потому он степенно покачал головой и,  спрятав
в карман пять гиней, удалился.
   В течение нескольких минут мистер Браунлоу шагал  взад  и  вперед  по
комнате, видимо столь огорченный рассказом бидла, что даже мистер Гриму-
иг не стал больше ему досаждать.
   Наконец, он остановился и резко позвонил в колокольчик.
   - Миссис Бэдуин, - сказал мистер Браунлоу, когда  вошла  экономка,  -
этот мальчик, Оливер, оказался негодяем.
   - Не может этого быть, сэр, не может быть! - с жаром  сказала  старая
леди.
   - Говорю вам - он негодяй! - возразил старый джентльмен.  -  Какие  у
вас основания говорить, что "не может этого быть"? Мы только что  выслу-
шали подробный рассказ о нем со дня его рождения. Он всю свою жизнь  был
ловким маленьким негодяем.
   - Никогда не поверю этому, сэр, - твердо заявила старая леди.  -  Ни-
когда!
   - Вы, старухи, верите только шарлатанам да нелепым сказкам, - провор-
чал мистер Гримуиг. - Я это знал с самого начала. Почему вы сразу не об-
ратились ко мне За советом? Вероятно, вы бы это сделали, не  заболей  он
горячкой? Он казался интересным, да? Интересным! Вот  еще!  -  И  мистер
Гримуиг, взмахнув кочергой, ожесточенно ткнул ею в камин.
   - Это было милое, благодарное, кроткое дитя, сэр!  -  с  негодованием
возразила миссис Бэдуин. - Я детей знаю, сэр. Я их знаю уже сорок лет; а
те, кто не может сказать того же о себе, пусть лучше помолчат!  Вот  мое
мнение.
   Это был резкий выпад против мистера Гримуига, который был холостяком.
Так как у этого джентльмена он вызвал только улыбку, старая леди тряхну-
ла головой и расправила свой передник, готовясь к новому выступлению, но
ее остановил мистер Браунлоу.
   - Довольно! - сказал старый джентльмен, притворяясь рассерженным, че-
го на самом деле отнюдь не было. - Больше я не желаю слышать имени этого
мальчика! Я вас позвал, чтобы сообщить вам об этом. Никогда! Никогда, ни
под каким видом! Запомните! Можете идти, миссис Бэдуин.  Помните!  Я  не
шучу.
   В эту ночь тяжело было на сердце у обитателей дома мистера Браунлоу.
   У Оливера сердце сжималось, когда он думал о  своих  добрых,  любящих
друзьях; хорошо, что он не знал,  какие  сведения  получены  ими,  иначе
сердце его могло бы разорваться.
 
 
   ГЛАВА XVIII Как Оливер проводил  время  в  душеспасительном  обществе
своих почтенных друзей
 
   На следующий день, около полудня, когда Плут и юный Бейтс ушли из до-
му на обычную свою работу, мистер Феджин воспользовался  случаем,  чтобы
прочесть Оливеру длинную лекцию о вопиющем грехе неблагодарности, в  ко-
тором, как доказал он ясно, Оливер был повинен в немалой степени,  умыш-
ленно избегая общества своих встревоженных  друзей  и  вдобавок  пытаясь
убежать от них после того, как стольких хлопот и издержек  стоило  найти
его. Мистер Феджин в особенности подчеркивал тот факт, что он дал  приют
Оливеру и пригрел его в то время, когда - не будь этой своевременной по-
мощи - он мог умереть с голоду; и мистер Феджин  рассказал  печальную  и
трогательную историю одного мальчика, которому он из человеколюбия помог
при таких же обстоятельствах, но этот  мальчик,  оказавшись  недостойным
его доверия и обнаружив желание связаться с полицией, был, к  сожалению,
повешен однажды утром в Олд-Бейли. Мистер Феджин не пытался скрыть  свою
долю участия в катастрофе, но со слезами на глазах сокрушался о  гнусном
и предательском поведении упомянутого юнца, каковое привело к  необходи-
мости сделать его жертвой некоторых показаний, данных на суде,  которые,
если и не вполне соответствовали истине, были насущно необходимы для бе-
зопасности его (мистера Феджина) и немногих избранных друзей. В заключе-
ние мистер Феджин дал довольно неприятное описание неудобств, сопутству-
ющих повешению, и очень дружелюбно и вежливо  выразил  горячую  надежду,
что ему никогда не придется подвергнуть Оливера Твиста  этой  неприятной
операции.
