в будущем созреет. И в романе о будущем я с чистой совестью
описал в подробностях, как ученые XXIII века, самоотверженно ставя опыты
на себе, разобрались во всех секретах старения, очистили каждый орган,
каждую клеточку погибшего при аварии крупного изобретателя Гхора, в конце
концов сумели вернуть ему и жизнь и молодость.
   Победа над смертью и старостью. Вообще ликование. Празднество,
карнавал, танцы на площадях. Люди строят планы на века, клянутся в любви,
поистине вечной, многовековой. Великолепный радостный эпилог, тут и
кончать бы книгу.
   Но в эпилоге фантастики обязательно прячется следующая тема:
   "А дальше что? А как быть с ...?"
   Отнюдь не у всех сегодня радостный день. Согласно статистике в наше
время каждую секунду на планете умирает три человека, примерно триста
тысяч похорон состоятся ежедневно, миллиона два на этой неделе. И вот в
первый же радостный день миллионы родственников бегут, звонят, стучатся в
опытную клинику омоложения, умоляя срочно, сейчас же приступить к
разминированию умирающего.
   Как же быть? Кого спасать в первую очередь? Кого спасать вообще - всех
подряд, или только самых нужных, или самых заслуженных?
   Фантастика с присущим ей гиперболизмом обостряет современную житейскую
ситуацию. Кому давать премию? Кому давать квартиру? Кому давать путевку,
кого принимать в институт, кому отказывать? Повсюду кто-то ликует, кто-то
обижен, но выжить можно и без путевки в дом отдыха. Здесь, однако, речь
идет о путевке на молодость, на жизнь, на существование.
   Как же поступят люди будущего?
   Возможны два решения: всем или не всем? Возникнет спор. Он описан у
меня в романе. Есть сторонники того и другого решения. Изобретатель Гхор -
за выбор, историк Ксан - за всеобщее продление жизни. Привожу их доводы.
   Гхор предлагает перед операцией очередного омоложения, заслушать отчет
стареющего. Пусть расскажет публично, как он использовал отведенные
природой годы, что сделал полезного. Самые достойные получают следующую
молодость - еще три десятка лет премиальных. Гхор считает, что такой
порядок заставит людей жить ответственно, ни одной минуты не теряя. Каждый
постоянно будет думать, нельзя ли использовать свободное время на
что-нибудь похвальное.
   Невольно станешь совершенствоваться.
   А по мнению Ксана, такой порядок неуместен при коммунизме. Всем все
дается по потребности: еда, жилье, одежда, поездка в любую страну, на Луну
даже. И если у человека есть потребность жить, надо обеспечить ее любыми
средствами.
   Отказ в продлении жизни равносилен смертной казни. Казнь за лень,
бездарность, слабохарактерность, легкомыслие! Не слишком ли жестоко?
   Гхор говорит: всеобщее продление жизни будет насаждать всеобщую лень.
Каждый будет знать: впереди века, торопиться некуда. Первую молодость
можно и на пляже пролежать, вторую посвятить любви, начать учиться в
третьей, работать - в пятой. Успеется!
   Ксан возражает: подсчет заслуг приведет к падению нравственности. Когда
всем все дается по потребности, нет основания для жадности, скопидомства,
кумовства. Но тут речь о жизни и смерти, спасать себя надо. И хвастуны
полезут на трибуны, нахалы начнут отталкивать скромных, приписывать себе
чужие заслуги. Как устоять, если ставка - жизнь?
   Опасность повальной лени или опасность повальной лжи?
    
