общила, моя милая,- отозвался мистер Лиливик.
     - Однако я надеюсь,- сказала миссис Кенуигс, выпрямившись,- что они  не
возгордятся,  но  будут  благословлять  свою  счастливую  судьбу,  благодаря
которой они занимают положение более высокое, чем  дети  простых  людей.  Ты
слышишь, Морлина?
     - Да, мама,- ответила мисс Кенунгс.
     - И, когда вы будете выходить на улицу или еще  куда-нибудь,  я  желаю,
чтобы вы  не  хвастались  этим  перед  другими  детьми,-  продолжала  миссис
Кенуигс,- а если вам придется заговорить об этом, можете сказать только:  "У
нас есть преподаватель, который приходит обучать  нас  на  дому,  но  мы  не
гордимся, потому что мама говорит, что это грешно". Ты слышишь, Морлина?
     - Да, мама,- снова ответила мисс Кенуигс.
     - В таком случае, запомни это и поступай так, как  я  говорю,-  сказала
миссис Кенуигс.- Не начать ли мистеру Джонсону, дядя?
     - Я готов слушать, если мистер Джонсон готов начать, моя милая,- сказал
сборщик  с  видом  глубокомысленного  критика.-  Каков,  по  вашему  мнению,
французский язык, сэр?
     - Что вы хотите этим сказать? - осведомился Николае.
     - Считаете ли вы, что это хороший язык, сэр? - спросил сборщик.Красивый
язык, разумный язык?
     - Конечно, красивый язык,- ответил Николас,- а так как на нем для всего
есть названия и он дает возможность вести изящный  разговор  обо  всем,  что
смею думать, что это разумный язык.
     - Не знаю,- недоверчиво сказал мистер Лплпвщ;.Вы  находите  также,  что
это веселый язык?
     - Да,- ответил Николас,- я бы сказал - да.
     - Значит, он очень изменился, в мое время  он  был  не  таким,-  заявил
сборщик,- совсем не таким.
     - Разве в ваше время он был печальным? - осведомился Николас, с  трудом
скрывая улыбку.
     - Очень! - с жаром объявил сборщик.- Я говорю о военном времени,  когда
шла последняя война. Быть может, это и веселый  язык.  Мне  бы  не  хотелось
противоречить кому бы то ни было, но я могу  сказать  одно:  я  слыхал,  как
французские пленные, которые были уроженцами Франции и должны знать, как  на
нем объясняются, говорили так печально, что тяжело было их слушать. Да, я их
слыхал раз пятьдесят, сэр, раз пятьдесят!
     Мистер Лиливик начал приходить в такое раздражение, что миссис  Кенуигс
нашла своевременным дать знак Николасу, чтобы тот не возражал, и лишь  после
того  как  мисс  Питоукер  ловко  ввернула  несколько  льстивых  фраз,  дабы
умилостивить превосходного старого джентльмена, этот последний  соблаговолил
нарушить молчание вопросом:
     - Как по-французски вода, сэр?
     - L'eau,- ответил Николас.
     - Вот как! - сказал мистер Лиливик, горестно покачивая головой.- Я  так
и думал. Ло? Я невысокого мнения об этом языке, совсем невысокого.
     - Мне кажется, дети могут начинать, дядя? - спросила миссис Кенуигс.
     - О да, они могут  начинать,  моя  милая,-  с  неудовольствием  ответил
сборщик.- Я лично не имею ни малейшего желания препятствовать им.
     Когда разрешение было дано, четыре мисс Кенуигс  с  Морлиной  во  главе
уселись в ряд, а все их косички повернулись в одну  сторону,  Николас,  взяв
книгу, приступил к  предварительным  объяснениям.  Мисс  Питоукср  и  миссис
Кенуигс пребывали в немом  восхищении,  которое  нарушал  только  шепот  сей
последней особы, уверявшей, что Морлина не замедлит выучить все на память, а
мистер Лиливик взирал на  эту  группу  хмурым  и  зорким  оком,  подстерегая
случай, когда можно будет начать новую дискуссию о языке.


ГЛАВА XVII,
     повествует о судьбе мисс Никльби

     С тяжелым сердцем и печальными предчувствиями, которых  никакие  усилия
не могли отогнать, Кэт Никльби в день своего поступления на службу  к  мадам
Манталини вышла из Сити,  когда  часы  показывали  без  четверти  восемь,  и
побрела одна по шумным и людным улицам к западную часть Лондона.
