столицы  двух  возникших  государств  стремительно
отдалялись друг от друга. Москва, оставшаяся столицей только независимой
России, рвалась вперед, являясь флагманом российских реформ, догоняя  по
качеству жизни и ценам европейские столицы, а его родной город,  ставший
тоже  столицей,  но   уже   самостоятельной   республики,   стремительно
скатывался в  средневековье,  как  и  большинство  других  республик,  с
несменяемыми  президентами,  с  пародийными  парламентами  и  еще  более
пародийными политическими партиями.  И  эта  раздвоенность  души  самого
Дронго, это ощущение  провала  во  времени  и  потерянности  собственной
судьбы становились частью существования и в родном городе, и  в  Москве,
где независимая Россия гордо и в одиночку продолжала свои реформы.
   Он так и жил по пять-шесть месяцев зимой и летом у  себя  на  юге,  а
весной и осенью на севере. И в этот  свой  весенний  приезд  он,  достав
несколько  томиков  любимых  американских   фантастов,   предвкушал   то
наслаждение, с которым будет листать новые романы своих любимцев.
   В первый же вечер позвонил телефон. Это было как  наваждение,  но  он
уже знал, что на Брэдбери и Гаррисона никто никогда  не  звонит.  А  вот
стоит ему взять Желязны или Саймака, как его сразу отвлекают от  чтения.
Хайнлайн имел большие перспективы быть прочитанным, но здесь приходилось
отвлекаться на бытовые темы. И, наконец, самую сложную и непредсказуемую
судьбу имели Айзек Азимов и Роберт Шекли. Во  время  чтения  их  романов
могло произойти все, что угодно. От землетрясения до цунами, от срочного
вызова до пожара в соседней квартире.
   В этот раз он читал один из последних романов Айзека  Азимова.  Книга
еще не была переведена на русский язык, и он читал роман  в  подлиннике,
наслаждать неистощимым остроумием и мастерством  великого  американского
фантаста. И в этот момент  раздался  звонок.  Дронго  сначала  не  хотел
поднимать  трубку.  Но  вспомнил,  что  может  позвонить  сосед,  обычно
забиравший его почту в Москве. И поднял трубку. С этого и  начались  все
неприятности.
   - Добрый вечер, - сказал незнакомый голос, и Дронго  поморщился.  Это
был голос человека достаточно наглого и пробивного, чтобы от него  можно
было отделаться просто так. Это был голос человека,  уверенного  в  том,
что его беседа может заинтересовать самого Дронго.
   - Добрый вечер, - недовольно ответил Дронго, - кто говорит?
   - Я звоню, чтобы передать  вам  привет  от  нашего  общего  друга,  -
продолжал незнакомец, - бывшего полковника Родионова.
   В нескольких фразах может  проявиться  весь  характер  человека,  его
привычки,  его  манера  общения,  его  психология.  Просто  нужно  уметь
слушать. Дронго слушать умел. Он обратил внимание, что незнакомец сказал
"бывший полковник". Значит, к Родионову он относился с  некоторой  долей
скептицизма,  характерного  для  большинства   новичков,   пришедших   в
правоохранительные органы за последние десять  лет.  Прежний  сослуживец
Родионова никогда бы не назвал его "бывшим". В то же время незнакомец не
стал уточнять,  к  какому  именно  ведомству  принадлежал  Родионов.  По
логике, он должен был объяснить, что Родионов бывший полковник  КГБ.  Но
тех трех букв он не сказал, и это говорило  в  его  пользу.  Он  не  был
окончательным идиотом, что вселяло некоторый оптимизм.
   Общее  впечатление  портила  его  манера  общения,  самоуверенная   и
безапелляционная. Сказав "вы его хорошо знаете", он  одновременно  давал
понять, что знает все или почти все и о самом Дронго. Причем может знать
такие подробности, которые сам Дронго предпочел бы не вспоминать.
   - Что вам нужно? - спросил Дронго.
   - Мы хотели бы с вами встретиться.
   - Кто это  "мы"?  -  недовольно  переспросил  Дронго.  -  Клуб  лысых
холостяков или у вас общие интересы по половому признаку? Может, вы клуб
непризнанных гомосексуалистов?
   - Вы все отлично понимаете.  Наши  представители  хотели  бы  с  вами
встретиться и обсудить некоторые проблемы.
   - До свидания. И не пытайтесь приехать ко мне.  Я  спущу  с  лестницы
первого же визитера. - Дронго положил трубку.
