и  и
погашены ли огни. Ни одной ночи я не ночевал за пределами  задней  мансарды.
Там все тот же ящик с резедой на окне и те же четыре  цветочных  горшка,  по
два с каждой стороны, которые я  принес  с  собой,  когда  только  что  сюда
поступил. Нет в мире - я это повторяю снова и снова, и я это утверждаю,- нет
в мире второй такой площади,  как  эта.  Знаю,  что  нет!  -  сказал  Тим  с
неожиданной энергией, насупил брови и огляделся по сторонам.- Нет такого!  И
для дела и для развлечения, летом или зимой - все равно когда,-  нет  ничего
похожего на нее. Нет такого источника в Англии, как насос в подворотне.  Нет
такого вида в Англии, как вид из моего окна. Я на него смотрю  каждое  утро,
когда еще не начал бриться, значит о нем я кое-что должен знать.  Я  спал  в
этой комнате,- добавил Тим, слегка понизив голос,- сорок четыре года, и если
бы это не представляло неудобств и не мешало интересам  дела,  я  бы  просил
разрешения там и умереть.
     - Проклятье, Тим  Линкинуотер!  Как  вы  смеете  говорить  о  том,  что
умрете?! - вскричали близнецы в один голос, энергически прочищая свои старые
носы.
     - Вот что я хотел вам сказать, мистер Эдвин и мистер Чарльз,-  произнес
Тим, снова расправляя плечи.- Уже не в первый раз вы говорите о  том,  чтобы
перевести меня по старости лет на пенсию, но, с вашего разрешения, пусть это
будет в последний раз, и больше мы к Этому вопросу не вернемся.
     С этими словами Тим Линкинуотер гордо  вышел  и  заперся  в  стеклянном
ящике с видом человека, сказавшего то, что имел сказать, и твердо  решившего
не подчиняться.
     Братья переглянулись и, не говоря ни слова, кашлянули раз шесть.
     - Нужно что-то с ним сделать, брат Нэд! - с жаром сказал другой брат.Мы
должны  пренебречь  его  старческой  щепетильностью,  ее  нельзя  терпеть  и
сносить. Его нужно сделать  компаньоном,  брат  Нэд,  а  если  он  этому  не
подчинится мирно, мы должны будем прибегнуть к насилию.
     - Совершенно верно! - ответил брат Нэд, кивая головой с видом человека,
принявшего твердое решение.- Совершенно верно,  дорогой  брат.  Если  он  не
желает слушать разумные доводы, мы должны сделать  это  помимо  его  воли  и
показать ему, что мы решили проявить власть. Мы должны  с  ним  поссориться,
брат Чарльз.
     -   Должны.    Разумеется,    мы    должны    поссориться    с    Тимом
Линкинуотером,подтвердил тот.- Но пока что,  дорогой  брат,  мы  задерживаем
нашего молодого друга, а старая леди и ее дочь  будут  беспокоиться,  ожидая
его возвращения. Итак, мы сейчас распрощаемся, и - так, так... не  ударьтесь
об этот ящик, дорогой сэр...  нет,  нет,  нет,  ни  слова  больше...  будьте
осторожны на перекрестках и...
     И, произнося бессвязные и отрывистые слова, чтобы удержать Николаса  от
изъявления  благодарности,  братья  поспешно  его  выпроводили,  всю  дорогу
пожимая  ему  руку  и  весьма  неудачно  делая  вид,-   они   были   плохими
притворщиками,- будто совсем не замечают, какие чувства им овладели.
     У Николаса сердце было слишком переполнено, чтобы он мог показаться  на
улице прежде, чем овладеет собой. Выскользнув, наконец, из темного уголка  у
двери, где принужден  был  задержаться,  он  мельком  увидел,  как  близнецы
украдкой  заглядывают  в  стеклянный  ящик,  видимо  не  зная,  что  делать:
продолжать  ли  начатую  атаку  безотлагательно,  или  на   время   отложить
наступление на неумолимого Тима Линкинуотера.
     Рассказывать о том восторге и удивлении, какие были вызваны в доме мисс
Ла-Криви только что изложенными  обстоятельствами,  и  обо  всем,  что  было
сделано,  сказано,  передумано,  чего  ждали,  на  что  надеялись  и  что  в
результате предвещали,- не отвечает  цели  этого  повествования.  Достаточно
будет  сообщить,  что  мистер  Тимоти  Линкинуотер  явился   пунктуально   в
назначенный час, что, хотя он и был чудаком и хотя он  ревностно  заботился,
как и следовало ему заботиться, о  том,  чтобы  всеобъемлющая  щедрость  его
хозяев получала надлежащее применение, он высказался энергически и горячо  в
пользу Николаса и что на следующий день Николас был определен  на  вакантный
табурет в конторе "Чирибл, братья" на жалование в сто двадцать фунтов в год.