     В этот ранний час много хилых девушек, чья обязанность (так  же  как  и
бедного  шелковичного  червя)  -  создавать,  терпеливо   трудясь,   наряды,
облекающие бездумных и  падких  до  роскоши  леди,  идут  по  нашим  улицам,
направляясь к месту ежедневной своей работы и ловя, как бы украдкой,  глоток
свежего  воздуха  и  отблеск  солнечного  света,   который   скрашивает   их
однообразное существование  в  течение  длинного  ряда  часов,  составляющих
рабочий день. По мере приближения к более  фешенебельной  части  города  Кэт
замечала много таких девушек, спешивших, как и она, к месту тягостной  своей
службы, и в их болезненных лицах и в расслабленной походке  увидела  слишком
наглядное доказательство того, что ее опасения не лишены оснований.
     Она пришла к мадам Манталини за несколько минут до назначенного часа и,
пройдясь взад и вперед, в надежде, что подойдет еще какая-нибудь  девушка  и
избавит ее  от  неприятной  необходимости  давать  объяснения  слуге,  робко
постучалась в дверь. Немного спустя ей отворил лакей, который  надевал  свой
полосатый жилет, пока поднимался по лестнице, а сейчас был  занят  тем,  что
подвязывал фартук.
     - Мадам Манталини дома? - запинаясь, спросила Кэт.
     - В этот час она редко выходит, мисс,- ответил лакей таким  тоном,  что
слово "мисс" прозвучало почему-то обиднее, чем "моя милая".
     - Могу я ее видеть? - спросила Кэт.
     - Э? - отозвался слуга, придерживая рукой дверь и  удостоив  посмотреть
на вопрошавшую изумленным взглядом; при этом он улыбнулся во весь рот.-  Бог
мой, конечно, нет!
     - Я пришла потому, что она сама назначила мне прийти,- сказала Кэт.Я...
я буду здесь работать.
     - О, вы должны были  позвонить  в  колокольчик  для  работниц,-  сказал
лакей, коснувшись ручки колокольчика у дверного косяка.- Хотя, позвольте-ка,
я забыл - вы мисс Никльби?
     - Да,- ответила Кэт.
     - В таком случае, будьте добры подняться наверх,- сказал слуга.-  Мадам
Манталини желает вас видеть. Вот сюда... Осторожнее,  не  наступите  на  эти
вещи на полу.
     Предупредив ее так, чтобы она не налетела на всевозможные, в беспорядке
сваленные лампы, подносы, уставленные стаканами и нагроможденные  на  легкие
скамейки, расставленные по всему  вестибюлю  и  явно  свидетельствовавшие  о
поздно затянувшейся пирушке накануне вечером, слуга поднялся на третий  этаж
и ввел Кэт в комнату, выходившую окнами во двор и сообщавшуюся двустворчатой
дверью с помещением, где она в первый раз увидела хозяйку этого заведения.
     - Подождите здесь минутку,- сказал слуга,- я ей сейчас доложу.
     Дав весьма приветливо такое обещание,  он  удалился  и  оставил  Кэт  в
одиночестве.
     Мало было занимательного в этой комнате, главным украшением коей служил
поясной  портрет  маслом  мистера  Маиталини,  которого  художник  изобразил
небрежно  почесывающим  голову,  благодаря  чему  мистер  Манталиии  выгодно
выставлял напоказ кольцо с  бриллиантом  -  подарок  мадам  Манталини  перед
свадьбой. Но вот из соседней комнаты донеслись голоса, ведущие беседу, а так
как разговор был громкий, а перегородка тонкая, Кэт не могла не  обнаружить,
что голоса принадлежат мистеру и миссис Манталини.
     - Если ты будешь так отвратительно, дьявольски  возмутительно  ревнива,
душа моя,- сказал мистер Манталнни,- ты  будешь  очень  несчастна...  ужасно
несчастна... дьявольски несчастна!
     А затем раздался такой звук, словно мистер  Манталпни  прихлебнул  свой
кофе.
     - Да, я несчастна,- заявила мадам Манталини, явно дуясь.
     -  Значит,  ты  чрезмерно   требовательная,   недостойная,   дьявольски
неблагодарная маленькая фея,- сказал мистер Манталини.
     - Неправда! - всхлипнув, возразила мадам.
     - Не приходи в дурное  расположение  духа,-  сказал  мистер  Манталини,
разбивая скорлупу яйца.-  У  тебя  прелестное,  очаровательное,  дьявольское
личико, и ты не должна быть в  дурном  расположении  духа,  потому  что  это
повредит его миловидности и сделает его сердитым и мрачным, как у страшного,
злого, дьявольского чертенка.
