ь,  который пробит сквозь Альпы и на двести пятьдесят километров
сократил путь из Франции в Италию... И, конечно, про суворовский поход.
     Сергей  Яковлевич  улыбнулся.   Вот  что  значит  свободно  преподнести
материал,  вот она,  новая система в действии. И Иван улыбнулся - наше звено
вырвалось на первое место.
     Я  скосил глаза на представительницу.  Она была довольна ответом и тоже
улыбалась, на моих глазах впервые в жизни: значит, оценила нашу Зиночку.
     А  Зинка  тем  временем,  опустив долу  очи,  как  какая-нибудь царевна
морская, прошла к своему месту.
     - От лица нашего звена, - прошептал Рябов, - объявляю благодарность...
     - Чудак,  -  тихо ответила Зинка.  -  Я  ведь ничегошеньки не  знала...
Просто прочитала мысли Сергея Яковлевича...
     У  меня прямо зубы щелкнули от  возмущения -  ох  эти  девчонки,  любят
притворяться! Все выучила, а притворилась и из меня еще дурачка сделала.
     Мне почему-то  стало чуть-чуть скучно.  Все-таки обидно,  когда ты всем
сердцем,   а  из  тебя  делают  дурачка.   Другие  не  обижаются,  когда  их
разыгрывают,  а я почему-то обижаюсь.  Я и сам поэтому никого не разыгрываю.
Говорят,  что я  юмора не  понимаю,  но при чем тут юмор,  когда идет просто
вранье. Не ожидал я этого от Зинки.
     Сергей Яковлевич снова стал шарить по списку,  но теперь я был спокоен,
я знал,  что все эти "поиски" -  просто искусный суворовский маневр, военная
стратегическая хитрость.  Совершенно ясно было,  что  для  закрепления своей
полной  победы  он  вызовет  зубрилу Рябова.  А  Сергей  Яковлевич продолжал
напряженно искать, кого бы вызвать, но вот он поднял глаза...
     - Рябов, - прошептал я.
     Я тоже был неплохой телепат.
     Сергей  Яковлевич  услышал,   что  я   прошептал  фамилию  Рябова,   но
притворился, что не понял.
     - Ты что там шепчешь, Палеолог? - строго спросил он.
     - Ничего, - ответил я.
     - Рябов, - вызвал Сергей Яковлевич.
     Рябов бодрым шагом вышел к доске.  У него голова была круглая, как ядро
от старинных пушек-мортир,  какая-то историко-археологическая голова, и лицо
у него было круглое, и глаза круглые.
     - Скажи мне,  Рябов,  чем  прославил Россию Суворов?  -  спросил Сергей
Яковлевич.
     Теперь надо было внимательно слушать,  потому что  я  урок не  очень-то
хорошо выучил,  а  эта милая Курочка Ряба всегда шпарит точно по книге,  и с
его помощью можно слегка укрепить свои позиции.
     - Во второй половине восемнадцатого века прославился русский полководец
А.В.Суворов,  -  процитировал Рябов.  -  Многими своими успехами обязана ему
Россия. Он не потерпел ни одного поражения и выиграл все сражения, в которых
участвовал.  Знамениты его  победы во  время  русско-турецкой войны на  реке
Рымнике в 1789 - ему присвоили за них почетное наименование "Рымникский". Он
прославился взятием  неприступной турецкой  крепости  Измаил  в  1790  году,
знаменитым походом через Альпы во время швейцарского похода в 1799 и многими
другими подвигами...
     - Хорошо,  хорошо,  -  перебил его Сергей Яковлевич.  - Достаточно... А
теперь расскажи нам о Ломоносове...
     И Рябов начал, не вздохнув:
     - Михаил Васильевич Ломоносов родился в 1711 году в деревне близ города
Холмогоры...
     Тут я вспомнил фильм "Сережа" и вспомнил,  как "мальчишка,  герой этого
фильма, ревел, когда родители уезжали в эти самые Холмогоры, а его оставляли
на  старом месте,  и  он  так жалобно повторял:  "Хочу в  Холмогоры,  хочу в
Холмогоры..."  И  мальчишка был беленький,  симпатичный.  Я совсем забыл про
Рябова и вспомнил почему-то пацана с нашего двора,  который вместо буквы "д"
говорил букву  "г".  Однажды я  его  застал в  подъезде,  когда он  дрался с
кошкой,  и сказал ему:  "Нашел с кем драться".  А он мне в ответ:  "Гля кого
кошка, а гля меня тигр".
