лет.

У меня сразу от этого стало лучше настроение, и я уселся и устроился
довольно удобно - ноги на чемодан.

Пассажиры сидели друг против друга. Напротив меня сидели Розовые Рубашонки.
Летчик то включал, то выключал мотор.

И по всему было видно, что мы вот-вот взлетим. Я даже стал держаться за
скамейку, но в это время к самолету подъехал грузовик, заваленный какими-то
железными чушками. Из грузовика выскочили два человека. Они что-то крикнули
летчику. Откинули у своей машины борт, подъехали к самым дверям нашего
лайнера и стали грузить свои железные чушки и болванки прямо в самолет.
Когда грузчик бухнул свою первую железку где-то в хвосте самолета, летчик
оглянулся и сказал:

- Потише там швыряйте. Пол проломить захотели?

Но грузчик сказал:

- Не бойсь!

Тут его товарищ принес следующую чушку и опять:

"Бряк!"

А первый приволок новую:

"Шварк!"

А тот еще одну:

"Буц!"

Потом еще:

"Дзынь!"

Летчик говорит:

- Эй вы там! Вы все в хвост не валите. А то я перекинусь в воздухе. Задний
кувырок через хвост - и будь здоров.

Грузчик сказал:

- Не бойсь!

И снова:

"Бамс!"

"Глянц!"

Летчик говорит:

- Много там еще?

- Тонны полторы, - ответил грузчик.

Тут наш летчик прямо вскипел и схватился за голову.

- Вы что? - закричал он. - Ошалели, что ли! Вы понимаете, что я не взлечу?
А?!

А грузчик опять:

- Не бойсь!

И снова:

"Брумс!"

"Брамс!"

От этих дел в нашем самолете образовалась какая-то жуткая тишина.

Мама была совершенно белая, а у меня щекотало в животе.

А тут:

"Брамс!"

Летчик скинул с себя фуражку и закричал:

- Я вам последний раз говорю - перестаньте таскать! У меня мотор барахлит!
Вот, послушайте!

И он включил мотор. Мы услышали сначала ровное: трррррррррррр... А потом ни
с того ни с сего: чав-чав-чав-чав...

И сейчас же: хлюп-хлюп-хлюп...

И вдруг: сюп-сюп-сюп... Пии-пии! Пии...

Летчик говорит:

- Ну? Можно при таком моторе перегружать машину?

Грузчик отвечает:

- Не бойсь! Это мы по приказу Сергачева грузим. Сергачев приказал, мы и
грузим.

Тут наш летчик немножко скис и примолк. Мама стала желтая, а старушкин
поросенок вдруг завизжал, как будто понял, что здесь шутки плохи. А
грузчики свое:

"Трух!"

"Трах!"

Но летчик все-таки взбунтовался:

- Вы мне устраиваете вынужденную посадку! Я прошлое лето тоже вот так
десять километров не дотянул до Кошкина. И сел в чистом поле! Хорошо это,
по-вашему, пассажиров пешком гонять по десять верст?

- Не подымай паники! - сказал грузчик. - Сойдет!

- Я лучше свою машину знаю, сойдет или нет! - крикнул летчик. - Интересно
мне, по-твоему, полную машину людей гробить? Сергачева за них не посадят,
нет. А меня посадят!

- Не посадят, - сказал грузчик. - А посадят - передачу принесу.

И как ни в чем не бывало:

"Ббррынзь!"

Тут мама встала и сказала:

- Товарищ водитель! Скажите, пожалуйста, есть у меня до отлета минут пять?

- Идите, - сказал летчик, - только проворнее... А чемодан зачем берете?

- Я переоденусь, - сказала мама храбро, - а то мне жарко. Я задыхаюсь от
жары.

- Быстренько, - сказал летчик.

Мама схватила меня под мышки и поволокла к двери. Там меня подхватил
грузчик и поставил на землю. Мама выскочила следом. Грузчик протянул ей
чемодан. И хотя наша мама всегда была очень слабая, но тут она подхватила
наш тяжеленный чемоданище на плечо и помчалась прочь от самолета. Она
держала курс на аэровокзал. Я бежал за ней. На крыльце стоял дедушка Валя.
Он только всплеснул руками, когда увидел нас. И он, наверно, сразу все
понял, потому что ни о чем не спросил маму. Все вместе мы, как будто
сговорились, молча пробежали сквозь этот нескладный дом на другую сторону,
к лошади. Мы вскочили в телегу и собрались ехать, но, когда я обернулся, я
увидел, что от аэропорта по пыльной дорожке, по жухлой траве к нам бегут,
спотыкаясь и протягивая руки, обе Розовые Рубашонки. За ними бежала их мама
с маленькой, туго запеленатой Гусеничкой. Она прижимала ее к сердцу. Мы их
всех погрузили к себе. Дедушка Валя дернул вожжи, лошадь тронула, и я
откинулся на спину. Повсюду было синее небо, тележка скрипела, и ах как
вкусно пахло полем, дегтем и махорочкой.

