забраться  в  мою
машину, нужно знать, как включить и где включить. А если не знаешь, то  фарт
проедет по ушам, как выражаются в краях обетованных, за Воркутой и  Колымой.
Немного успокоившись, я сделал вид, что ничего особенного  не  случилось,  и
начал дозваниваться  Мартьянову.  В  своих  магазинах  он  отсутствовал,  но
обнаружился на Васильевском, в агентстве  ?Скиф?,  слегка  запыхавшийся,  но
бодрый.
   Узнав мой голос, пробормотал:
   - Ты жива еще, моя старушка? Жив и я. Привет тебе, привет!
   - Взаимно. Есть предложение встретиться, Андрей Аркадьевич. - Всегда рад.
Подъедешь к четырем в агентство? Раньше не выйдет. Я тут чечако  натаскиваю?
пополнение новобранцев? Ребята крепкие, но об охранной службе ноль понятий.
   - Зато они молодые, красивые, - утешил  я.  -  Еще  научатся.  -  Вечером
синим, вечером лунным, был я когда-то красивым и юным, -  задушевно  сообщил
Мартьяныч. - Ну, приходи! К четырем. Почему его сегодня на Есенина потянуло?
Может, юбилей? Я включил телевизор, прослушал новости, но о великом поэте  в
них не сказали ни слова. Вообще  ничего  экстраординарного  -  вроде  налета
боевых драконов из Персии на Вашингтон - не случилось.
   Несмотря на все ухищрения, опять взорвали монарший памятник в  Подольске;
в Чечне украли  трех  англичан  и  двух  французов;  по  Москве  маршировали
заединщики в черных рубахах, а в строительных  магазинах  наблюдался  острый
дефицит саперных лопаток. Во всех же прочих местах богоспасаемой отчизны все
было тихо, все шло  путем:  врачи  отказывались  лечить,  учителя  -  учить;
шахтеры лежали на рельсах, а  шахты  -  в  руинах;  Центробанк  сражался  за
стабильный рубль, а все остальные - за  выживание;  парламентарии  прибавили
себе зарплату, а грань между пенсионерами и нищими успешно стиралась - те  и
другие дружной колонной переселялись на кладбище.
   Дослушав до конца, я полез в холодильник и в  самом  деле  обнаружил  там
обед:  окрошку  и   свиные   отбивные   с   рисом.   Это   являлось   веским
доказательством,   что   в   Дарье   счастливо   соединились   два   начала:
возвышенно-романтическое и кулинарно-прагматичное. Я пообедал, выпил кофе  и
поехал  к  Мартьянову,  размышляя  о  тайнах  женской  души.  Окрошка   была
превосходной: я не пробовал такую лет пятнадцать, с тех пор, как  скончалась
мама.
   Частное охранное  агентство  ?Скиф?  размещалось  в  розовом  двухэтажном
особнячке, а сам особняк прятался за домами, что на  углу  Десятой  линии  и
Малого  проспекта.  Я  вылез  из  метро  на   ?Василеостровской?,   закурил,
принюхался к воздуху (тут он особенный - смесь бензиновых  паров  с  влажным
ароматом близкого залива) и зашагал к Десятой, а по ней - к Малому. День был
прохладный; скудное петербургское лето кончалось, а за семью морями и  семью
горами, в теплой щедрой Андалусии, лишь начинался бархатный сезон. Эта мысль
вызвала у меня острый приступ ностальгии.
   Впрочем, я всегда ностальгирую на Десятой линии. Тут, в доме  за  номером
тридцать пять, прежде находился матмех, и я успел тут поучиться -  до  того,
как всех физиков, химиков и математиков  переселили  в  Петродворец.  Здание
бывшего матмеха все еще относилось к университету, но  его  массивные  двери
были плотно затворены, а в окнах не наблюдалось признаков жизни. Над дверями
висела поцарапанная табличка, на  которой  я  разобрал  лишь  одно  слово  -
?Научный?, а ниже, на стене, мелом было накорябано: ?Одна наука на Руси - не
верь, не бойся, не проси!? Несомненно, этот лозунг обладал  высшей  степенью
интеграции и хронологической протяженности; он  оставался  справедлив  и  во
времена Ивана Грозного, и в кровавую петровскую эпоху, и в период  диктатуры
пролетариата, и  сейчас,  в  славные  годы  разгула  российской  демократии.
