в  дом.  Сергей,  разумеется,
знал про этот тайник.
   Я окликнул его и, не получив ответа,  направился  к  крыльцу,  сшибая  по
дороге желтые головки одуванчиков. Тягостное чувство  вдруг  охватило  меня;
внезапно подумалось, что если звонок Сергея действительно связан  с  визитом
кавказских родичей, то ему положено находиться тут, на моей фазенде,  вместе
с дочкой. А Маша была весьма непоседливым существом,  достаточно  шустрым  и
активным, чтобы крыльцо и стол, трава и каждый смородинный куст носили явный
отпечаток ее присутствия. Правда, Сергей не говорил, что собирается  сюда  с
Машуткой? Ее могли отправить в Лодейное Поле  или  к  какой-нибудь  Жанниной
подружке? ?Или на Крит?,  -  мелькнула  дурацкая  мысль,  когда  моя  ладонь
коснулась двери.
   Она была не заперта, и ключи торчали в замке.
   Веранду - почти пустую, если не считать  колченогого  столика  с  газовой
плитой, двух табуретов и полки с разбросанными по ней кастрюлями,  тарелками
и сковородками - щедро  заливал  полуденный  солнечный  свет.  Тени  оконных
переплетов рисовались на желтом дощатом полу четкими прямоугольниками,  и  в
самом большом из них, скорчившись на боку, нелепо вывернув  шею  и  выбросив
правую руку за голову, лежал мой бывший сосед  Сергей  Арнатов.  Мертвый,  с
черной дырой в виске, уткнувшись носом в черное пятно засохшей крови.
   Лежал  он  здесь  давно,  и  смрадный  дух  накатил  на  меня,   заставив
остановиться на пороге.
   Шока, однако, не было. Я привычен к виду трупов. Нервы  у  меня  крепкие,
ростом и силой бог не обидел, и потому в скудные  студенческие  времена  мне
доводилось прирабатывать, в морге Третьей Городской. Не каждый день, но  уж,
во всяком случае, не реже, чем на Ленинградской товарной. На станции  обычно
разгружали лес, а в морге  приходилось  ворочать  покойников,  обмывать  их,
перекладывать с каталок на столы, где их обряжали либо вскрывали  -  словом,
подсобничать прозектору ?от и до?. Не самая лучшая, но и не самая худшая  из
работ, какими мне приходилось заниматься; вдобавок она изгоняет  мистические
надежды на бессмертие, на опыте  подтверждая,  что  из  праха  мы  вышли  и,
несомненно, обратимся в прах.
   Правда, в Третьей Городской  я  имел  дело  с  чужими  трупами,  а  этот,
вытянувший руку будто в мольбе или для защиты, был мне хорошо  знаком.  Был?
Это слово, отнесенное к человеку, который помнился  мне  здоровым  и  живым,
резануло внезапной болью. Затем я подумал о  Машутке,  огляделся  в  поисках
детских вещей, не обнаружил ничего и, осторожно обогнув Сергея, направился в
дом. Единственная комната была перерыта, но-к облегчению  и  счастью!  -  ни
игрушек, ни Машиных платьев тут не наблюдалось. В  шкафу  и  на  самодельном
книжном стеллаже явно что-то искали, как на веранде в разгромленной кухонной
полке. Постельное белье и книги выброшены на  пол,  шкаф  отодвинут,  одеяло
содрано с тахты и вместе с подушкой, матрасом и одеждой  Сергея  валяется  в
углу, пакля в бревенчатых стенах кое-где  повыдергана,  стол  перевернут,  а
стулья разбиты в щепки; перед печкой-голландкой - груда золы: значит, шарили
в печке и дымоходе. ?Возможно, - подумал я, - искали  похищенный  миллион?..
Или сколько там слямзил Сергей в своем банке?.. Может,  остроносый  меня  не
обманывал?.. Насчет авизо, цветных металлов и оптических стекол?..?
