уронил с довольно громким стуком голову своего хозяина на  пол,
а затем, не пытаясь ее поднять, посмотрел на окружающих с таким видом, будто
совершил нечто замечательное.
     - Но я хочу,-продолжала мадам  Манталини,  вытирая  глаза  и  говоря  с
величайшим негодованием,- хочу сказать раз и навсегда при  вас  и  при  всех
здесь присутствующих, что больше я не буду потворствовать расточительности и
порокам этого человека. Долго я была глупа, и он  меня  дурачил!  В  будущем
пусть он сам себя содержит, если может, и пусть тратит  сколько  ему  угодно
денег и на кого угодно. Но деньги эти  будут  не  мои,  а  потому  вы  лучше
подумайте, прежде чем оказывать ему доверие.
     Затем мадам Манталини,  не  обращая  внимания  на  весьма  патетические
жадобы своего супруга, что аптекарь приготовил недостаточно крепкий  раствор
синильной кислоты и что ему придется выпить еще  одну-две  бутылочки,  чтобы
закончить начатое дело,- принялась перечислять  галантные  похождения  этого
приятного джентльмена, обманы, расточительность и измены (в особенности  эти
последние). В заключение она запротестовала против предположения, будто  еще
питает к нему хоть какую-нибудь склонность,  и  сослалась  в  доказательство
этой перемены в своих чувствах на то, что за  последние  две  недели  он  по
крайней мере раз шесть пытался отравиться и ни разу она ни словом, ни  делом
не старалась спасти его жизнь.
     - И я настаиваю на том, чтобы мы развелись и мне предоставили свободу,-
всхлипывая, сказала  мадам  Манталини.-  Если  он  посмеет  отказать  мне  в
разводе, я получу его по суду... Я  могу  его  получить!..  И  надеюсь,  это
послужит предостережением всем девушкам - свидетелям этой позорной сцены.
     Мисс Нэг, будучи бесспорно старейшей девушкой из всех присутствовавших,
сказала очень торжественно, что ей  это  послужит  предостережением;  то  же
сказали все молодые леди, за исключением двух или трех,  которые  как  будто
сомневались, могут ли такие бакенбарды провиниться.
     - Зачем вы говорите все это перед столькими слушателями? - тихо  сказал
Ральф.- Вы знаете, что не думаете этого всерьез.
     - Нет, всерьез! - громко возразила мадам Манталини, попятившись к  мисс
Нэг.
     - Но подумайте,- увещевал Ральф, который  был  кровно  заинтересован  в
этом деле.- Следовало бы здраво поразмыслить. У замужней женщины нет никакой
собственности.
     - Это вам не дьявольски одинокая  особа,  душа  моя!  -  сказал  мистер
Манталини, приподнимаясь на локте.
     - Я это прекрасно знаю,- заявила мадам Манталини, тряхнув головой,- и у
меня  собственности  нет.  Заведение,  инвентарь,  дом  и  все,  что  в  нем
находится,- все принадлежит мисс Нэг.
     - Совершенно верно, мадам Манталини!- отозвалась мисс  Нэг,  с  которой
бывшая  ее  хозяйка  тайком  заключила   дружеское   соглашение   по   этому
пункту.Сущая правда, мадам Манталини... гм!.. сущая правда! И никогда еще  я
не радовалась больше, чем теперь, что у меня хватило силы духа устоять перед
брачными предложениями, как  бы  ни  были  они  выгодны,  когда  я  думаю  о
сегодняшнем моем положении, сравнивая его с вашим весьма печальным и  весьма
незаслуженным, мадам Манталини.
     - Черт возьми! - вскричал мистер Манталини, поворачивая голову к жене.-
Неужели она не ударит и  не  ущипнет  завистливую  старую  вдовицу,  которая
осмеливается осуждать ее сокровище?
     Но дни льстивых речей мистера Манталини  миновали.  -  Мисс  Нэг,  сэр,
закадычная  моя  подруга,-  сказала  его  жена.  И,  хотя  мистер  Манталини
закатывал глаза так, что им, казалось,  грозила  опасность  никогда  уже  не
вернуться на прежнее место,  мадам  Манталини  не  обнаружила  ни  малейшего
желания смягчиться.