Повторяя в такт шагам - не верь, не бойся,  не  проси!..  -  я  добрался  до
Малого, свернул направо, проник через арку во двор, приблизился  к  розовому
особнячку, был узнан неусыпной  стражей  и  допущен  внутрь.  Внутри  имелся
коридор с выходом к лестнице и парой дверей: одна вела в туалет, а другая  -
в  тренировочный  зал  (он  же  раздевалка  и  аудитория  для  теоретических
занятий).
   Оттуда доносился гулкий бас Мартьяныча:
   -  ?  Классиков  надо   читать,   обалдуи!   Классик   что   сказал   про
недотеп-охранников? Не знаете? Ну, так я  вам  повторю:  есть  одна  хорошая
песня у соловушки - песня панихидная по моей головушке! Это о вас, имбецилы!
Персонально о тебе, Колян! И о тебе, Осадчий!  И  о  тебе,  Груздев!  Я  что
говорил, чему вас учил? Не торчать у дверей, не глазеть на девиц, не строить
им рожи, а постоянно перемещаться по торговому залу!  Так,  чтоб  охраняемый
объект был под контролем во  всех  своих  частях,  а  злоумышленник  не  мог
зафиксировать,  где  в  данный  момент  находится  охрана.  Ясно,   кретины?
Запомните: у дверей не охранник стоит, а мальчик  напоказ,  он  же  -  живая
мишень! А  настоящий  охранник  должен  появиться  вдруг,  выпрыгнуть  из-за
прилавков и полок, как тигр из тростников, и сразу  стрелять  на  поражение!
Если злодей с пистолетом, бить в руку - в ту, которая держит пистолет! Ежели
с автоматом - бить в лоб! Понятно? - А если он с гранатой? - раздался чей-то
робкий голос. - А если с гранатой, любознательный мой, то нужно не палить, а
прыгнуть  на  него,  хватать  за  кулак,  где  граната,  валить  на  пол   и
заворачивать руку ему под брюхо. А после кричать:  разбегайссь!..  И  ждать,
когда рванет.
   - Так ведь если рванет?
   - Если рванет  через  два  тела,  последствия  будут  минимальны.  А  ты,
Груздев, станешь героем,  и  похоронят  тебя  на  Южном  кладбище  под  залп
?Авроры?. Все на сегодня!
   И Мартьяныч, отдуваясь и вытирая потный лоб платком, явился в коридоре.
   - Приветствую, друг мой! Поднимемся наверх, ко мне, выпьем чайку?
   - Спасибо. Я только из-за стола. И сыт, и пьян.
   Андрей Аркадьевич сунул платок в карман и уставился на меня  внимательным
оком.
   - И правда, сыт, пьян и нос в табаке? А еще - бодрый, свежий, загорелый и
довольный? Ты никак жениться собрался, парень?
   -  Может  быть,  -  отозвался  я,   в   который   раз   потрясенный   его
проницательностью.
   - Хм? Ну что ж, пора, пора? Ты - мужчина в самом соку. Только помни,  что
сказано поэтом? - Он откинул голову, и я решил, что сейчас  опять  последует
цитата из Есенина, но это оказался Багрицкий:
   - От черного хлеба и верной жены мы бледною немочью заражены? -  Согласен
на супружеские измены. В разумных пределах, конечно. - Все вы  так  говорите
поначалу.  А  как  до  дела  дойдет?  -  Мартьянов  махнул  рукой,   и   мне
припомнилось,  что  сам  он  женат  по  третьему  или  четвертому  разу,  и,
следовательно, опыта  ему  не  занимать.  -  Ну,  раз  чая  не  хочешь,  так
прогуляемся? До ?Антарктиды?? Я там машину оставил.