     - И я думаю, дорогой брат,- сказал новый друг Николаса,- что,  если  бы
мы сдали им тот маленький коттедж в Боу, который сейчас  пустует,  за  плату
ниже обычной арендной платы?.. А, брат Нэд?
     - Совсем бесплатно! - сказал брат Нэд.- Мы богаты, и нам  стыдно  брать
при таких обстоятельствах арендную плату. Где  Тим  Линкинуотер?  Бесплатно,
дорогой брат, бесплатно.
     - Пожалуй, лучше  было  бы  назначить  что-нибудь,  брат  Нэд,-  кротко
возразил другой брат.- Это, знаете  ли,  помогло  бы  сохранить  привычку  к
бережливости и избавило бы от мучительного чувства чрезмерной благодарности.
Мы могли бы назначить пятнадцать или двадцать фунтов и, если  бы  эта  сумма
уплачивалась аккуратно, возместить им ее как-нибудь иначе. И я мог бы  тайно
предложить маленькую ссуду на обзаведение кое-какою мебелью,  а  ты  мог  бы
тайно предложить другую маленькую ссуду, брат Нэд, и если мы увидим,  что  у
них все идет хорошо,- а мы это увидим, опасаться не приходится, опасаться не
приходится,- мы можем превратить эту ссуду в подарок. Осторожно, брат Нэд, и
постепенно и не слишком их принуждая. Что ты на это скажешь, брат?
     Брат Нэд дал согласие и не только сказал, что это будет сделано,  но  и
сделал; и на протяжении одной короткой недели Николас  вступил  во  владение
табуретом, а миссис Никдьби и Кэт вступили во владение домом;  и  так  много
было связано с этим суеты, так много веселья и упований!
     Право, никогда еще не бывало такой недели  открытий  и  неожиданностей,
как первая неделя в этом коттедже.  Каждый  вечер,  к  возвращению  Николаса
домой, обнаруживалось что-нибудь новое. Сегодня это была  виноградная  лоза,
завтра - кипятильник, а на  следующий  день  -  ключ  от  стенного  шкафа  в
гостиной, найденный на дне кадки, и сотни других вещей. Затем  одна  комната
украсилась  муслиновыми  занавесками,  а  другая  стала  совсем   элегантной
благодаря шторе, и такие были сделаны улучшения, каких никто и вообразить не
мог. Потом приехала в  омнибусе  денька  на  два  погостить  и  помочь  мисс
Ла-Криви, которая вечно теряла очень маленький пакет с тонкими гвоздиками  и
очень большой молоток, и бегала повсюду с засученными рукавами, и  падала  с
лестницы, и очень больно ушибалась; и была здесь миссис Никльби,  говорившая
без умолку и редко-редко что-либо делавшая; и  была  здесь  Кэт,  потихоньку
работавшая повсюду, и  Смайк,  превративший  сад  в  чудеснейший  уголок,  и
Николас,  помогавший  всем  и  всех  подбадривавший.  Уют  и   безмятежность
домашнего очага были восстановлены, но лишь перенесенные несчастья и разлука
могли дать ту радость, какую давали скромные удовольствия, и то наслаждение,
которое приносил каждый час, проведенный вместе.
     Короче говоря, бедные Никльби  были  окружены  людьми  и  счастливы,  а
богатый Никльби был одинок и несчастен.


ГЛАВА  XXXVI,
     интимная  и  конфиденциальная,  имеющая  отношение   к
семейным делам, повествующая о том,  как  мистер  Кенуигс  перенес  жестокое
потрясение, и о том, что миссис Кенуигс чувствовала себя  хорошо,  насколько
это было возможно

     Было часов семь вечера, и в узких улицах  близ  Гольдн-сквера  начинало
темнеть, когда  мистер  Кенуигс  послал  за  парой  самых  дешевых  лайковых
перчаток -  те,  что  по  четырнадцати  пенсов,-  и,  выбрав  более  прочную
перчатку, каковой оказалась  приходившаяся  на  правую  руку,  спустился  по
лестнице с видом торжественным и весьма возбужденным и  принялся  обертывать
перчаткой  кольцо  у  входной  двери.  Исполнив   эту   работу   с   большой
аккуратностью, мистер Кенуигс захлопнул  за  собой  дверь  и  перешел  через
дорогу, чтобы полюбоваться эффектом с противоположного тротуара. Убедившись,
что лучшего и представить себе нельзя, мистер Кенуигс вернулся и, крикнув  в
замочную скважину Морлине, чтобы она открыла дверь, скрылся в доме и  больше
не показывался.
