иссис
Кенуигс,Морлина  исполнит  свое  па,  если  дядя  уговорит   мисс   Питоукер
продекламировать нам после этого "Похороны вампира".
     Тут раздались громкие рукоплескания, виновница  которых  несколько  раз
грациозно склонила голову в благодарность за прием.
     - Вы знаете,- укоризненно  сказала  мисс  Питоукер,-  что  я  не  люблю
выступать как артистка на семейных вечерах.
     - Но это к нам не относится! - возразила миссис Кенуигс.-  Мы  все  так
дружески расположены к вам, что вы словно у  себя  дома.  К  тому  же  такой
случай...
     - Перед  этим  я  не  могу  устоять,-  перебила  мисс  Питоукер.-  Я  с
наслаждением сделаю все, что в моих слабых силах.
     Миссис Кенуигс и мисс Питоукер заранее составили вдвоем  эту  маленькую
программу увеселений, порядок которых был определен, но они порешили, что на
обе  стороны  нужно  оказать  некоторое  давление,  ибо  так   будет   более
естественно.
     Когда все притихли в ожидании, мисс Питоукер начала напевать мелодию, а
Морлина исполнила  танец;  перед  этим  ей  так  тщательно  натерли  подошвы
башмаков мелом, как будто она собиралась ходить по  канату.  Это  был  очень
красивый танец с фигурами, требовавший немалой работы рук, и его  приняли  с
великим одобрением.
     - Если бы мне посчастливилось иметь... иметь дитя,- зардевшись, сказала
мисс Питоукер,- дитя с такими гениальными  способностями,  я  бы  немедленно
отдала его на оперную сцену.
     Миссис Кенуигс вздохнула и  посмотрела  на  мистера  Кенуигса,  который
покачал головой и заметил, что он колеблется.
     - Кенуигс боится,- сказала миссис Кенуигс.
     - Чего? - осведомилась мисс Питоукер.- Неужели ее провала?
     - О нет! - ответила миссис Кенуигс.- Но если, став взрослой, она  будет
такой же, как теперь... подумайте только о молодых герцогах и маркизах!
     - Совершенно верно! - сказал сборщик.
     - Однако,- почтительно заметила  мисс  Питоукер,еслд  она,  знаете  ли,
будет держать себя с надлежащим достоинством...
     -  Это  очень  справедливое   замечание,-   заявила   миссис   Кенуигс,
посматривая на своего супруга.
     - Я знаю только,- заикаясь, промолвила  мисс  Питоукер,-  конечно,  это
может и не быть общим правилом... но я никогда не сталкивалась с такого рода
затруднениями и неприятностями.
     Мистер Кенуигс сказал, с подобающей галантностью, что это сразу  решает
вопрос и что он подвергнет сей предмет серьезному рассмотрению. Когда с этим
было покончено, мисс  Питоукер  уговорили  начать  "Похороны  вампира",  для
каковой цели молодая леди распустила волосы, стала в другом конце комнаты и,
поместив в углу приятеля-холостяка, чтобы тот выбежал при  словах  "испускаю
последний вздох" и подхватил ее в свои объятия, когда она  будет  умирать  в
бреду безумия, сыграла свою роль с удивительным одушевлением  и  к  великому
ужасу маленьких Кенуигс, с которыми от испуга чуть не сделались судороги.
     Восторги, вызванные исполнением, еще не улеглись и Ньюмен (очень, очень
давно он не бывал совершенно  трезвым  в  такой  поздний  час)  еще  не  мог
вставить слово и возвестить, что пунш  готов,  когда  послышался  торопливый
стук в дверь, заставивший  взвизгнуть  миссис  Кенуигс,  которая  немедленно
высказала догадку, что младенец упал с кровати.
     - Кто там? - резко спросил мистер Кенуигс.
     - Не пугайтесь, это я,- сказал Кроуль, в ночном  колпаке  заглядывая  в
комнату.- Младенец чувствует себя прекрасно. Я к нему зашел, спускаясь вниз,
и он крепко спал, а также и девочка спала, и я  не  думаю,  чтобы  от  свечи
зажегся полог, разве что в случае сквозняка... Это спрашивают мистера Ногса!
     - Меня?! - воскликнул крайне изумленный Ньюмен.
     - Да, не правда ли, странно в такой час? -  отозвался  Кроуль,  который
был не очень-то доволен перспективой лишиться своего местечка  у  очага.-  И
люди очень странные на вид, вымокшие под дождем и все в грязи.  Сказать  им,
чтобы они ушли?
     - Нет,- ответил Ньюмен, вставая.- Люди? Сколько их?