   "Антарктидой? назывался  его  магазин  на  Шестой  линии,  где  торговали
холодильниками и прочей ?бошевской? техникой. Дойти туда можно было минут за
двадцать, и я согласно кивнул. По знаку Мартьянова какой-то  рыжий  лохматый
молодец принес ему плащ-дождевик из кабинета, что находился на втором этаже,
и Андрей Аркадьевич,  ощупав  карманы  (на  месте  ли  любимая  ?беретта?  и
кастет?), стал облачаться, кивая рыжему и приговаривая:
   - Ты, Кирпичников, этого человека запомни? Это Хорошев Дмитрий Григорьич,
ба-а-льшая голова! У него в пятке больше, чем  у  тебя  промеж  ушей?  Он  -
великий боец научно-финансового фронта, тореадор и ас? Из тех людей, о  коих
сказано:  из  тени  смерть  и  солнце  встали  вдруг,  цирк  загудел,  арена
завертелась - ее пронзил фанфары алый звук? Вот ты, Кирпич,  знаешь,  откуда
это? Не знаешь? И потому годишься только палить и баранку крутить. А Дмитрий
Григорьич знает? ведь знает же, а?
   - Рафаэль Альберти. Бой быков, - откликнулся я и подмигнул рыжему.
   Тот подмигнул в ответ и с наигранной вежливостью поинтересовался:
   - Чем занимаетесь, Дмитрий Григорьич? В свободное время, когда не бьетесь
на финансовых фронтах?
   - Откармливаю аллигаторов, - сказал я, и мы расстались, вполне  довольные
друг другом.
   - Хороший парень Паша Кирпичников, - произнес Мартьянов, когда  мы  вышли
на улицу. - Бывший гаишник, но честный. А за баранкой - просто гений!  Можно
сказать, Александр Блок. И поэзию уважает, в Лермонтове  начитан?  Теперь  я
ему Шекспира подсунул с  Киплингом.  Осилит,  бригадиром  сделаю.  -  Кивнув
массивной головой, Андрей Аркадьич искоса взглянул на меня:
   - А ты, друг мой, в предсвадебных хлопотах?  Может,  достать  чего  надо?
Редкостное, в подарок для новобрачной?  Микроволновку  из  Аргентины,  чтобы
бифштексы жарила и песни пела, как Лолита Торрес? Хочешь?
   - Хочу, но не сейчас. А сейчас скажи мне, Андрей Аркадьич, как  выяснить,
прослушивается ли телефон?
   - Если оборудование  хорошее,  заграничное,  то  никак.  А  если  наше  и
вдобавок старое, то могут быть шумы. Писк, когда снимаешь трубку и когда  ее
кладет твой абонент.
   - Кажется, мой случай, - признался я, и Мартьянов высоко вздернул  брови.
С минуту он молчал и пыхтел,  погромыхивая  железом  в  карманах  дождевика,
потом деликатно полюбоп ытствовал:
   - Не тот ли Скуратов тебя достает,  который  майор  Иван  Иваныч?  Тощий,
жилистый, лет сорока пяти и с носом, как у Буратино?
   Память у него была великолепная: он в точности  процитировал  мои  слова,
хотя с той нашей воскресной встречи прошло уже двенадцать дней. Я кивнул.  -
Скуратов, он самый. Однако уже не майор, а полковник, и служит не в УБОП,  а
в ФСБ.
   - Этих я плохо знаю. Не  наши  люди,  не  милицейские?  Особая  каста.  -
Мартьянов потер ладонью крутой лоб и, выдержав паузу, спросил:
   - А что ему надо? Занятия твои не нравятся? Или клиентура?
   - Нет. Ни с клиентурой, ни с занятиями никаких  проблем,  если  налоги  с
доходов уплачены. Так, случайное дело. Кое-какая информация им нужна, вот  и
привязались.
   - Информация всем нужна, - заметил Андрей Аркадьевич. - А тебе что нужно?
Помощь? Совет? Или что-то еще? Помнится мне, ты об одном уроде расспрашивал?