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ ПОД КРОВАТЬЮ

Никогда я не забуду этот зимний вечер. На дворе было холодно, ветер тянул
сильный, прямо резал щеки, как кинжалом, снег вертелся со страшной
быстротой. Тоскливо было и скучно, просто выть хотелось, а тут еще папа и
мама ушли в кино. И когда Мишка позвонил по телефону и позвал меня к себе,
я тотчас же оделся и помчался к нему. Там было светло и тепло и собралось
много народу, пришла Аленка, за нею Костик и Андрюшка. Мы играли во все
игры, и было весело и шумно. И под конец Аленка вдруг сказала:

- А теперь в прятки! Давайте в прятки!

И мы стали играть в прятки. Это было прекрасно, потому что мы с Мишкой все
время подстраивали так, чтобы водить выпадало маленьким: Костику или
Аленке, - а сами все время прятались и вообще водили малышей за нос. Но все
наши игры проходили только в Мишкиной комнате, и это довольно скоро нам
стало надоедать, потому что комната была маленькая, тесная и мы все время
прятались за портьеру, или за шкаф, или за сундук, и в конце концов мы
стали потихоньку выплескиваться из Мишкиной комнаты и заполнили своей игрой
большущий длинный коридор квартиры.

В коридоре было интереснее играть, потому что возле каждой двери стояли
вешалки, а на них висели пальто и шубы. Это было гораздо лучше для нас,
потому что, например, кто водит и ищет нас, тот, уж конечно, не сразу
догадается, что я притаился за Марьсемениной шубой и сам влез в валенки как
раз под шубой.

И вот, когда водить выпало Костику, он отвернулся к стене и стал громко
выкрикивать:

- Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Я иду искать!

Тут все брызнули в разные стороны, кто куда, чтобы прятаться. А Костик
немножко подождал и крикнул снова:

- Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Я иду искать! Опять!

Это считалось как бы вторым звонком. Мишка сейчас же залез на подоконник,
Аленка - за шкаф, а мы с Андрюшкой выскользнули в коридор. Тут Андрюшка, не
долго думая, полез под шубу Марьи Семеновны, где я все время прятался, и
оказалось, что я остался без места! И я хотел дать Андрюшке подзатыльник,
чтобы он освободил мое место, но тут Костик крикнул третье предупреждение:

- Пора не пора, я иду со двора!

И я испугался, что он меня сейчас увидит, потому что я совершенно не
спрятался, и я заметался по коридору туда-сюда, как подстреленный заяц И
тут в самое нужное время я увидел раскрытую дверь и вскочил в нее.

Это была какая-то комната, и в ней на самом видном месте, у стены, стояла
кровать, высокая и широкая, так что я моментально нырнул под эту кровать.
Там был приятный полумрак и лежало довольно много вещей, и я стал сейчас же
их рассматривать. Во-первых, под этой кроватью было очень много туфель
разных фасонов, но все довольно старые, а еще стоял плоский деревянный
чемодан, а на чемодане стояло алюминиевое корыто вверх тормашками, и я
устроился очень удобно: голову на корыто, чемодан под поясницей - очень
ловко и уютно. Я рассматривал разные тапочки и шлепанцы и все время думал,
как это здорово я спрятался и сколько смеху будет, когда Костик меня тут
найдет.

Я отогнул немножко кончик одеяла, которое свешивалось со всех сторон до
пола и закрывало от меня всю комнату: я хотел глядеть на дверь, чтобы
видеть, как Костик войдет и будет меня искать. Но в это время в комнату
вошел никакой не Костик, а вошла Ефросинья Петровна, симпатичная старушка,
но немножко похожая на бабу-ягу.

Она вошла, вытирая руки о полотенце.

Я все время потихоньку наблюдал за нею, думал, что она обрадуется, когда
увидит, как Костик вытащит меня из-под кровати. А я еще для смеху возьму
какую-нибудь ее туфлю в зубы, она тогда наверняка упадет от смеха. Я был
уверен, что вот еще секунда или две промелькнут, и Костик обязательно меня
обнаружит. Поэтому я сам все время смеялся про себя, без звука.

