Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
ь, который пробит сквозь Альпы и на двести пятьдесят километров
сократил путь из Франции в Италию... И, конечно, про суворовский поход.
Сергей Яковлевич улыбнулся. Вот что значит свободно преподнести
материал, вот она, новая система в действии. И Иван улыбнулся - наше звено
вырвалось на первое место.
Я скосил глаза на представительницу. Она была довольна ответом и тоже
улыбалась, на моих глазах впервые в жизни: значит, оценила нашу Зиночку.
А Зинка тем временем, опустив долу очи, как какая-нибудь царевна
морская, прошла к своему месту.
- От лица нашего звена, - прошептал Рябов, - объявляю благодарность...
- Чудак, - тихо ответила Зинка. - Я ведь ничегошеньки не знала...
Просто прочитала мысли Сергея Яковлевича...
У меня прямо зубы щелкнули от возмущения - ох эти девчонки, любят
притворяться! Все выучила, а притворилась и из меня еще дурачка сделала.
Мне почему-то стало чуть-чуть скучно. Все-таки обидно, когда ты всем
сердцем, а из тебя делают дурачка. Другие не обижаются, когда их
разыгрывают, а я почему-то обижаюсь. Я и сам поэтому никого не разыгрываю.
Говорят, что я юмора не понимаю, но при чем тут юмор, когда идет просто
вранье. Не ожидал я этого от Зинки.
Сергей Яковлевич снова стал шарить по списку, но теперь я был спокоен,
я знал, что все эти "поиски" - просто искусный суворовский маневр, военная
стратегическая хитрость. Совершенно ясно было, что для закрепления своей
полной победы он вызовет зубрилу Рябова. А Сергей Яковлевич продолжал
напряженно искать, кого бы вызвать, но вот он поднял глаза...
- Рябов, - прошептал я.
Я тоже был неплохой телепат.
Сергей Яковлевич услышал, что я прошептал фамилию Рябова, но
притворился, что не понял.
- Ты что там шепчешь, Палеолог? - строго спросил он.
- Ничего, - ответил я.
- Рябов, - вызвал Сергей Яковлевич.
Рябов бодрым шагом вышел к доске. У него голова была круглая, как ядро
от старинных пушек-мортир, какая-то историко-археологическая голова, и лицо
у него было круглое, и глаза круглые.
- Скажи мне, Рябов, чем прославил Россию Суворов? - спросил Сергей
Яковлевич.
Теперь надо было внимательно слушать, потому что я урок не очень-то
хорошо выучил, а эта милая Курочка Ряба всегда шпарит точно по книге, и с
его помощью можно слегка укрепить свои позиции.
- Во второй половине восемнадцатого века прославился русский полководец
А.В.Суворов, - процитировал Рябов. - Многими своими успехами обязана ему
Россия. Он не потерпел ни одного поражения и выиграл все сражения, в которых
участвовал. Знамениты его победы во время русско-турецкой войны на реке
Рымнике в 1789 - ему присвоили за них почетное наименование "Рымникский". Он
прославился взятием неприступной турецкой крепости Измаил в 1790 году,
знаменитым походом через Альпы во время швейцарского похода в 1799 и многими
другими подвигами...
- Хорошо, хорошо, - перебил его Сергей Яковлевич. - Достаточно... А
теперь расскажи нам о Ломоносове...
И Рябов начал, не вздохнув:
- Михаил Васильевич Ломоносов родился в 1711 году в деревне близ города
Холмогоры...
Тут я вспомнил фильм "Сережа" и вспомнил, как "мальчишка, герой этого
фильма, ревел, когда родители уезжали в эти самые Холмогоры, а его оставляли
на старом месте, и он так жалобно повторял: "Хочу в Холмогоры, хочу в
Холмогоры..." И мальчишка был беленький, симпатичный. Я совсем забыл про
Рябова и вспомнил почему-то пацана с нашего двора, который вместо буквы "д"
говорил букву "г". Однажды я его застал в подъезде, когда он дрался с
кошкой, и сказал ему: "Нашел с кем драться". А он мне в ответ: "Гля кого
кошка, а гля меня тигр".