о том, который в вишневом ?мерсе? разъезжает? А с этим тоже нет проблем?  Я,
сам понимаешь, против ФСБ  не  потяну  и  ссориться  с  ними,  как  лояльный
гражданин, не буду, но с плясунами-танцорами справлюсь. ?Полюс" - то  мой  в
Купчине, в ваших краях!
   "Полюс? был еще одним мартьяновским заведением, и,  вероятно,  к  нему  и
подкатился Танцор, суля непробиваемую ?крышу?, и был налажен прочь, с пинком
под бампер, о чем рассказывал Андрей Аркадьич при прошлой нашей встрече.  Не
исключалось, что сей наезд купчинской  братвы  был  не  единственным  и  мог
повториться в будущем, а значит, Мартьянов имел законный интерес  ко  всяким
плясунам-танцорам.
   Я собирался развить эту тему, но тут  мы  подошли  к  перекрестку  Малого
проспекта с Шестой линией, и мой спутник вдруг остановился.  -  Дай-ка  мне,
Дима, закурить. Только без резких телодвижений и не  озираясь  по  сторонам?
Вот так, спокойно, спокойно? - Он затянулся, поморщился, ибо курил вообще-то
редко, и проникновенным басом сообщил:
   - Над окошком месяц. Под окошком ветер.  Облетевший  тополь  серебрист  и
светел? Пасут тебя, друг мой, пасут, точно йоркширскую  овечку.  И  даже  не
очень скрываются твои корефаны? Я их тебе покажу. Вот подойдем сейчас к  той
витринке с колбаской и молочком, сам поглядишь.
   Мы подошли к витринке  и  начали  пристально  изучать  сыр  ?Российский?,
пакеты  с  ?Пармалатом?  и  кефиром,  сосиски  ?Школьные?  и  твердокопченую
колбасу ?Дон Кихот?. Мартьяныч даже растопырил  известным  жестом  пальцы  и
сунул мне под нос, будто мы с ним приятели-алкоголики, выбирающие закуску  к
заветной бутылке. А сам в то же время азартно шептал:
   -  Вот  этот  кент,  в  лиловой  рубахе?  и  второй?  видишь,  у   киоска
остановился, мороженое приобретает?.. Тощий  и  длинный,  как  глист?  Я  их
тотчас заприметил, как мы со двора вышли. Думал, по мою  голову,  но  ребята
явно служивые, а у меня с  ФСБ  никаких  взаимных  претензий?  Тем  более  с
нашими, с эмвэдэшниками? половина УТРО и  УБОПа  в  моем  ?Скифе?  кормится,
подрабатывают на денежных конвоях? Выходит, твои это  кореша.  Что  скажешь,
Дмитрий? - Спасибо скажу, - пробормотал я, приглядываясь к Лиловой Рубахе  и
Глисту.  Эти  были  другой  породы,  чем  Боря-Боб  и  братцы-лейтенанты   -
неприметные, без выпирающих мышц  и  какие-то  юркие  -  не  ротвейлеры,  не
бульдоги, а скорее пара охотничьих лаек. Но лайки - тоже собачки  серьезные:
взявши след, его не теряют, не щелкают попусту клювом и  не  считают  ворон.
Словом, я догадывался, что от них не уйти. В сфере  абстрактных  понятий  я,
быть может, тореадор и ас, но вот на практике - жалкий дилетант. В том,  как
сбрасывать ?хвосты? и делать лыжи, любой дебильный урка даст мне фору в  сто
очков.
   Впрочем, ничего ужасного не случилось. Ходили за мной в Андалусии,  ходят
здесь - ну и что с того? Пусть ходят. Надо будет, я от них избавлюсь. На  их
стороне упорство и опыт, длинные ноги и острый нос, а на моей - воображение.
Что   бы   такое   вообразить?   Ну,   например,    амнезийный    гипноглиф,
продемонстрированный в нужном месте и в нужное время - скажем, прямо сейчас.