У меня было чудесное настроение. И я все время поглядывал на Ефросинью
Петровну. А она тем временем очень спокойно подошла к двери и ни с того ни
с сего плотно захлопнула ее. А потом, гляжу, повернула ключик - и готово!
Заперлась. Ото всех заперлась! Вместе со мной и корытом. Заперлась на два
оборота.

В комнате сразу стало как-то тихо и зловеще. Но тут я подумал, что это она
заперлась не надолго, а на минутку, и сейчас отопрет дверь, и все пойдет
как по маслу, и опять будет смех и радость, и Костик будет просто счастлив,
что вот он в таком трудном месте меня отыскал! Поэтому я хотя и оробел, но
не до конца, и все продолжал посматривать на Ефросинью Петровну, что же она
будет делать дальше.

А она села на кровать, и надо мной запели и заскрежетали пружины, и я
увидел ее ноги. Она одну за другой скинула с себя туфли и прямо в одних
чулках подошла к двери, и у меня от радости заколотилось сердце.

Я был уверен, что она сейчас отопрет замок, но не тут-то было. Можете себе
представить, она - чик! - и погасила свет. И я услышал, как опять завыли
пружины над моей головой, а кругом кромешная тьма, и Ефросинья Петровна
лежит в своей постели и не знает, что я тоже здесь, под кроватью. Я понял,
что попал в скверную историю, что теперь я в заточении, в ловушке.

Сколько я буду тут лежать? Счастье, если час или два! А если до утра? А как
утром вылезать? А если я не приду домой, папа и мама обязательно сообщат в
милицию. А милиция придет с собакой-ищейкой. По кличке Мухтар. А если в
нашей милиции никаких собак нету? И если милиция меня не найдет? А если
Ефросинья Петровна проспит до самого утра, а утром пойдет в свой любимый
сквер сидеть целый день и снова запрет меня, уходя? Тогда как? Я, конечно,
поем немножко из ее буфета, и, когда она придет, придется мне лезть под
кровать, потому что я съел ее продукты и она отдаст меня под суд! И чтобы
избежать позора, я буду жить под кроватью целую вечность? Ведь это самый
настоящий кошмар! Конечно, тут есть тот плюс, что я всю школу просижу под
кроватью, но как быть с аттестатом, вот в чем вопрос. С аттестатом
зрелости! Я под кроватью за двадцать лет не то что созрею, я там вполне
перезрею.

Тут я не выдержал и со злости как трахнул кулаком по корыту, на котором
лежала моя голова! Раздался ужасный грохот! И в этой страшной тишине при
погашенном свете и в таком моем жутком положении мне этот стук показался
раз в двадцать сильнее. Он просто оглушил меня.

И у меня сердце замерло от испуга. А Ефросинья Петровна надо мной, видно,
проснулась от этого грохота. Она, наверное, давно спала мирным сном, а тут
пожалуйте - тах-тах из-под кровати! Она полежала маленько, отдышалась и
вдруг спросила темноту слабым и испуганным голосом:

- Ка-ра-ул?!

Я хотел ей ответить: "Что вы, Ефросинья Петровна, какое там "караул"? Спите
дальше, это я, Дениска!" Я все это хотел ей ответить, но вдруг вместо
ответа как чихну во всю ивановскую, да еще с хвостиком:

- Апчхи! Чхи! Чхи! Чхи!...

Там, наверное, пыль поднялась под кроватью ото всей этой возни, но
Ефросинья Петровна после моего чиханья убедилась, что под кроватью
происходит что-то неладное, здорово перепугалась и закричала уже не с
вопросом, а совершенно утвердительно:

- Караул!

И я, непонятно почему, вдруг опять чихнул изо всех сил, с каким-то даже
подвыванием чихнул, вот так:

- Апчхи-уу!

Ефросинья Петровна как услышала этот вой, так закричала еще тише и слабей:

- Грабят!...

И видно, сама подумала, что если грабят, так это ерунда, не страшно. А вот
если... И тут она довольно громко завопила:

- Режут!

Вот какое вранье! Кто ее режет? И за что? И чем? Разве можно по ночам
кричать неправду? Поэтому я решил, что пора кончать это дело, и раз она все
равно не спит, мне надо вылезать.

И все подо мной загремело, особенно корыто, ведь я в темноте не вижу.
Грохот стоит дьявольский, а Ефросинья Петровна уже слегка помешалась и
кричит какие-то странные слова:

- Грабаул! Караулят!

