о ж? - Он переглянулся с приятелями. - Разве это нам помеха?  Если  мы
тоже решим поразвлечься?
   Теперь  коренастый  разглядывал  меня  крохотными,   близко   посаженными
глазками, перекатывая между ладоней маленький красный футляр. Тот,  которого
недоставало в пенале. Тот, который Серж таскал с собой? Если б я мог до него
добраться!..
   - Твой приятель, который давеча муху башкой словил, хитрое чмо? -  Танцор
подбросил футлярчик в воздух. - Были  у  него  разные  штучки-дрючки,  были?
Только не всякую стоит глядеть.  Одни  -  так,  для  мебели,  другие  -  для
приварка, а на иные глянешь, и враз копыта отбросишь. Вот эта  -  для  чего?
Сердце у меня подпрыгнуло - он снова показывал мне алый  цилиндрик,  стиснув
его между большим  и  указательным  пальцами.  Выходит,  взять-то  взяли,  а
посмотреть - боятся! Думают, не зря Сергей его с собой носил?  Не  зря!  Вот
только для чего - чтоб самому полюбоваться или гостям  незваным  предложить?
Шансы были пятьдесят на  пятьдесят,  но  привередничать  не  приходилось.  -
Первый  раз  вижу  такую  штуку,  -  пробормотал  я,   прищурившись,   будто
рассматривал футлярчик. - Там пленка? А цвет  почему  красный?  Патроны  для
пленки обычно серые или черные.
   - Соображает! Шустряк, хоть и с волосатой елдой! - Кивнув в мою  сторону,
коренастый протянул футляр черноволосому. - Сделаем так: ты,  Антоша,  сзади
встань и держи его на перышке,  а  Конг  пусть  штучку  ему  преподнесет.  И
поглядим, чего случится. Может, просветление в мозгах, а может, полный облом
по части крыши? Поглядим! - Он сплюнул и  задумчиво  поскреб  подбородок.  -
Конг, слышь-ка! Ты зенки-то  прижмурь?  и  не  коси,  не  муську  за  титьки
щупаешь? Черноволосый оскалился:
   - А если  клиент  взволнуется?  А  у  меня  буркалы  закрыты?  -  А  если
взволнуется, так мы его успокоим, - негромко пообещал коренастый,  вытягивая
из кармана пистолет. Если глаза  меня  не  обманули,  то  это  был  видавший
виды ?Макаров? с вороненым кургузым стволом. - Замри так, чтоб я  его  башку
видел! - распорядился Танцор, кивая  черноволосому.  -  Я  взволнованных  не
люблю? страсть не люблю? я сам взволнованный? что не по мне - враз дырка под
прической!
   Конг приблизился, встал сбоку от меня, прижмурил веки и начал сворачивать
крышку с футлярчика. Мы были с ним одного роста, и  его  физиономия  маячила
прямо  передо  мной  в  сером  свете  надвигавшихся  сумерек  темным   ликом
вурдалака. За спиной я чувствовал лезвие ножа, по-прежнему упиравшегося  под
лопатку,  и  слышал  сопение  стриженого;  его  пальцы  сомкнулись  на  моем
предплечье, дыхание обдавало шею. Танцор стоял в пяти шагах - видимо,  зная,
что на таком расстоянии крошечный гипноглиф не разглядишь; рукоять пистолета
стиснута в правой руке, а рука согнута в локте и кисть прижата к плечу,  так
что дуло глядит вверх. Классическая поза из голливудских  боевиков?  Из  них
он, наверно, и подцепил ее. Но позы позами, а я печенкой чувствовал, что  он
не промахнется. - Ну, начнем экскремент, - хрипло выдохнул Танцор и  облизал
губы. - А ты, веник, гляди, глазки не закрывай? Закроешь, веки  вырежу  и  в
пасть запихну. На широкой ладони  черноволосого  Конга  алел  игрушечный,  с
ноготь, тюльпан. Нет, не тюльпан! Маленький  костер  с  багровыми  скачущими
языками, напоминавшими цветочные  лепестки!  Он  разгорался  все  сильней  и
сильней, заслоняя  поленницу  дров,  фигуру  Танцора  в  коричневой  кожаной
куртке, бурые стволы сосен, разлапистую ель, что виднелась за ними,  небо  и
розовые облака, подсвеченные садившимся солнцем.
