Владимир Киселев
   Девочка и птицелет

     Роман
     -----------------------------------------------------
     Книга: Владимир Киселев. Девочка и птицелет.
     Издательство "Детская литература", Москва, 1966
     OCR & SpellCheck: alex-tru-1@narod.ru
     -----------------------------------------------------

     Все стихи для этой книги написаны Леонидом Киселевым.

     -------------------------------------------------------------------------


Девочка и птицелет


     Все, что происходит с человеком после четырнадцати лет, -
     не имеет большого значения.



ГЛАВА ПЕРВАЯ

     Это все взрослые выдумали про счастливое  детство. Чтобы им было не так
стыдно. Есть  только счастливая взрослость. А счастливого  детства нет и  не
может быть. Спросите у любого ребенка.
     Начнем с работы. У взрослых в нашей стране семичасовой  рабочий день. У
школьника - шесть уроков в школе, а потом еще, даже  если учиться на тройки,
как  я, нужно  дома готовить  уроки не  меньше трех  часов. Значит,  выходит
девятичасовой рабочий день, как в самых отсталых колониальных странах.
     Когда   у  взрослого  что-нибудь  не  получается  на  работе,  ему  все
сочувствуют,  все его жалеют. Когда мамин отдел завалил какой-то проект, так
все  говорили: "Ах, Елена Павловна, как мы вас  понимаем,  не  нужно ли  вам
какой-нибудь помощи, не поедете ли вы на  курорт?",  а мама  в  ответ делала
жалкие губки и говорила, что она очень переживает.
     Но когда я  схватила двойку по  алгебре, весь  двор смеялся, и,  кто бы
меня  ни  встретил,  все  спрашивали, на  какой  вопрос  я  не  ответила,  и
продавщица  мороженого  -  ей-то  какое  дело!  -  сказала,  что  двоечницам
мороженое вредит.
     Но  самое  худшее  не  это.  Самое  худшее...  Даже  в  самых  отсталых
капиталистических государствах, по-моему, уже отменены физические наказания.
Для взрослых. А детей бьют. Даже в нашей стране. Даже у нас взрослый сильный
человек может  ударить ребенка. Ударить девочку. И это называется счастливое
детство!
     Я прижалась  ухом к  стене  и немного  послушала музыку. Я всегда перед
сном слушаю хорошую  музыку. В соседней  квартире  - вход  в  нее из другого
подъезда - вечером  всегда негромко играет радио. Я думаю, что радиоприемник
стоит у самой стены на полированном, блестящем, как автомашина, столике, что
это  большой приемник  с зеленым глазком,  который светится в  темноте.  Но,
может быть, это и простой репродуктор.  Я слишком  часто разочаровывалась  в
последнее время.
     Из кухни вернулись  мои родители.  Они там мыли посуду. Мама и отчим. Я
всегда  звала  отчима папой, но теперь я  поняла: он  мне все-таки отчим.  И
завтра  утром,  когда   он  со  мной  поздоровается,  я  ему  так  и  скажу:
"Здравствуй, отчим!" Или: "Здравствуй, Николай Иванович". Не папа, а Николай
Иванович. Я ему этого никогда не прощу. Никогда!..
     Мама  заглянула  в  мою  комнату,  прислушалась.  У  нас  однокомнатная
малометражная квартира, а для  меня комнату  сделали,  отгородив  угол двумя
шкафами  -  платяным  и  книжным.  Здесь  помещаются  только  моя  кровать и
тумбочка, уроки я делаю за столиком, который стоит возле окна.
     -  Она  уже  спит,  - сказала мама шепотом  и задернула занавеску между
шкафами  и стенкой так,  чтобы на меня не падал свет. -  И незачем  из этого
устраивать трагедию. Она уже большая девочка, и ничего с ней не случится...
     - С нами  случится, -  сказал папа. - Уже случилось. Со мной. Я никогда
себе не прощу, что ударил девочку. Ни себе, ни тебе. Ты в этом виновата.
     -  Еще бы, -  сказала  мама и неприятно, ненатурально  засмеялась,  как
смеется  она  всегда, когда  собирается  заплакать. -  Если бы это была твоя
родная дочь, ты бы ее уже давно побил. И не так. Но ты к ней относишься, как
к  чужой.  Ты ее пальцем никогда  не тронул, голоса  не  повысил.  Только  и
слышно: Оленьке то, Оленьке се. А она совсем от рук отбилась.
     - О боже мой! -  сказал папа, и я вдруг подумала, что это не мама, а он
может сейчас заплакать. - В жизни мне не было так гадко и стыдно, так стыдно
и гадко, как сейчас. Ведь я  люблю ее.  Понимаешь: люблю. И ничего плохого в
ней не вижу. И я ударил ее в день ее рождения!..
     В самом  деле,  сегодня день моего рождения. Сегодня,  21  октября, мне
исполнилось тринадцать лет. И я тихонько, беззвучно заплакала.


