внуков захочет нянчить. Жизнь должна идти вперед, а твой
доктор какой-то застой придумал. Ни шагу вперед, никакого развития..."
   - Молодая она еще, мало в жизни видела, - возражал я. - Влюблена,
погружена в любовь, ничего знать не хочет, сегодня счастлива, думает, что
так и будет всегда. А люди зрелые все отдали бы за молодость. Ну если не
все, подавляющее большинство.
   - Если бы люди хотели бессмертия, они бы поддержали твоего молодого
доктора, - сказал Бхага. - А то ведь он мыкается по канцеляриям, прошения
подает в сотом варианте: "Позвольте мне, пожалуйста, разрешите попробовать
найти путь для вечной вашей молодости"
   - Раскачиваемся мы долго, - вздохнул я, вспомнив главный свой грех. -
Откладываем все. Натуру человеческую менять надо.
   - Ну и меняйте. Кто мешает?
   И тут я подумал нечаянно, - такая мелькнула у меня непрошеная,
черновая, необработанная мысль, - подумал я, а почему это Бхага
отказывается от всех моих предложений. Сам же поставил вопрос четко: "Что
вы, люди, хотите от меня?" Я называю одно, другое, третье... И ни разу не
услышал: "Сделаю!" На все находятся возражения, уклончивые сомнения,
опровергающие примеры. Полно, да хочет ли Бхага выполнить мои пожелания? И
главное: может ли? Вот возится он с человеком миллион лет с лишним,
копается как неумелый скульптор, что-то отсекает, а что-то пришлепывает.
Методом "тык" работает: получится - не получится? Заблудился в трех
соснах. Тоже мне бог!
   Подумал я такое и перепугался. Вспомнил, что Бхага читает же мысли,
читает всякие: черновые, грубые, необработанные, не облеченные в
деликатную форму.
   А как выразить их, чтобы не обиделся? Или не выражать вообще?
Промолчать?
   Может, и не заметил.
   С опаской глянул я на него исподлобья. Брови сдвинуты, морщины на лбу,
но кажется, лицо не гневное. Скорее усталое, даже грустновато-усталое,
подавленное. Можно понять его: миллионы лет трудов, а венец творения так и
не получился.
   И сразу вспомнилось, то ли вспомнилось, то ли сам Бхага повторил мне
сценку из своей молодости. Вот в конце мезозоя боги-юнцы, многообещающие
отличники принимают дела у старого динозаврового бога, "отстраненного от
должности, как не справившегося со своими обязанностями". Что-то он
пытается объяснять, ссылается на земные трудности, делится опытом во имя
самооправдания. Но не очень слушают его самоуверенные преемники:
остролицый горбоносый Дьява, с трудом сдерживающий ироническую улыбку, и
молодцеватый Бхага в белом мундире с начищенными пуговицами, образцовый
выпускник школы богов.
   - Молчал я из вежливости, - говорит затем Дьява другу-сопернику. -
Жалкий старик, болтает пустое, время тянет. Если провалил дело, надо хоть
уходить с достоинством. Ни единого слова я не запомнил, все ерунда.
Выжечь, забыть и все начинать заново.
   Бхага все же добрее, хоть и выглядит простецким рубакой, строевым
офицером.
   - Нет, я слушал внимательно, - говорит он. - Уловил и рациональное
зерно.
   Надо вписывать разум в здешнюю живую природу, а не создавать среду
заново.
   Так будет и быстрее и легче.
   - Легкой жизни захотелось, - кривит губы Дьява. - Начнешь легко, потом
наплачешься. Запутаешься в противоречиях и зря потеряешь миллиончик лет.
Все равно придется освобождать планету. Ты меня позови, я чистенько
подмету, пройдусь нейтронами по всей поверхности, ни одной биомолекулы не
оставлю.
   - Может быть, Дьява и был тогда прав до некоторой степени, - вздыхает
Бхага.
   - Жалко все-таки!
   Конечно, жалко ему: себя жалко, трудов своих жалко, наверное, и нас
всех жалко: столько возился с нами, столько души вложил. Да... запутался.
До того дошел, что человека позвал на совет.
   - Неужели нельзя придумать что-нибудь? - вырвалось у меня.
   - Вот и придумай. Говоришь, что люди хотят быть лучше. Может, и хотели
бы, но не очень стараются. Ты предложи такой стимул, чтобы старались,
рвались бы к совершенству.
   - А зачем же обязательно стимул? Нельзя без стимула? - брякнул я.
   Последовала пауза. Видимо, такая постановка вопроса была новинкой даже
для Бхаги.
   - Без стимула не получается, - произнес он задумчиво. - Тело-то у вас
от обезьяны, оно тормозит разумное, если стимула нет. И сносит вас все
время на стимулы ради стимулов: наслаждение без размножения, не любовь, а