   У маленького Оливера кровь стыла в жилах, когда он слушал речь  еврея
и смутно догадывался о мрачных угрозах, таившихся в ней.  Ему  уже  было
известно, что даже правосудие может принять невинного за виновного, если
тот и другой случайно очутились вместе. Вполне  вероятным  казалось  ему
также, что старый еврей уж не раз придумывал и приводил в исполнение та-
инственные планы с целью погубить слишком  осведомленных  или  болтливых
людей, так как Оливер вспомнил о пререканиях между Этим  джентльменом  и
мистером Сайксом, которые как будто относились к заговору, имевшему мес-
то в прошлом. Робко подняв глаза и встретив испытующий взгляд еврея,  он
почувствовал, что его бледность и трепет  не  остались  незамеченными  и
доставили удовольствие этому бдительному старому джентльмену.
   Еврей, отвратительно улыбаясь, погладил Оливера по голове  и  сказал,
что они еще станут друзьями, если он будет вести себя  хорошо  и  начнет
работать. Затем, взяв шляпу и надев старое, заплатанное пальто, он вышел
из комнаты и запер за собой дверь.
   Весь этот день и в последующие дни Оливер не видел никого  с  раннего
утра до полуночи  и  в  течение  долгих  часов  был  предоставлен  своим
собственным мыслям. А  эти  мысли,  неизменно  обращаясь  к  его  добрым
друзьям и к тому мнению, какое у них сложилось о нем, были очень  груст-
ны.
   По прошествии недели еврей перестал запирать дверь, и  теперь  Оливер
получил возможность бродить по всему дому.
   Здесь было очень грязно. В комнатах верхнего этажа были огромные, вы-
сокие деревянные камины, большие двери, обшитые панелью стены и  карнизы
у потолка, почерневшие от времени и грязи, но  украшенные  всевозможными
орнаментами. Все это позволяло Оливеру заключить, что много  лет  назад,
еще до рождения старого еврея, дом принадлежал людям более достойным  и,
быть может, был веселым и красивым, хотя и стал теперь унылым и мрачным.
   Пауки затянули паутиной углы комнаты, а иной раз, когда Оливер  поти-
хоньку входил в комнату, мыши разбегались во все стороны и в испуге пря-
тались в свои норки. За исключением мышей, здесь не видно  и  не  слышно
было ни единого живого существа; и часто, когда наступали сумерки и Оли-
вер уставал бродить по комнатам, он забивался в уголок у входной  двери,
чтобы быть поближе к живым людям, и сидел здесь, прислушиваясь и  считая
часы, пока не возвращался еврей или мальчики.
   Во всех комнатах ветхие ставни были  закрыты,  укреплявшие  их  болты
плотно привинчены к дереву; свет пробивался только в  круглые  отверстия
наверху, что делало комнаты еще более мрачными и наполняло их  причудли-
выми тенями. Выходившее во двор чердачное окно с заржавленной  решеткой,
приделанной снаружи, не было закрыто ставнями, и в это  окно  грустивший
Оливер часто смотрел часами; за окном в беспорядке  громоздились  крыши,
видны были почерневшие трубы, коньки - и только. Правда, иной раз  можно
было увидеть седую голову, выглядывавшую  из-за  парапета  какого-нибудь
далекого дома, но она быстро исчезала; а так  как  окно  в  обсерватории
Оливера было забито и за долгие годы потускнело от дождя и дыма, то  ему
оставалось только всматриваться в очертания различных предметов, не  на-
деясь, что его увидят или услышат, - на это у него было не  больше  шан-
сов, чем если бы он жил внутри купола собора св. Павла.
   Как-то после полудня, когда Плут и юный Бейтс готовились  к  вечерней
работе, первому из упомянутых молодых джентльменов пришла в голову мысль
позаботиться об украшении собственной особы (нужно отдать ему справедли-
вость - обычно он не был подвержен этой слабости), и  с  этой  целью  он
снисходительно приказал Оливеру немедленно  помочь  ему  при  совершении
туалета.
   Оливер был рад случаю оказать услугу, счастлив, что видит подле  себя
людей, хотя бы и дурных, страстно желал снискать расположение  тех,  кто
его окружал, если Этого можно было достигнуть,  не  совершая  бесчестных
поступков, - вот почему он и не подумал возражать против такого  предло-
жения. Он поспешил изъявить свою готовность и, опустившись на пол, чтобы
поставить себе на колено ногу Плута, сидевшего  на  столе,  приступил  к
процедуре, которую мистер Даукинс назвал "полированием своих  скакунов".