     Странно,  но этот день моего  рождения и начался и  закончился слезами.
Первый раз я заплакала в школе  на первом уроке. Плакала, правда, не одна я,
а  все наши  девочки и некоторые  мальчики. Наша русачка Елизавета  Карловна
рассказывала  нам про Михаила Лермонтова, а когда она рассказывает про этого
писателя и еще про Николая Островского,  все всегда плачут, и даже из других
школ приходят послушать. И всем всегда хочется стать лучше, и учиться только
на  "пятерки",  и сделать  что-нибудь такое хорошее,  чтоб  это было полезно
всему человечеству.
     И на первой переменке Витя Сердюк сделал мне подарок ко дню рождения, а
я помирилась с Таней Нечаевой, с которой не разговаривала два дня.
     На следующем уроке  нага математик - зовут его, как Ворошилова, Климент
Ефремович  -  спросил у меня: "Ну как, именинница,  готова отвечать?"  -  и,
когда  я  ответила,  что готова, задал  вопрос  по домашнему заданию,  очень
легкий, и поставил мне четверку.
     Когда я вернулась домой, я уже застала маму - она  отпросилась с работы
пораньше, чтобы все приготовить  к вечеру.  На кухне приятно пахло ванилью и
еще яйцами,  когда их разделяют  на  желток и белок,  а желтки  растирают  в
кружке с сахаром.
     - Садись пока за уроки, - сказала мама.
     Я пошла в комнату, села  за стол, раскрыла  учебник по химии, но  учить
химию мне  не хотелось, и  я  решила  пока  приготовить прибор для получения
ацетилена.  Этот прибор  нам  был  нужен для  опыта,  который мы задумали  с
ребятами,  а конструкцию  я  придумала  сама. Очень  простую. Взять  бутылку
из-под молока с широким горлышком, на треть налить водой. Затем взять листик
промокательной  бумаги и засунуть его  в бутылку так,  чтобы края оставались
снаружи, а в бутылке получился как бы мешочек из этой бумаги. В мешочек этот
насыпать карбида - того самого, который насыпают в свои аппараты сварщики на
соседней стройке, а сверху все плотно заткнуть большой пробкой  с трубочкой.
Теперь ваш  прибор  готов к действию  в любую минуту. Достаточно перевернуть
бутылку так, чтобы вода размочила промокательную бумагу, и начнет выделяться
газ.
     Я приготовила такой прибор, примерила пробку, так что оставалось только
проделать в ней  гвоздем тонкое отверстие и вогнать  туда стеклянную трубку,
но в это время мама сказала:
     - Сбегай вниз за сметаной.
     Гастроном помещается в нашем доме. Купить сметану -  минутное дело, но,
когда  я  вернулась,  я  увидела,  что  за  это короткое  время мама  успела
перевернуть мой прибор, хотя я поставила его под кухонный столик.
     Перед  моими глазами, как  на  экране, вспыхнула иллюстрация  No  71 из
нашего учебника химии. Там изображен мальчик, который  закрыл лицо руками, а
перед ним на столе со взрывом вдребезги разлетается колба.
     Я тоже  невольно потянулась  к  лицу руками,  но сейчас же  бросилась к
маме, вырвала  у нее  из  рук полотенце, подбежала к бутылке и только успела
обмотать ее полотенцем, чтобы  осколки стекла не разлетелись в стороны  и не
ранили нас, как  раздался громкий, словно  пушечный, выстрел, пробку вышибло
из бутылки,  она  ударилась в потолок,  и вслед за пробкой до самого потолка
взлетела струя воды, смешанной с карбидом.
     Мама  даже не  догадывалась,  от какой опасности я ее спасла,  а  я  не
хотела ей этого говорить. И вместо того чтобы радоваться, что  все  обошлось
так благополучно, она накричала на меня, сказала, чтоб я  шла гулять, потому
что от меня никакой пользы, и что в моем возрасте в подготовке к собственным
именинам она принимала значительно большее участие.
     Вечером, как  всегда, на  мои  именины  были приглашены совсем  не  мои
подруги и товарищи, а друзья моих родителей -  взрослые  люди, среди которых
были и такие, которых я видела в первый раз.
     Почему детские именины всегда у нас празднуют не дети, а взрослые - мне
совершенно непонятно.
     Взрослые  пили вино  и водку,  ели холодное,  винегрет и  фаршированную
рыбу, а затем перед сладким стали  петь. Запевала, как всегда, жена папиного
начальника  Вера  Сергеевна,  немолодая  женщина  с  неестественно   громким
голосом, с таким громким  голосом, словно у нее в  теле  нет ни  сердца,  ни
желудка, ни других человеческих органов, а одни только легкие.
     Они хором весело пели  песню про Стеньку Разина,  а я смотрела на них и