   Костер заполыхал с невыносимой яркостью, огненный протуберанец  потянулся
ко мне жарким шершавым драконьим языком, и в моих висках грохнуло. Я  больше
не был ни Дмитрием Хорошевым,  ни  математиком,  ни  крысоловом,  ни  вообще
лояльной и цивилизованной общественной единицей -  я,  несомненно,  сделался
кем-то другим. Возможно, Конаном, варваром из Киммерии, который геройствовал
в  Дарьиных  книжках,  или  Гераклом  эллинских  легенд;  возможно,   другой
мифической личностью - из тех, которые носят львиные шкуры и пьют  не  квас,
не  лимонад,  а  исключительно  кровь  чудовищ.  Многоголосые  ветры  гневно
взревели за моей спиной, раздувая пожар вселенской ярости, в ушах  зазвенели
литавры, жилы на шее напряглись,  а  пальцы  стриженого,  лежавшие  на  моем
предплечье, внезапно стали вялыми и слабыми, как у столетнего старца.
   - Убери руки, мразь! - прохрипел я и резко,  с  чудовищной  силой  двинул
локтем назад, попав ему в солнечное  сплетение.  В  следующие,  стремительно
промелькнувшие секунды тело мое вдруг обрело отдельную от  разума  жизнь:  я
словно наблюдал со стороны, как швыряю темноволосого Конга под ноги Танцору,
как тот валится навзничь, выронив пистолет, как мой каблук сокрушает  чьи-то
ребра, как кто-то стонет - жалобно, чуть слышно, как на мои штанины  брызжет
кровь, как я наклоняюсь, хватаю упавшее наземь полено и?  Рядом  с  поленом,
втоптанный в землю, лежал гипноглиф, и только редкие алые искры просвечивали
сквозь покрывавшую его  грязь.  Бешенство  мое  еще  не  утихло,  ярость  не
насытилась, но я внезапно вспомнил, что самое важное -  драгоценный  амулет:
эта мысль  пробилась  в  сознание  берсерка  и  завладела  мной.  Я  схватил
гипноглиф скрюченными пальцами, поднялся, сунул в  карман  и  осмотрел  поле
битвы. Стриженого мой удар отбросил  к  стене  дома;  он  приложился  к  ней
затылком и теперь тихо дремал, не выпустив из кулака свой бесполезный  ножик
и свесив голову на грудь. Танцор и  черноволосый  тоже  были  без  сознания;
Конгу я, вероятно, свернул челюсть и раскровянил нос, а Танцор глухо  стонал
в беспамятстве, прижимая ладонь к ребрам.
   Секунду я колебался, кого первым добить, потом, оскалив  зубы,  шагнул  к
Танцору и услышал:
   - Браво, Дмитрий Григорьевич! Не ожидал от вас подобной прыти!
   Я обернулся и увидел бледное лицо мормоныша.

Глава 15

   Джек-Джон-Джим стоял метрах в десяти от меня, рядом с углом  бревенчатого
сруба.  С  нашей  последней  -  и  единственной  -  встречи  он   разительно
переменился. Выговор его был чист, без всяких следов  акцента,  одежда  была
вполне мирской - вельветовые штаны и толстой вязки свитер с  закатанными  по
локоть рукавами,  с  рожи  исчезла  умильная  мина  пастыря-рыбаря,  который
обещает неразумным рыбкам, что в тенетах господних им будет куда вольготнее,
чем на дьявольской сковороде. Фигура его, по-прежнему  тощая  и  узкоплечая,
уже не казалась мне субтильной;  шея,  руки  и  запястья  были  тонкими,  но
жилистыми, крепкими, и держался мой мормоныш так,  будто  дома,  в  заветном
сундучке, хранились у него три каратистских пояса, и все как один -  черные.