- Все возбуждало пытливую любознательность маленького Ломоносова. - Это
был снова Рябов. - Северное сияние, льдины, с шумом и грохотом
сталкивающиеся между собой, морской прилив и отлив. Мальчик жадно хотел
учиться, а учиться было негде.
До чего же этот Рябов трещал, у меня голова закружилась. Он так шпарил
по книге, что противно было слушать. Я зевал так, что мог проглотить Сергея
Яковлевича, представительницу и за компанию Рябова. Вот тогда-то наступила
бы тишина.
- С большим трудом достал он книги, очень обрадовался, - продолжал
Рябов, - когда добыл учебники - грамматику и арифметику, жадно читал их и
перечитывал...
До чего же этот великий Михаило Ломоносов был жадный до всего: жадно
хотел учиться, жадно читал и перечитывал учебники.
- Достаточно, - сказал Сергей Яковлевич.
Потом он галантно повернулся к представительнице и спросил:
- Нина Романовна, может быть, у вас будет какой-нибудь вопрос к Рябову?
Нина Романовна задумалась, а мы все уставились на нее: неужели она
будет так жестока?
- Скажите мне, Рябов, - у нее был такой милый голос, просто нежнейший
тоненький голосок, - когда был основан город Петербург, нынешний Ленинград?
- Только свободнее, свободнее, Рябов, - попросил Сергей Яковлевич.
И вот тут-то Рябов дал на полную железку:
- На Заячьем острове, близ правого берега Невы, в мае 1703 года
заложили по чертежу Петра I Петропавловскую крепость. Около этой крепости на
болотистых берегах Невы Петр решил основать новую столицу государства.
И думал он:
- вдруг завыл Рябов стихами, -
Отсель грозить мы будем шведу,
Здесь будет город заложен
Назло надменному соседу.
Так писал Пушкин об основании Петербурга в своей поэме "Медный
всадник". Новая столица была основана в 1703 году и названа городом Петра -
Петербургом. Позже она стала называться Санкт-Петербургом или просто
Петербургом. "Санкт" - означает святой. Точный перевод названия
"Санкт-Петербург" - святой Петра город.
- Отлично, Рябов, - сказал Сергей Яковлевич. - У вас будут еще вопросы,
Нина Романовна? Нет? Садись, Рябов.
Когда же Рябов бодрым солдатским шагом прошел к своему месту, началось
самое главное. Сергей Яковлевич стал возбужденно ходить по классу,
поворачиваясь то к одному, то к другому ученику, и быстро говорил:
- Смирнова, детальку про Суворова?
- Суворов очень любил простую солдатскую пищу, - сказала Смирнова. -
Особенно гречневую кашу...
- Кулакова?
- Где проходит огонь, там пройдет и солдат. - Она, по-моему, улыбнулась
Сергею Яковлевичу. Эти девчонки из-за него готовы были идти на эшафот.
- Матвеева?..
- "Русак не трусак!"
- Коршунов?
- "Вы - орлы, вы - чудо-богатыри!" - так любил говорить солдатам
Суворов.
Ребята рвались отвечать, каждому хотелось легко и просто отличиться,
каждому охота была покрасоваться, сказал три или четыре слова - и сразу в
умниках... А Сергей Яковлевич улыбался, урок проходил на славу... Он был как
ловкий кукольник: дернет за веревочку, кукла вскакивает и говорит именно то,
что надо кукольнику...
И тут он тыкнул в меня, и я вскочил, и все стали смотреть мне в рот, и
эта представительница. А у меня в голове вдруг неизвестно откуда стала
вертеться фраза: "Ненавистница футбола". Я даже испугался, что она у меня
сама по себе выскочит и обидит ее, потому что, может быть, если бы под моими
окнами каждый день играли в футбол, так я бы тоже таким голосом заговорил,
как громкоговоритель, или завыл бы сиреной, как "скорая помощь"...
- Ну? - Сергей Яковлевич посмотрел на меня жалобными глазами: мол, не
подведи, эксперимент погубишь.
Я хотел сказать, что я не могу так, что мне надо подумать, но в этот
момент я вспомнил поговорку, вроде бы суворовскую: "Смелого штык не берет,
смелого пуля боится"; я уже приготовился ею выстрелить в историка, только
мне показались эти слова до обидного несправедливыми. Сколько храбрых людей
погибло, а здесь вдруг такая поговорка. И Суворов, конечно, ее никогда не
придумывал...