Эти слова в переводе на обычный английский язык означали чистку сапог.
   Сознание ли свободы и независимости, которое, повидимому, должно  ис-
пытывать разумное животное, когда оно сидит в удобной позе на столе, ку-
рит трубку и небрежно болтает одной ногой, пока ему чистят сапоги,  хотя
оно не потрудилось их снять, и неприятная перспектива снова  их  натяги-
вать не тревожит его мыслей, или же хороший табак смягчил сердце  Плута,
а может быть, на него подействовало успокоительно слабое пиво, - как  бы
там ни было, но Плут в тот момент находился в расположении духа романти-
ческом и восторженном, обычно чуждом его природе. Сначала он с  задумчи-
вым видом смотрел вниз на Оливера, а затем,  подняв  голову  и  тихонько
вздохнув, сказал не то самому себе, не то юному Бейтсу:
   - Какая жалость, что он не мазурик!
   - Да, - сказал юный Чарльз Бейтс, - он своей выгоды не понимает.
   Плут снова вздохнул и снова взялся за трубку; так же поступил и Чарли
Бейтс. Несколько секунд оба курили молча.
   - Ты, наверно, даже не знаешь, что такое мазурик? - задумчиво спросил
Плут.
   - Мне кажется, знаю, - отозвался Оливер, поднимая голову. - Это во...
вы один из них, правда? - запнувшись, спросил он.
   - Совершенно верно, - ответил Плут. - Я бы не унизился до  какого-ни-
будь другого занятия.
   Сообщив о таком решении, мистер Даукинс сердито сдвинул шляпу  набек-
рень и посмотрел на юного Бейтса, как будто вызывая его на возражения.
   - Совершенно верно, - повторил Плут. - А также и Чарли, и  Феджин,  и
Сайкс, и Нэнси, и Бет. Все мы мазурики, не исключая и собаки. А она  бу-
дет половчее нас всех!
   - И уж она-то не донесет! - добавил Чарли Бейтс.
   - Она бы и не тявкнула на суде из боязни проболтаться... э, нет, даже
если бы ее там привязали и две недели не давали жрать, - сказал Плут.
   - Ни за что бы не тявкнула, - подтвердил Чарли.
   - Чудная собака, - продолжал Плут. - Как свирепо она смотрит на чужо-
го, который вздумает смеяться или петь при ней! А как ворчит, когда  иг-
рают на скрипке! И ненавидит всех собак другой породы! О!
   - Настоящая христианка! - сказал Чарли.
   Он хотел только похвалить собаку за ее качества, но его замечание бы-
ло уместно и в ином смысле, хотя юный Бейтс этого не  знал:  много  есть
леди и джентльменов, претендующих на то, чтобы их считали истинными хри-
стианами, которые обнаруживают поразительное сходство с собакой  мистера
Сайкса.
   - Ну ладно, - сказал Плут, возвращаясь к теме, от которой они отвлек-
лись, ибо он всегда помнил о своей профессии. - Это  не  имеет  никакого
отношения к нашему простаку.
   - Правильно, - согласился Чарли. - Оливер, почему ты не хочешь посту-
пить в обучение к Феджину?
   - И сразу сколотить себе состояние? - усмехаясь, добавил Плут.
   - А потом уйти от дел и зажить по-благородному? Я и сам так поступлю,
скажем, через четыре високосных года, в следующий же високосный, в сорок
второй вторник на троичной неделе, - сказал Чарли Бейтс.
   - Мне это не нравится, - робко ответил Оливер. - Я  бы  хотел,  чтобы
меня отпустили. Мне... мне хотелось бы уйти.
   - А вот Феджин этого не хочет! - возразил Чарли.
   Оливер знал это слишком хорошо, но, считая, что опасно выражать  отк-
рыто свои чувства, только вздохнул и продолжал чистить сапоги.
   - Уйти! - воскликнул Плут. - Стыда у тебя нет, что ли? И гордости ни-
какой нет! Ты бы хотел уйти и жить за счет своих друзей?
   - Черт подери! - воскликнул юный Бейтс, вытаскивая из кармана два-три
шелковых платка и швыряя их в шкаф. - Это подло, вот оно что!
   - Я бы на это не  пошел,  -  сказал  Плут  тоном  высокомерно-презри-
тельным.
   - А друзей своих бросать вы можете, - с бледной улыбкой  сказал  Оли-
вер, - и допускать, чтобы их наказывали за вас?