     - Все возбуждало пытливую любознательность маленького Ломоносова. - Это
был  снова  Рябов.   -   Северное  сияние,   льдины,   с  шумом  и  грохотом
сталкивающиеся между  собой,  морской прилив и  отлив.  Мальчик жадно  хотел
учиться, а учиться было негде.
     До чего же этот Рябов трещал,  у меня голова закружилась. Он так шпарил
по книге,  что противно было слушать. Я зевал так, что мог проглотить Сергея
Яковлевича,  представительницу и за компанию Рябова.  Вот тогда-то наступила
бы тишина.
     - С  большим трудом достал он  книги,  очень обрадовался,  -  продолжал
Рябов,  -  когда добыл учебники -  грамматику и арифметику, жадно читал их и
перечитывал...
     До  чего же  этот великий Михаило Ломоносов был жадный до всего:  жадно
хотел учиться, жадно читал и перечитывал учебники.
     - Достаточно, - сказал Сергей Яковлевич.
     Потом он галантно повернулся к представительнице и спросил:
     - Нина Романовна, может быть, у вас будет какой-нибудь вопрос к Рябову?
     Нина Романовна задумалась,  а  мы  все уставились на  нее:  неужели она
будет так жестока?
     - Скажите мне,  Рябов,  - у нее был такой милый голос, просто нежнейший
тоненький голосок, - когда был основан город Петербург, нынешний Ленинград?
     - Только свободнее, свободнее, Рябов, - попросил Сергей Яковлевич.
     И вот тут-то Рябов дал на полную железку:
     - На  Заячьем острове,  близ  правого берега  Невы,  в  мае  1703  года
заложили по чертежу Петра I Петропавловскую крепость. Около этой крепости на
болотистых берегах Невы Петр решил основать новую столицу государства.

                И думал он:

- вдруг завыл Рябов стихами, -

                Отсель грозить мы будем шведу,
                Здесь будет город заложен
                Назло надменному соседу.

     Так  писал  Пушкин  об  основании  Петербурга  в  своей  поэме  "Медный
всадник".  Новая столица была основана в 1703 году и названа городом Петра -
Петербургом.   Позже  она  стала  называться  Санкт-Петербургом  или  просто
Петербургом.   "Санкт"   -   означает  святой.   Точный   перевод   названия
"Санкт-Петербург" - святой Петра город.
     - Отлично, Рябов, - сказал Сергей Яковлевич. - У вас будут еще вопросы,
Нина Романовна? Нет? Садись, Рябов.
     Когда же Рябов бодрым солдатским шагом прошел к своему месту,  началось
самое  главное.   Сергей  Яковлевич  стал  возбужденно  ходить  по   классу,
поворачиваясь то к одному, то к другому ученику, и быстро говорил:
     - Смирнова, детальку про Суворова?
     - Суворов очень любил простую солдатскую пищу,  -  сказала Смирнова.  -
Особенно гречневую кашу...
     - Кулакова?
     - Где проходит огонь, там пройдет и солдат. - Она, по-моему, улыбнулась
Сергею Яковлевичу. Эти девчонки из-за него готовы были идти на эшафот.
     - Матвеева?..
     - "Русак не трусак!"
     - Коршунов?
     - "Вы  -  орлы,  вы  -  чудо-богатыри!"  -  так любил говорить солдатам
Суворов.
     Ребята рвались отвечать,  каждому хотелось легко  и  просто отличиться,
каждому охота была покрасоваться,  сказал три или четыре слова -  и  сразу в
умниках... А Сергей Яковлевич улыбался, урок проходил на славу... Он был как
ловкий кукольник: дернет за веревочку, кукла вскакивает и говорит именно то,
что надо кукольнику...
     И тут он тыкнул в меня,  и я вскочил, и все стали смотреть мне в рот, и
эта  представительница.  А  у  меня  в  голове вдруг неизвестно откуда стала
вертеться фраза:  "Ненавистница футбола".  Я даже испугался,  что она у меня
сама по себе выскочит и обидит ее, потому что, может быть, если бы под моими
окнами каждый день играли в  футбол,  так я бы тоже таким голосом заговорил,
как громкоговоритель, или завыл бы сиреной, как "скорая помощь"...
     - Ну?  -  Сергей Яковлевич посмотрел на меня жалобными глазами: мол, не
подведи, эксперимент погубишь.
     Я хотел сказать,  что я не могу так,  что мне надо подумать,  но в этот
момент я вспомнил поговорку,  вроде бы суворовскую:  "Смелого штык не берет,
смелого пуля боится";  я  уже приготовился ею выстрелить в историка,  только
мне показались эти слова до обидного несправедливыми.  Сколько храбрых людей
погибло,  а здесь вдруг такая поговорка.  И Суворов,  конечно, ее никогда не
придумывал...