     - Меня не всегда можно обойти таким способом,- сердито заявила мадам.
     - Можно обойти любым способом, какой покажется  наилучшим,  а  можно  и
вовсе не обходить, если так больше  нравится,-  возразил  мистер  Манталини,
засунув в рот ложку.
     - Болтать очень легко,- сказала мадам Манталини.
     - Не так-то легко, когда  ешь  дьявольское  яйцо,  -  отозвался  мистер
Манталини,- потому что яичный желток стекает по жилету, и, черт  побери,  он
не подходит ни к одному жилету, кроме желтого.
     - Ты любезничал с ней весь вечер,- сказала мадам Манталипи, явно  желая
перевести разговор на ту тему, от которой он уклонился.
     - Нет, нет, жизнь моя.
     - Ты любезничал, я все время не спускала с тебя глаз,- сказала мадам.
     - Да благословит небо эти маленькие, мигающие, мерцающие  глазки!  -  с
каким-то ленивым упоением  воскликнул  Манталини.-  Неужели  они  все  время
смотрели на меня? Ах, черт побери!
     - И я еще раз повторяю,- продолжала мадам, ты не должен вальсировать ни
с кем, кроме своей жены, и я этого не вынесу, Манталини, лучше уж мне  сразу
принять яд!
     - Она не примет яда и не причинит себе ужасной боли, не  правда  ли?  -
сказал Манталини, который, судя по изменившемуся голосу, передвинул  стул  и
сел поближе к жене.- Она не примет яда, потому что у нее дьявольски  хороший
муж, который мог бы жениться на двух графинях и на титулованной вдове...
     - На двух графинях? - перебила мадам.- Раньше ты мне говорил об одной!
     - На  двух!  -  вскричал  Манталини.-  На  двух  дьявольски  прекрасных
женщинах, настоящих графинях и с огромным состоянием, черт меня побери!
     - А почему же ты не женился? - игриво спросила мадам.
     - Почему не женился? - отозвался  супруг.-  А  разве  я  не  увидел  на
утреннем концерте самую дьявольскую маленькую очаровательницу во всем  мире?
И, пока эта маленькая очаровательница  -  моя  жена,  пусть  все  графини  и
титулованные вдовы в Англии отправляются...
     Мистер Манталини не кончил  фразы,  а  подарил  мадам  Манталини  очень
звонкий поцелуй, который мадам Манталини ему  вернула,  а  затем  как  будто
последовали новые поцелуи, сопутствовавшие завтраку.
     - А как насчет денег, сокровище моей жизни?  -  осведомился  Манталини,
когда эти нежности прекратились.- Сколько у нас наличными?
     - Право, очень мало,- ответила мадам.
     - Нам нужно побольше! - сказал Манталини.- Мы должны учесть  вексель  у
старого Никльби, чтобы продержаться в тяжелое время, черт меня побери!
     - Сейчас тебе больше не понадобится,- вкрадчиво сказала мадам.
     - Жизнь и душа моя! - воскликнул супруг.- У Скробса  продается  лошадь,
которую было бы грешно и преступно упустить,-  идет  просто  даром,  радость
чувств моих!
     - Даром! - воскликнула мадам.- Я этому рада.
     - Буквально даром,- отозвался Манталини.- Сто гиней наличными -  и  она
наша! Грива и холка,  ноги  и  хвост  -  все  дьявольской  красоты!  Я  буду
разъезжать  на  ней  в  парке  прямо  перед  каретами  отвергнутых  графинь.
Проклятая старая титулованная вдова упадет в обморок от горя и бешенства,  а
две другие скажут: "Он женился,  он  улизнул,  это  дьявольская  штука,  все
кончено!" Они возненавидят друг друга и пожелают, чтобы  вы  умерли  и  были
погребены. Ха-ха! Черт побери!
     Благоразумие мадам Манталини, если таковое у нее было, не устояло перед
этим зрелищем триумфа: позвякав ключами, она заявила, что посмотрит, сколько
денег у нее в столе, и, поднявшись для этой цели,  распахнула  двустворчатую
дверь и вошла в комнату, где сидела Кэт.
     - Ах, боже мой, дитя мое! - воскликнула мадам  Манталини,  в  изумлении
попятившись.- Как вы сюда попали?
     - Дитя! - вскричал Манталини, вбегая в  комнату.-  Как  попали...  А!..
О!.. Черт побери, как поживаете?
     - Я уже давно жду здесь, сударыня,-  сказала  KэT,  обращаясь  к  мадам
Манталини.- Мне кажется, слуга позабыл доложить вам, что я здесь.