   - Ну, знаешь ли, - отозвался Плут, размахивая  трубкой,  -  это  было
сделано из внимания к Феджину, ведь ищейки-то  знают,  что  мы  работаем
вместе, а он мог попасть в беду, если бы мы не улизнули... Вот в чем тут
дело, правда, Чарли?
   Юный Бейтс кивнул в знак согласия и хотел что-то добавить,  но,  вне-
запно вспомнив о бегстве Оливера, захохотал, и дым, которым он  затянул-
ся, попал не в то горло, вследствие чего он минут пять  кашлял  и  топал
ногами.
   - Смотри! - сказал Плут, доставая из кармана целую пригоршню  шиллин-
гов и полупенсовиков. - Вот это развеселая жизнь! Не все ли равно, отку-
да они взялись? Ну, бери! Там, откуда их взяли, еще много осталось. Что,
не хочешь? Эх ты, простофиля!
   - Это очень дурно, правда, Оливер? - сказал Чарли Бейтс.  -  Кончится
тем, что его за это вздернут, да?
   - Я не понимаю, что это значит, - отозвался Оливер.
   - А вот что, дружище! - сказал Чарли.
   С этими словами юный Бейтс схватил конец своего галстука, дернул  его
кверху и, склонив голову набок,  издал  сквозь  зубы  какой-то  странный
звук, поясняя с помощью этой веселенькой пантомимы, что  вздергивание  и
повешение - одно и то же.
   - Вот что это значит, - сказал Чарли. - Смотри, Джек, как он  таращит
глаза! Никогда еще я не видывал такого простофилю, как  этот  мальчишка.
Когданибудь он меня окончательно уморит, знаю, что уморит.
   Юный Чарльз Бейтс, снова расхохотавшись так, что  слезы  выступили  у
него на глазах, взялся за свою трубку.
   - Тебя плохо воспитали, - сказал Плут, с большим удовольствием созер-
цая свои сапоги, вычищенные Оливером. Впрочем, Феджин что-нибудь из тебя
сделает, или ты окажешься первым, от которого он ничего не мог добиться.
Начинай-ка лучше сразу, потому что все равно придется тебе заняться этим
ремеслом, и ты только время теряешь, Оливер.
   Юный Бейтс подкрепил этот совет всевозможными  увещаниями  морального
порядка; когда же они были исчерпаны, он и его приятель  мистер  Даукинс
принялись описывать в ярких красках многочисленные удовольствия, связан-
ные с той жизнью, какую они вели, и намекали Оливеру, что для него лучше
безотлагательно снискать расположение  мистера  Феджина  с  помощью  тех
средств, которыми пользовались они сами.
   - И вбей себе в башку. Ноли, - сказал Плут, услыхав, что еврей  отпи-
рает дверь наверху, - если ты не будешь таскать утиралки и тикалки...
   - Что толку в этих словах? - вмешался юный Бейтс. - Он не понимает, о
чем ты говоришь.
   - Если ты не будешь таскать носовые платки и  часы,  -  сказал  Плут,
приспособляя свою речь к уровню развития Оливера, - все равно их  стащит
кто-нибудь другой. От этого плохо будет тем, у кого их стащат,  и  плохо
будет тебе, и никто на этом деле не выгадает, кроме того парня,  который
эти вещи прикарманит, а ты имеешь на них точь-в-точь такое же право, как
и он.
   - Верно! - сказал еврей, который вошел в комнату, не замеченный  Оли-
вером. - Все это очень просто, мой милый; очень просто, можешь  поверить
на слово Плуту. Ха-ха-ха! Он знает азбуку своего ремесла.
   Старик весело потирал руки, подтверждая рассуждения Плута, и  посмеи-
вался, восхищенный способностями своего ученика.
   На этот раз беседа оборвалась, так как еврей вернулся домой в  сопро-
вождении мисс Бетси и джентльмена, которого Оливер ни разу еще не видел;
Плут называл его Томом Читлингом; он замешкался на лестнице, обмениваясь
любезностями с леди, и только что вошел в комнату.