удивлялась: как  им  не стыдно? Ведь  это ужасно, и не может быть, чтобы так
было на самом деле. Что получается? Степан Разин полюбил  персидскую княжну,
женился на ней, так они и поют "свадьбу новую справляет", и  достаточно было
кому-то сказать, что он "наутро бабой стал", как он схватил девушку и бросил
ее в  реку.  Утопил.  И об этом поют в песне. Не  осуждая Степана  Разина, а
восхищаясь им! Очень весело.
     Но настоящие неприятности  начались с чая.  Витя Сердюк  подарил  мне к
именинам две чайные ложечки. Он сам их сделал. Он мне еще прежде  рассказал,
как  их делают:  очень просто.  Нужно  взять  обыкновенную  чайную  ложку  и
оттиснуть  ее на густом растворе  алебастра.  С  двух сторон.  Таким образом
получится форма. Затем в эту форму нужно залить  сплав из сурьмы с баббитом.
Он очень легкоплавкий, этот сплав. А новую ложечку легко зачистить наждачной
бумагой,  всякие там  неровности.  Вообще эти ложечки  готовят для фокусов и
розыгрышей.
     Я спрятала ложечки под подушку. И забыла о них. А мама как раз вздумала
поменять наволочку, увидела чайные ложечки и даже не удивилась тому, как они
могли попасть  в мою  кровать. Она уже привыкла, что  на моей  кровати можно
найти  не только  книги, тетради, обертки от  конфет  и зверьков,  которых я
люблю лепить из  пластилина, но даже живую ящерицу в коробке из-под папирос.
А что мне остается делать, если  у меня нет своего места, и все, что я кладу
на стол, мама немедленно убирает? Так и в этот раз.  Она подобрала ложечки и
положила их к остальным в ящик буфета.
     Надо же  было случиться, чтобы Витина  ложечка попала как  раз папиному
заведующему  отделом.  И когда  он стал  размешивать сахар в  чае, то увидел
вдруг,  что  в  руках  у  него  только  ручка  от  ложечки, а  сама  ложечка
расплавилась и  серебристо-черным  слоем  лежит  на  дне  стакана. Все стали
смеяться  и  довольно  подозрительно рассматривать  свои  ложечки.  Мог  бы,
конечно, посмеяться и папин начальник - ведь ничего страшного не  произошло,
сплав  этот не  ядовит  и  не  имеет  никакого  вкуса или запаха.  Но  папин
начальник, по-видимому,  относится к  числу людей, которые  любят посмеяться
над другими и совершенно не  переносят, когда смеются над ними. Он покраснел
так, что уши у него стали фиолетового цвета, как будто их об-лили чернилами,
и сказал, что никогда  себе не позволяет шуток над  своими гостями и поэтому
не любит, когда шутят над ним,  если он  приходит в гости. В общем, и папе и
маме  было очень  неприятно,  а к  тому же,  когда я  увидела  уши  папиного
начальника,  я почувствовала, что просто  лопну, ну, по-настоящему  лопну от
смеха.  Я  понимала,  что смеяться  неприлично,  что смеяться  над взрослыми
нехорошо, но ничего  не могла  с собой  сделать,  пока не  применила способ,
который посоветовал мне когда-то Витя: если рассмеешься в школе  на  уроке и
чувствуешь,  что не можешь остановиться, нужно  схватить что-нибудь острое -
булавку, иголку, циркуль и посильнее уколоть себя в ногу, ниже коленки, куда
врачи стукают молоточком. От боли или еще  от чего-то смех сразу проходит. У
меня под рукой не было  булавки, я незаметно ухватила штопор и кольнула себя
ниже  коленки, да  так сильно, что  пошла кровь. Я  залепила  ранку краешком
бумажной салфетки, и мне уже было не до смеха.
     Тем  временем  мама принесла  именинный  пирог, и я  сразу  заподозрила
что-то  неладное.  Как  только кто-либо попробует ломтик, положенный ему  на
тарелку,  так сразу отодвинет эту тарелку от  себя, вроде бы даже с испугом,
но молча. И только жена папиного начальника Вера Сергеевна сказала  громко и
решительно:
     -  Елена Павловна,  должна  вас  огорчить,  но  в  ваш пирог, в  тесто,
очевидно, попало тухлое яйцо.
     - Не может быть, - сказала мама и покраснела.
     Я  отломила краешек от  ломтика пирога и  положила в рот. Ну, знаете...
Впечатление было такое, словно туда попало не одно, а сто тысяч тухлых яиц.
     И тут я вдруг все поняла. Карбид... Когда газом  выбило пробку из моего
прибора,  карбид с  водой взлетел под  самый потолок  и,  очевидно, попал  в
тесто. Я посмотрела  на серьезные, озабоченные лица  гостей,  вспомнила, что
каждый  из них откусил хоть по  кусочку, и снова ухватилась за штопор. Но во
второй раз мне им не пришлось воспользоваться.
