ей.  Он
взглянул на часы и отрывисто скомандовал:
   - Перископ поднять!
   Вахтенный  старшина,   повернув   кольцо   гидравлического   фиксатора,
высвободил перископ, скользнувший вверх из своей шахты.
   - Стоп! - сказал Вил, когда линзы оказались над поверхностью воды.
   Согнувшись чуть ли не вдвое и расщелкнув сложенные рукоятки  перископа,
он взялся за них и описал полную  окружность.  Вмонтированная  в  перископ
камера посылала на монитор сероватые "картинки".
   - Пусто, командир, - сказал Джек, глянув на монитор.
   - Пусто так пусто, - пробурчал Вил и подумал про себя: "Ничего. Арабами
и не пахнет". - Акустик!
   - Есть акустик!
   - Ну, что там?
   - Ничего, сэр, - раздалось у него за спиной.
   - Отлично. Еще три фута вверх.
   Перископ плавно ушел у него из рук, и Вил наконец-то смог распрямиться,
приникнув к резиновому наглазнику.
   Взвившись   над   перископом,   антенная   решетка   стала    принимать
высокочастотные сигналы, передавая их в  приемник,  и  на  индикаторе  РЛС
замигали два огонька.
   - Сэр, - сказал оператор. - Два поисковых  радара.  По  характеристикам
импульсов - береговые. Это не самолет и не корабль.
   - Откуда? С мыса Гамова?
   - Так точно.
   - Отлично, - повторил командир.
   Он и в  самом  деле  был  доволен.  Кораблей  нет,  самолетов  тоже,  а
береговые локаторы на таком расстоянии их перископ не засекут. Хотя  лодка
не  подходила  ближе  двадцати  четырех  миль  и  формально  находилась  в
нейтральных водах, русские считали  стомильную  зону  вокруг  Владивостока
своими территориальными водами. И несколько раз за эти два  месяца  Норман
видел,  как  по  акватории  порта  кружили  крейсер   "Кара"   и   эсминец
"Современный".  У   обоих   на   борту   были   самые   совершенные   ГАСы
[гидроакустические системы], самонаводящиеся  торпеды  и  вертолеты  К-27,
оборудованные  акустическими  радарами   и   способные   сбрасывать   РГАБ
[радиогидроакустические  буи]  и  глубинные  бомбы.  Русские  ясно  давали
понять, что не потерпят вторжения в свои воды.
   Норман почувствовал, как палубу качнуло вниз и вправо.
   - Внимательней на  рулях,  мистер  Т!  -  крикнул  он  стоявшему  возле
рулевых-горизонтальщиков  высокому  тонкому  лейтенанту  с  непроизносимым
польским именем Матеуш Тышкевич.
   Никто из экипажа такого не мог выговорить, и потому все называли  этого
благодушного, неизменно улыбчивого уроженца Южного Бронкса "мистер Т"  или
"мистер Мэт". Однако сейчас улыбка сбежала с его лица. Лейтенант  повторил
команду рулевым, и  те,  поглядывая  на  экран,  спустя  несколько  секунд
выровняли киль.
   Вил продолжал вращать перископ. Здесь, севернее сорок второй параллели,
линзы перископа часто утыкались в густой туман. Сейчас ветер раздергал его
в клочья, и в прогалинах по правому борту виднелись сопки Поворотного,  по
левому всего в восьми милях выступал из воды остров Русский, но мыс Гамова
был скрыт плотной темно-серой пеленой, похожей на свинцовую пыль.
   Сделав оборот на 360 градусов, Норман сказал Барру:
   - Ничего. Ни кораблей, ни самолетов. Ветер - норд, десять узлов, высота
волны - два  фута,  видимость  отличная.  -  Со  щелчком  сложив  рукоятки
перископа, он отступил от него, скомандовав: - Перископ убрать! - Зажужжал
электромотор, и хорошо смазанная труба бесшумно втянулась  в  свою  шахту.