     Следует отдать справедливость превосходной  мисс  Нэг:  она-то  и  была
повинна в этом изменившемся положении дел. Убедившись на повседневном опыте,
что нет никакой надежды  на  процветание  фирмы  и  даже  на  дальнейшее  ее
существование, пока в расходах участвует мистер Манталини, и  будучи  теперь
весьма  заинтересована  в  ее  благополучии,  мисс  Нэг  принялась   усердно
расследовать некоторые незначительные обстоятельства,  связанные  с  частной
жизнью  этого  джентльмена;  она  так  хорошо  осветила  их  и  так  искусно
преподнесла мадам Манталини, что раскрыла этой последней  глаза  лучше,  чем
могли  бы  это  сделать  на  протяжении  многих   лет   самые   глубокие   и
философические  рассуждения.  Достижению  этой  цели  весьма  способствовала
случайно обнаруженная мисс Нэг нежная записка,  в  которой  мадам  Манталини
называли "старой" и "вульгарной".
     Однако, несмотря на свою  стойкость,  мадам  Манталини  очень  горестно
плакала, и, так как она оперлась на мисс  Нэг  и  махнула  рукой  в  сторону
двери, сия молодая леди и все прочие молодые леди  с  соболезнующими  лицами
повели ее из комнаты.
     - Никльби! - воскликнул  весь  в  слезах  мистер  Маиталини.-  Вы  были
призваны  в  свидетели  этой  дьявольской  жестокости   со   стороны   самой
дьявольской очаровательницы и поработительницы, когда-либо жившей на  свете.
О, проклятье! Я прощаю эту женщину.
     - Прощаете?!- сердито повторила мадам Манталини.
     - Я прощаю ее, Никльби,- сказал мистер Манталини.- Вы  будете  осуждать
меня, свет будет осуждать меня,  женщины  будут  осуждать  меня.  Все  будут
смеяться, и издеваться, и улыбаться,  и  ухмыляться  дьявольски.  Все  будут
говорить: "Ей было даровано счастье. Она его  не  познала.  Он  был  слишком
слаб. Он был слишком добр. Он был дьявольски хороший  парень,  но  он  любил
слишком сильно. Он не может вынести ее гнева и брани! Дьявольский случай! Не
бывало еще положения столь дьявольского!.." Но я ее прощаю.
     После такой трогательной речи мистер Манталини снова  упал  навзничь  и
лежал, по всей видимости, без чувств и без движения,  пока  все  женщины  не
вышли из комнаты, а тогда он осторожно принял сидячее положение и обратил  к
Ральфу весьма озадаченное лицо, все еще держа в одной руке  бутылочку,  а  в
другой-чайную ложку.
     - Можете отложить теперь в сторону эти дурачества  и  снова  промышлять
своим умом,- сказал Ральф, хладнокровно берясь за шляпу.
     - Черт возьми, Никльби, вы это всерьез?
     - Я редко шучу,- холодно сказал Ральф.- Прощайте.
     - Нет, право же, Никльби...- сказал Манталини.
     - Быть может, я ошибаюсь,- отозвался  Ральф.-  Надеюсь,  что  так.  Вам
лучше знать. Прощайте.
     Притворяясь, будто не слышит  просьб  подождать  и  дать  совет,  Ральф
оставил павшего духом  мистера  Манталини  наедине  с  его  размышлениями  и
спокойно покинул дом.
     - Ого! - сказал он.- Так скоро ветер подул в другую сторону? Наполовину
мошенник и наполовину дурак, и все это  обнаружилось.  Думаю,  ваши  денечки
миновали, сэр.
     С этими словами он сделал какие-то пометки в записной книжке, где  явно
значилось имя мистера Манталини, взглянул на часы и,  убедившись,  что  было
между девятью и десятью, поспешил домой.
     - Они здесь? - был первый вопрос, какой он задал Ньюмену.
     Ньюмен кивнул.
     - Уже полчаса.
     - Вдвоем? Один толстый, елейный?
     - Да,- сказал Ньюмен.- Сейчас в вашей комнате.
     - Хорошо,- сказал Ральф.- Наймите мне карету.
     - Карету! Как, вы... хотите... э?"- заикаясь, выговорил Ньюмен.
     Ральф сердито повторил распоряжение, и Ногс,  изумление  которого  было
вполне   извинительно   ввиду   такого   необычайного   и    исключительного
обстоятельства (он никогда в жизни не видел  Ральфа  в  карете),  отправился
исполнять приказание и вскоре вернулся с экипажем.
     В него уселись мистер Сквирс, Ральф и третий человек,  которого  Ньюмен
Ногс видел впервые. Ньюмен  стоял  на  пороге,  провожая  их  и  не  трудясь
любопытствовать, куда и по какому делу они едут, пока случайно  не  услышал,
как Ральф назвал улицу, куда кучер должен был их отвезти.