     - Суворов, - сказал я. - Суворов... - В голове завертелось, и я напрочь
забыл все про Суворова;  если бы меня сейчас спросили, кто такой Суворов, то
я  бы  вообще ничего не  ответил или сказал бы  какую-нибудь чушь.  И  тут я
вспомнил такую  картинку:  в  большой железной клетке везут  человека -  это
Пугачев...  А  рядом гарцует на коне офицер -  это Суворов,  и  я сказал:  -
Суворов привез в  железной клетке Пугачева.  -  Потом  мне  этого показалось
мало, и я добавил: - Чтобы казнить его на Лобном месте в Москве...
     В классе наступила мертвая тишина, будто я сказал что-то ужасное, будто
я  оклеветал великого полководца и все теперь не знают,  как им поступить со
мной.
     Первым нашелся Сергей Яковлевич.
     - Так,  -  сказал он.  -  Этот случай был в  жизни Суворова...  Мрачный
случай...  Он  потом  переживал его  всю  жизнь...  История  наша  не  любит
фальсификаций...  Суворов тогда был молод,  неопытен... Так. Ну а что ты еще
знаешь о Суворове?  О полководце Суворове, народном герое, гордости русского
народа?..
     Я  промолчал.  Не  хотелось почему-то  ничего говорить,  язык  перестал
ворочаться, и я забыл все буквы и разучился складывать их в слова.
     - О походе через Альпы?
     - ...
     - О взятии Измаила?
     - ...
     - О взятии Константинополя?
     - ...
     - Я  вынужден буду  тебе поставить двойку,  -  сказал Сергей Яковлевич,
четким шагом подошел к учительскому столу и влепил мне двойку.
     И наше звено благодаря мне шарахнулось на последнее место.  Я покосился
на  представительницу,  она что-то писала в  толстую тетрадь.  Потом подняла
глаза, и наши взгляды встретились.
     По-моему,  она  меня  узнала,  потому  что  на  секунду  превратилась в
"ненавистницу футбола".  А  когда  проходила  мимо  меня,  даже  укоризненно
покачала головой. Определенно узнала. Теперь разнесет по всему двору. Но это
все было ерундой по сравнению с тем, что случилось дальше...
     Не  успела захлопнуться дверь за  Сергеем Яковлевичем и  его спутницей,
как Иван подскочил ко мне и, еле сдерживаясь, почти закричал:
     - Ну, что ты скажешь в свое оправдание?
     - Иван, ты потише можешь? - попросил я. - Я тебе потом все объясню.
     - Ах,  какой нежный,  он боится огласки!  - снова в полный голос сказал
Иван. - Размазня... Всех подвел.
     Глаза у него стали какие-то чужие и даже потеряли свой цвет. Обычно они
у него, как у Тошки, синие, а тут как-то побелели.
     - Да брось, Иван, - сказал я. - Да я... да я... завтра исправлю двойку.
Иван, я же не хотел. - Я захохотал, решил превратить все в шутку. - Ты же не
знаешь самого главного... Эта представительница из академии, Нина Романовна,
из нашего дома...  Страшная женщина, она все время нас гоняет, потому что мы
под ее окнами играем в футбол. Ну, я как увидел ее, испугался, решил: сейчас
она на мне отыграется,  и  все сразу из головы выскочило.  Ты не знаешь этой
женщины...  - Хохотал прямо до слез, а он смотрел на меня по-прежнему чужими
глазами и совсем не смеялся.
     - Слушай, малютка Сократик, ты просто дурачок какой-то, - сказал Иван.
     Честно,  этого я  не  ожидал.  Зачем он так унижает меня?  Подошел бы и
высказал все потихоньку,  а  то  орет на весь класс.  Он бы еще на всю школу
заорал.  А  тем временем все наши столпились вокруг нас,  и  даже кое-кто из
чужих,  и в первых рядах,  конечно,  торчала шарообразная голова вездесущего
Рябова.  И  все уставились на меня,  и  те,  кто собирался выйти в  коридор,
повернули оглобли обратно.  Интересно,  неразлучные друзья и  вдруг  крики и
драка.
     - И не подумаю исправлять, - сказал я.
     А все-все смотрели на меня. Тошка, та прямо развернулась в мою сторону.
Против ее Ивана, ах, ах, ах!
     - Нет,  вы слышите?  -  возмутился Иван. - Вы все слышали?.. Ничего, мы
тебя проучим...
     - Но ведь я правду сказал про Суворова, а он придрался, - сказал я.
     - Ну и что? - ответил Иван. - Кто тебя за язык тянул при посторонних?