Норман глянул на часы: перископ оставался на поверхности  8,2  секунды.  -
Отлично. В самом деле, отлично, - сказал он сам себе.
   Показав на монитор, укрепленный наверху, Барр спросил:
   - Будете смотреть запись?
   - Чего на нее смотреть?! Поставил бы лучше порнушку какую-нибудь, а  то
скоро забуду, как это вообще делается. - По ЦКП порхнул негромкий  смешок.
- Ладно, прокрути.
   Через  несколько  секунд  на  мониторе  возникло  изображение,   снятое
укрепленной чуть ниже перископа камерой, но оно  ничем  не  отличалось  от
того, что видели минуту назад его глаза. Он зевнул.
   - Старший  помощник,  принимайте  вахту,  -  и  с  нескрываемой  тоской
добавил: - Курс прежний.
   - Есть курс прежний, - отозвался Джек Барр.
   Но прежде  чем  командир  успел  повернуться  и  шагнуть  к  переборке,
отделявшей ЦКП от жилых отсеков и его каюты, раздался голос Ларри Мартина:
   - Сэр, у Пейна кое-что интересное.
   Не больше  пяти-шести  шагов  должен  был  сделать  Норман  Вил,  чтобы
оказаться   за   спиной   главного   акустика   Боба    Пейна.    Огромный
пятнадцатифутовый сенсорный преобразователь гидролокатора, укрепленного  в
носовой части лодки, засек шумы какого-то судна, передал их на  компьютер,
в памяти которого хранились частотные  характеристики  всех  кораблей  ВМФ
СССР, и на зеленом дисплее перед Пейном замелькали их визуальные символы.
   - Незарегистрированные характеристики, сэр. Неизвестное судно, - сказал
он, прижимая к уху наушник. - Одно  или  несколько.  Дальность  шесть-семь
миль.
   - Может, это кит? Или подводная лодка?
   - Нет, сэр, - Пейн показал  на  дисплей,  на  котором  плясали  ломаные
линии, показывавшие источник шумов.  -  Мощные  машины.  Высокая  истинная
скорость - один-восемь-ноль.
   - Ого-го, командир, - сказал Ларри Мартин. - Если это землетрясение, то
не меньше десяти баллов по шкале Рихтера.
   Вил, ворча что-то, взял наушники и услышал характерный нарастающий  шум
гребных винтов, рассекающих воду,  и  постепенно  сумел  в  этой  мешанине
звуков выделить две различных частоты. Затем в наушники  медленно  вползло
посвистывание. Норман быстро глянул  на  зеленовато  мерцающий  дисплей  в
поисках вспыхивающих точек и,  к  немалому  своему  удивлению,  ничего  не
увидел.
   - Два корабля, сэр, - сказал Пейн. - Но такие признаки  попадаются  мне
впервые, ничего подобного пока не слышал.
   - Черт, они уже совсем близко, - сказал Вил.
   - Их экранирует термоклин, - заметил акустик.
   Вил  внятно  выругался.  Здесь,  на  севере,   звукопроводимость   была
ужасающая. Море из-за постоянно меняющихся температур  представляло  собой
настоящий слоеный  пирог,  а  там,  где  отдельные  слои  теплой  воды  на
поверхности встречались с холодными глубинными течениями,  возникал  почти
непроницаемый барьер, действовавший как экран-отражатель и  защищавший  от
акустических сигналов. Это играло  на  руку  подводникам,  а  вот  сегодня
сработало против командира "Огайо". Вил обернулся к старшему помощнику:
   - Над нами, по всей видимости, полным ходом идут  два  боевых  корабля.
Турбины  работают  с  полной  нагрузкой.  -  Он  побарабанил  пальцами  по
приборной панели. - Когда "Трепанг" засек два эсминца на входе в Корейский
пролив?
   - Почти тридцать пять часов назад,  -  ответил,  заглянув  в  вахтенный
журнал, Барр.