     - Право же, вы должны обратить внимание  на  этого  человека,-  сказала
мадам, повернувшись к своему мужу.- Он все забывает.
     - Я отвинчу ему нос с его проклятой физиономии за то,  что  он  оставил
такое прелестное создание в одиночестве! - сказал супруг.
     - Манталини! - вскричала мадам.- Ты забываешься!
     - Я никогда не забываю о тебе, душа моя, и никогда не забуду и не  могу
забыть,- сказал Манталини, целуя руку жены и корча гримасу  в  сторону  мисс
Никльби, которая отвернулась.
     Умиротворенная  этим  комплиментом,  деловая  леди  взяла   со   своего
письменного стола какие-то бумаги, которые передала Манталини, принявшему их
с великим восторгом, затем она предложила Кэт  следовать  за  нею,  и  после
нескольких неудачных попыток мистера  Манталини  привлечь  внимание  молодой
особы они вышли, а этот джентльмен, взяв  газету,  растянулся  на  диване  и
задрал ноги.

     Мадам Манталини повела Кэт в нижний этаж и по коридору прошла в большую
комнату в задней половине дома, где много молодых женщин занимались  шитьем,
кройкой, переделкой и различными другими процедурами, известными  лишь  тем,
кто постиг искусство создавать модные наряды.  Это  была  душная  комната  с
верхним светом, такая скучная и унылая, какою только может быть комната.
     Мадам Манталини громко позвала мисс Нэг; появилась невысокая  суетливая
разряженная женщина, преисполненная сознанием собственной  важности,  а  все
молодые  леди,  на  секунду  оторвавшись  от  работы,   обменялись   шепотом
всевозможными критическими замечаниями о добротности ткани и  покрое  платья
мисс Никльби, о цвете и чертах ее лица и обо  всем  ее  облике  с  такою  же
благовоспитанностью,  какую  можно  наблюдать   в   наилучшем   обществе   в
переполненном бальном зале.
     - Мисс Нэг,- сказала мадам Манталини,- вот та молодая особа, о  которой
я вам говорила.
     Мисс Нэг посмотрела на мадам Манталини с почтительной улыбкой,  которую
ловко превратила в милостивую, предназначенную  для  Кэт,  и  сказала,  что,
разумеется, хотя и очень много хлопот с  молодыми  девицами,  совершенно  не
приученными к делу, однако она уверена, молодая  особа  будет  стараться  по
мере сил; благодаря такой уверенности она, мисс Нэг, уже почувствовала к ней
интерес.
     - Я думаю, что во всяком случае  первое  время  лучше  будет  для  мисс
Никльби вместе с вами примерять в ателье платья заказчицам,-  сказала  мадам
Манталини.-  Сейчас  она  еще  не  может  приносить  много  пользы,   а   ее
наружность...
     - ...будет прекрасно гармонировать с моей, мадам Манталини! -  перебила
мисс Нэг.- Совершенно верно, и, конечно, я должна предположить, что вы очень
скоро в этом убедитесь: у вас столько вкуса, что,  право  же,  как  я  часто
говорю этим молодым леди, я не знаю, как, когда и где  вы  могли  приобрести
все эти знания... гм!.. Мисс Никльби и я  -  мы  как  раз  под  пару,  мадам
Манталини, только у меня волосы чуть-чуть темнее, чем у мисс  Никльби,  и...
гм!.. мне кажется, у меня нога чуть-чуть меньше. Я уверена, мисс Никльби  не
обидится на мои  слова,  когда  узнает,  что  наша  семья  всегда  славилась
маленькими ножками с тех пор, как... гм!.. да, я думаю,  с  тех  пор  как  у
нашей семьи вообще появились  ноги.  Был  у  меня,  мадам  Манталини,  дядя,
который жил в Челтенхеме и имел превосходное дело - табачную лавку...  гм!..
у него были очень маленькие  ноги,  не  больше,  чем  ступни,  какие  обычно
приделывают к деревянным ногам,- самые симметричные ноги,  мадам  Манталини,
какие вы только можете вообразить.
     - Вероятно, мисс Нэг, они походили на спеленатые,- сказала мадам.
     - Ах, как это  на  вас  похоже!  -  воскликнула  мисс  Нэг.  -Ха-ха-ха!