- Суворов, - сказал я. - Суворов... - В голове завертелось, и я напрочь
забыл все про Суворова; если бы меня сейчас спросили, кто такой Суворов, то
я бы вообще ничего не ответил или сказал бы какую-нибудь чушь. И тут я
вспомнил такую картинку: в большой железной клетке везут человека - это
Пугачев... А рядом гарцует на коне офицер - это Суворов, и я сказал: -
Суворов привез в железной клетке Пугачева. - Потом мне этого показалось
мало, и я добавил: - Чтобы казнить его на Лобном месте в Москве...
В классе наступила мертвая тишина, будто я сказал что-то ужасное, будто
я оклеветал великого полководца и все теперь не знают, как им поступить со
мной.
Первым нашелся Сергей Яковлевич.
- Так, - сказал он. - Этот случай был в жизни Суворова... Мрачный
случай... Он потом переживал его всю жизнь... История наша не любит
фальсификаций... Суворов тогда был молод, неопытен... Так. Ну а что ты еще
знаешь о Суворове? О полководце Суворове, народном герое, гордости русского
народа?..
Я промолчал. Не хотелось почему-то ничего говорить, язык перестал
ворочаться, и я забыл все буквы и разучился складывать их в слова.
- О походе через Альпы?
- ...
- О взятии Измаила?
- ...
- О взятии Константинополя?
- ...
- Я вынужден буду тебе поставить двойку, - сказал Сергей Яковлевич,
четким шагом подошел к учительскому столу и влепил мне двойку.
И наше звено благодаря мне шарахнулось на последнее место. Я покосился
на представительницу, она что-то писала в толстую тетрадь. Потом подняла
глаза, и наши взгляды встретились.
По-моему, она меня узнала, потому что на секунду превратилась в
"ненавистницу футбола". А когда проходила мимо меня, даже укоризненно
покачала головой. Определенно узнала. Теперь разнесет по всему двору. Но это
все было ерундой по сравнению с тем, что случилось дальше...
Не успела захлопнуться дверь за Сергеем Яковлевичем и его спутницей,
как Иван подскочил ко мне и, еле сдерживаясь, почти закричал:
- Ну, что ты скажешь в свое оправдание?
- Иван, ты потише можешь? - попросил я. - Я тебе потом все объясню.
- Ах, какой нежный, он боится огласки! - снова в полный голос сказал
Иван. - Размазня... Всех подвел.
Глаза у него стали какие-то чужие и даже потеряли свой цвет. Обычно они
у него, как у Тошки, синие, а тут как-то побелели.
- Да брось, Иван, - сказал я. - Да я... да я... завтра исправлю двойку.
Иван, я же не хотел. - Я захохотал, решил превратить все в шутку. - Ты же не
знаешь самого главного... Эта представительница из академии, Нина Романовна,
из нашего дома... Страшная женщина, она все время нас гоняет, потому что мы
под ее окнами играем в футбол. Ну, я как увидел ее, испугался, решил: сейчас
она на мне отыграется, и все сразу из головы выскочило. Ты не знаешь этой
женщины... - Хохотал прямо до слез, а он смотрел на меня по-прежнему чужими
глазами и совсем не смеялся.
- Слушай, малютка Сократик, ты просто дурачок какой-то, - сказал Иван.
Честно, этого я не ожидал. Зачем он так унижает меня? Подошел бы и
высказал все потихоньку, а то орет на весь класс. Он бы еще на всю школу
заорал. А тем временем все наши столпились вокруг нас, и даже кое-кто из
чужих, и в первых рядах, конечно, торчала шарообразная голова вездесущего
Рябова. И все уставились на меня, и те, кто собирался выйти в коридор,
повернули оглобли обратно. Интересно, неразлучные друзья и вдруг крики и
драка.
- И не подумаю исправлять, - сказал я.
А все-все смотрели на меня. Тошка, та прямо развернулась в мою сторону.
Против ее Ивана, ах, ах, ах!
- Нет, вы слышите? - возмутился Иван. - Вы все слышали?.. Ничего, мы
тебя проучим...
- Но ведь я правду сказал про Суворова, а он придрался, - сказал я.