А я выскочил, и по стене шарю, где тут выключатель, и нашел вместо
выключателя ключ, и обрадовался, что это дверь. Я повернул ключ, но
оказалось, что я открыл дверь от шкафа, и я тут же перевалился через порог
этой двери, и стою, и тычусь в разные стороны, и только слышу, мне на
голову разное барахло падает.

Ефросинья Петровна пищит, а я совсем онемел от страха, а тут кто-то
забарабанил в настоящую дверь!

- Эй, Дениска! Выходи сейчас же! Ефросинья Петровна! Отдайте Дениску, за
ним его папа пришел!

И папин голос:

- Скажите, пожалуйста, у вас нет моего сына?

Тут вспыхнул свет. Открылась дверь. И вся наша компания ввалилась в
комнату. Они стали бегать по комнате, меня искать, а когда я вышел из
шкафа, на мне было две шляпки и три платья.

Папа сказал:

- Что с тобой было? Где ты пропадал?

Костик и Мишка сказали тоже:

- Где ты был, что с тобой приключилось? Рассказывай!

Но я молчал. У меня было такое чувство, что я и в самом деле просидел под
кроватью ровно двадцать лет.

ГЛАВНЫЕ РЕКИ

Хотя мне уже идет девятый год, я только вчера догадался, что уроки все-таки
надо учить. Любишь не любишь, хочешь не хочешь, лень тебе или не лень, а
учить уроки надо. Это закон. А то можно в такую историю вляпаться, что
своих не узнаешь. Я, например, вчера не успел уроки сделать. У нас было
задано выучить кусочек из одного стихотворения Некрасова и главные реки
Америки. А я, вместо того чтобы учиться, запускал во дворе змея в космос.
Ну, он в космос все-таки не залетел, потому что у него был чересчур легкий
хвост, и он из-за этого крутился, как волчок. Это раз. А во-вторых, у меня
было мало ниток, и я весь дом обыскал и собрал все нитки, какие только
были; у мамы со швейной машины снял, и то оказалось мало. Змей долетел до
чердака и там завис, а до космоса еще было далеко.

И я так завозился с этим змеем и космосом, что совершенно позабыл обо всем
на свете. Мне было так интересно играть, что я и думать перестал про
какие-то там уроки. Совершенно вылетело из головы. А оказалось, никак
нельзя было забывать про свои дела, потому что получился позор.

Я утром немножко заспался, и, когда вскочил, времени оставалось
чуть-чуть... Но я читал, как ловко одеваются пожарные - у них нет ни одного
лишнего движения, и мне до того это понравилось, что я пол-лета
тренировался быстро одеваться. И сегодня я как вскочил и глянул на часы, то
сразу понял, что одеваться надо, как на пожар. И я оделся за одну минуту
сорок восемь секунд весь, как следует, только шнурки зашнуровал через две
дырочки. В общем, в школу я поспел вовремя и в класс тоже успел примчаться
за секунду до Раисы Ивановны. То есть она шла себе потихоньку по коридору,
а я бежал из раздевалки (ребят уже не было никого). Когда я увидел Раису
Ивановну издалека, я припустился во всю прыть и, не доходя до класса
каких-нибудь пять шагов, обошел Раису Ивановну и вскочил в класс. В общем,
я выиграл у нее секунды полторы, и, когда она вошла, книги мои были уже в
парте, а сам я сидел с Мишкой как ни в чем не бывало. Раиса Ивановна вошла,
мы встали и поздоровались с ней, и громче всех поздоровался я, чтобы она
видела, какой я вежливый. Но она на это не обратила никакого внимания и еще
на ходу сказала:

- Кораблев, к доске!

У меня сразу испортилось настроение, потому что я вспомнил, что забыл
приготовить уроки. И мне ужасно не хотелось вылезать из-за своей родимой
парты. Я прямо к ней как будто приклеился. Но Раиса Ивановна стала меня
торопить;

- Кораблев! Что же ты? Я тебя зову или нет?

И я пошел к доске. Раиса Ивановна сказала:

- Стихи!

Чтобы я читал стихи, какие заданы. А я их не знал. Я даже плохо знал, какие
заданы-то. Поэтому я моментально подумал, что Раиса Ивановна тоже, может
быть, забыла, что задано, и не заметит, что я читаю. И я бодро завел:

Зима!... Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет путь:
Его лошадка, снег почуя,
Плетется рысью как-нибудь...

- Это Пушкин, - сказала Раиса Ивановна.

- Да, - сказал я, - это Пушкин. Александр Сергеевич.

- А я что задала? - сказала она.

- Да! - сказал я.