     - Двое,- сказал Кроуль.
     - Спрашивают меня? По фамилии? - осведомился Ньюмен.
     - По фамилии,- ответил Кроуль.- Мистера Ньюмена Ногса, буква в букву.
     Ньюмен несколько секунд размышлял, а затем поспешно вышел, бормоча, что
сейчас вернется. Слово свое он сдержал,  ибо  через  весьма  короткое  время
ворвался в комнату и, схватив без всяких извинений  или  объяснений  горящую
свечу и полный стакан горячего пунша, выбежал, как сумасшедший.
     - Черт побери, что с  ним  случилось?  -  распахнув  дверь,  воскликнул
Кроуль.- Тише! Не слышно ли шума наверху?
     Гости в смятении поднялись и, заглядывая друг другу в  лицо  с  большим
недоумением и не без страха, вытянули шеи и стали напряженно прислушиваться.


ГЛАВА XV,
     знакомит  читателя  с  причиной  и  происхождением  помехи,
описанной в предшествующей главе, а также с другими событиями, которые знать
необходимо

     Ньюмен Ногс впопыхах вскарабкался наверх с дымящимся напитком,  который
он столь бесцеремонно похитил со стола мистера Кенуигса и в сущности  из-под
самого носа водопроводного сборщика, каковой созерцал содержимое  стакана  в
момент неожиданного его исчезновения с  живейшими  признаками  удовольствия,
отражавшимися на физиономии. Ньюмен отнес свою добычу прямо к себе, в заднюю
мансарду, где сидели, с израненными ногами  и  в  разваливающихся  башмаках,
мокрые,  грязные,  изнуренные,  носившие   на   себе   следы   утомительного
путешествия,  Николас  и  Смайк,  его  спутник,  виновник   этого   трудного
странствия, оба совершенно измученные непривычным для них долгим переходом.
     Первое,  что  сделал  Ньюмен,-  это  принудил  Николаса  выпить  залпом
полстакана чуть ли не кипящего  пунша,  а  затем  влил  оставшееся  в  горло
Смайку, который, ни разу в жизни  не  отведав  ничего  более  крепкого,  чем
слабительное, проявлял всевозможные странные признаки изумления и  восторга,
пока жидкость проходила в горло, и очень выразительно закатил  глаза,  когда
она вся прошла.
     - Вы насквозь промокли,- сказал  Ньюмен,  торопливо  проводя  рукой  по
снятому  Николасом  сюртуку,-  а   мне...   мне   даже   нечего   дать   вам
переодеться,добавил он, грустно взглянув на поношенный костюм,  который  был
на нем. - У меня в свертле есть сухое платье  или  во  всяком  случае  вещи,
которыми я прекрасно  могу  обойтись,-  ответил  Николас.-  Если  вы  будете
смотреть на меня с таким жалобным  видом,  вы  заставите  меня  еще  сильнее
пожалеть о том,  что  я  вынужден  посягнуть  на  ваши  скудные  средства  и
обратиться с просьбой о помощи и  пристанище  на  одну  ночь.  Лицо  Ньюмена
отнюдь не прояснилось от таких речей Николаса, но  когда  молодой  его  друг
горячо пожал ему руку и заявил, что только полная уверенность в  искренности
его слов и доброжелательстве побудила его, Николаса, осведомить его о  своем
прибытии в Лондон, мистер Ногс снова  просиял  и  с  превеликим  проворством
занялся всевозможными  приготовлениями,  какие  были  ему  по  силам,  чтобы
угодить гостям. Они были довольно просты; средства  бедного  Ньюмена  далеко
отстали от его желаний, но как бы ни были ничтожны  эти  приготовления,  они
сопровождались  чрезвычайной  суетой  и  беготней.  Николас  столь   разумно
распорядился своим мизерным запасом денег, что они еще не иссякли, и  потому
на столе вскоре появился ужин, состоящий из хлеба, сыра и холодной говядины,
купленной в съестной лавке; поскольку же этим яствам  сопутствовали  бутылка
горячительного  и  кувшин  портера,  не  было  во  всяком  случае  оснований
опасаться голода или жажды. Те приготовления, какие во власти  Ньюмена  было
сделать для устройства гостей на ночь, заняли не  очень  много  времени,  и,
когда  он  настоял  как  на  срочной  и  необходимой  мере,  чтобы   Николас
переоделся, а Смайк облекся в единственный сюртук Ньюмена (каковой  тот  для
этой цели снял, не слушая никаких уговоров),  путешественники  принялись  за
скромную трапезу с большим удовольствием, чем по крайней мере  один  из  них
получал когда-то от лучшего угощения.