- Ну и что? - ответил Иван. - Кто тебя за язык тянул при посторонних?
- Выходит, на правде далеко не уедешь, - сказал я. - Выходит, для своих
одна правда, а для посторонних другая? Здорово у тебя получается.
- Еще один воспитатель на мою бедную голову... Ребята, видали вы этого
правдолюбца-двоечника? - Иван засмеялся своей остроте. - Вот мы вышибем тебя
из звена, тогда поплачешь.
- Точно, - подхватил Рябов. - Правдолюбец-двоечник. Типичный ты,
братец, Хлестаков. Без царя в голове и одет по последней моде.
Все, конечно, стали хохотать. А Иван, вместо того чтобы одернуть
Рябова, тоже засмеялся.
"9"
После уроков я первым выскочил во двор, чтобы перехватить Ивана и
объясниться с ним с глазу на глаз.
За двойку, пожалуйста, казните меня, но не за правду.
Сел на скамейку и стал ждать. Небрежно так постукивал рукой по спинке
скамейки, изображая полное безразличие, хотя от напряжения внутри все
дрожало.
Другие скажут, из-за какой-то ерунды волноваться в наше время, но для
меня это не легко и не просто. Из-за чего же тогда надо волноваться в наше
время, если не из-за этого?! Это же самый принципиальный вопрос.
Я ему все равно докажу свою правоту. Я уже кое-какие слова придумал:
когда заранее придумаешь, всегда надежнее.
"Выходит, ты считаешь, что победу можно завоевывать любыми средствами?"
- спрошу я его.
Он ответит, конечно, утвердительно.
"Выходит, победителей не судят, Ванечка?"
"Ну, предположим", - ответит он.
"А ты знаешь, дорогой друг, кто так поступает?"
"Интересно, кто же?" - наивно переспросит он.
Он любит прикидываться наивным, это у них с Тошкой общее. Вообще
чувствуется, что она на него плохо влияет.
"Фашисты!" Если я захочу, я умею убить фактом.
Наконец толпа ребят схлынула. Прошли все наши: и Рябов, и Зинка, и
Тошка, а потом только появился Иван. Но он был не один. К нему пристала
Ленка Попова. Я ему помахал рукой, но он скользнул глазами мимо меня и
прошел, и что-то рассказывает ей, рассказывает... А она идет с ним рядом,
размахивая своей новенькой синей сумкой на длинном ремне. Видно, считает,
что очень у нее это красиво получается.
Я подумал, что Иван меня не заметил, и крикнул:
- Эй, Иван!
Он даже не оглянулся, а Ленка оглянулась, не выдержала, что-то сказала
ему, и они пошли дальше.
Я пошел за ними. Надо было все же поговорить с Иваном.
И тут меня нагнал Эфэф. На улице он совсем не такой, как в классе. В
классе он какой-то громкий и уверенный, а на улице превращается в
обыкновенного человека небольшого роста, худенького. И пальто у него старое,
вроде моего, и кепка со сломанным козырьком.
Он, конечно, великолепно видел, кто шел впереди нас, видел эту
стриженую Ленку Попову, с ее распрекрасной синей сумкой, и Ивана Кулакова,
который всеми силами старался ее развеселить, а иначе почему он так
размахивал руками и так увлекся разговором, что столкнулся с прохожим.
Значит, забыл обо всем на свете. А сам говорил: "Я твой лучший друг. Я за
мужскую дружбу".
Ничего не скажешь, здорово получилось. Только на днях я ему расписывал,
какая у нас надежная дружба с Иваном, а сегодня он видит эту любопытную
картинку.
- Что ты такой печальный? - спросил Эфэф.
- Я? Наоборот, я очень веселый.
- Незаметно.
- А у меня внутренний смех.
- Внутренний смех всегда печальный, - сказал Эфэф. - Это я по себе
знаю. Если меня кто-нибудь обидит, то я, чтобы заглушить эту обиду, смеюсь
над собой.
- И помогает? - спросил я.
- Нет. Не помогает, - сказал он и вдруг добавил: - А женщины...
женщины, так же, впрочем, как и мужчины, бывают иногда очень плохими:
трусливыми, подлыми, плохими товарищами, но чаще, почти всегда, бывают
прекрасными. Нежными, умными, преданными.