 7. ВЕТВИТСЯ
  
 К сожалению, есть у Гхора очень веский аргумент... и я честно позволил
герою высказать его в романе. Сегодня, когда удался первый опыт
разминирования, умирают от старости десятки миллионов ежегодно, сто
миллионов, скажем для простоты. Значит, срочно-срочно надо подготовить
примерно сотню тысяч клиник на десять миллионов коек, миллион врачей,
несколько миллионов сестер. Людей надо обучить, клиники выстроить.
Волей-неволей требуется подготовительный период... и в течение этого
периода придется выбирать.
   На Западе принцип отбора очень четкий - арифметический - на основе
чековой книжки. Если операция стоит миллион, плати миллион и получай свою
молодость.
   Миллионеры молодеют, люди скромного достатка стареют и умирают прежним
порядком. Если операция стоит десять миллионов, мультимиллионеры получают
молодость, а прочие, в том числе и "бедные миллионеры" (и такой есть
термин), стареют и умирают по старинке.
   - По жребию, - предложил мне па читательской встрече шустрый
шестиклассник.
   Вкусный сюжет, между прочим. Выпущена лотерея в пользу строительства
клиник омоложения. Выигрыши от трех до десяти лет жизни, главный - десять
тысяч лет. Даже слишком много. Счастливчик раздает или распродает годы в
розницу.
   Глядь, ничего не осталось, разбазарил по мелочам.
   Впрочем, все мы растрачиваем жизнь по мелочам, только не века, а годы,
дни и часы. Именно об этом и написана "Шагреневая кожа" Бальзака.
   Вообще с отбором бездна сюжетов. Одному стареть, другому - жить заново.
   Братья-близнецы жертвуют жизнь друг другу, умиленная комиссия
продлевает обоим. Жена выиграла молодость, муж - нет, или наоборот. Борьба
благородства, оба отказываются от дара, чтобы не расстаться. Я умиляюсь,
читатели умиляются, читательницы плачут от умиления.
   Умилительно. Но справедливо ли?
   Вот и Ксан в моем романе, умирая, твердит: "Если всем! Мне, если всем!"
   Однако остается главное возражение Гхора: как же действовать в
промежуточный период между самым первым и всеобщим омоложением? Никого не
лечить, хотя уже можно кого-то спасти?
   Хранение тел? Пожалуй, в этом направлении и движется наука. Некоторые
дальновидные богачи за океаном уже распоряжаются замораживать свои тела в
надежде, что через сотню-другую лет их сумеют разморозить и вылечить. И
уже написано много рассказов на эту тему. Был среди них юридический - как
распоряжаться имуществом замороженных - живы они или мертвы? Был
археологический - там одичавшие потомки грабили замороженных, как мумии в
саркофагах.
   Однако это все о капиталистах, о тех, кто в будущую жизнь берет с собой
и шкатулки с брильянтами. А если жизнь возвращают всем? И бесплатно? Как и
полагается в бескорыстном будущем.
   Пожалуй, и сейчас можно было бы построить этакое всемирное
кладбище-холодильник, скажем - в толще Антарктиды... или же в Гренландии...
   или даже у нас - в вечной мерзлоте. Я даже прикидывал объем подземных
работ.
   Цифры внушительные, но посильные - заметно меньше, чем в угольной
промышленности. И затраты не подавляющие - тысячи рублей, не миллионы.
   Почему это не делается, не проектируется, не обсуждается? Да потому,
что главное не решено - как потом оживлять?
   А хорошо бы. Люди умирают и не навеки прощаются. Уславливаются о
встрече, строят планы на вторую жизнь.
   Написать, что ли?
   Можно бы, но как-то и самому не хочется мусолить эту кладбищенскую тему.
   Искусство церемонно, оно склонно отворачиваться от уродливого. Смерть
уродлива же? Безусловно. А вот медицина не имеет права быть брезгливой;
врач обязан копаться в крови и гное, чтобы добыть больному здоровье...
чтобы жизнь и молодость возвращать тоже.
   Такое уж правило на белом свете: чтобы жить в чистоте, нужно грязь
выносить своими руками.
    
 8. КРОНА
  
 И сколько же людей окажется на Земле?
   - Давка будет, как в автобусе, - сказал мне другой встревоженный
шестиклассник.
   - Не давка, конечно, но людей будет много, все больше и больше. Как ни
странно, однако, отмена старости не создает, только обостряет
демографический кризис.
   Приведу несколько цифр. Совсем немного. Но читатели фантастики не
боятся цифр.
   Самая главная из них - чертова дюжина, тринадцать. Чтобы род
человеческий не вымер постепенно, на каждые десять смертей должно
приходиться тринадцать рождений. Три лишних младенца необходимы, чтобы
перекрыть вольный или невольный саботаж нечаянных и убежденных холостяков,
больных, бесплодных, рано умерших.
   Рождаемость меняется год от года, различна в разных странах, но грубо,
по всему земному шару сейчас приходится на 10 смертей около 30 рождений.
   Тринадцать необходимых и еще семнадцать для чистого прироста. В
результате число жителей на планете удваивается примерно за сорок лет.
Если же мы с вами уменьшим смертность с десяти до двух-одного, даже до
нуля, чистый прирост будет не семнадцать, а двадцать семь и население
удвоится за тридцать лет.
   Сорок или тридцать лет - не столь уж принципиаль-ная разница. Важно,
что удваивается. Растет и растет настораживающая геометрическая прогрессия.
   Сейчас 5 миллиардов, 6 миллиардов к 2000 году, десятка два миллиардов -
к 2100-му, сотни миллиардов в N-ском веке. Куда деваться?
   - В космос! - бодро кричат юные слушатели.
   - Да, в космос. Не сразу, конечно. К вашему сведению, на планете
сегодня вспахана только одна десятая доля суши. Девять десятых пустуют.
Правда, это не лучшие земли, так называемые "неудобные": пустыни, болота,
тропические заросли, тайга, тундра, льды, горные склоны. Но ведь и
неудобные земли можно превратить в удобные, хлебородные, вложив в них
труд, немало труда, даже очень много труда... и получить отсрочку на целое
поколение.
   Не забывая экологических сложностей.
   Но все равно, где-нибудь в начале или в середине; XXI века, задолго до
перенаселения и окончательного освоения океана в космос начнут уплывать
вредные и энергоемкие производства: химические, энергетические, атомные,
металлургические... Однако на заводах нужны люди, их следует обслуживать,
за обслугой и рабочими потянутся семьи, а семьям надо создавать
человеческие условия. Нельзя детишек держать в скафандрах, нельзя растить
в невесомости.
   Для космических поселений в нашей Солнечной системе существуют три
варианта.
   Первый был предложен Циолковским пятьдесят лет тому назад. Константин
Эдуардович предлагал заполнить околосолнечное пространство искусственными
спутниками Солнца, он называл их "эфирными островами". Дело в том, что
планете Земля достается одна двухмиллиардная доля солнечного света.
   Теоретически Солнце могло бы обогрев