     - Выходит, на правде далеко не уедешь, - сказал я. - Выходит, для своих
одна правда, а для посторонних другая? Здорово у тебя получается.
     - Еще один воспитатель на мою бедную голову...  Ребята, видали вы этого
правдолюбца-двоечника? - Иван засмеялся своей остроте. - Вот мы вышибем тебя
из звена, тогда поплачешь.
     - Точно,  -  подхватил  Рябов.  -  Правдолюбец-двоечник.  Типичный  ты,
братец, Хлестаков. Без царя в голове и одет по последней моде.
     Все,  конечно,  стали  хохотать.  А  Иван,  вместо того  чтобы одернуть
Рябова, тоже засмеялся.


        "9"

     После  уроков я  первым выскочил во  двор,  чтобы  перехватить Ивана  и
объясниться с ним с глазу на глаз.
     За двойку, пожалуйста, казните меня, но не за правду.
     Сел на скамейку и  стал ждать.  Небрежно так постукивал рукой по спинке
скамейки,  изображая  полное  безразличие,  хотя  от  напряжения внутри  все
дрожало.
     Другие скажут,  из-за какой-то ерунды волноваться в наше время,  но для
меня это не легко и  не просто.  Из-за чего же тогда надо волноваться в наше
время, если не из-за этого?! Это же самый принципиальный вопрос.
     Я  ему все равно докажу свою правоту.  Я  уже кое-какие слова придумал:
когда заранее придумаешь, всегда надежнее.
     "Выходит, ты считаешь, что победу можно завоевывать любыми средствами?"
- спрошу я его.
     Он ответит, конечно, утвердительно.
     "Выходит, победителей не судят, Ванечка?"
     "Ну, предположим", - ответит он.
     "А ты знаешь, дорогой друг, кто так поступает?"
     "Интересно, кто же?" - наивно переспросит он.
     Он  любит прикидываться наивным,  это  у  них  с  Тошкой общее.  Вообще
чувствуется, что она на него плохо влияет.
     "Фашисты!" Если я захочу, я умею убить фактом.
     Наконец толпа ребят схлынула.  Прошли все наши:  и  Рябов,  и Зинка,  и
Тошка,  а  потом только появился Иван.  Но он был не один.  К  нему пристала
Ленка Попова.  Я  ему  помахал рукой,  но  он  скользнул глазами мимо меня и
прошел,  и что-то рассказывает ей,  рассказывает...  А она идет с ним рядом,
размахивая своей новенькой синей сумкой на  длинном ремне.  Видно,  считает,
что очень у нее это красиво получается.
     Я подумал, что Иван меня не заметил, и крикнул:
     - Эй, Иван!
     Он даже не оглянулся,  а Ленка оглянулась, не выдержала, что-то сказала
ему, и они пошли дальше.
     Я пошел за ними. Надо было все же поговорить с Иваном.
     И тут меня нагнал Эфэф.  На улице он совсем не такой,  как в классе.  В
классе  он  какой-то  громкий  и  уверенный,   а  на  улице  превращается  в
обыкновенного человека небольшого роста, худенького. И пальто у него старое,
вроде моего, и кепка со сломанным козырьком.
     Он,  конечно,  великолепно  видел,  кто  шел  впереди  нас,  видел  эту
стриженую Ленку Попову,  с ее распрекрасной синей сумкой,  и Ивана Кулакова,
который  всеми  силами  старался ее  развеселить,  а  иначе  почему  он  так
размахивал руками  и  так  увлекся разговором,  что  столкнулся с  прохожим.
Значит,  забыл обо всем на свете.  А сам говорил:  "Я твой лучший друг. Я за
мужскую дружбу".
     Ничего не скажешь, здорово получилось. Только на днях я ему расписывал,
какая у  нас надежная дружба с  Иваном,  а  сегодня он  видит эту любопытную
картинку.
     - Что ты такой печальный? - спросил Эфэф.
     - Я? Наоборот, я очень веселый.
     - Незаметно.
     - А у меня внутренний смех.
     - Внутренний смех всегда печальный,  -  сказал Эфэф.  -  Это я  по себе
знаю.  Если меня кто-нибудь обидит,  то я, чтобы заглушить эту обиду, смеюсь
над собой.
     - И помогает? - спросил я.
     - Нет.  Не  помогает,  -  сказал он и  вдруг добавил:  -  А  женщины...
женщины,  так  же,  впрочем,  как  и  мужчины,  бывают иногда очень плохими:
трусливыми,  подлыми,  плохими товарищами,  но  чаще,  почти всегда,  бывают
прекрасными. Нежными, умными, преданными.