     Если рассматривать это обстоятельство как нечто абстрактное, то не было
никаких явных поводов или причин, почему мистер Кенуигс взял  на  себя  труд
обернуть именно это кольцо, а не кольцо у  двери  какого-нибудь  аристократа
или джентльмена, проживавшего на расстоянии  десяти  миль  отсюда,  ибо  для
наибольшего  удобства  многочисленных  жильцов  входная  дверь  всегда  была
раскрыта настежь и дверным кольцом никогда не пользовались. Второй, третий и
четвертый этажи имели особые звонки. Что до мансард, то туда  никто  никогда
не приходил. Если кому-нибудь нужны были первые этажи, то они были тут же, и
оставалось только войти в них, а в кухню вел отдельный ход вниз по  лестнице
из нижнего дворика*. Поэтому, если исходить из соображений  необходимости  и
пользы,  это  обертывание  перчаткой   дверного   кольца   было   совершенно
непостижимо.
     Но  дверные  кольца  можно  обертывать   не   только   из   соображений
утилитарных, что и было  ясно  доказано  в  данном  случае.  Есть  некоторые
утонченные  формальности  и  церемонии,   которые   надлежит   соблюдать   в
цивилизованной жизни, иначе человечество вернется к первобытному варварскому
состоянию. Ни одна элегантная леди никогда не разрешалась от бремени - да  и
ни одно элегантное  разрешение  от  бремени  не  могло  иметь  место  -  без
символического обертывания дверного  кольца.  Миссис  Кенуигс  была  леди  с
некоторыми  претензиями  на  элегантность;  миссис  Кенуигс  разрешилась  от
бремени.
     И посему мистер Кенуигс обернул безмолвствующее дверное кольцо в  своих
владениях белой лайковой перчаткой.
     - Право, не знаю,- сказал мистер Кенуигс, поправляя воротничок  сорочки
и медленно поднимаясь по лестнице,- не поместить ли объявление в газете, раз
это мальчик.
     Размышляя о целесообразности такого  шага  и  о  сенсации,  которую  он
должен произвести в округе, мистер Кенуигс отправился  в  гостиную,  где  на
подставке перед  камином  сушились  чрезвычайно  миниатюрные  принадлежности
туалета,  а  мистер  Ломби,  доктор,  нянчил  на  руках  младенца,  то  есть
прошлогоднего младенца, не нового.
     - Это чудесный малыш, мистер Кенуигс,- сказал мистер Ломби, доктор.
     - Вы считаете его чудесным мальчиком, сэр? - отозвался мистер Кенуигс.
     - Самый чудесный мальчик, какого мне случалось видеть. Никогда  еще  не
видывал такого младенца.
     Утешительный предмет для размышлений и дающий исчерпывающий ответ  тем,
кто твердит о дегенерации  человеческого  рода:  каждый  рождающийся  в  мир
младенец лучше, чем предыдущий.
     - Никогда не видывал такого младенца,- повторил дистер Ломби, доктор.
     - Морлина была чудесным младенцем,-  возразил  мистер  Кенуигс,  словно
нападали на его семейство.
     - Все они были чудесными младенцами,- сказал мистер Ломби.
     И мистер Ломби с задумчивым видом продолжал баюкать младенца.  Если  он
размышлял о том, в какую статью счета вписать баюканье, то  об  этом  должно
было быть известно лучше всех ему самому.
     На протяжении этого короткого разговора мисс  Морлина,  как  старшая  в
семье и, натурально, представительница  своей  матери  во  время  нездоровья
последней, без устали тормошила и шлепала трех младших мисс  Кенуигс;  такая
заботливость и нежность вызвали слезы на глазах мистера Кенуигса и  побудили
его заявить, что по уму и поведению это дитя - женщина.
     -  Она  будет  сокровищем  для  человека,  за  которого  выйдет  замуж,
сэр,сказал вполголоса мистер Кенуигс.- Я думаю, она сделает выгодную партию,
мистер Ломби.
     - Меня это отнюдь бы не удивило,- отозвался доктор.
     - Вы никогда не видели, как она  танцует,  сэр?  -  осведомился  мистер
Кенуигс.
     Доктор покачал головой.