     Затем они подсели к камину, который  Ньюмен  растопил  так  жарко,  как
только мог после набегов Кроуля на уголь, и Николас,  которого  до  сих  пор
сдерживали  настойчивые  просьбы  друга  подкрепиться   после   путешествия,
принялся осаждать его нетерпеливыми вопросами о матери и сестре.
     -  Здоровы,-  ответил  Ньюмен  со  свойственным  ему  лаконизмом.-  Обе
здоровы.
     - Они по-прежнему живут в Сити? - осведомился Николас.
     - По-прежнему,- сказал Ньюмен.
     - А моя сестра,- продолжал  Николас,-  она  попрежнему  занимается  той
работой, о которой писала мне, что, кажется, она придется ей по душе?
     Ньюмен раскрыл глаза несколько шире,  чем  обычно,  но  ответил  только
разеваньем рта, каковое разеванье, в зависимости  от  движенья  головы,  его
сопровождавшего, истолковывалось друзьями, как да или нет. В  данном  случае
пантомима заключалась в кивке, а не в покачивании головой,  поэтому  Николас
счел ответ благоприятным.
     - Теперь выслушайте  меня!  -  сказал  Николас,  кладя  руку  на  плечо
Ньюмена.- Прежде чем попытаться их увидеть, я решил прийти к вам из  боязни,
что, удовлетворяя свое эгоистическое желание,  я  причиню  им  неприятности,
которые никогда не в  силах  буду  устранить.  Какие  сведения  из  Йоркшира
получил мой дядя?
     Ньюмен несколько раз открывал и закрывал рот, как будто  изо  всех  сил
старался заговорить и ничего у него не выходило,  и,  наконец,  устремил  на
Николаса мрачный и зловещий взгляд.
     - Какие сведения он получил? - краснея, настаивал Николас.- Вы  видите,
я готов услышать самое худшее, что могла  подсказать  злоба.  Зачем  же  вам
скрывать это от меня? Рано или поздно я все  равно  узнаю.  К  чему  хранить
таинственный вид в течение нескольких минут,  хотя  половины  этого  времени
было бы достаточно, чтобы я узнал все, что произошло? Прошу вас, скажите мне
сразу.
     - Завтра утром,- заявил Ньюмен.- Услышите завтра утром.
     - Чего вы этим достигнете? - возразил Николас.
     - Вы будете лучше спать,- ответил Ньюмен.
     - Я буду хуже спать! - нетерпеливо сказал Николае.-  Спать!  Как  я  ни
истощен и как ни нуждаюсь в отдыхе, нечего надеяться, чтобы я сомкнул  глаза
за всю ночь, если вы мне не расскажете всего!
     - А если я расскажу вам все? - колеблясь, осведомился Ньюмен.
     - Ну что ж, быть может, вы возбудите мое  негодование  или  раните  мою
гордость,- отозвался Николас,- но сна моего  вы  не  нарушите,  потому  что,
повторись та сцена, я бы не мог поступить иначе. И к каким  бы  последствиям
это не привело меня, я никогда не пожалею о том, что сделал,- никогда,  хотя
бы умирал с голоду или просил милостыню! Лучше бедность  или  страданье,  но
только не позор, порожденный чудовищной и  бесчеловечной  подлостью!  Говорю
вам - если бы я смотрел на это спокойно и безучастно, я бы возненавидел себя
и заслужил бы презрение всего мира. Гнусный негодяй!
     После этого любезного намека на отсутствующего мистера Сквирса  Николас
подавил нарастающий гнев и, подробно поведав Ньюмену о том, что произошло  в
Дотбойс-Холле, умолял его рассказать все без дальнейших уговоров.  Вняв  его
мольбе, Ногс достал из старого чемодана лист бумаги,  исписанный,  казалось,
второпях, и, выразив  всевозможными  изумительными  гримасами  свою  неохоту
рассказывать, изрек следующие слова:
     - Мой милый юноша, вы не  должны  поддаваться...  Это,  знаете  ли,  не
годится... вставать на защиту  каждого,  с  кем  плохо  обращаются...  когда
хочешь продвинуться в жизни... Черт возьми! Я с гордостью услышал об этом  и
поступил бы точно так же!
     Ньюмен сопроводил эту весьма несвойственную  ему  вспышку  энергическим
ударом по столу, словно, разгорячившись,  принял  его  за  грудь  или  ребра
мистера Уэкфорда Сквирса. Таким открытым изъявлением чувств совершенно лишив
себя возможности дать совет, исполненный житейской мудрости (а  таково  было
первоначальное его намерение), мистер Ногс приступил прямо к делу.