Подойти к этому тощему, к Глисту, достать амулет и сунуть  в  физиономию?  а
потом - к Лиловой Рубахе? - О чем  мечтаешь?  -  Мартьянов  потряс  меня  за
плечо, и я очнулся. Мы уже шагали по Шестой, два ?хвоста?, Глист  и  Лиловая
Рубаха, тащились следом, и никаких магических амулетов у  меня  с  собою  не
было. Ни черного, ни белого, ни голубого, на даже  пестрой  ?веселухи??  ?На
дачу нужно ехать?.  -  промелькнула  мысль.  Нужно?  Но  как  избавиться  от
топтунов? Нельзя их за собой тащить? Нагрянут и возьмут  вместе  с  халатом,
коробкой и амулетами? Тем более если наш разговор с Косталевским  подслушан?
Машинально  перебирая  ногами,  стараясь  не  отстать  от  широко  шагавшего
Мартьянова, я припоминал подробности утренней телефонной беседы.  Было  мною
сказано: посмотрел на черный амулет, нашел его  на  даче,  но  вряд  ли  это
являлось бесспорным признанием Важно  не  что  сказано,  а  как  и  в  каком
контексте; может, я просто подшутил над престарелым профессором?  Таков  мой
стиль общения, и остроносый  Иван  Иванович  с  ним  уже  познакомился,  как
говорится, из первых рук. Так что ничем особенным я не рискую, в отличие  от
Косталевского. Он-то ведь говорил всерьез! И признался, что  конфликтует  со
своими покровителями? А  еще  сказал,  что  навестит  меня.  Ждите,  Дмитрий
Григорьич, и я приду! Придет и попадется в лапы  Глисту  и  Лиловой  Рубахе?
Какая-то  смутная  идея  забрезжила  в  моей  голове,  что-то  связанное   с
Косталевским и истинными намерениями Скуратова,  но  тут  Андрей  Аркадьевич
толкнул меня локтем в бок:
   - Ты что, друг мой? Спишь на ходу?
   - Не сплю. Думаю.
   - И что надумал?
   - Нанять тебя, Мартьяныч. Чтобы твои ребята дали отсечку моим ?хвостам?.
   Разик-другой? А с остальным я сам разберусь.
   - В секретное место нужно сбегать?
   - Вот именно, в секретное. На  дачу  мою,  под  Приозерском.  Только  без
топтунов. - Я покосился на другую сторону улицы, где,  облизывая  мороженое,
неторопливо шествовал Глист. Потом спросил:
   - Какой возьмешь гонорар, Андрей Аркадьич?
   - Никакого. Ты оказал мне услугу, я окажу тебе. И все в ажуре. - Нет,  не
пойдет.  Мои  услуги  были  щедро  оплачены.  В  твердой  валюте,  насколько
помнится. Так что и я готов платить.
   - Тоже в твердой валюте? - насмешливо прищурился Мартьянов.
   - В какой назначишь.
   - Раз так, я назначаю доллар. Ровно один американский  доллар  -  знаешь,
серенький такой, с портретом Джорджа Вашингтона. Есть у  тебя  доллар,  друг
мой? Доллара у меня не было, зато через каждые сорок  шагов  нам  попадались
обменники. Я, скрывая улыбку, тормозил у каждого и спрашивал, не продадут ли
Джорджа Вашингтона, но  попадались  сплошь  Франклины  да  Гранты,  либо,  в
крайнем случае, Джэксоны. Наконец искомое нашлось - в пункте Промстройбанка,
у молодой красотки с  наклеенными  ресницами.  Пролистав  мой  паспорт,  она
сунула в окошко доллар и сдачу, потом ехидно осведомилась:
   - Справку на вывоз оформлять?
   Я покачал головой:
   - Не надо. Доллары я вывожу исключительно контрабандой. Зашиваю под кожу.
   - А в какое место? - Девушка игриво хлопнула ресницами. -  В  мошонку,  -
буркнул Мартьянов, сунул доллар в карман и  потащил  меня  дальше.  Глист  и
Лиловая Рубаха шли за нами как приклеенные. - Ну, шеф, какое будет  задание?