   Только этого не хватало. Опять одно и то же.  После  случившегося  во
Франкфурте, когда там схлестнулись сразу несколько  спецслужб  мира,  он
дал себе слово больше не ввязываться в эти грязные игры. И вот опять ему
звонят.
   Телефон  зазвонил  снова.  Этот  наглый   незнакомец,   конечно,   не
успокоится, пока не доконает  своего  собеседника.  Давно  пора  сменить
московскую квартиру и телефон, чтобы его не могли найти. Телефон  звонил
не переставая. Он наконец поднял трубку.
   -  Не  бросайте  трубку,  -  попросил  незнакомец,  -  с  вами  хочет
поговорить один ваш старый знакомый.
   - Здравствуй, дорогой, - послышался очень знакомый голос, - я даже не
думал, что смогу тебя так быстро найти.
   - Адам? - не поверил себе  Дронго.  -  Адам  Купцевич?  Как  ты  сюда
попал?
   Значит, ты в Москве? Что ты здесь делаешь? Откуда ты взялся?
   - Не все сразу, - засмеялся Адам Купцевич, - меня  к  себе,  надеюсь,
пустишь, с лестницы  спускать  не  будешь?  С  моими  ногами  это  очень
неприятно.
   - Я сам приеду за тобой, - предложил Дронго.
   - Не нужно. Здесь еще один наш  старый  знакомый.  Вот  с  ним  мы  и
приедем. Не возражаешь?
   - С тобой - кто угодно. Как хорошо, что ты прилетел. Сколько  лет  мы
не виделись? Три, четыре?
   - Целых пять. Мы встречались тогда, когда ты  приезжал  из  Союза.  -
Купцевич говорил по-русски с характерным польским акцентом.
   - Да, - закрыл глаза Дронго, - все  правильно.  Пять  лет  назад.  Ты
тогда мне снова помог. Я все помню, Адам.
   - Вот и хорошо. Значит, у нас будет о чем вспомнить. Мы  будем  через
полчаса.
   - Договорились. - Он положил трубку.
   Адам Купцевич, легендарный польский разведчик.
   Один из лучших профессионалов, долгие годы работал в  Интерполе,  был
экспертом специального комитета в ООН. Купцевич был первым руководителем
Дронго во время их  сложной  поездки  в  Юго-Западную  Азию.  Тогда  они
гонялись по всему миру за торговцами наркотиков. И в этой безумной драке
потеряли многих своих товарищей. В том числе и любимую женщину Купцевича
- Элен Дейли. Заложенная в автомобиле взрывчатка сработала,  и  женщина,
сидевшая за рулем, погибла.
   Купцевичу "повезло больше". Он остался без ног  и  несколько  месяцев
провалялся в больнице.
   А потом начались известные польские события.
   И вскоре в Польше к власти пришел "электрик" Валенса и  правительство
"Солидарности". Инвалид Купцевич не был нужен никому. Тем более инвалид,
по-прежнему остающийся членом бывшей правящей  партии.  Ведь  порядочные
люди присягают только один раз. Все остальные  оправдания  и  ссылки  на
изменившиеся  обстоятельства  -  жалкие  попытки  прикрыть   собственное
ничтожество. Купцевич был уволен с работы и лишь чудом сумел  устроиться
ночным дежурным в краковском музее. Тогда они и встретились:
   Дронго был в Польше проездом в Австрию. На этот раз поездка оказалась
роковой для самого Дронго.  Словно  сработало  чье-то  заклятие:  теперь
пришла его очередь терять любимую женщину. Единственную женщину, которую
он любил. И которая отдала за него жизнь, заслонив от  пуль  убийцы.  По
прихоти судьбы она тоже была американкой. Натали Брэй погибла в  Австрии
осенью девяносто первого года. И несчастье, случившееся с Дронго, как-то
уравняло его с Купцевичем, сделав боль  разлуки  не  столь  выматывающей
душу, словно поделенное на несколько человек горе было не таким  тяжким,
а разделенная боль не столь мучительной.
   Он уже не жалел, что не успел сменить телефон  и  поменять  квартиру.
Теперь Дронго с нетерпением ждал приезда  Купцевича.  Тот  сказал  "мы",
значит, собирался приехать не один.
   Ровно через полчаса в дверь позвонили. Дронго по привычке посмотрел в
глазок,  встав  таким  образом,  чтобы  смотреть  несколько  сбоку.   На
лестничной клетке стоял Адам Купцевич. В этом не было никакого сомнения.