     - Ax! - сказал мистер Кенуигс так, словно жалел его от всего сердца.- В
таком случае вы не знаете, на что она способна.
     Все это время в соседнюю комнату  быстро  входили  и  выходили  оттуда,
дверь очень тихо открывалась и эакрывалась  (ибо  необходимо  было  охранять
покой миссис Кенуигс), и младенца показывали трем-четырем десяткам депутаций
от избранных друзей женского пола, которые собрались в коридоре и у подъезда
обсудить событие со всех сторон. Действительно, волнение охватило всю улицу,
и можно было видеть, как леди группами стоят у двери (некоторые в  таком  же
интересном положении, в каком миссис Кенуигс в последний  раз  появлялась  в
обществе), повествуя о своих испытаниях  при  подобных  же  обстоятельствах.
Иные даже завоевали себе славу, еще за день в точности предсказав, когда это
должно произойти, а другие говорили о том, что они сразу угадали, в чем  тут
дело, когда мистер Кенуигс, весь бледный, изо всех сил  пустился  бежать  по
улице. Одни утверждали одно, а другие другое, но все говорили вместе, и  все
соглашались по двум пунктам: во-первых, в высшей степени достойно  и  весьма
похвально сделать то, что сделала миссис Кенуигс, и, во-вторых, никогда  еще
не бывало такого искусного и ученого доктора, как доктор Ломби.
     В разгар этой сумятицы доктор Ломби, как было сообщено  выше,  сидел  в
комнате второго этажа окнами на улицу, нянча на руках смещенного с должности
младенца  и  беседуя  с  мистером  Кенуигсом.  Доктор  Ломби  был   толстый,
грубоватый джентльмен без воротничка и с  бородой,  отросшей  со  вчерашнего
утра, ибо он был популярен, а округа  плодовита  и  обернуто  было  еще  три
дверных кольца, одно за другим, в течение последних сорока восьми часов.
     - Итак, мистер Кенуигс,- сказал доктор  Ломби,-  получается  шесть.  Со
временем у вас будет славное семейство, сэр.
     - Мне  кажется,  шестерых  почти  достаточно,  сэр,-  отозвался  мистер
Кенуигс.
     - Ну-ну! - сказал доктор.- Вздор! Должно быть вдвое больше!
     Тут доктор захохотал, но  еще  больше  хохотала  замужняя  приятельница
миссис Кенуигс, которая только что  вышла  из  комнаты  больной  доложить  о
положении дел и хлебнуть немного бренди с водой; она как будто считала,  что
никогда еще не преподносили обществу такой прекрасной шутки.
     - Им не приходится полагаться только на удачу,- сказал мистер  Кенуигс,
посадив к себе на колени вторую дочь,- у них есть виды на наследство.
     - О, вот как! - сказал мистер Ломби, доктор.
     - И, кажется, очень неплохие виды? - осведомилась замужняя леди.
     - Видите ли, сударыня,- сказал  мистер  Кенуигс,-  в  сущности  не  мне
говорить о том, каковы могут быть эти виды. Не мне хвастаться семейством,  с
которым я имею честь состоять в родстве... В то же время миссис Кенуигс... Я
бы сказал,- неожиданно объявил мистер Кенуигс, повысив при этом голос,-  что
моим детям, быть может, придется по  сто  фунтов  на  каждого.  Быть  может,
больше, но уж столько-то несомненно.
     - А это очень приличное маленькое состояние,- сказала замужняя леди. -
     - У миссис Кенуигс есть родственники,- продолжал мистер  Кенуигс,  беря
понюшку табаку из табакерки доктора и затем чихая очень громко, так  как  не
привык к нему,- родственники, которые могли, бы десятерым  оставить  по  сто
фунтов и после этого все-таки не просить подаяния.
     - Я знаю, кого  вы  имеете  в  виду,-  заметила  замужняя  леди,  кивая
головой.
     - Я никаких имен не  называл  и  не  хочу  называть  никаких  имен,-  с
величественным видом сказал мистер Кенуигс.- Многие из моих друзей встречали
в этой самой комнате родственника миссис Кенуигс,  который  мог  бы  оказать
честь любому обществу, вот и все.
     - Я его встречала,- сказала замужняя леди,  бросив  взгляд  на  доктора
Ломби.
     - Разумеется, весьма лестно для отца видеть, что такой  человек  целует
его детей и интересуется ими,- продолжал мистер  Кенуигс.-  Натурально,  мои
чувства человека ублаготворяет знакомство с таким человеком. И,  натурально,
мои чувства супруга будут еще более  ублаготворены,  если  об  этом  событии
доведут до сведения такого человека.