игра в любовь, красота ради красоты, спорт ради спорта, власть ради
власти, деньги ради денег. Какие же стимулы придумать вам, чтобы вы
стремились приблизиться к богам, какие плетки, какие пряники?
   - О, Господи, Господи! - воскликнул я. - Уж если ты повел со мной
разговор на равных, позволь противоречить. Ты хочешь, чтобы мы стали
товарищами богов, богоравными, тогда зачем же такой снисходительный
подход: даю этакий стимул, даю другой стимул, кнут, пряник, отшлепаю,
конфетку суну. Нет, мы не обезьяны, нет, мы не собачки дрессированные, не
капризные детки-несмышленыши. Мы взрослые люди, в конце концов, и
разговаривай с нами, как со взрослыми, объясни по-человечески, мы поймем
что требуется. Мы же в жизни умеем делать, что НАДО, умеем терпеть,
сдерживаться, подавлять сиюминутное, даже если сию минуту голодно,
холодно, даже если боль невыносимая, даже если смертельно опасно...
   - И больно, и смертельно опасно? - переспросил он.
   - Ты же сам знаешь. Привести исторические примеры?
   - Бывало, - согласился он. - Шли на жертвы и даже напрасные.
   - Но ты сделай так, - тут же я внес поправку, - так сделай, чтобы "Надо"
   доставляло удовольствие, чтобы люди не скучали бы, не ворчали бы,
взбираясь на новую ступень, чтобы ликовали, как... - я поискал пример, -
как мать ликует, возясь с младенцем. И ничего ей не противно, не жалко
отдать, все радостно... Если мать нормальная, - добавил я все-таки.
   - И ты уверен, что люди поймут "Надо"? - переспросил он.
   - Безусловно. Разумные люди понимают слова.
   - И захотят совершенствоваться, менять свою человеческую натуру?
   - Захотят. Если не все, то подавляющее большинство.
   - А не следует ли спросить это подавляющее большинство?
   - Как ты спросишь? Референдум объявишь? Анкету разошлешь?
   - Спрошу. Есть у меня такая возможность, - усмехнулся он.
   Я ждал, в уме уже составляя параграфы анкеты.
   - Кажется, ты говорил, что хотел бы пожить еще на Земле? - спросил он
неожиданно с подчеркнутой небрежностью.
   - Конечно, хочу. Еще как! Очень даже хочу.
   - Ну и живи!
   Я вопросительно глядел на Бхагу. Что он имел в виду, этот
мнимобородатый, мнимобровастый, мнимо-седой квази-Саваоф. Что означает:
"Ну и живи!"
   И тут борода и суровое лицо, вся могучая фигура на простецком
деревянном троне стала как-то блекнуть, словно при отключении телевизора.
В лицо мне дунул сильный ветер, я зажмурился и почувствовал, что меня
куда-то тащит задом наперед, тянет и всасывает в темную дыру, а за ней
знакомый уже колодец, с мокрым от сырости срубом, заляпанным блестящими
слизистыми грибами. Бревна замелькали быстрее-быстрее-быстрее, меня несло
вниз. Куда?
   В узкую, крашенную маслом в светлый цвет реанимационную, где над
кем-то, прикрытым серым одеялом, склонялся молодой доктор.
   Сначала я увидел его спину и почти одновременно - лицо. Лицо выражало
брезгливую нерешительность. Ему предстояло сказать: "Ничего не поделаешь,
летальный исход". Но очень уж не хотелось произносить эти беспомощные
слова.
   Сестра взяла лежащего за руку. "Пульса нет", - вздохнула она и с
жалостью посмотрела на молодого доктора. Не лежащего, а доктора жалела
она, понимала, как неприятно докладывать будет ему о летальном исходе на
дежурстве. А тому, что под серым одеялом, было уже все равно.
   - Четвертый случай на этой неделе, - сказала сестра, утешая доктора.
   Дескать, служба такая, у всех неудачи.
   Доктор нерешительно протянул руку, приподнял лежащему веко, чтобы
убедиться, что зрачок не реагирует на свет. Это было не больно, но
неприятно. Неприятно же, когда чужие пальцы тычут тебе в глаза: я
отвернулся чуть.
   Врач отшатнулся. Сестра всплеснула руками.
   - Ну, доктор, вы просто маг и волшебник, - воскликнула она, глядя на
него влюбленными глазами. - Обязательно опишите этот случай в своей
диссертации.
   И вот я живу.
   Случай мой действительно описан в диссертации, кто сомневается - может
проверить.
   Живу. Хожу. Спрашиваю:
   - И как же мы хотим жить? И какими хотим быть? И все ли считают
разумным то, что я назвал разумным? И сами войдем в разум или так и будем
ждать второго пришествия?
 
   Слова говорю. Доходят ли?
    
  
  
  
 sf.nm.ru 

--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 16.10.2001 14:56