   Все, что я наблюдал сейчас, напоминало работу суровых подельщиков, весьма
недовольных своим партнером. Компаньонов, которых надули, от коих скрылись в
карельские чащи, стиснув в клювике заветный миллион. Но они, эти подельщики,
шустрые парни, произвели оперативный розыск, добрались до партнера и клювика
и свернули его набок вместе с шеей? А потом принялись искать  Вот  тут-то  и
получалась  неувязка!  Зачем  искать,  если  партнер-обманщик   вычислен   и
изловлен? Не проще ли спросить? Само собой,  с  пристрастием,  с  битьем  по
ребрам,  резекцией  ушей  и  поджиганием  конечностей.  Спросить,  выпытать,
забрать свое законное, а уж потом? Я вернулся на веранду и осмотрел  Сергея,
не прикасаясь к нему даже кончиком пальца. Одет он был в домашнее - в  тапки
на босу ногу, в потертые джинсы и ковбойку. Уши целы, пятки - тоже? Никакого
криминала, кроме отверстия в виске? Конечно, я не  сыщик,  а  крысолов,  но,
чтоб восстановить картину произошедшего, не  требовалось  состязаться  ни  с
Шерлоком Холмсом, ни с Эркюлем Пуаро. Сержа, видимо, застали врасплох: дверь
распахнулась, он обернулся и вытянул руку, стремясь защититься  -  возможно,
что-то в ней находилось, пистолет или нож, но сейчас его ладонь была  пустой
и как бы повернутой к себе, словно в последний  миг  он  изучал  свою  линию
жизни. Наверное, его движение испугало вошедшего - тот выстрелил с порога  и
угодил  в  висок.  С  одной  стороны,  такая  скорая   расправа   попахивала
дилетантизмом, с другой - как мне, во всяком  случае,  казалось,  -  стрелял
профессионал, стрелял быстро, четко и метко. И вряд  ли  он  был  один  -  в
одиночку за миллионом не едут. Значит,  целая  команда:  приехали,  обложили
дом, пристрелили Сержа и принялись за розыски? Странная история!
   Я размышлял об этом, уже  шагая  к  лагерю,  где  был  ближайший  форпост
цивилизации - иными словами, телефон. Зрительная память у меня отличная,  и,
прокручивая в голове печальный пейзаж смерти и хаоса, я вдруг  подумал,  что
все это напоминает вендетту. Не добрались ли до Сержа джигиты  с  кавказских
гор, родичи Жанны-Джаннат? Вот эти бы  точно  сперва  пристрелили,  а  после
начали разбираться - кровь южная, горячая? Но  первая  часть  спектакля  под
названием ?Месть гяуру? не стыковалась со второй, с поисками на  веранде,  в
доме, в дровяной пристройке и, быть может, во дворе. Что им было надо,  этим
гипотетическим джигитам? Охальника они прикончили,  чего  ж  искать?  Скорей
спалили бы они мою фазенду, и делу конец? Добравшись до  лагеря,  я  с  боем
проник в кабинет тощей и склочной директрисы, объяснил, что не шучу,  что  я
не телефонный хулиган и что ей, директрисе, будет, если она  рискнет  чинить
помехи правосудию. Затем, отыскав  в  справочнике  номер  Приозерского  УВД,
позвонил и описал ситуацию: мол, явился в выходной на дачу отдохнуть, открыл
дверь, сунулся на веранду, а там - труп недельной свежести с дырой в  виске.
Директриса не спускала с меня бдительных  глаз,  но  вроде  бы  успокоилась,
заметив, что после звонка  я  не  собираюсь  убегать.  Чувствуя,  как  спину
сверлят стальным сверлом, я снова склонился над телефоном и - чудо из чудес!
- смог дозвониться в Питер, остроносому майору  Скуратову.  Новости  его  не
порадовали, но разбираться со мной и с ними на  расстоянии  он  не  пожелал.