Это был он, сильно изменившийся,  очень  располневший,  почти  седой,  с
палкой в руках, но  живой  и  здоровый,  ожидавший,  когда  старый  друг
откроет. Уже не раздумывая, Дронго щелкнул замком.  И  попал  в  объятия
Купцевича.
   Но  его  ожидал  и  другой  сюрприз.  На  лестнице   стоял   Владимир
Владимирович.
   Тот самый эксперт КГБ, который два года назад помог Дронго  во  время
операции против действий мафии в Закавказье. В отличие от Купцевича,  он
почти  не  изменился.  Впрочем,  в  пожилые  годы  люди  гораздо  меньше
подвержены переменам, чем в молодости. После шестидесяти внешние отличия
уже не столь существенны.
   Оболочка словно консервируется, тогда как внутри  идет  стремительный
процесс общего разрушения.
   Когда  все  расселись  вокруг  стола  и  Дронго   достал   специально
отложенные для подобного случая две бутылки настоящего грузинского вина,
начались первые тосты за погибших и за оставшихся друзей. Когда пили  за
погибших, Дронго встретился взглядом с Купцевичем. Тот кивнул. Он знал о
смерти Натали. Дронго чуть задержал дыхание и выпил залпом весь  стакан,
чего никогда себе не позволял.
   И только после третьего стакана он ернически спросил:
   - Вы, наверное, случайно встретились и решили меня разыграть, приехав
сюда.
   - Не надо... - покачал головой Купцевич, - ты все отлично понимаешь.
   - Да. Квасневский оказался не такой дурак, как Валенса. Он  правильно
решил распорядиться оставшимися кадрами, и ты снова на службе.
   - Точно. Даже восстановили в  звании  полковника  польской  разведки.
Правда, я честно предупредил Владимира Владимировича и его  коллег,  что
польская  разведка   изменила   основные   направления   своей   работы,
переориентировавшись с Запада на Восток. Ты понимаешь, о чем я говорю.
   - Да. Но тем не менее ты все-таки приехал в  Москву.  Значит,  только
очень важное обстоятельство могло погнать тебя в столицу России. Давай я
немного погадаю. Судя по составу, в  котором  вы  пришли,  речь  идет  о
достаточно серьезной операции, которую нужно провести  в  России  или  в
странах СНГ. Скорее второе, так как Владимир Владимирович,  насколько  я
помню,  специализировался  на  ближнем  зарубежье.  Очевидно,   польская
разведка  получила  информацию,  которую  решила  довести  до   сведения
российской разведки. А те, в свою очередь, решили снова выйти  на  меня.
Все правильно?
   - Я же говорил, что он в великолепной форме, - радостно заявил  Адам,
обращаясь к Владимиру Владимировичу.
   - Нет, - покачал головой Дронго, - не получится.
   - Что не получится? - спросил Купцевич.
   - Все. Я эти игры закончил. Меня  едва  не  убили  перед  выборами  в
России, посчитав, что я слишком  много  знаю.  А  потом  меня  отправили
телохранителем к американскому  композитору,  решив,  что  я  могу  быть
приманкой для Ястреба. Того  самого,  которого  я  уже  однажды  брал  в
Бразилии.  С  меня  достаточно.  У  меня  есть  немного  денег,  кстати,
обещанный  гонорар  за  последнюю   операцию   я   получил   наполовину:
организация, которая меня нанимала, приказала долго жить, и не без моего
участия. Я в какой-то мере обрубил сук, на котором сидел. Но даже  того,
что я имею, хватит на долгие годы. В политику и в разведку я не вернусь.
   Надоело.
   Владимир Владимирович достал носовой платок, вытер губы.
   - Хорошее вино, - с уважением сказал он, - у вас всегда был  неплохой
вкус.
   Чтобы получилось хорошее вино, нужно особое терпение,  так,  кажется,
говорят на Кавказе.
   - Вы пришли только для того, чтобы  сообщить  мне  это?  -  улыбнулся
Дронго.
   - Не только. Речь идет  не  о  наших  прихотях.  И  не  об  интересах
какой-либо разведки или стороны. Речь идет о  миллионах  людей,  которые
могут здорово пострадать из-за наших с вами ошибок или амбиций.
   Дронго посмотрел на Купцевича. Тот мрачно кивнул. Перевел  взгляд  на
Владимира Владимировича.
   - Какой-нибудь террористический акт? - хмуро спросил он.