     С быстротой молнии и в величайшем недоумении  Ньюмен  бросился  в  свою
комнатушку за шляпой и, прихрамывая побежал за каретой,  словно  намереваясь
вскочить на запятки, но эта затея ему не удалась: карета  слишком  опередила
его и вскоре была уже безнадежно далеко, оставив его, задыхающегося, посреди
пустынной улицы.
     -  А  впрочем,  не  знаю,  -  сказал  Ньюмен,   останавливаясь,   чтобы
отдышаться,- какой был бы от меня толк, если бы я тоже поехал.  Он  бы  меня
увидел. Поехали туда! Что может из этого выйти? Если бы я знал вчера, я  мог
бы предупредить... Поехали туда! Тут какой-то злой умысел. Несомненно.
     Его размышления были прерваны седым человеком с весьма  примечательной,
хотя отнюдь не располагающей  внешностью,  который,  тихо  подойдя  к  нему,
попросил милостыни.
     Ньюмен, все еще в глубокой задумчивости, пошел прочь, но тот последовал
за ним и рассказал ему такую жалкую историю, что Ньюмен (у  него,  казалось,
безнадежно было просить,  так  как  он  имел  слишком  мало,  чтобы  давать)
заглянул в  свою  шляпу  в  поисках  нескольких  полупенни,  которые  обычно
завязывал в уголок носового платка, если они у него были.
     Пока  он  усердно  развязывал  узел  зубами,  человек  сказал   что-то,
остановившее его внимание, затем добавил еще что-то, а  затем  незнакомец  и
Ньюмен зашагали бок о бок: незнакомец с жаром говорил, а Ньюмен слушал.


ГЛАВА XLV,
     повествующая об удивительном событии

     - Раз мы завтра вечером уезжаем из Лондона и раз я не знаю, бывал ли  я
когда-нибудь  так  счастлив,  мистер  Никльби,  то,  ей-богу,  я  выпью  еще
стаканчик за следующую нашу радостную встречу!
     Так говорил Джон Брауди, с  величайшим  удовольствием  потирая  руки  и
поворачивая во все стороны свое красное сияющее лицо, вполне  подтверждавшее
это заявление.
     Когда Джон находился в этом завидном  состоянии  духа,  был  тот  самый
вечер, о котором шла речь в последней главе;  местом  действия  являлся  уже
упоминавшийся нами коттедж, а собравшаяся  компания  состояла  из  Николаса,
миссис Никльби, миссис Брауди, Кэт Никльби и Смайка.
     Очень веселое было общество! После некоторых колебаний миссис  Никльби,
зная, чем обязан ее сын честному  йоркширцу,  дала  согласие  на  то,  чтобы
мистер и миссис Брауди были приглашены к чаю. По случаю этой затеи  возникли
сначала всевозможные трудности и препятствия,  вызванные  тем,  что  она  не
имела возможности сначала "нанести визит" миссис Брауди,  ибо,  хотя  миссис
Никльби частенько замечала с большим самодовольством  (как  это  свойственно
особенно щепетильным людям), что у нее нет ни тени гордыни и чопорности, она
была ярой сторонницей этикета и церемоний. А так как было очевидно, что пока
визит не нанесен, она не  может  (выражаясь  изысканно  и  согласно  законам
света) даже подозревать о факте существования миссис  Брауди,  она  находила
свое положение крайне деликатным и затруднительным.
     - Первый визит должна сделать я, дорогой мой,- сказала миссис Никльби,-
это необходимо. Дело в том,  дорогой  мой,  что  я  должна  оказать  как  бы
некоторое снисхождение и дать понять этой молодой особе, что готова обратить
на нее внимание. Очень респектабельный на  вид  молодой  человек,-  добавила
миссис Никдьби после  короткого  раздумья,-  служит  кондуктором  одного  из
омнибусов, которые здесь проезжают, и носит клеенчатую шляпу -  мы  с  твоей
сестрой часто его замечали,- ты знаешь, Кэт, у него бородавка  на  носу,  он
похож на слугу джентльмена.
     - Разве у всех слуг джентльменов бородавки на носу, мама? - осведомился
Николас.