Буркнул:  ?Едем.  Ждите!?  -  потом  спросил,  кто  еще  в  курсе,  и  очень
неодобрительно засопел, узнав, что приозерские коллеги тоже будут.  ?Скажите
им, чтоб ничего не трогали и не топтались возле дома?, - распорядился  он  и
повесил трубку.
   Под конвоем директрисы я направился к воротам лагеря, украшенным фанерным
солнышком с широкой лукавой улыбкой. Минут через двадцать подкатил  ?газик?,
а в нем - молодой лейтенант УГРО, шофер, фотограф и два сержанта.  Лейтенант
оказался парнем распорядительным: одного подчиненного оставил у лагеря, дабы
сопровождать высокое питерское начальство; другой был отправлен в  обход  по
ближним  и  дальним  соседям  -  не  слышал  ли  кто  пальбы,  не  видел  ли
подозрительных рож под стрижкой бобриком; ну а все остальные, включая  меня,
погрузились в ?газик? и отправились к фазенде.
   Пока протоколировался мой отчет в расширенной  версии  (приехал,  открыл,
вошел, а там?), пока фотограф, резво подпрыгивая и приседая, щелкал снимки с
крыльца и через окно, пока  сержант,  вернувшийся  с  обхода,  докладывал  о
скромных результатах (не знаю, не видел, не слышал) - словом, пока крутилась
вся эти кутерьма, миновала пара часов. Лейтенант отправил водителя в лагерь,
справедливо решив,  что  питерским  гостям  не  одолеть  колдобистой  лесной
дорожки на ?Жигулях?;
   "газик? взревел и вскоре вернулся с новой командой  сыщиков:  остроносый,
два эксперта в  штатском  и,  разумеется,  еще  один  фотограф.  Меня  опять
допросили с пристрастием, засняли на пленку виды снаружи и изнутри, очертили
мелом контуры трупа, собрали в пробирку засохшую кровь,  нашли  и  осмотрели
пулю, потом перенесли Сергея в ?газик? и приступили к совещанию.  Участников
было четверо:
   Иван Иваныч, его эксперты и  лейтенант.  Я  болтался  у  калитки  и  смог
уловить немногое: ?Дней десять  тут  пролежал?  Стреляли  из  ?Макарова?,  в
висок? Казанские?.. Сомневаюсь. Свидетель (взгляд в мою сторону) упоминал  о
вишневом ?мерсе?? Думаете, связь имеется?.. Почему же нет?  Знакомый  почерк
- ?Макаров? и приметная машина? Ну, машину тут  никто  не  видел?  В  городе
видели, значит, связь была? Выходит, Танцор?.. Возможно? А он откуда? У  нас
тут казанские плясуны, а о танцорах не слышно? Да все оттуда, лейтенант.  Из
новых, из отколовшихся? Тот еще отморозок!..?
   Тем временем к моей калитке подобрался хмурый пожарник Петрович с  зятем,
супругой Клавой и десятком взбудораженных  односельчан.  Выглядели  они  как
стадо лосей в преддверии массового отстрела. Петрович дернул меня за рукав:
   - Слышь, Димыч, чего случилось-та? Вовка-сержант сказывал - убили кого?
   -  Убили,  -  подтвердил  я,  протягивая  Петровичу  сигареты.  Это  было
непременным ритуалом, маленькой данью, снимаемой с городских. Он прикурил от
моей зажигалки, выпустил струйку густого дыма и произнес:
   - Убили, значитца? А кого?
   - Серегу помнишь? Который  у  меня  тут  с  дочкой  жил?  Прошлый  год  и
позапрошлый?
   - Его, что ли? - Петрович поскреб в густой бороде. -  Вот,  б..,  убивцы!
Ха-ароший ведь был мужик? В прошлом годе мы с ним пиво на  станции  пили?  -
Тебе все пиво да пиво! - прошипела тетка  Клава,  но,  развернувшись  в  мою
сторону, тут же сменила тон:
   - А дочка ихняя где? Такая шустренькая, масенькая, чернявенькая? Никак  и
ее?..