   - Мы пока не уверены, - честно  признался  Владимир  Владимирович,  -
просто наши польские коллеги вышли на одну группу, работающую в  Европе.
Она состоит в основном из бывших офицеров КГБ, возглавляет группу бывший
подполковник КГБ. По документам он проходит как Йозас  Груодис,  хотя  в
ФСБ, наверное, известно и его настоящее имя. В  группу  входят  неплохие
профессионалы, судя по нескольким заданиям,  которые  им  поручали.  Так
вот, по сведениям польской разведки, в настоящее  время  группа  готовит
мощный террористический акт на нашей территории.
   А наша контрразведка даже не знает, где именно.
   - Понятно, - нахмурился Дронго, - вы думаете, что бывших ваших коллег
должен искать именно я?
   - Это очень опасная группа, -  вставил  Купцевич,  -  по-моему,  тебе
следует согласиться.
   - А по-моему, наивно полагать, что один человек  может  справиться  с
целой группой профессионалов, - пожал плечами Дронго, -  или  вы  что-то
недоговариваете.
   - Я не уполномочен  вести  никакие  переговоры,  -  честно  признался
Владимир Владимирович, - просто приехал передать вам приглашение  нового
руководства ФСБ.
   - Нет, - резко возразил Дронго, - никаких приглашений. Все кончено. Я
вышел на пенсию.
   - А что тогда говорить обо мне? - Купцевич показал на свою палочку. -
Я старше тебя. И к тому же инвалид. По-твоему, я должен  был  оставаться
сторожем в краковском музее?
   - Это твое личное дело, - упрямо сказал Дронго, - ты присягал Польше,
которая по-прежнему существует. Страны, которой я присягал, нет. Значит,
все эти разговоры никому не нужны.
   - Речь идет о людях, - снова вмешался  Владимир  Владимирович,  -  и,
судя по той настойчивости, с которой  вас  ищут,  им  нужны  именно  вы.
Возможно, что  речь  идет  о  людях  либо  обстоятельствах,  вам  хорошо
знакомых. Вы профессионал, Дронго, и понимаете,  что  вас  не  стали  бы
разыскивать просто так. Очевидно, обстоятельства требуют вашего участия.
   - Что вам нужно? - устало спросил Дронго. - Неужели вы не поняли, что
я больше никому не нужен. Я реликт,  динозавр,  который  еще  не  вымер.
"Совок", так и  оставшийся  "совком"  с  советским  образом  мышления  и
отношением к людям.
   - Это слова, - мягко возразил Купцевич, - Владимир Владимирович прав.
Речь идет о людях.
   - Вы уговариваете меня так, словно я девица  на  выданье,  -  пошутил
Дронго, - хорошо, я встречусь с кем-нибудь  из  руководства  ФСБ,  чтобы
только доставить вам удовольствие.
   Он протянул руку, чтобы разлить  вино  по  стаканам,  когда  Владимир
Владимирович вдруг сказал:
   - Кстати, в  группу  Груодиса  входит  и  Аркадий  Галинский,  бывший
резидент КГБ в Австрии. Тогда ведь именно из-за него погибли Марк Ленарт
и Натали Брэй.
   Дронго посмотрел на Купцевича. И вдруг с удивлением почувствовал, как
дрожит его рука.
   - Когда я могу поехать в СВР? - вдруг глухо спросил он.
   - Завтра, - отозвался Владимир Владимирович, - завтра утром.

Глава 3

   Ресторан "Арагви" по-прежнему таил в  себе  необъяснимое  очарование.
Уже появились рестораны высшего класса, включающие в свои меню всю гамму
вкусовых  ощущений  от  японской  камамуши  до  испанской  паэльи.   Уже
появились французские, турецкие, немецкие повара, сочетающие  мастерство
с особым изыском в оформлении блюд. Но "Арагви" оставался тем  же  самым
легендарным  рестораном,  залы  которого   хранили   память   о   многих
знаменитостях, любивших  обедать  в  этом,  одном  из  самых  престижных
заведений ушедшего времени. При "Хозяине" ресторан  считался  не  просто
престижным, он был по-настоящему элитарным, чья кухня славилась по  всей
стране. В семидесятые годы здесь любили сиживать "Цеховики",  обладавшие
невероятными  по  тем  масштабам  деньгами.  И,  наконец,  в  девяностые
"Арагви" стал просто обычным традиционным  недорогим  рестораном,  каких
было много по всей Москве.  Но  само  его  название  и  легенды,  с  ним
связанные, оставались своеобразной визитной карточкой  многими  любимого
заведения.