     - Это  все  ты, -  сказала мама. -  Это все твои опыты... Мама закусила
губу,  и на глазах  у  нее показались  слезы. А когда плачет мама, никому не
хочется cмеяться.
     Чтобы  как-то   сгладить   неловкость,   папа  стал  показывать  гостям
фотопортрет  мамы, который  он  недавно  сам  сделал.  Мама  и в жизни очень
красивая и молодая,  а  на  портрете она  получилась  совсем красавицей.  На
портрете она набросила на  плечи платок, наклонила набок и назад голову, над
головой подняла  обеими руками бубен, зубы блестят, глаза  блестят - Кармен,
да и только.
     Гости хвалили портрет, а папа рассказывал, что  аппаратом "Комсомолец",
очень  простым,  с  очень  примитивным объективом, можно  делать  прекрасные
снимки, что этот аппарат он мне подарил еще в прошлом году на день рождения,
что я  тоже  хорошо  научилась  фотографировать,  и показал, какие я сделала
снимки.
     Он не  сказал при этом, правда, что проявляла фотографии и печатала  их
не я, а он сам.
     Папа моложе мамы на два года. Я  узнала об этом  случайно, мама об этом
никогда не говорит, и среди наших гостей папа выглядит совсем как мальчик. В
нашей  школе есть десятиклассники, так у них вид солиднее. У них растут усы,
а папа усы бреет.
     И сейчас  папа быстро и  невнятно -  когда он  волнуется, у него всегда
слово налазит на слово - рассказывал о том, что аппаратом "Комсомолец" можно
делать превосходные  снимки  даже при  обыкновенном вечернем  освещении, без
подсветки. А я почувствовала, что сейчас произойдет самое ужасное,  и хотя я
по-прежнему сидела на  стуле за  столом,  мне  показалось, что я  сжалась  в
крохотный комочек, и внутри во мне что-то  тихо-тихо пищало, как пищит мышь,
зажатая в кулак. И папа действительно сказал:
     -  Вот  сейчас Оля  сфотографирует  всех нас. Сделаем  на  память такой
групповой снимок. Принеси аппарат и штатив, - сказал он мне.
     - У меня больше нет аппарата, - ответила я.
     -  А  где  же он?  - удивился папа. Лучше  бы  он этого не спрашивал. Я
посмотрела на стол и сказала:
     - Я его продала.
     Папин начальник вдруг громко стал рассказывать, что он недавно ездил на
открытие охотничьего сезона и  убил  одну утку, что у него  было  разрешение
убить кабана, но кабан ему, к сожалению, не попался и что волка можно бить в
любое время года и  без  всякого разрешения. Он,  по-видимому, был  все-таки
хорошим человеком,  этот папин начальник. Всем  вдруг стало очень интересно,
много  ли еще осталось волков,  обо мне все словно забыли, а папин начальник
рассказывал, что  в литературе  было  неправильное представление о  том, что
волки  достигают  60 - 70  килограммов,  а  фактически  вес наиболее крупных
лесных  волков  редко  превышает 50 килограммов, что  в позапрошлом  году  в
Советском Союзе было истреблено более  28 тысяч волков, а в  прошлом году 26
тысяч, а  последние данные ему неизвестны, но что ему лично волки ни разу  в
жизни не встречались.
     И под  этот  разговор о  волках,  и об  охоте,  и  о том, что охотников
намного больше, чем  волков, гости стали расходиться, а я по-прежнему сидела
за столом и собирала с тарелки крошки от пирога с карбидом и клала их в рот.
     И когда гости  разошлись, лицо у  мамы стало некрасивым,  и она  начала
кричать, что я совсем  от рук отбилась, что я  делаю все назло, что я, может
быть,  связалась  с  темными  людьми и  уже ворую из дома ценные  вещи (хотя
фотоаппарат был мой собственный), что папа меня  не воспитывает, что он меня
балует, и чтобы он спросил у меня, зачем я продала фотоаппарат и куда я дела
деньги.
     - Зачем ты продала фотоаппарат  и куда  ты дела деньги? - спросил папа,
глядя не  на меня, а на пол. Я тоже  смотрела не на  него,  а на  пол,  но я
чувствовала, куда он смотрит.
     - Я не скажу, - ответила я. - Это тайна.
     И  тут он  меня  ударил.  По  щеке. Ладонью. Очень  больно.  И закричал
визгливым голосом, очень похожим на голос мамы. Вообще, когда  он злится, он
становится  похожим на  маму. И вообще  все люди,  когда злятся,  становятся
похожими друг на друга.
     - Я тебе покажу! Иди спать!..
     Он по-прежнему  не  смотрел на  меня и  тер рукой щеку,  как  будто это
ударили не меня, а его. Но я теперь посмотрела ему прямо в глаза и сказала:
     - Поздравляю с днем рождения. С днем моего рождения.