   - Без дочки он был, - откликнулся я. - Дочка, наверное, в городе.
   Тетка Клава, доброй души человек, пригорюнилась.
   - Теперь безотцовщиной  вырастет?  ой,  вырастет!  Чего  ж  на  верхах-то
смотрют? Чего глядят на энтих иродов? Иль они всех купили? - Вопрос был явно
риторическим, и тетка Клава, выдержав паузу, запричитала:
   - Вот ироды так ироды!
   Поганцы так поганцы! Дите малое папани лишить?
   -  Ха-ароший,  бля,  мужик?  -  угрюмо  пробурчал  Петрович,  дымя   моей
сигаретой. - Пиво я с ним пил? Тут, закончив совещание,  к  нам  приблизился
остроносый майор Скуратов и велел очистить территорию от посторонних.  Затем
он повернулся ко мне с явным намерением поговорить - но не для протокола,  а
так, по душам. - Ну, что скажете, Дмитрий Григорьич?
   - Плохо работает Интерпол, - отозвался я. - Вроде бы нам обещали Крит или
Кипр? Или Мальорку, на худой конец?
   Он проглотил мой намек не поморщившись.
   - Вы первым осматривали дом. Что-нибудь нашли? Ценности, деньги, бумаги?
   Перед словом ?бумаги? он слегка замялся. Я выдавил улыбку. -  В  дымоходе
был чулок, а в нем - миллион двести тысяч долларов в мелких  ассигнациях.  Я
их зарыл в лесу. Хотите, пройдемся  до  этого  места?  -  Не  стоит  язвить,
Дмитрий Григорьич. Совсем не стоит, - с легкой обидой сказал остроносый.
   - Не стоит вешать лапшу, Иван Иваныч, - парировал я. Скуратов наклонился,
поднял валявшийся у калитки ржавый гвоздик и с минуту разглядывал мое лицо -
будто выбирая, куда бы его воткнуть, в ноздрю или прямо в глаз.  Было  ясно,
что я ему не нравлюсь - как, впрочем, и он мне. Шумно  выдохнув,  он  что-то
пробормотал о тайнах следствия, затем поинтересовался:
   - Вчера вы действительно не знали, что Арнатов прячется у вас на даче?  -
Действительно не знал. Ему доводилось тут бывать, а я не делаю секрета,  где
спрятаны ключи.
   Мы обогнули дом, и я показал ему старые халаты,  висевшие  на  темном  от
времени столбе. Остроносый кивнул.
   - Однако вчера вы не были со мною откровенны, Дмитрий Григорьич. Мы  ведь
беседовали с Жанной Саидовной, с супругой Арнатова, и знаем,  что  он  здесь
бывал. Знаем также, по какой причине. А вы мне ни полслова не сказали. - Это
их семейная тайна, - объяснил я. - Сами понимаете, Восток - дело тонкое.
   - Восток, значит? А если я вас привлеку за ложные показания? - А  если  я
вам напомню протокол? - Я поднял глаза к ясному синему небу и процитировал:
   -  Вопрос:   какие   отношения   были   у   вас   с   Арнатовым?   Ответ:
дружелюбно-соседские,  но  без  детального  проникновения  в  личную  жизнь.
Стаканчик белого по праздникам и мелкие взаимные  одолжения?  -  Мой  взгляд
переместился на физиономию майора. - Вы ведь  не  спросили  об  этих  мелких
одолжениях? Если б спросили, я бы, возможно, о них рассказал.
   Остроносый вытер ладонью вспотевшее лицо.
   - Непростой вы человек, Дмитрий Григорьич? Ох, не простой! - Это точно, -
признался я. - Могу взять интеграл Лебега по любому контуру Даже во сне.
   - Ну, раз вы такой крупный специалист, - с сарказмом заметил  остроносый,
- мы ограничимся пока подпиской о невыезде.