   - А ведь это они и есть,  -  задумчиво  сказал  командир.  -  Те  самые
ливийские эсминцы.
   - Они в трех милях, сэр, - доложил Пейн, -  скорость  -  тридцать  один
узел. Через шесть минут десять секунд пройдут в четырех  тысячах  ярдов  у
нас по левому борту.
   - Отлично. - Вил подошел к перископам и, напряженно размышляя о чем-то,
стукнул в них костяшками пальцев. - Они ведут гидроакустический поиск?
   - Нет, сэр. У меня только шумы двигателей и корпуса.
   - Старший помощник, глубина под килем?
   - Сорок фатомов, сэр.
   - Стоп машина!
   Барр передал команду в центральный пост, и все услышали,  как  перестал
вибрировать единственный бронзовый винт лодки. Безмолвная "Огайо" пошла на
глубину, уменьшив издаваемые ею шумы до предела.
   - Дальность?
   - Три мили, сэр.
   - Поднять перископ!
   Вил держал  линзы  над  самой  поверхностью  воды  и  внезапно  услышал
пугающее гудение радарного датчика.
   - Что там такое? - вскрикнул он.
   Оператор глянул на вспыхивающий в углу дисплея огонек - знак опасности.
   -  Два  береговых  радара,  сэр.  Проводят  поиск  с  большим  радиусом
действия: ноль-восемь-пять, два-шесть-ноль, три-пять-пять.
   - Это лоцманская проводка, командир, - сказал Барр.
   - С мысов?
   - Точно, командир. С мыса Поворотного, мыса Гамова и острова Русский.
   - Добро. Поднять перископ.
   Вил, то наклоняясь, то выпрямляясь, но не  отрывая  глаз  от  окуляров,
кружился вместе с перископом, пока  не  увидел  все,  что  ему  было  надо
увидеть. Он даже удовлетворенно  крякнул:  два  серых  эсминца  находились
именно там, где он  и  предполагал.  Они  шли  полным  ходом,  разрезая  и
вспенивая острыми форштевнями волны и оставляя за кормой белые буруны.  По
две трубы, по четыре  орудийных  башни,  торпедные  аппараты...  Глубинные
бомбы, разложенные на корме ровными рядами, отсюда  казались  леденцами  в
шоколадной глазури, фортопы мачт щетинились антеннами. Пятидюймовые орудия
были уставлены жерлами в  небо,  зенитные  установки  заполняли  палубу  и
надстройки.  Доведя  увеличение  до  четырнадцати  единиц,   Вил   потерял
оптическое разрешение, но зато сумел разглядеть теперь  все  в  мельчайших
подробностях - он видел даже смуглые лица зенитчиков и впередсмотрящих  на
мостике и фор-марсе. Кое-кто курил, и у всех был скучающий вид.
   - Опустить перископ!
   Снова зажужжал мотор, и стальная труба спряталась.
   - Акустик!
   - Обороты гребного вала постоянные, сэр, курс прежний! - доложил Пейн.
   - Отлично. - Подойдя  к  пульту  ГАСа,  Вил  прижал  к  уху  наушник  и
одновременно взглянул на дисплей.  Гребные  винты,  не  сбавляя  оборотов,
мчали миноносцы курсом на Владивосток. Он снова удовлетворенно  крякнул  и
вернулся на свое место у перископов. - Ну-ка, мистер Барр, покажите-ка нам
"картинку".
   На мониторе мгновенно возникли силуэты двух миноносцев.
   - Класса "Джиринг", командир, - сказал Джек  Барр.  -  Глубинные  бомбы
времен Нельсона, торпедные аппараты, и идут под ливийским флагом.  Похоже,
это те, кого засек "Трепанг".
   - Но мы не знаем, что у них лежит в этих аппаратах, - словно про  себя,
сказал Норман.
   - Наверняка какие-нибудь допотопные дуры с контактными взрывателями.
   - Я вижу, Джек,  русские  и  ливийцы  пользуются  у  тебя  безграничным
доверием, - ядовито ответил командир.