   И в этот раз Давид Алексидзе обедал, как всегда, в  левом  зале.  Ему
нравился этот зал, расписанный картинками из жизни его родного  Тбилиси,
по которому он так тосковал. В те дни, когда они уходили из  города,  он
даже не мог представить себе,  что  покидает  свой  любимый  Тбилиси  на
столько  лет.  Они  уходили,  отстреливаясь,  оставаясь  свидетелями   и
участниками кровавого кошмара, который пришел в конце девяносто  первого
года и назывался гражданской войной.
   Тогда он отступал со сторонниками бывшего президента Гамсахурдиа.
   Полковник госбезопасности Давид  Алексидзе  никогда  не  был  горячим
поклонником  свергнутого  президента.  Более  того,  когда   Гамсахурдиа
числился диссидентом, сам Алексидзе был по другую сторону барьера, уже в
звании  старшего  лейтенанта  в  органах  госбезопасности  Грузии.   Так
продолжалось  до  того  момента,  пока  бывший  правозащитник  и  бывший
раскаявшийся диссидент Звиад Гамсахурдиа не был  избран  президентом.  А
Давид Алексидзе стал одним из руководителей его личной охраны.
   Алексидзе искренне считал, что служит не президенту, а своему народу,
избравшему этого человека на столь высокий пост. И оставался  верен  ему
даже тогда, когда  большинство  его  бывших  друзей  перешло  на  другую
сторону. В трагические декабрьские дни девяносто первого полковник Давид
Алексидзе  защищал   до   последней   возможности   законно   избранного
президента, а затем ушел вместе с его отрядом. Лишь когда  они  покинули
Грузию, он посчитал себя  вправе  уйти  и  сказал  об  этом  свергнутому
Гамсахурдиа. Тот обиженно ответил, что никого не собирается  удерживать.
С тех пор бывший полковник КГБ Давид Алексидзе жил в  Москве.  Ему  было
сорок три. С тех пор прошло четыре года. Он постарел, похудел.
   Черты  лица  заострились,  красивая  черная  шевелюра  поседела,  над
переносицей появились глубокие морщины.
   Сначала было трудно, очень трудно. Но постепенно жизнь  налаживалась,
друзья помогли устроиться в один из коммерческих банков, и через год  он
стал руководителем службы его охраны. Приобрел автомобиль. Еще через год
купил квартиру в столице и вызвал семью, которую не видел несколько лет.
***

   Теперь, сидя за столиком, он  молча  слушал  своего  собеседника,  не
пытаясь прервать его многословную речь.
   - Поймите меня правильно, - вкрадчиво говорил тот, - нам нужны  такие
люди, как вы. Храбрые и смелые. Вы уже столько лет в Москве, а только  в
прошлом году смогли купить двухкомнатную квартиру на  окраине  города  и
вызвать сюда семью. И это с вашим колоссальным опытом! Работать в охране
коммерческого банка - не для людей такого масштаба,  как  вы,  уважаемый
Давид.
   Алексидзе молча жевал хлеб.
   - Мы гарантируем вам возвращение на родину, - убеждал  собеседник,  -
устройство на работу по  специальности.  И,  наконец,  неплохие  деньги,
которые всегда могут пригодиться.
   Алексидзе продолжал молча есть, глядя в лисье  лицо  сидевшего  перед
ним  человека.  Тот  ошибочно  принял  молчание   за   согласие.   Люди,
подверженные низменным страстям, всегда охотнее видят в другом  человеке
свое  подобие,  чем  берутся  предполагать  обратное.  Порочный  человек
убежден, что подобной порочностью заражены все  вокруг  и  трудно  найти
чистую душу.
   -  Значит,  мы  договорились?  Алексидзе  положил  вилку,   отодвинул
тарелку, спокойно поднял бокал вина.
   - Нет, -  коротко  сказал  он,  медленно  выпивая  вино.  Собеседнику
пришлось терпеливо ждать, пока он допьет свой бокал.
   - Почему? - немного нервно спросил он. - Что вас  не  устраивает?  Вы
вернетесь в свой город, получите работу, снова будете жить в своем доме.
И за это вам еще будут платить. Что же вам еще нужно?
   - Мне не нравится, что подобное предложение исходит от вас, -  честно
сказал Алексидзе, -  я  догадываюсь,  почему  вы  так  хотите,  чтобы  я
вернулся в Грузию. Но вы,  видимо,  ошиблись  и  сделали  не  правильные
вы