   Но это меня не устраивало - ведь я собирался в Испанию! В Андалусию  -  к
маврам, пальмам,  теплому  морю  и  огненным  пляскам  фламенко.  -  Никаких
подписок, - твердо заявил я. - В четверг я вылетаю за  рубеж.  На  отдых.  В
Коста-дель-Соль.
   Глаза майора мстительно блеснули.
   - Никуда вы не полетите, Дмитрий Григорьевич. Вы - важный свидетель. - Он
подумал и со значением добавил:
   - А может, и подозреваемый. Я приподнял бровь.
   - Отчего же не полечу? Билеты, путевка и паспорт с визой у меня в  руках.
Если вы меня тормознете - к примеру, в таможне, сунув в мой чемодан  ЛСД,  -
то я гарантирую вам трех свидетелей-журналистов, которые проверят мой  багаж
на каждом километре от города до Пулкова - Вот как? - Теперь бровь приподнял
остроносый. - У вас такие обширные связи с прессой?
   Я подтвердил, что именно  так,  и  мы  принялись  торговаться.  Вероятно,
получить санкцию прокурора остроносый никак не рассчитывал и потому давил на
сознательность и гражданские чувства. Но я держался как  скала,  которая  не
идет к Магомету, и в скором времени победил. Мы  условились,  что  мой  вояж
неприкосновенен, но, возвратившись из теплых краев в  Северную  Пальмиру,  я
тут же отзвонюсь и в будущем стану всемерно содействовать следствию. На  том
мы  и  разошлись.  Вещи  Сергея  забрали,  остроносый  со  своими   сыщиками
погрузился в ?газик? и исчез, а я, перекусив по-быстрому бутербродами, начал
прибираться: вынес с веранды битую посуду, поставил на место шкаф, сложил  в
него разбросанное постельное белье, вернул на  стеллаж  книги.  Имущества  в
моей фазенде немного, и все это заняло не больше двадцати минут  Покончив  с
уборкой, я запер обе двери - на веранду  и  в  дом,  проследовал  к  навесу,
огляделся и решил, что сложу дрова в поленницу  попозже  В  другой,  значит,
раз, поскольку в этот мне и так досталось.
   Приняв такое решение, я направился к  коричневому  халату,  сунул  в  его
отвисший карман запасные ключи и окаменел Там что-то было!  Что-то  гладкое,
деревянное, похожее  на  небольшую  коробочку,  чуть  поменьше  ученического
пенала Я вытащил ее и открыл.
   В ней лежали разноцветные патрончики - примерно такие, в  каких  хранится
фотопленка.  Патрончиков  было  пять:  черный,  белый,  пестрый,  желтый   и
золотистый - но в этой коробке, наверное, поместились бы  еще  два.  Надписи
или какие-нибудь условные значки отсутствовали, и на коробке тоже не нашлось
никаких указаний - ни орнамента, которым обычно украшают  пеналы,  ни  марки
изготовителя,  ни,  разумеется,   цены.   Просто   лакированная   деревянная
коробочка, сделанная очень аккуратно - похоже, на заказ.
   Осмотрев ее, я присел на корточки, вынул черный патрончик, поднес к уху и
встряхнул. Предположение о том,  что  в  этих  футлярах  хранится  пленка  с
суперсекретной информацией  -  к  примеру,  как  дюжина  гейш  моет  в  бане
новосибирского  губернатора,  -  не  подтвердилось:  над  ухом  чуть  слышно
брякнуло. Там находился какой-то твердый предмет величиной с футлярчик,  ибо
звук был слабым и глухим: ничего не перекатывалось, не шуршало и не  скребло
по внутренней стенке.