   - Я лично им верю, как родной теще, - разрядив напряжение,  повисшее  в
тесном ЦП, сказал Ларри Мартин, и все покатились со смеху.
   - Командир, доложить на базу? - повернулся от монитора Барр.
   Вил секунду раздумывал.
   - Нет, сохраняем радиомолчание. Прибережем-ка наш рапорт на их выход из
Владивостока. Полагаю, он состоится завтра в первой  половине  дня.  -  Он
оглядел всех, кто был в отсеке. - Кто  хочет  держать  пари?  Ставлю  пять
долларов.
   - Раньше четырнадцати не тронутся, - немедленно принял вызов Мартин.
   - Тринадцать десять, - сказал Пейн.
   - Четырнадцать тридцать, - ответил Барр.
   - Так, - распорядился командир. - Каждый спорящий отдает пять  долларов
и бумажку с собственноручно записанным временем  выхода  боцману  Эшворту.
Время появления за входным буем указывать местное. Радарную мачту я завтра
поднимать не буду, поэтому все мы в руках нашего акустика.  Пеленг  буя  -
три-пять-восемь, дальность - восемь миль. Итак,  должен  выйти  конвой  из
четырех судов. Свидетель - старший помощник. Впрочем, мы запишем  шумы  на
кассету, и каждый сможет послушать. Ясны условия пари?
   В руках у всех появились карандаши и  лоскутки  бумаги.  Барр  сосчитал
присутствующих:
   - Двадцать два человека. Сто десять долларов.
   - Я-то знаю, как ими распорядиться, - сказал Мартин. -  Я  планирую  на
ваши  денежки,  джентльмены,  совершить  во  Владивостоке  большой  загул.
Почувствую себя в Золотой Орде.
   - В орде ли или в борделе? - осведомился Барр.
   Снова раздался смех.  Вил  достал  из  кармана  карандаш  и  бумагу,  в
раздумье подергал себя за нос.
   - Слово командира - тринадцать пятьдесят.
   - Слово командира - тринадцать пятьдесят, - повторил  Ларри,  записывая
на листке бумаги свой собственный вариант.  -  Проиграете,  сэр!  Помните,
кто-то из великих сказал: "Все пожирает  времени  река..."  А  я  добавлю:
"...и прежде всего - деньги простака".
   В отсеке снова невысокой волной переплеснулся смех.


   - "Огайо" вчера должна была засечь арабские эсминцы, -  сказал  адмирал
Фудзита.
   - Полагаю, сэр, - ответил Брент,  глядя  на  тонущий  в  тумане  пролив
Урага.
   - По моим расчетам, они к тринадцати выйдут на владивостокский рейд,  -
адмирал крепко сжал сухонькими пальцами висящий на  груди  бинокль.  -  Но
лодка молчит?
   - Молчит, сэр. Коммандер Вил не хочет обнаруживать  себя  и  выйдет  на
связь не раньше, чем они снимутся с якоря.
   - Который час, лейтенант? - спросил адмирал, снова  поднимая  к  глазам
бинокль.
   - Тринадцать ноль-ноль.
   - Им самое время двигаться...
   - Господин адмирал,  впередсмотрящий  докладывает:  оставили  слева  по
борту Нодзима-Заки, - сказал телефонист Наоюки...
   - Добро.
   Брент вскинул к глазам бинокль, всматриваясь в поросший деревьями мыс.
   - Нодзима-Заки, сэр, пеленг два-семь-три, - сказал Брент.
   - Есть. Матрос Наоюки, запросить радиопеленг на Нодзима-Заки, О-Симу  и
Иро-Заки.
   Телефонист отрепетовал команду РЛС, выслушал ответ и доложил:
   - Два-шесть-ноль, господин адмирал, ноль-один-ноль и ноль-пять-ноль!
   - Добро. - Адмирал повернулся к штурману  Нобомицу  Ацуми,  склоненному
над покрытому картой столом. - Нанесите линии положения!