ГЛАВА ВТОРАЯ

     Нам очень нужны были деньги.
     Перед началом учебного  года  Витя Сердюк предложил собрать учебники за
шестой класс и продать их.
     Я придумала и написала на серой бумаге красными буквами лозунг: "Продав
учебники  и купив  на полученные  деньги конфеты, думай,  что  корни  учения
горьки, но зато плоды его - сладки".
     Однако деньги нужны нам были совсем не на конфеты.
     За все  учебники мы получили два рубля четырнадцать  копеек. У нас были
очень потрепанные учебники.
     Тогда Витя  предложил  нам  собрать  старые газеты. Мы  собрали. Больше
всего газет принес Женька Иванов. Женька еще учится в пятом классе, но очень
образованный человек, много читает и входит в нашу компанию.
     Витя принес шаблон, который он сам вырезал лобзиком из фанеры. По этому
шаблону он обрезал ножом со специально заточенным кончиком сложенные стопкой
развернутые  газетные  листы, а  когда он сложил один из листов, мы увидели,
что  получился кулек. Я принесла  немного муки, мы сварили клейстер  и стали
клеить кульки. Из газет, которые мы собрали, получилось  двести восемнадцать
кульков.  Мы отнесли их  на рынок, и тетка, которая продает  сливы, купила у
нас эти кульки  и дала нам за них  рубль - по пятьдесят копеек за  сотню - и
еще немного слив за восемнадцать кульков.
     Мы спросили, нужны ли ей  еще  кульки, и  она ответила, что нужны. Витя
сказал,  что  кульки и являются единственным  правильным путем для выхода из
финансового кризиса.  Мы  решили, что  в  следующий раз склеим целую  тысячу
кульков.  Но  когда  мы вернулись  к себе  во  двор, там разразился страшный
скандал.
     В нашем доме почтальон поднимается на лифте на верхний седьмой этаж,  а
потом пешком  спускается  вниз и  бросает  в  каждый ящик  на двери  газеты,
журналы  и  письма.  Оказалось,  что  Женька   Иванов  поднялся  пешком   за
почтальоном,  а  затем спустился буквально вслед за  ним, вынимая из каждого
ящика через щель газеты. В этот день газеты получили только в одной квартире
на шестом этаже, где живет какой-то Б.  И. Гопник, потому что у него ящик на
двери изнутри, а в двери прорезана щель, через которую и бросают почту.
     Жители  нашего дома не могли  примириться  с тем,  что они  не получили
газет;  почтовое отделение  не  могло примириться с тем, что  от подписчиков
поступила  целая  куча жалоб;  наша школа не могла  примириться  с тем,  что
отличника   учебы  Женьку  Иванова   недостаточно   воспитывает   пионерская
организация, а также семья и что он  попал  под плохое влияние; мы