   Алмаз?.. - мелькнула мысль. Здоровенный алмаз на двести  тысяч  долларов;
пять футляров - как раз миллион? Знающие люди, успешно подделав  авизо,  тут
же обращают доллары в камешки, чтоб вывезти их затем на Кипр  или  Крит  под
видом оптического стекла?  Конечно,  это  являлось  нелепостью;  я  был  уже
уверен, что мой покойный сосед не воровал никаких  миллионов,  равно  как  и
стратегического сырья - в слитках, досках или очковых стеклах. Дело  было  в
другом. В чем же? Я отщелкнул тугую крышку с черного патрончика и  вытряхнул
его  содержимое  на   ладонь.   Это   было   что-то   спиральное,   плоское,
перекрученное, размером в половину  мизинца,  изготовленное  из  стекла  или
какого-то полупрозрачного сплава. Предмет  оказался  довольно  тяжел,  цвета
обсидиана,  и  его  очертания,  а  также  мерцавшие  в   глубине   крохотные
серебристые огоньки не давали  пищи  для  разумных  гипотез.  Ровным  счетом
никакой!
   Выяснив это, я сунул странную штучку в футляр, закрыл  его  и  положил  в
карман. Потом повторил эксперимент - на сей раз с белым патрончиком.  Как  и
ожидалось,  там  было  нечто  белое,  переливчатое,  неопределенной   формы,
притягивающее взор. Я попытался рассмотреть эту вещицу внимательней,  но  ее
контуры как бы дрожали и расплывались - и,  что  самое  интересное,  я  тоже
словно бы расплывался вместе с ней.  В  голове  воцарилась  звенящая  гулкая
пустота, ток мысли замедлился, мозг оцепенел, и я внезапно обнаружил, что не
могу вспомнить ни имени своего, ни фамилии, ни адреса, ни телефона.  Пустота
тем  временем  тоже  расплывалась  и   ширилась,   захлестывая   все   новое
пространство, окружая меня со всех сторон,  обволакивая  невидимым  туманом;
теперь я казался  себе  самому  крохотной  точкой,  падавшей  в  бесконечную
пропасть, в какой-то бездонный провал, в трещину бесчувствия и безвременья.
   Это падение длилось, длилось, длилось? ? Удар! Свет! Яркий, режущий? Путь
окончен. Ощущение бесформенного предмета, стиснутого  в  ладони,  взгляд  на
часы? Кажется, что я просидел здесь  на  корточках,  привалившись  спиной  к
бревну, минут сорок - сорок пять, пребывая все это время в полном ступоре. В
таком же, как  жена  Лота,  превратившаяся  в  соляной  столб,  или  как  те
несчастные, коим довелось узреть ужасный лик Горгоны?  А  если  не  касаться
мифологических сюжетов, то просто как мамонт в вечной мерзлоте.
   Поднявшись и утвердившись на ногах, я  на  ощупь  сунул  белую  штучку  в
футляр, футляр - в коробку, закрыл ее и опустил в  карман  халата.  Это  был
превосходный тайник для таких опасных игрушек,  на  которые  и  поглядеть-то
нельзя - лучше сразу в печку, вместе с халатом. Но жечь я  их  не  хотел,  а
чего хотел, так доискаться до их сокровенного смысла. Грешен, что поделаешь!
Самонадеян и любопытен! Впрочем, не только это двигало мной. Я понимал,  что
в коробке - что-то запретное, колдовское;  быть  может,  некие  амулеты  для
экстрасенсорной  практики  или  трансперсонального  погружения  в   нирвану.
Возможно, так оно и было - если вспомнить, где до недавних пор трудился  мой
сосед. Странные слухи ходили  о  Психоневрологическом  институте?  Не  менее
странные, чем о загадочном ?ящике? под вывеской ?Красная заря?  и  некоторых
лабораториях Военно-медицинской академии? Но  слухи  слухами,  а  реальность
была тут, передо мной. Я уже не сомневался,  что  Сергея  убили  из-за  этих
опасных игрушек, и печалился о нем - а еще больше о Жанне и Машеньке. Что  с
ними будет? Допросы, обыски, угрозы, уговоры? Все  возможно!  Если  до  меня
добрались - до приятеля, десятая вода на киселе! - то уж их-то  в  покое  не
оставят?