Имелись и другие перемены - скажем, пистолет  с  глушителем,  глядевший  мне
прямо в лоб. И не какой-нибудь там  ?макар?  пятидесятого  года  выпуска,  а
что-то    современное,    скорострельное,    заграничное     и     абсолютно
смертоубийственное.
   - Поговорим? - предложил мормоныш.
   - О чем? - спросил я, придвинувшись на шаг.
   - О том, что лежит в вашем кармане, и  о  других  аналогичных  предметах.
Ценою в десять тысяч долларов.
   - С перечислением в банк ?Хоттингер и Ги??
   - Или в любой другой, если вам будет угодно. Так что  же  вы  можете  мне
предложить?
   - Сперва хотелось бы кое-что выяснить. Эти  -  с  вами?  -  Я  кивнул  на
распростертые тела.
   - Предположим, да. Это что-нибудь меняет?
   - Собственно, ничего. Но я так любопытен? Вечные вопросы - зачем, почему,
отчего? Так вот: зачем? Зачем, если мы договорились и банк ?Хоттингер и  Ги?
меня вполне устраивает?
   Я сделал еще один шаг. Бешенство уже не туманило мне голову; ярость стала
кристально чистой, острой и холодной, как арктические  льды.  Я  представил,
как  сломаю  ему  хребет,  и  чуть  не  застонал  от   наслаждения.   -   Мы
договариваемся не только с вами, - пояснил  мормоныш  без  всяких  признаков
смущения. - Этот, - он ткнул стволом в Танцора, - негодяй,  однако  полезный
союзник. Мы его нашли и заключили договор: что-то ему, что-то  нам.  Обычный
бизнес, не так ли?
   - Значит, что-то ему, что-то вам? А что мне?
   Еще один шаг, но на этом мое везение кончилось: мормоныш понял,  что  ему
заговаривают зубы, и отступил к углу веранды.
   "Прр-рофессионал! - как выражается Петруша. - Крр-ровь и крр-рест!
   Прр-ропади он прр-ропадом! Как же мне достать этого сукина сына?? - Ближе
не подходите, Дмитрий Григорьевич, - предупредил Джек-Джон-Джим. - В  данный
момент я предпочитаю общаться  с  вами  на  расстоянии.  Я  совсем  не  хочу
прострелить вам ногу.
   Внезапно я понял, что он боится. Боится до судорог! Не знаю, что там  ему
удалось разглядеть и что услышать - может быть, все, так как заборчик у меня
символический, а кусты за ним негустые. Но  финальную  часть  переговоров  с
Танцором он, кажется, видел. И  догадался,  что  три  черных  пояса  его  не
спасут. Только пистолет! Плюс дистанция метров десять.
   Наблюдая за своим состоянием, я отметил,  что  начальный  яростный  взрыв
уступает место холодной сосредоточенности. Нечто,  ускорившее  мою  реакцию,
утроившее  силы,  продолжало  кипеть  и  бурлить,  оставаясь,  однако,   под
контролем разума,  и  разум  подсказывал  мне:  не  успею!  Не  достану,  не
дотянусь! Вот если б нашелся камень, килограммовый булыжник, и прямо в руке?
Камнем я бы его пришиб! Определенно пришиб! Не знаю, что давало  мне  в  том
уверенность; видимо, алый амулет пробуждал не одну лишь звериную  ярость,  а
что-то еще, что-то такое,  что  свойственно  бойцам.  Тореадорам,  идеальным
солдатам, суперкиллерам. Стиснув зубы от безысходности, я  сделал  крохотный
шажок вперед. - Вы меня не поняли? - раздался тихий голос мормоныша. -  Было
сказано: не приближаться! - Ствол пистолета плавно пошел вниз, уставившись в
мое колено. - Так хочется пожать вам  руку  и  все  простить,  -  со  злобой
процедил я. - Может, помиримся и поцелуемся? Как братья во Христе?