   Послышался свистящий шорох  остро  отточенного  грифеля,  скользнувшего
вдоль ребра линейки.
   - Мы на середине  фарватера,  господин  адмирал.  Предлагаемый  курс  -
один-шесть-пять, - сказал Ацуми, не отрываясь от карты.
   - Добро, - в третий раз повторил Фудзима, тоже  взглянув  на  карту.  -
Поднять  сигнал:  "Следовать  в  стандартном  ордере   охранения,   курсом
один-шесть-пять, скорость - шестнадцать".
   Спустя несколько секунд над головой взвились и затрепетали флажки.
   Брент следил за тем,  как  миноносцы  сопровождения  занимают  места  в
ордере: в тысяче ярдов впереди - корабль Файта  с  жирно  намалеванной  на
носу и корме единицей, "второй", "четвертый"  и  "шестой"  -  в  шестистах
ярдах впереди по правому борту "Йонаги", а "третий", "пятый", "седьмой"  -
на таком же расстоянии слева. Лейтенант  невольно  поежился,  глядя,  как,
круто заваливаясь на  перехлестывающей  через  фальшборт  волне  и  иногда
совсем скрываясь из виду под  синевато-серыми  горами,  мчатся  эти  узкие
корабли, ощетиненные антеннами и стволами зенитных установок.
   - Все семеро подняли "Сигнал принят!", сэр.
   -  Отлично,  -  Фудзита  подошел   к   переговорной   трубе.   -   Курс
один-шесть-пять,  скорость  шестнадцать.  -  Голос  из  штурманской  рубки
повторил приказ. Сигнальные флажки поползли  вниз  и  на  "Йонаге",  и  на
эсминцах.  Конвой  начал  поворот  "все  вдруг",  и  Брент,  ощутив  крен,
почувствовал, как под стальной кожей чаще забилось сердце авианосца.
   -  Курс  один-шесть-пять,  скорость   шестнадцать,   девяносто   восемь
оборотов, - послышалось из переговорной трубы.
   - Так держать.
   Несмотря на промозглый  туман  и  слабую  видимость,  они  отвалили  от
причальной стенки ровно в восемь и следом за серыми "терьерами"  охранения
медленно вышли в Токийский залив, полный самых разнообразных судов.  Потом
два скоростных катера Японской Красной Армии  сопровождали  их  до  самого
пролива Урага - разгонялись и неслись прямо  в  лоб,  отворачивая  лишь  в
самый   последний   момент.   Разгневанный   адмирал   приказал   рулевым:
"Протараньте их!",  но  верткие  катера,  забитые  орущими  и  вздымающими
плакаты "красноармейцами", всякий раз умудрялись уходить от столкновения с
носом левиафана. Наконец, когда вышли в открытое неспокойное море, катера,
побесчинствовав на волнах, бивших авианосцу в правый  крамбол,  отстали  и
умчались в тихую заводь Токийского залива.
   Когда от килевой качки палуба "Йонаги"  стала  медленно,  словно  грудь
глубоко и крепко спящего человека, вздыматься и опадать под ногами Брента,
он неожиданно для самого себя испытал приятные ощущения и  жадно  впитывал
холодный,   чистый,   солоноватый   морской   воздух.   Безбрежная   гладь
простиралась до самого горизонта, и лейтенант,  как  всегда,  почувствовал
себя песчинкой в этой необозримой водной пустыне.
   Но воспоминание о Маюми заставило его беспокойно затоптаться на месте -
черные жгучие глаза впились ему  прямо  в  душу.  Он  злобно  пнул  носком
башмака ветрозащитный экран. В последнюю неделю увольнения на  берег  были
отменены, и, конечно, надо было позвонить ей, пока "Йонага" стоял в доке и
был подключен к городской сети. Но в их  последнюю  встречу  девушка  была
полна такой скорби, гнева и даже злости, что у Брента рука не  поднималась
набрать ее номер. Было ясно, что надо дать  ей  время  успокоиться.  Но  и
Маюми не делала никаких попыток связаться с ним. Брент ждал, не  будет  ли
хоть краткой записочки, но до  самого  выхода  в  море  так  ничего  и  не
дождался. Ничего. Ровным счетом ничего. Ему на память пришли  слова  отца:
"Когда не стало Кэтлин, мне  словно  отрубили  руки  и  ноги".  Теперь  он
понимал его.