     - Третьего дня,- сказал Ньюмен,- ваш дядя получил  это  письмо.  В  его
отсутствие я поспешил снять с него копию. Прочесть?
     - Прошу вас,- ответил Николас. И Ньюмен Ногс прочел следующее:

            "Дотбойс-Холл. Четверг утром.
        Сэр!
     Мой папаша просит меня написать вам, потому  как  доктора  сумлеваются,
будет ли он когда-нибудь снова владеть ногами, что мешает ему держать перо в
руке.
     Мы находимся в состоянии духа даже нельзя сказать в каком, и мой папаша
- одна сплошная маска  из  синяков  синих  и  зеленых,  а  также  две  парты
поломаны. Нам пришлось отнести его  вниз  в  кухню,  где  он  теперь  лежит.
Поэтому вы можете судить, как низко с ним обошлись.
     После того как ваш племянник,  которого  вы  рекомендовали  в  учителя,
учинил это моему папаше и прыгнул на его с ногами и выражался так,  что  мое
перо не выдержит, он с ужасным неистовством напал на мою мамашу, швырнул  ее
на землю и на несколько дюймов вогнал ей в голову  задний  гребень.  Еще  бы
немножко, и он вошел бы ей в череп. У нас  есть  медицинское  свидетельство,
что если бы это случилось, черепаший гребень повредил бы мозги.
     После этого я и мой брат стали жертвами его бешенства, от  которого  мы
очень сильно пострадали, что приводит нас к терзающей  мысли,  что  какие-то
повреждения нанесены нашему нутру, в особенности раз никаких знаков  снаружи
не видно. Я испускаю громкие вопли все время, пока пишу, а также и мой брат,
а это отвлекает мое внимание и, надеюсь, извиняет мои ошибки.
     Утолив  свою  кровожадность,  чудовище  убежало,   захватив   с   собой
мальчишку, отъявленного негодяя, которого он подстегнул к  мятежу,  а  также
кольцо с гранатом, принадлежащее моей мамаше, и так  как  его  не  задержали
констебли, то, видно, его подобрала какая-нибудь почтовая карета. Мой папаша
просит, чтобы кольцо возвратили, если он к вам придет, и чтобы вы  отпустили
вора и убийцу, потому как если мы подадим на него в суд,  его  всего-навсего
сошлют, а если он останется на свободе, его непременно скоро повесят, а  это
избавит нас от хлопот и будет гораздо приятнее. В  надежде  получить  ответ,
когда вам будет удобно, остаюсь ваша и пр. и пр.
              Фанни Сквирс.
     Р. S. О его невежестве я сожалею, а его презираю".

     По прочтении этого  изысканного  послания  наступила  глубокая  тишина;
складывая  письмо,  Ньюмен  Ногс  созерцал  с  какой-то  забавной   жалостью
упомянутого в нем мальчишку, отъявленного негодяя, который, понимая во  всем
происходящем лишь то, что он явился  злосчастной  причиной  обрушившихся  на
Николасв неприятностей и клеветы, сидел безмолвный  и  удрученный,  с  самым
мрачным и унылым видом.
     - Мистер Ногс,- сказал Николас после  нескольких  секунд  раздумья,-  я
должен сейчас же пойти.
     - Пойти? - воскликнул Ньюмен.
     - Да,- сказал Николас,- на Гольдн-сквер. Те, кто меня знает, не поверят
этой истории с кольцом, но, быть может, для  достижения  цели  или  утоления
ненависти мистеру Ральфу Никльби удобно притвориться, будто он ей верит. Мой
долг - не перед ним, но перед собой - заявить об истинном положении вещей. А
кроме того, я должен обменяться с ним двумя-тремя словами,  и  это  дело  не
ждет.
     - Подождет,- сказал Ньюмен.
     - Нет, не подождет,- решительно возразил Николас, собираясь идти.
     -  Выслушайте  меня!  -  сказал  Ньюмен,  загораживая   дорогу   своему
стремительному молодому другу.- Его там нет. Он уехал из города. Он вернется
не раньше чем через три дня. И мне известно, что до своего возвращения он на
письмо не ответит.
     - Вы в этом уверены? - спросил  Николас,  волнуясь  и  быстрыми  шагами
меряя комнату.
     - Совершенно! - ответил Ньюмен.-  Он  едва  успел  просмотреть  письмо,
когда его вызвали. Его содержание никому не известно, кроме него и нас.