   - В другой раз. - На  губах  Джека-Джона-Джима  зазмеилась  улыбка.  -  А
теперь достаньте из кармана тот предмет и  бросьте  его  мне.  Спокойно,  не
торопясь, не? За его спиной в сгущавшихся сумерках  мелькнула  чья-то  тень,
раздался глухой удар, мормоныш вскрикнул, покачнулся и осел на землю.  Вслед
за его воплем - а может, и раньше - я услышал боевой клич, с  каким  ирокезы
снимают скальпы с бледнолицых; потом на фоне кустов  смородины  обрисовалась
фигурка Дарьи. Это была она, моя птичка? но в каком виде! Волосы растрепаны,
щеки в саже,  брови  грозно  сведены,  губы  стиснуты,  глаза  горят  боевым
задором, а в руках - поднятая к небу кочерга! Словом, валькирия, Рыжая Соня!
Кочергой она и приложила мормоныша, действуя в точности так,  как  советовал
своим ученикам Мартьянов: выскочить внезапно из-за угла и бить на поражение.
Мы стояли над телом поверженного врага и молча глядели друг на друга.  Глаза
у Дарьи были совершенно круглыми.
   Я первым нарушил молчание:
   - Знаешь, милая, есть у меня  один  знакомый,  любитель  поэзии?  кстати,
Пашин шеф? Так вот, ему бы на ум пришли  сейчас  такие  строки?  -  Подражая
Мартьянову, я устремил взор в небеса, где уже загорались первые звезды, и  с
выражением произнес:
   - Он мертвым пал. Моей рукой водила дикая отвага. Ты не заштопаешь  иглой
прореху, сделанную шпагой.
   Моя принцесса ойкнула и опустила кочергу.
   - Димочка, родной мой? неужели я его?.. Что же будет?..  Я  ведь  видела,
как он тебе пистолетом грозит? Гангстер какой-то? И я его? я? Может, доктора
вызвать?
   Пришлось наклониться и пощупать пульс на шее Джека-Джона-Джима. Пульс еще
бился.
   - Живой! - успокоил я Дарью. - Крысы, они живучие, им доктора  не  нужны.
Сейчас я его куда-нибудь утащу, а ты успокойся и в дом  иди.  Может,  он  на
машине приехал? Пусть в ней и убирается. Хоть к доктору, хоть к дьяволу.
   Дарья заметно приободрилась:
   - А кто он такой, Димочка? Ты его знаешь?
   Я пожал плечами, поднял пистолет с глушителем, взвесил его  на  ладони  и
сунул за пояс.
   - Первый  раз  вижу,  счастье  мое.  Жулик  какой-то?  а  может,  шутник?
Пистолет-то у него, кстати, пластмассовый, игрушечный. Понимаешь,  местность
тут у нас глухая, леса дремучие, а он мимо шел, увидел беззащитного мужчину,
вытащил пушку-игрушку и говорит: выворачивай карман! Кошелек или  жизнь!  Не
рассчитал, поганец, что я под защитой амазонок.
   - Амазонки! - уточнила Дарья и, гордо задрав нос, удалилась  на  веранду.
Силы во мне так и играли - я с легкостью  вскинул  мормоныша  на  плечо.  Он
застонал и приоткрыл один глаз.
   - Что? ох!.. Что это б-было?
   - Пизанская башня.
   - К-какая б-башня?
   - Из итальянского города Пиза. Стояла, наклонившись, много лет,  а  потом
рухнула. Тут вы мимо проходили. Ну и? - Я вытащил его на дорогу. - Где  ваша
тачка? Куда нести? Налево? Направо?
   - Н-направо.  -  Он  что-то  неразборчиво  пробормотал  на  английском  -
кажется, проклятие. Потом спросил:
   - Разве м-мы в Италии? Я д-думал,  под  П-петербургом?  -  А  вы  в  этом
уверены?