Спеленатые! О, чудесно! Я часто говорю этим молодым леди: "Должна сказать, и
пусть все это знают, что из  всех  удачных  острот,  какие  мне  приходилось
слышать, а слыхала я очень много, потому что при жизни моего дорогого  брата
(я вела у него хозяйство, мисс Никльби) у нас ужинали раз в  неделю  два-три
молодых человека, славившихся в те дни своим остроумием, мадам  Манталини,из
всех удачных острот,- говорю я этим молодым  леди,-  какие  мне  приходилось
слышать, остроты мадам Манталини - самые замечательные...  гм!..  Они  такие
легкие, такие саркастические и в то же время такие добродушные (как  сказала
я мисс Симондс не дальше чем сегодня утром), что, когда, как и каким образом
она этому научилась, для меня поистине тайна".
     Тут мисс Нэг приумолкла, чтобы перевести дыхание; а пока она молчит, не
мешает отметить (не  тот  факт,  что  она  была  необычайно  разговорчива  и
необычайно  предана  мадам  Манталини,  ибо  этот  факт   не   нуждается   в
комментариях), что она имела привычку то  и  дело  вставлять  в  поток  речи
громкое, пронзительное, отчетливое "гм!", значение и смысл коего толковались
ее  знакомыми  различно.  Одни  утверждали,  что  мисс   Нэг   вводила   это
восклицание, впадая в преувеличения, когда у нее в  голове  созревала  новая
выдумка; другие - что, подыскивая нужное слово, она вставляла  "гм!",  чтобы
выиграть время и воспрепятствовать кому-либо другому вмешаться  в  разговор.
Далее можно указать, что мисс Нэг все еще претендовала на юный возраст, хотя
оставила его позади много лет назад, и что она была непостоянна и  тщеславна
и относилась к категории тех особ, к  которым  прекрасно  подходит  правило:
доверять вы им можете, пока они у вас на глазах, но и только.
     - Вы позаботитесь о том,  чтобы  мисс  Никльби  ознакомилась  с  часами
работы и со всем прочим,- сказала мадам Манталини.- Итак, я  оставляю  ее  с
вами. Вы не забудете моих распоряжений, мисс Нэг?
     Разумеется,  мисс  Нэг  ответила,  что  забыть  какое  бы  то  ни  было
распоряжение мадам Манталини является невозможным с моральной точки  зрения,
и, пожелав  своим  помощницам  доброго  утра,  мадам  Манталини  выплыла  из
комнаты.
     - Какое она очаровательное создание, не  правда  ли,  мисс  Никльби?  -
сказала мисс Нэг, потирая руки.
     - Я ее очень мало видела,- сказала Кэт.- Я еще не могу судить.
     - Вы видели мистера Манталини? - осведомилась мисс Нэг.
     - Да, его я видела два раза.
     - Не правда ли, он - очаровательное создание?
     - Право же - на меня он совсем не произвел такого  впечатления,ответила
Кэт.
     - Как, дорогая моя! - вскринала мисс Нэг, воздев  руки.-  Господи  боже
мой, где же ваш вкус? Такой красивый, рослый, видный  джентльмен,  с  такими
бакенбардами, с такими зубами и волосами... и... гм!.. Да вы меня изумляете!
     - Должно быть, я очень глупа,- отозвалась Кэт, снимая шляпку,-  но  так
как мое мнение имеет очень мало значения для него и для кого бы то ни  было,
я не жалею о том, что составила его, и, кажется, не скоро его изменю.
     - Разве вы не находите, что он очень красивый мужчина? - спросила  одна
из молодых леди.
     - Он может быть и красив, хотя бы я с  этим  не  соглашалась,-  сказала
Кэт.
     - И у него прекрасные лошади, не правда ли? - осведомилась другая.
     - Очень возможно, но я их никогда не видела,- ответила Кэт.
     - Никогда не видели? - вмешалась мисс Нэг.- О!  Теперь  все  ясно!  Как
можете вы высказывать мнение о джентльмене... гм!.. если вы не  видели  его,
когда он выезжает в своем экипаже?
     Столько было суетного - как ни мало знала свет провинциальная девушка -
в этом суждении старой портнихи, что Кэт, стремившаяся по многим  основаниям
переменить тему разговора, не произнесла больше ни слова и оставила мисс Нэг
победительницей на поле битвы.
     После недолгой паузы, в продолжение коей молодые девушки  рассматривали
Кэт  и  молча  обменивались  результатами  своих  наблюдений,  одна  из  них
предложила  ей  свою  помощь,  чтобы  снять  шаль,  и,   получив   согласие,
осведомилась, не считает ли она, что очень неприятно носить черное платье.
     - Да, конечно,- с горьким вздохом ответила Кэт.
     - Так пылится и так жарко в нем,- продолжала та же особа,  оправляя  на
ней платье.
     Кэт