     - Николас, дорогой мой, какие глупости ты  говоришь!  -  возразила  его
мать.- Конечно, я хочу сказать, что он  похож  на  слугу  джентльмена  своей
клеенчатой шляпой, а не бородавкой на носу, хотя и это не так  уж.  странно,
как тебе может показаться, потому что когда-то у нас был лакей,  у  которого
была не только бородавка, но еще и жировая шишка, и вдобавок очень  большая,
и он потребовал, чтобы ему по этому случаю прибавили жалованья, так  как  он
находил, что она обходится ему очень дорого. Поэвольте-ка, о чем это я?  Ах,
да, помню! Самое лучшее,  что  я  могу  придумать,  это  отправить  визитную
карточку и мой привет с этим молодым человеком (я уверена, за кружку портера
он согласится), к "Сарацину с двумя шеями".  Если  официант  примет  его  за
слугу джентльмена, тем лучше. Затем все, что остается сделать миссис Брауди,
это послать с ним же свою визитную карточку, и дело с концом.
     -  Дорогая  мама,-  сказал  Николас,-  я  не  думаю,  чтобы   у   таких
бесхитростных людей, как они, были визитные карточки, и вряд ли  они  у  них
когда-нибудь будут.
     - О, в таком случае, Николас, дорогой мой,- отозвалась миссис Никльби,-
это другое дело. Если ты так ставишь  вопрос,  тогда,  конечно,  мне  больше
нечего сказать, и я не сомневаюсь, что они очень хорошие люди, и  отнюдь  не
возражаю, чтобы они пришли к чаю, и постараюсь быть очень вежливой  с  ними,
если они придут.
     Когда дело было таким образом благополучно  улажено  и  миссис  Никльби
взяла на себя роль покровительственную и кротко снисходительную,  подобающую
ее общественному положению и супружескому  опыту,  мистер  и  миссис  Брауди
получили приглашение и явились. И так  как  они  были  очень  почтительны  к
миссис Никльби и, казалось, надлежащим образом оценили  ее  величие  и  были
чрезвычайно всем довольны, славная леди не раз сообщала шепотом Кэт, что, по
ее мнению, они самые добропорядочные люди,  каких  ей  случалось  видеть,  и
держат себя безупречно.
     Вот так-то и случилось, что Джон Брауди заявил в гостиной после  ужина,
а именно вечером без двадцати; минут одиннадцать,  что  никогда  еще  он  не
бывал так счастлив.
     Да и миссис Брауди почти не отставала в этом  отношении  от  мужа:  эта
молодая матрона, чья деревенская красота составляла очень милый  контраст  с
более тонким очарованием Кэт, нисколько от этого контраста не  страдая,  так
как обе они только оттеняли и дополняли одна другую, не уставала восхищаться
изящными   и   обаятельными   манерами   молодой   леди   и   очаровательной
приветливостью пожилой. Кэт обнаружила умение наводить разговор на предметы,
близкие сердцу деревенской девушки, сначала оробевшей в чуждом ей  обществе.
И если миссис Никльби иной раз  бывала  не  столь  удачлива  в  выборе  темы
разговора или, по выражению миссис Брауди, "говорила ужасно возвышенно", тем
не менее любезность ее была безгранична, а чрезвычайный  интерес  к  молодой
чете выразился в очень длинных лекциях о домашнем  хозяйстве,  которыми  она
услужливо развлекала  миссис  Брауди.  Они  были  иллюстрированы  различными
ссылками  на  экономное  ведение  домашнего  хозяйства   в   коттедже   (эти
обязанности несла одна Кэт), в котором славная  леди,  пожалуй,  участвовала
теоретически  практически  не  больше,  чем  любая  из   статуй   двенадцати
апостолов, украшающих снаружи собор св. Павла.
     -  Мистер  Брауди,-  сказала  Кэт,  обращаясь  к   его   жене,-   самый
добродушный, сердечный и веселый человек, какого мне случалось видеть.  Будь
я угнетена несчетными заботами, я бы почувствовала  себя  снова  счастливой,
только взглянув на него.
     - Честное слово,  Кэт,  он  и  в  самом  деле  кажется  превосходнейшим
человеком,- сказала миссис Никльби,- превосходнейшим! И,  право  же,  мне  в
любое время доставит удовольствие - да, удовольствие - видеть  вас  у  себя,
миссис Брауди, вот так, запросто, без церемоний.  Мы  ничего  не  выставляем
напоказ,- сказала миссис Никльби тоном,  казалось  дающим  понять,  что  они
многое могли бы выставить напоказ, если бы были к тому расположены.- Никакой
суеты, никаких приготовлений - я бы этого не  допустила.  Я  сказала:  "Кэт,
дорогая моя, ты только приведешь в смущение миссис Брауди,  и  это  было  бы
нелепо и необдуманно с нашей стороны!"
     - Уверяю вас, я вам очень  признательна,  сударыня,-  с  благодарностью
ответила  миссис  Брауди.-  Джон,  уже  скоро  одиннадцать.  Боюсь,  что  мы
засиделись до позднего часа.