   Не чувствуя веса, я бодро топал по ухабистой дорожке и  вскоре  наткнулся
на черный джип. ?Чероки?  стоял  под  деревьями  и  по  причине  сгущавшейся
темноты был едва заметен - только хромированный бампер  поблескивал.  Мощная
машина, повышенной проходимости? Танцор, разумеется, знал, на чем надо ехать
в наши края: его любимый вишневый ?мерc? засел бы в первой луже.
   Сгрузив мормоныша на сиденье, я поинтересовался:
   - Баранку крутить можете?
   - Ох? - Он пощупал затылок. - М-могу?  наверное,  могу.  -  Тогда  ждите.
Сейчас доставлю прочих пострадавших. - Я сделал пару шагов, потом  обернулся
и сказал:
   - Кстати, у одного из них переломаны ребра. Надо бы о нем позаботиться.
   - П-позабочусь? Ох! Чем же вы все-таки меня?..
   - There is a time to speak and a time to be silent , - пробормотал я и направился к дому.
   Все-таки я их не убил - стриженый  уже  поднялся,  бросил  свой  ножик  и
массировал живот, а черноволосый Конг сидел,  привалившись  к  поленнице,  и
пытался вправить челюсть. У Танцора  дела  были  похуже  -  скорчившись,  он
по-прежнему лежал на земле и временами глухо постанывал.
   - Забирайте своего крестного папу и  выметайтесь,  -  распорядился  я.  -
Живо!
   Пока Олаф Волосатый Член опять не осатанел.
   Со стонами и охами они очистили территорию. Я  отыскал  футляр  от  алого
гипноглифа, подобрал ?Макаров? и  ножик,  а  потом  прошелся  до  ближайшего
озерца. Уже совсем стемнело, но я тут знаю каждый корень, каждый куст, а что
касается озер и прочих водоемов, их у нас не перечесть: идите прямо, и через
семь шагов будете в воде по щиколотку, а может, и по горло. Этим  Карелия  и
отличается от Андалусии.
   Итак, я добрался до озера, швырнул в него нож и оба пистолета, промыл  от
грязи алый гипноглиф, вытер носовым платком  и  спрятал  в  футлярчик.  Этот
катализатор ярости на ощупь казался дисковидным и вовсе не похожим на цветок
тюльпана;  видимо,  это  являлось  лишь  зрительной  иллюзией,   тогда   как
тактильные ощущения меня не обманывали: диск, довольно плоский, диаметром  в
пару сантиметров. Под деревьями у озера царила темнота, но все же я старался
не глядеть на амулет. Возбуждение мое прошло, наблюдался даже упадок сил,  а
кроме того  -  зверский  голод.  Видимо,  потраченная  энергия  нуждалась  в
восполнении. С мыслями о скором ужине я помчался  обратно,  перепрыгнул  три
ступеньки крыльца  и  распахнул  дверь  на  веранду  -  чистую,  вымытую,  с
развешанными по окнам занавесочками. Под потолком  тускло  мерцала  лампа  в
матерчатом абажуре, на  газовой  плите  стояли  чайник  и  кастрюля;  чайник
призывно булькал, а от кастрюли тянуло вкусными запахами.
   Дарья встречала меня на пороге - умытая, благоухающая, уже не в  джинсах,
а в коротеньком халатике; глаза ее блестели, локоны рассыпались по плечам. Я
потянул носом воздух,  ориентируясь  на  кастрюлю,  но  она  обняла  меня  и
прошептала:
   -   Кажется,   кто-то   собирался   подгрести   ко   мне    с    гнусными
домогательствами?
   Так вот, я буду сопротивляться! Изо всех сил!
   Должен заметить, она немного преувеличивала.

***

   Мы провели незабываемую ночь. Попутно выяснилось, что  у  моей  принцессы
скоро будет день рождения - не далее  чем  в  ближайший  вторник.  Это  меня
вдвойне порадовало как  повод  для  маленького  семейного  торжества  и  как
возможность преподнести моей красавице подарок.