- Что "да"? Что я задала, я тебя спрашиваю? Кораблев!

- Что? - сказал я.

- Что "что"? Я тебя спрашиваю: что я задала?

Тут Мишка сделал наивное лицо и сказал:

- Да что он, не знает, что ли, что вы Некрасова задали? Это он не понял
вопроса, Раиса Ивановна.

Вот что значит верный друг. Это Мишка таким хитрым способом ухитрился мне
подсказать. А Раиса Ивановна уже рассердилась:

- Слонов! Не смей подсказывать!

- Да! - сказал я. - Ты чего, Мишка, лезешь? Без тебя, что ли, не знаю, что
Раиса Ивановна задала Некрасова! Это я задумался, а ты тут лезешь, сбиваешь
только.

Мишка стал красный и отвернулся от меня. А я опять остался один на один с
Раисой Ивановной.

- Ну? - сказала она.

- Что? - сказал я.

- Перестань ежеминутно чтокать!

Я уже видел, что она сейчас рассердится как следует.

- Читай. Наизусть!

- Что? - сказал я.

- Стихи, конечно! - сказала она.

- Ага, понял. Стихи, значит, читать? - сказал я. - Это можно. - И громко
начал: - Стихи Некрасова. Поэта. Великого поэта.

- Ну! - сказала Раиса Ивановна.

- Что? - сказал я.

- Читай сейчас же! - закричала бедная Раиса Ивановна. - Сейчас же читай,
тебе говорят! Заглавие!

Пока она кричала, Мишка успел мне подсказать первое слово. Он шепнул, не
разжимая рта, но я его прекрасно понял. Поэтому я смело выдвинул ногу
вперед и продекламировал:

- Мужичонка!

Все замолчали, и Раиса Ивановна тоже. Она внимательно смотрела на меня, а я
смотрел на Мишку еще внимательнее. Мишка показывал на свой большой палец и
зачем-то щелкал его по ногтю.

И я как-то сразу вспомнил заглавие и сказал:

- С ноготком!

И повторил все вместе:

- Мужичонка с ноготком!

Все засмеялись. Раиса Ивановна сказала:

- Довольно, Кораблев!... Не старайся, не выйдет. Уж если не знаешь, не
срамись. - Потом она добавила: - Ну, а как насчет кругозора? Помнишь, мы
вчера сговорились всем классом, что будем читать и сверх программы
интересные книжки? Вчера вы решили выучить названия всех рек Америки. Ты
выучил?

Конечно, я не выучил. Этот змей, будь он неладен, совсем мне всю жизнь
испортил. И я хотел во всем признаться Раисе Ивановне, но вместо этого
вдруг неожиданно даже для самого себя сказал:

- Конечно, выучил. А как же!

- Ну вот, исправь это ужасное впечатление, которое ты произвел чтением
стихов Некрасова. Назови мне самую большую реку Америки, и я тебя отпущу.

Вот когда мне стало худо. Даже живот заболел, честное слово. В классе была
удивительная тишина. Все смотрели на меня. А я смотрел в потолок. И думал,
что сейчас уже наверняка я умру. До свидания, все! И в эту секунду я
увидел, что в левом последнем ряду Петька Горбушкин показывает мне какую-то
длинную газетную ленту, и на ней что-то намалевано чернилами, толсто
намалевано, наверное, он пальцем писал. И я стал вглядываться в эти буквы и
наконец прочел первую половину.

А тут Раиса Ивановна снова:

- Ну, Кораблев? Какая же главная река в Америке?

У меня сразу же появилась уверенность, и я сказал:

- Миси-писи.

Дальше я не буду рассказывать. Хватит. И хотя Раиса Ивановна смеялась до
слез, но двойку она мне влепила будь здоров. И я теперь дал клятву, что
буду учить уроки всегда. До глубокой старости.

ЗЕЛЕНЧАТЫЕ ЛЕОПАРДЫ

Мы сидели с Мишкой и Аленкой на песке около домоуправления и строили
площадку для запуска космического корабля. Мы уже вырыли яму и уложили ее
кирпичом и стеклышками, а в центре оставили пустое место для ракеты. Я
принес ведро и положил в него аппаратуру.

Мишка сказал:

- Надо вырыть боковой ход - под ракету, чтоб, когда она будет взлетать, газ
бы вышел по этому ходу.

И мы стали опять рыть и копать и довольно быстро устали, потому что там
было много камней.

Аленка сказала:

- Я устала! Перекур!

А Мишка сказал:

- Правильно.

И мы стали отдыхать.

В это время из второго парадного вышел К