Он замолчал. Мне показалось, что он не просто так замолчал, а от
собственных слов, что-то вспомнил. Какую-нибудь прекрасную, нежную, умную и
преданную. Я внимательно посмотрел на него. Он смутился и как-то необычно
улыбнулся уголками губ и глазами. Ясно, что я отгадал.
- А что ты скажешь о женах декабристов? - торопливо спросил Эфэф.
Нечего сказать, сравнил: жена, например, декабриста Трубецкого, которая
пошла за своим мужем на каторгу, - и вдруг Ленка Попова.
Что-то старик не туда заехал. Ленка Попова, стриженая штучка с модной
сумочкой, фик-фок на один бок, актрисуля для первоклашек: "Зайка серенький,
зайка беленький пошел прогуляться в лесочек", - и Трубецкая?!
- При чем тут жены декабристов? - возмутился я.
- А при том, - ответил Эфэф. - Ты подумай и сам догадаешься, при чем...
Была у него такая привычка - сказать что-нибудь непонятное, поставить
человека в тупик и замолчать.
Это он меня воспитывал: очень он любил заставлять нас думать.
А Ивану и горя мало. Идет себе, болтает о чем попало с Ленкой. Нет, я
ни за что не буду думать и не поддамся воспитанию. Не хочу, и все. Не буду
Ленку Попову сравнивать с женой Трубецкого.
Ох, до чего тошно стало! Сразу вспомнилось все самое плохое. Вспомнил,
как дед вчера опять весь вечер повторял яро свою доброту и про нашу
бестолковость и грозился нам с матерью показать, как надо жить. Мне даже
хотелось подойти и треснуть по его телевизору, так он мне надоел со своей
добротой.
Мы шли молча по переулку, а Иван и эта "княгиня Трубецкая" все еще
маячили впереди нас. Я покосился на Эфэф - если смотреть на него с правой
стороны, то около уха у него виден шрам - и приготовился убить его фактом.
Он сам любит повторять, что "в оценке объективной истины факты - вещь
положительная".
Значит, я решил убить его фактом, чтобы он не сравнивал больше наших
девчонок с женами декабристов. Решил привести пример с Зинкой, с ее
поведением на уроке истории. Я уже открыл рот, чтобы преподнести ему эту
современную историю о коварстве, но около нас резко затормозила машина, и
шофер ее, толстый лысый дядя в кожаной куртке как сумасшедший, чуть не сбив
меня с ног, налетел на Эфэф.
- Федька! - кричал он, обнимая Эфэф. - Федька Долгоносик! - И прибавил
ласково: - Милый мой Федька Долгоносик... На ногах... - Почти после каждого
слова он ударял его по плечу, словно проверял на прочность. - Рад тебя
видеть... Сколько же ты пролежал? - И снова ласково прибавил: - Милый мой...
- Три года, - ответил Эфэф каким-то странным голосом, и нижняя губа у
него стала еле заметно дрожать.
Если бы я не знал его, как себя, то решил бы, что он готов
расплакаться, так разволновался от этой встречи.
- А я, признаться, думал, что ты после этой аварии не оправишься, -
сказал шофер.
Это было что-то новое из биографии Эфэф. Оказывается, он раньше был
шофером и попал в аварию. Мне поэтому хотелось услышать продолжение их
разговора, но тут я увидел, что Иван прошел мимо своего дома и свернул в
Ленкин переулок.
- Федор Федорович, до свидания, - сказал я и, не дождавшись ответа,
побежал догонять Ивана.
Я сразу забыл и про шофера и про Эфэф.
Интересно было, чем это все кончится? Может быть, она позовет его в
гости на чашку чая?!
Я влетел в Ленкин переулок, и теперь они, милые голубки, сизокрылый
голубь Иван и пестрокрылая голубка Елена, прыгали у меня перед глазами. Он
шел степенно, все же хватало выдержки. А она, от радости что ли, крутила
свою сумку, как крутит свой молот перед броском олимпийский чемпион Ромуальд
Клим. Честное слово, она отнимет у него рекорд.
Эх, Иван, Иван... Такой пустяк не можешь простить товарищу. Да если ты
только пожелаешь, я завтра же получу по истории пятерку. Просто стану
биографом Сув