   Море било авианосец в правый крамбол, как пушинку поднимая на волну все
его восемьдесят четыре  тысячи  тонн,  и  эти  тяжкие  удары  гулким  эхом
отдавались где-то в  самой  глубине  его  стального  тела,  словно  звучал
огромный храмовый барабан. Брент вспомнил слова адмирала -  "лучшие  глаза
на "Йонаге", не человек, а радар", а с ними - и о своих  обязанностях.  Он
поднял бинокль. Ветер свежел, срывал  с  верхушек  волн  кружевные  оборки
пены, разгонял туман, и в прямоугольнике чистого синего неба  над  головой
появилась стая чаек, пронзительными криками выражавших свое разочарование:
военные корабли не вываливают за борт мусор и объедки,  тем  более  нечего
ждать поживы от вышколенной команды авианосца.
   Море, на удивление,  многолико:  оно  может  быть  обиталищем  ужаса  и
смерти, может поразить ни с чем не сравнимой  красотой.  Брент  в  прошлом
походе видел и то, и другое, и третье, но сегодня боги-живописцы превзошли
самих себя: на севере громоздились, уходя в поднебесье тысяч  на  тридцать
футов, отвесные башни и зубчатые крепостные стены  грозовых  туч,  поверху
окрашенных полуденным солнцем в ярчайшие малиново-багровые тона, а  снизу,
у самой воды переливавшихся сине-серым и осыпавших  море  жемчужной  пылью
дождя. На востоке и на юге небо было чистым, и лишь кое-где по нему быстро
проплывали  караваны  облаков.  Именно  туда  курсом  на  юго-восток   шел
"Йонага", чтобы принять на борт свою палубную авиацию.
   Значит, скоро Брент увидится с Йоси Мацухарой... Со  дня  смерти  Кимио
летчик сам казался живым мертвецом - он был вяло безучастен ко всему,  что
происходило кругом, отгородившись от окружающих непроницаемой стеной  вины
и скорби. Он искал смерти, и Брент знал,  что  предстоящий  рейд  "Йонаги"
откроет перед ним широкие возможности для славной гибели. Самурай  пройдет
свой путь не сворачивая, даже если в конце ждет  смерть,  -  так  велит  и
предписывает кодекс бусидо - и совсем скоро все они ступят на этот путь.
   За спиной послышались шаги и знакомый голос адмирала Аллена:
   - Не слишком ли свежо для посадки?
   Фудзита кивнул:
   - Ветер - пять баллов по Бофорту.  Отличное  испытание  для  мастерства
моих летчиков.
   - От девятнадцати до двадцати четырех узлов  -  многовато,  сэр.  Может
быть, отменить рандеву? Ляжем  в  дрейф  и  примем  авиацию,  когда  ветер
стихнет. Прогноз на завтрашнее утро - безветрие.
   -  Нет,  -  покачал  головой  японец.  -  Нам  еще  долго  болтаться  в
Южно-Китайском море, прежде чем  ливийцы  выйдут  из  Владивостока.  -  Он
подергал свой седой волос на подбородке. - Ну, что там  слышно  от  вашего
друга Вила? "Огайо" молчит?
   - Молчит.
   - Я вижу, они не злоупотребляют радио...
   - Это естественно, сэр. Их в два счета запеленгуют и наколют  как  жука
на булавку.
   - Будем надеяться, арабский конвой не задержится  с  выходом.  Горючего
нам  только-только  хватит,  чтобы  н