     Он  замолчал.  Мне показалось,  что он  не  просто так замолчал,  а  от
собственных слов,  что-то вспомнил. Какую-нибудь прекрасную, нежную, умную и
преданную.  Я  внимательно посмотрел на него.  Он смутился и как-то необычно
улыбнулся уголками губ и глазами. Ясно, что я отгадал.
     - А что ты скажешь о женах декабристов? - торопливо спросил Эфэф.
     Нечего сказать, сравнил: жена, например, декабриста Трубецкого, которая
пошла за своим мужем на каторгу, - и вдруг Ленка Попова.
     Что-то старик не туда заехал.  Ленка Попова,  стриженая штучка с модной
сумочкой,  фик-фок на один бок, актрисуля для первоклашек: "Зайка серенький,
зайка беленький пошел прогуляться в лесочек", - и Трубецкая?!
     - При чем тут жены декабристов? - возмутился я.
     - А при том, - ответил Эфэф. - Ты подумай и сам догадаешься, при чем...
     Была у него такая привычка -  сказать что-нибудь непонятное,  поставить
человека в тупик и замолчать.
     Это он меня воспитывал: очень он любил заставлять нас думать.
     А Ивану и горя мало.  Идет себе,  болтает о чем попало с Ленкой. Нет, я
ни за что не буду думать и не поддамся воспитанию.  Не хочу,  и все. Не буду
Ленку Попову сравнивать с женой Трубецкого.
     Ох,  до чего тошно стало! Сразу вспомнилось все самое плохое. Вспомнил,
как  дед  вчера  опять  весь  вечер повторял яро  свою  доброту и  про  нашу
бестолковость и  грозился нам с  матерью показать,  как надо жить.  Мне даже
хотелось подойти и  треснуть по  его телевизору,  так он мне надоел со своей
добротой.
     Мы  шли молча по  переулку,  а  Иван и  эта "княгиня Трубецкая" все еще
маячили впереди нас.  Я  покосился на Эфэф -  если смотреть на него с правой
стороны,  то около уха у него виден шрам -  и приготовился убить его фактом.
Он  сам  любит  повторять,  что  "в  оценке объективной истины факты -  вещь
положительная".
     Значит,  я  решил убить его фактом,  чтобы он не сравнивал больше наших
девчонок  с  женами  декабристов.  Решил  привести пример  с  Зинкой,  с  ее
поведением на  уроке истории.  Я  уже открыл рот,  чтобы преподнести ему эту
современную историю о  коварстве,  но около нас резко затормозила машина,  и
шофер ее,  толстый лысый дядя в кожаной куртке как сумасшедший, чуть не сбив
меня с ног, налетел на Эфэф.
     - Федька!  - кричал он, обнимая Эфэф. - Федька Долгоносик! - И прибавил
ласково:  - Милый мой Федька Долгоносик... На ногах... - Почти после каждого
слова он  ударял его по  плечу,  словно проверял на  прочность.  -  Рад тебя
видеть... Сколько же ты пролежал? - И снова ласково прибавил: - Милый мой...
     - Три года,  -  ответил Эфэф каким-то странным голосом, и нижняя губа у
него стала еле заметно дрожать.
     Если  бы  я  не  знал  его,  как  себя,  то  решил  бы,  что  он  готов
расплакаться, так разволновался от этой встречи.
     - А я,  признаться,  думал,  что ты после этой аварии не оправишься,  -
сказал шофер.
     Это было что-то  новое из  биографии Эфэф.  Оказывается,  он раньше был
шофером  и  попал  в  аварию.  Мне  поэтому хотелось услышать продолжение их
разговора,  но тут я  увидел,  что Иван прошел мимо своего дома и  свернул в
Ленкин переулок.
     - Федор Федорович,  до свидания,  -  сказал я и,  не дождавшись ответа,
побежал догонять Ивана.
     Я сразу забыл и про шофера и про Эфэф.
     Интересно было,  чем  это все кончится?  Может быть,  она позовет его в
гости на чашку чая?!
     Я  влетел в Ленкин переулок,  и теперь они,  милые голубки,  сизокрылый
голубь Иван и пестрокрылая голубка Елена,  прыгали у меня перед глазами.  Он
шел степенно,  все же хватало выдержки.  А она,  от радости что ли,  крутила
свою сумку, как крутит свой молот перед броском олимпийский чемпион Ромуальд
Клим. Честное слово, она отнимет у него рекорд.
     Эх,  Иван, Иван... Такой пустяк не можешь простить товарищу. Да если ты
только  пожелаешь,  я  завтра  же  получу по  истории пятерку.  Просто стану
биографом Сув