     - До позднего часа! - повторила миссис Никльби  с  отрывистым  смешком,
который закончился коротким покашливанием в виде восклицательного  знака.Для
нас это совсем ранний час. Мы привыкли ложиться так поздно! Двенадцать, час,
два, три часа для нас пустяки. Балы, обеды, карты! Нигде еще не бывало таких
повес, как люди в  тех  краях,  где  мы  жили.  Право  же,  теперь  я  часто
изумляюсь, как мы могли все это вынести, и какое это несчастье, когда имеешь
такой большой круг знакомых и все тебя  приглашают!  Я  бы  не  посоветовала
молодоженам увлекаться этим. Но,  разумеется,-  и  это  вполне  понятно,-  я
думаю, это только к лучшему, что мало кого из молодоженов могут подстерегать
подобные соблазны. Была там одна семья, жившая примерно на  расстоянии  мили
от нас - не по прямой дороге, но если круто повернуть влево у  заставы,  где
плимутская почтовая карета переехала осла. Это были удивительные  люди,  они
устраивали  самые  экстравагантные  празднества  с  искусственными  цветами,
шампанским и  разноцветными  фонарями  -  короче  говоря,  со  всевозможными
деликатесами по части  еды  и  питья,  какие  только  может  пожелать  самый
привередливый эпикуреец. Не думаю, чтобы нашлись еще  такие  люди,  как  эти
Пелтирогез. Ты помнишь Пелтирогез, Кэт?
     Кэт понимала, что для удобства и спокойствия гостей давно пора прервать
этот поток воспоминаний, и  потому  ответила,  что  она  необычайно  живо  и
отчетливо помнит Пелтирогез, а затем добавила, что в  начале  вечера  мистер
Брауди обещал спеть йоркширскую песню  и  ей  не  терпится,  чтобы  он  свое
обещание  исполнил,  ибо  это  развлечет  ее   матушку   и   доставит   всем
удовольствие, которого не выразишь словами.
     Когда миссис Никльби подтвердила замечание своей  дочери  с  величайшей
любезностью,- ибо и в этом было нечто покровительственное и  как  бы  намек,
что она обладает разборчивым вкусом и является чем-то вроде критика в такого
рода вещах,- Джон Брауди принялся восстанавливать в  памяти  слова  какой-то
северной песенки и обратился за помощью к своей  жене.  Когда  с  этим  было
покончено, он проделал несколько неуклюжих движений на своем стуле и, выбрав
одну муху на потолке среди других спавших там мух, устремил на нее взгляд  и
заревел громовым голосом чувствительный романс (предполагалось, что его поет
нежный пастушок, готовый зачахнуть от любви и отчаяния).
     К концу первого куплета, словно кто-то на улице  ждал  э'гого  момента,
чтобы дать о себе знать, послышался громкий и настойчивый  стук  в  парадную
дверь - такой громкий и такой настойчивый, что  леди  дружно  вздрогнули,  а
Джон Брауди умолк.
     - Должно быть, это по ошибке,- беззаботно сказал Николас.- Мы не  знаем
никого, кто бы мог прийти в этот час.
     Однако миссис Никльби высказала опасение, не сгорела ли  контора,  или,
быть может, "мистеры Чириблы" послали за Николасом, чтобы пригласить  его  в
компаньоны (что несомненно казалось весьма  правдоподобным  в  этот  поздний
час), или мистер Линкинуотер сбежал с кассой, или  мисс  Ла-Криви  заболела,
или, быть может...
     Но вдруг восклицание Кэт резко оборвало ее догадки, и в  комнату  вошел
Ральф Никльби.
     - Постойте! - сказал Ральф, когда Николас встал, а Кэт, подойдя к нему,
оперлась на его руку.- Прежде чем этот юнец скажет слово, выслушайте меня.
     Николас закусил губу и грозно тряхнул  головой,  но,  казалось,  в  тот
момент не в силах был выговорить ни слова.  Кэт  теснее  прижалась  к  нему,
Смайк спрятался за их спинами, а Джон Брауди, который слышал о Ральфе и  как
будто узнал его без особого труда, занял  позицию  между  стариком  и  своим
молодым другом, как бы с целью помешать тому и другому сделать еще хоть  шаг
вперед.
     - Слушайте меня, говорю я! - сказал Ральф.- Меня, а не его!
     - Ну, так говори то, что хочешь сказать, сэр! - сказал Джон.- И  смотри
не распали гневом кровь, которую лучше бы ты