   Мне нравится дарить подарки - конечно, приятным  мне  личностям.  В  этом
обычае есть нечто интимное, тайное, если вы понимаете, как подходить к делу.
Выбрать подарок - настоящий подарок, я имею в виду -  непросто,  ибо  в  нем
обязаны в нерасторжимом единстве сочетаться две индивидуальности, дарителя и
одаряемого. Подарок - это всегда намек: я, даритель, знаю, что ты хотела  бы
получить, знаю, что тебе приятны многие вещи, но выбрал из них одну,  именно
эту; задумайся, отчего?..
   Вы скажете, что мои рассуждения слишком заумны и неконкретны? Вовсе  нет:
профессия  системного  аналитика  располагает  к  четкости  формулировок   и
генерации здравых идей. Если вы еще не поняли, как выбирать подарки,  поясню
свою теорию на примере. Положим, дар назначен женщине, прекрасной,  молодой,
желанной; если вы преподнесете ей мельничку для  перца  -  это  оскорбление,
если духи - робкий намек, а если трусики с бюстгальтером - то и  это  намек,
однако уже не робкий. Словом, выбрать подарок  для  дамы  сердца  отнюдь  не
просто, и я, взирая на спящую возлюбленную, обдумывал это с восьми до девяти
утра. Она преподносила мне сюрприз за сюрпризом, и с каждым новым  открытием
я ощущал, что моя привязанность к ней расцветает и  крепнет.  Мне  было  уже
известно, что она очаровательна и добра, нежна и романтична,  заботлива,  не
лишена хозяйственных талантов, но нынче я понял, что провидение не  обделило
ее мужеством. Возможно, это не то понятие:  мужество,  храбрость,  отвага  -
прерогатива мужчин, и их  эквивалент  у  женщины  должен  называться  как-то
иначе. Вероятно, стойкостью,  умением  не  кланяться  невзгодам  и  отвечать
ударом на удар? Не знаю, прав ли я, но  кочергой  моя  принцесса  владела  с
отменным  мастерством  А  это  доказывало,  что  трепетная   лань   способна
обернуться яростной  тигрицей.  Но  подобная  двойственность  ее  загадочной
натуры лишь привлекала меня: смею напомнить, что любопытен и обожаю загадки.
   Возможно, я встретил идеальную  женщину,  которую  мне  не  разгадать  до
конца? Возможно. По крайней мере, я числил за ней  лишь  один  недостаток  -
склонность к нахальным попугаям. Однако совместные усилия, терпение и любовь
способны творить чудеса; могло случиться так, что  мы  сумеем  перевоспитать
Петрушу, избавив его от сухогрузной лексики. Я на это твердо надеялся.
   В пять  минут  десятого  протяжный  автомобильный  гудок  сорвал  меня  с
постели. Мой дом стоит глухой  стеной  к  дороге,  окна  прорезаны  с  южной
стороны и выходят в сад, поэтому звук казался далеким и будто бы нереальным.
Однако гудели настойчиво и долго.
   - К нам гости, - сказал я, заметив, что Дарья встрепенулась. -  Ты  лежи,
солнышко, я их сюда не пущу.
   Но она принялась натягивать халатик  и  то,  что  носят  под  халатом.  Я
покачал головой, сунул ноги в кроссовки и отправился посмотреть, кого там  к
нам занесло. Оказывается,  двух  братцев-лейтенантов,  Леонида  и  Льва,  на
милицейском ?газике?. Вероятно они решили, что  на  правах  старых  знакомых
могут поднять меня во всякий момент, хоть после ночи любви. Но я был с  ними
неласков: кисло улыбнулся и спросил, какого дьявола им  надо.  В  ответ  Лев
протянул мне мобильный телефон.
   В трубке раздался голос остроносого:
   - Дмитрий Григорьевич? - Он  занят.  Принимает  душ.  -  Не  паясничайте,
гражданин Хорошев! Вчера, в шестнадцать  сорок  семь,  вы  исчезли  из  зоны
нашего наблюдения. Почему?
   -