     Выразив подобным образом свои мысли, мистер Кенуигс  привел  в  порядок
льняную косичку своей второй дочери и попросил ее быть  хорошей  девочкой  и
слушаться сестры Морлины.
     - Эта девочка с каждым днем все больше-походит на мать,- сказал  мистер
Ломби, с восторгом взирая на Морлину.
     - Ну вот! - подхватила замужняя леди.- А что я всегда говорила,  что  я
всегда говорила? Она вылитый ее портрет!
     Обратив таким  образом  всеобщее  внимание  на  упомянутую  юную  леди,
замужняя леди воспользовалась случаем, чтобы хлебнуть снова бренди с водой -
и хлебнуть основательно.
     - Да, сходство есть,-  подумав,  сказал  мистер  Кенуигс.-  Но  что  за
женщина была миссис Кенуигс до своего замужества! Боже  милостивый,  что  за
женщина!
     Мистер Ломби покачал головой с большой торжественностью, как  бы  давая
понять, что, по его мнению, она была ослепительна.
     - А говорят о феях! - воскликнул мистер Кенуигс.- Я никогда не видел на
свете ничего более эфирного. Никогда! И какое обращение! Игривое и в  то  же
время строгое и пристойное! А фигура! Это не всем известно,- понизив  голос,
добавил мистер Кенуигс,- но в то время фигура ее  была  такова,  что  с  нее
писали Британию на Холлоуэй-роуд*.
     - Да  вы  только  посмотрите,  какова  она  сейчас!-  сказала  замужняя
леди.Разве походит она на мать шестерых детей?
     - Просто смешно! -воскликнул доктор.
     - Она гораздо больше похожа на свою собственную дочь,- заявила замужняя
леди.
     - Совершенно верно,- согласился мистер Ломби.- Значительно больше.
     Мистер  Кенуигс  собирался  сделать   какое-то   замечание,   по   всей
вероятности подтверждающее это мнение, но тут другая замужняя леди,  которая
зашла подбодрить миссис Кенуигс и  помочь  прибрать  все,  что  могло  иметь
отношение к закуске и выпивке, просунула голову и доложила, что она  секунду
назад спустилась вниз, услышав колокольчик, и  что  у  двери  ждет  какой-то
джентльмен, который во что бы то ни стало хочет видеть мистера Кенуигса.
     Туманный образ  знатного  родственника  промелькнул  в  голове  мистера
Кенуигса, когда было сделано это сообщение, и под влиянием этого  образа  он
немедленно приказал Морлине привести джентльмена.
     - Смотрите-ка! - воскликнул мистер Кенуигс, остаиовившись против двери,
чтобы как можно скорее увидеть поднимавшегося по  лестнице  посетителя.-  Да
ведь это мистер Джонсон! Как поживаете, сэр?
     Николас пожал  ему  руку,  перецеловал  своих  бывших  учениц  всех  по
очереди, вручил Морлине большой сверток с игрушками,  поклонился  доктору  и
замужней  леди  и  осведомился  о  здоровье  миссис  Кенуигс  тоном   крайне
заинтересованным, который проник в  самое  сердце  и  душу  леди,  пришедшей
разогреть над огнем какую-то таинственную смесь.
     - Я должен принести сотни извинений, что явился в такое время,-  сказал
Николас,- но я об этом не знал, пока не позвонил, а занят я теперь так,  что
боюсь - может пройти несколько дней, прежде чем мне  удастся  заглянуть  еще
раз.
     - Лучшего времени не найти,  сэр,-  сказал  мистер  Кенуигс.-  Надеюсь,
положение миссис Кенуигс не является препятствием к нашей беседе, сэр.
     - Вы очень любезны,- сказал Николас.
     В этот момент еще одна замужняя леди провозгласила, что младенец  начал
сосать  вовсю,  после  чего  две  замужние  леди,  уже   упомянутые,   шумно
устремились в спальню созерцать его во время этого процесса.
     - Дело в том,- начал Николас,- что перед отъездом из провинции,  где  я
жил последнее время, я взялся передать вам одно поручение.
     - Ну? - сказал мистер Кенуигс.
     - И я уже несколько дней в  Лондоне,-  добавил  Николас,-  но  не  имел
возможности его исполнить.
     - Неважно, сэр,- сказал мистер Кенуигс.- Полагаю, оно  не  станет  хуже
оттого, что остынет. Поручение из провинции...-  задумчиво  повторил  мистер
Кенуигс.- Это любопытно. Я нико