     - Уверены ли вы? - быстро спросил Николас.- Неизвестно даже моей матери
и сестре? Если бы я подумал, что они... Я пойду туда... Я должен их  видеть.
Куда идти? Где они?
     - Послушайтесь моего совета,- сказал Ньюмен,  который,  разгорячившись,
заговорил, как и всякий другой человек,- не пытайтесь увидеться даже с ними,
пока он не вернется домой. Я этого человека знаю. Надо, чтобы он  не  думал,
будто вы тайком оказывали давление на кого бы то ни было. Когда он вернется,
ступайте прямо к нему и  говорите  так  смело,  как  только  пожелаете.  Что
касается истинного положения дел, то оно ему известно не хуже, чем  вам  или
мне. В этом можете на него положиться.
     - Вы ко мне расположены, а его вы должны знать лучше,  чем  я,-  сказал
Николас после недолгого раздумья.- Хорошо, пусть будет так!
     Ньюмен, который в течение этого разговора стоял спиной к двери, готовый
силой воспрепятствовать - если будет необходимо - любой попытке гостя  выйти
из комнаты, с большим удовлетворением уселся на прежнее  место,  а  так  как
вода в чайнике к тому времени  закипела,  он  налил  стакан  виски  с  водой
Николасу и наполнил треснутую кружку для себя и для Смайка, из которой они и
пили вдвоем в полном согласии, тогда как  Николас,  подперев  голову  рукой,
оставался погруженным в меланхолические размышления.
     Тем временем компания внизу внимательно прислушивалась  и,  не  услышав
никакого шума, который оправдал  бы  ее  вмешательство  ради  удовлетворения
собственного  любопытства,  вернулась  в  комнату   Кенуигсов   и   занялась
обсуждением   разнообразнейших   догадок   касательно   причины   внезапного
исчезновения и длительного отсутствия мистера Ногса.
     - Ах, я вам вот что скажу! - начала миссис Кенуигс.- Что, если прислали
к  нему  нарочного  сообщить,  что  он  снова  вступил  во  владение   своим
имуществом?
     - Боже мой! - сказал мистер Кенуигс.- Это возможно. В таком случае,  не
послать ли нам к нему наверх спросить, может  быть,  он  хочет  еще  немного
пунша?
     -  Кенуигс!  -  громким  голосом  произнес  мистер  Лиливик.-  Вы  меня
удивляете.
     - Чем же это, сэр? - спросил с подобающей  покорностью  мистер  Кенуигс
сборщика платы за пользование водопроводом.
     - Тем, что делаете подобное замечание,  сэр,-  сердито  ответил  мистер
Лиливик.- Он уже получил пунш, не так ли, сэр? Я  считаю,  что  тот  способ,
каким был перехвачен, если можно так выразиться, этот пунш, крайне  невежлив
по отношению к нашему обществу. Он возмутителен, просто возмутителен!  Может
быть, в этом доме принято допускать подобные вещи,  но  видеть  такого  рода
поведение я не привык, о чем и  заявляю  вам,  Кенуигс!  Перед  джентльменом
стоит стакан пунша, который он уже собирается поднести  ко  рту,  как  вдруг
приходит другой джентльмен, завладевает этим стаканом пунша, не сказав ни "с
вашего разрешения", ни "если вы разрешите", и уносит  этот  стакан  пунша  с
собой. Может быть, это и хорошие манеры,- полагаю, что так,- но я  этого  не
понимаю, вот и все! Мало того - я не  хочу  понимать!  Такова  моя  привычка
высказывать мое мнение, Кенуигс, а мое мнение таково,  и  если  оно  вам  не
нравится, то час, когда я имею обыкновение ложиться спать, уже прошел,  и  я
могу найти дорогу домой, не засиживаясь дольше.
     Это был неприятный казус. Сборщик уже несколько минут  сидел  пыжась  и
кипятясь, оскорбленный в своем  достоинстве,  и  теперь  взорвался.  Великий
человек... богатый  родственник...  дядя-холостяк,  в  чьей  власти  сделать
Морлину наследницей и упомянуть в завещании даже  о  младенце,  был  обижен.
Силы небесные, чем же это может кончиться!
     - Я очень сожалею, сэр,- смиренно сказал мистер Кенуигс.
     - Нечего мне говорить, что вы сожалеете,- обрезал  мистер  Лиливик.-  В
таком случае вы должны были этому помешать.
     Общество   было   совершенно   парализовано   этой   домашней    бурей.
Обитательница задней комнаты сидела с разинутым ртом, оцепенев  от  ужаса  и
тупо глядя на