   Мистер Читлинг был старше Плута - быть может, видал  на  своему  веку
восемнадцать зим, - но обращение его с этим молодым джентльменом отлича-
лось некоторой почтительностью, казалось свидетельствовавшей о том,  что
он признавал себя, пожалуй, ниже Плута, поскольку речь шла о хитроумии и
профессиональных способностях. У него были маленькие, блестящие глазки и
лицо, взрытое оспой; на нем была меховая  шапка,  темная,  из  рубчатого
плиса куртка, засаленные бумазейные штаны и фартук. Правду сказать,  его
костюм был в незавидном состоянии; но он принес извинения компании, зая-
вив, что его "выпустили" всего час назад, а так как он в течение послед-
них шести недель носил мундир, то и не имел возможности уделить внимания
своему штатскому платью. С величайшим раздражением мистер Читлинг  доба-
вил, что новый способ окуривать одежду чертовски противоречит  конститу-
ции, так как прожигается материя; но нет никакой возможности бороться  с
властями графства. Подобное же замечание он сделал по поводу  распоряже-
ния стричь волосы, которое считал решительно противозаконным. Свою  речь
мистер Читлинг закончил заявлением, что вот уже  сорок  два  бесконечных
трудовых дня у него ни капли не было во рту и "пусть его прихлопнут, ес-
ли он не усох".
   - Как ты думаешь, Оливер, откуда пришел этот джентльмен? - ухмыляясь,
спросил еврей, когда два других мальчика поставили на стол бутылку  вис-
ки.
   - Н-не знаю, сэр, - сказал Оливер.
   - Это кто такой? - спросил Том Читлинг, бросив  презрительный  взгляд
на Оливера.
   - Это, милый мой, один из моих юных друзей, - ответил еврей.
   - Значит, ему повезло... - сказал молодой  человек,  многозначительно
посмотрев на Феджина. - Не все ли равно,  откуда  я  пришел,  мальчуган?
Бьюсь об заклад на крону, что ты скоро отыщешь туда дорогу!
   Эта шутка вызвала смех у мальчиков. Побалагурив еще немного на ту  же
тему, они шепотом обменялись несколькими словами с Феджином и ушли.
   Новый гость потолковал в сторонке с Феджином, после чего оба  придви-
нули свои стулья к очагу, и еврей, подозвав к себе  Оливера  и  приказав
ему сесть возле, завел речь о том, что должно было больше всего  интере-
совать его слушателей. Разговор шел о великих выгодах  их  профессии,  о
сноровке Плута, о добродушном нраве Чарльза Бейтса и о  щедрости  самого
еврея. Наконец, Эти темы истощились, истощен был и мистер  Читлинг,  ибо
пребывание в исправительном доме становится  утомительным  по  истечении
одной-двух недель. Поэтому мисс Бетси ушла, предоставив компании  распо-
ложиться на отдых.
   Начиная с этого дня Оливера редко оставляли одного; почти  всегда  он
находился в обществе обоих мальчиков, которые ежедневно играли с  евреем
в старую игру - то ли для собственного  усовершенствования,  то  ли  для
Оливера, - об этом лучше всех знал мистер Феджин. Иногда старик  расска-
зывал им истории о грабежах, которые совершал в дни молодости, и столько
было в них смешного и любопытного, что Оливер невольно смеялся  от  души
и, несмотря на все свои прекрасные качества, не мог скрыть, что эти  ис-
тории его забавляют.
   Короче говоря, хитрый старый еврей  опутал  мальчика  своими  сетями.
Подготовив его душу одиночеством и унынием к тому, чтобы мальчик предпо-
чел любое общество своим печальным мыслям, старик теперь вливал в нее по
капле яд, который, как он надеялся,  загрязнит  ее,  навеки  изменив  ее
цвет.
 
 
   ГЛАВА XIX, в которой обсуждают, и принимают замечательный план
 
   Была серая, промозглая, ветреная ночь, когда еврей, застегнув на  все
пуговицы пальто, плотно облегавшее его иссохшее тело, и подняв  воротник
до ушей, чтобы скрыть нижнюю часть лица, вышел из своей берлоги. Он при-
остановился на ступени, пока запирали за ним дверь и закладывали  цепоч-
ку, и, убедившись, что мальчики заперли все как следует и шаги их замер-
ли вдали, побежал по улице так быстро, как только мог.
   Дом, куда привели Оливера, был расположен по соседству с  Уайтчеплом.
Еврей на минутку приостановился на углу и, подозрительно осмотревшись по
сторонам, перешел через улицу по направлению к Спителфнлдс.
   Грязь толстым слоем лежала на мостовой, и  черная  мгла  нависла  над
улицами; моросил дождь, все было холодным и - липким на ощупь. Казалось,
именно в эту ночь и подобает бродить по улицам таким существам, как этот
еврей. Пробираясь  крадучись  вперед,  скользя  под  прикрытием  стен  и
подъездов, отвратительный старик походил на какое-то омерзительное прес-
мыкающееся, рожденное в грязи и во тьме, сквозь