Отвезти на дачу под Приозерском и чтобы без топтунов?
   Я молча кивнул, размышляя о том, что Мартьяныч хоть и бывший милицейский,
а человек. Кстати, богатый человек: мы приближались к ?Антарктиде?, и за  ее
огромными окнами  уже  сверкала  шеренга  белоснежных  холодильников,  сияли
серебром газовые и электрические плиты, громоздились  на  полках  чайники  и
утюги, вентиляторы  и  тостеры,  мясорубки  и  микроволновки.  При  виде  их
Мартьянов мечтательно улыбнулся и сказал:
   - Договоримся так: ежели тебе на дачу ехать,  ты  звонишь  и  произносишь
пароль.  Такой,  к  примеру?  -  Он  запрокинул  голову,  опустил   веки   и
продекламировал:
   - Из Петербурга в Хамадан, чрез  горы  и  моря,  до  пограничников  дошли
раскаты Октября. Скажешь, и ровно через час подъедет Паша Кирпичников,  чтоб
обрубить  ?хвосты?  всяким  шавкам.  А  если  тебе  в  какое  другое   место
понадобится, скажешь  другой  пароль:  отговорила  роща  золотая  березовым,
веселым языком? Как дальше, помнишь?
   - И журавли, печально пролетая, уж не жалеют больше ни о ком, -  закончил
я и, прощаясь, протянул ему руку.

Глава 14

   Выходные дни и начало следующей недели выдались на удивление  спокойными.
Никто нам с Дарьей не звонил, никто нас не тревожил, если  не  считать  моей
постоянной клиентуры, но консультации были нужны пустяковые, и я выдавал  их
с ходу, изредка заглядывая в компьютер. Все  остальное  время  я  предавался
занятиям, рекомендуемым для новобрачных в медовый месяц: ходил с  Дарьей  по
выставкам и музеям, любил ее ночью, преподносил цветы и с аппетитом поглощал
ее обеды. Еще размышлял об имени моей возлюбленной, вдруг обнаружив,  что  в
нем сокрыт вполне определенный смысл: Дарья - значит, дар, ниспосланный  мне
провидением   или   каким-то   особым   божеством,   которое    печется    о
математиках-холостяках. Кто бы это мог быть?  Возможно,  Софья  Ковалевская?
Или графиня Ада Лавлейс, дочь великого Байрона, первый программист на  нашей
планете? Говорят, была красавицей?  И,  несомненно,  умницей?  Если  у  меня
родится дочь, не назвать ли ее Адой? Или все-таки Софьей?
   Помимо этих важных дел я занимался и другими: листал фантазийные книжки с
Дарьиных полок, почитывал словарь (добравшись уже до саксаула,  саксофона  и
саламандры), знакомился с подвигами  Рыжей  Сони,  а  также  обучал  Петрушу
приличным выражениям: ?прошу простить покорно? и ?мерси?. Но птица  попалась
испорченная вконец; сколько ни старайся, а слышишь лишь всякие  глупости  да
гадости,  уместные  на  сухогрузах:  ?Прр-ромах,   прр-ридурок!   Прр-рокол,
крр-ретин! Поррт, курр-вы! Прр-робка, штопорр, фужерр  -  наливай!?  Словом,
порр-рок торр-жествует! Но все-таки это могло считаться развлечением - в  те
часы, когда Дарья была на работе. Еще одним моим занятием  стали  на  первый
взгляд бесцельные прогулки - на почту или в магазин, в торговый  комплекс  у
метро, на рынок, в мебельный салон, в аптеку. Кроме продуктов, покупать мне,
в общем-то, было нечего,  но  я  ходил  по  улицам,  разглядывал  витрины  и
прилавки, спрашивал о тех или иных  товарах,  рылся  в  ящиках  с  фруктами,
высматривал белые вина, грузинские или рейнские,  которые  предпочитаю  всем
остальным. Вскоре выяснилось, что мою любовь к прогулкам разделяют  шестеро,
трудившиеся в три смены. Глист и Лиловая Рубаха (потом он появлялся в други