ь колючей  щекой  к
ее волосам и вдыхая их аромат, вдруг понял,  что  этот  запах  отныне  будет
ассоциироваться с Дарьей - и  сейчас,  и  после,  и  во  веки  веков,  в  те
далекие-предалекие времена, когда мы будем скрипеть суставами, пить не вино,
а корвалол, и нянчиться с внуками. Должен признаться, что эта  картина  меня
уже не пугала. - Что-то я по тебе соскучился, птичка? - Губы  мои  скользили
по шее Дарьи, спускаясь все ниже и ниже, к ложбинке между маленьких  грудей.
- Чего-то мне  хочется,  а  вот  чего,  не  пойму.  Может,  подскажешь,  моя
красавица? - Есть пирог с капустой, - доложила она. - Еще - салями и салат с
кальмаром. И брусничный морс. Ты любишь брусничный морс, милый?  Потрясающе!
Все-таки  женщины  -  догадливые  существа,  в  меру  практичные  и  в  меру
романтические, и главная их ценность в том, что они отлично знают, что нужно
оголодавшему мужчине. И не просто нужно,  а  в  первую  очередь.  За  первой
придет вторая, а после - третья, четвертая и так далее,  но  все  -  в  свое
время  и  в  своем  месте,  под  мудрым  женским  руководством.  Так  что  я
расслабился и согласился на пирог.
   Когда мы расправились с ним, Дарья спросила:
   - Что ты так поздно, Димочка? Много дел?
   - Много великих дел, - уточнил я. - Великих, но неприятных. Пришлось  мир
спасать, солнышко. Сначала - западную демократию, потом  -  восточную.  Хоть
она убога и хромонога, но все-таки наша, российская? И я, подумав, решил  ее
тоже спасти. Так, заодно? Как ты считаешь, это патриотический поступок?
   Но она, не ответив, лишь улыбнулась:
   - И это - все? Все, чем ты сегодня занимался?
   - Не все.  Спасение  мира  было  глобальной  задачей,  а  кроме  того,  я
поработал с моей  агентурой  из  ЦРУ  и  ФСБ.  У  них,  понимаешь,  возникли
разногласия по одному  вопросу?  очень  серьезные  разногласия.  К  счастью,
консенсус был достигнут. Само собой, не без потерь, но все же? Дарья прижала
ладошку к моим губам, а  другой  рукой  дернула  за  ухо.  Голос  ее  звучал
укоризненно.
   - Димочка, милый!.. Ну, когда ты серьезным станешь? Когда, выдумщик  мой?
Карр-рамба! Крровь и кррест! Она мне тоже не верила, но я  был  согласен  ее
простить.

Эпилог

   Двенадцатого,  в  воскресенье,  мне  никто  не  звонил;  не  позвонили  в
понедельник и в другие дни, будто Хорошев Дмитрий Григорьич, со всеми чадами
и домочадцами, не исключая попугая, переселился в  иное  измерение,  где  не
было ни  КГБ,  ни  ФСБ,  ни  генерала  Зубенко,  ни  остроносого  полковника
Скуратова. Зато через пару месяцев,  когда  в  серых  петербургских  небесах
затанцевали первые снежинки, я обнаружил  в  ?Плейбое?  красотку  на  полный
разворот, с лунными розами в самом  интимном  месте.  То  была  весточка  от
Бартона; значит, он еще оставался жив, в здравом  уме  и  полной  ментальной
дееспособности, хоть неизвестно, надолго ли. Впрочем, зулус, парень  бывалый
и  тертый,  мог  поостеречься  и  не  заглядывать   в   коричневый   футляр,
подброшенный  экс-генералом;  тогда  его  шансы  на   садик   в   Калифорнии
становились вполне реальными.
   Итак, ловушки захлопнулись, и все постепенно устаканилось. Все, кому надо
забыть, забыли; все, кому надо помнить, помнят. Министр Икс, политик Игрек и
полководец  Зет,  как  все  их  заокеанские  коллеги,  сидят  по  кабинетам,
подогревают народ на митингах и выступают  в  парламенте  с  патриотическими
речами, то есть трудятся на благо родины, не жалея языков и  сил.  Не  знаю,
честен ли их труд, и как его воспримут потомки, но  о  глобальных  переменах
ситуации вроде бы пока не слышно.  Скажем,  чтобы  продвинуть  в  президенты
генерала Зет? И то хорошо! Beneflcium latronis non  occidere,  как  говорили
латиняне: благодеяние разбойника - не убить.
   Георгий Саныч Зубенко пашет на ниве металлов и сплавов, торгует, жиреет и
богатеет; недавно распространился слух, что он  займется  в  скором  времени
благотворительностью и через год-другой, заработав надлежащий имидж, сядет в
губернаторское кресло в одном из хлебных регионов. Остроносый Иван Иванович,
вместе со всей своей бравой командой, занят полезным делом - ловит  шпионов,
наркодельцов и террористов  на  необъятных  российских  просторах.  Судя  по
всему,  ловить  их  не  переловить!  Они  -  как  сказочный  дракон:  вместо
отрубленной головы  сразу  вырастают  три  новых,  гарантируя  Скуратова  от
безработицы. Жанна, вдова Сергея, отплакала свое и утешилась, выяснив,  что,
кроме квартиры-люкс, ей принадлежит сберкнижка в финском ?Окобанке?. Гнев ее
родичей тут же пошел на убыль, и  Жанна  из  позора  семьи  сделалась  вдруг
кормилицей и поилицей целого клана голодных горцев; ну а кто кормит и  поит,
тот и заказывает музыку. Пока что она не сняла вдовий траур, но Саид-ата уже
вступил в переговоры с лучшими  семьями  петербургских  магометан,  а  Жанна
кокетничает с претендентами, капризничает и выбирает. Конечно, теперь и речи
нет, чтобы обрить капризницу наголо или подвесить за уши к люстре.
   Ловушки захлопнулись, и я тоже попался в назначенный мне капкан.  Живу  я
по прежнему  адресу,  однако  в  просторных  апартаментах:  четыре  комнаты,
прихожая, две кухни плюс один  нахальный  попугай.  Я  бы  спровадил  его  в
кастрюлю, да только супруга не разрешает, а мне ее огорчать не хочется - как
и держать ответ перед братцем Колей, который все  еще  странствует  в  южных
морях. За год счастливого супружества я дочитал  словарь  (последний  термин
- ?яшма?, пестрый поделочный камень), связался с  банком  ?Хоттингер  и  Ги?
(сто тысяч долларов мне, к сожалению,  улыбнулись)  и  даже  научил  Петрушу
произносить ?мерр-си?. Правда, как говорилось выше, от сухогрузного  жаргона
он  не  избавился  и  временами  вместо  ?мерр-си?  вопит  ?мерр-твяк!..?  и
?мерр-зость!..?, так что я загоняю его в  туалет,  чтоб  не  шокировал  моих
клиентов. Видимо, черный гипноглиф власти не действует на птиц, или  же  наш
Петруша - кадр  с  особым  менталитетом,  пернатый  монстр  и  охальник,  не
поддающийся колдовству.
   Но люди гипноглифу покорны. Люди  повинуются  ему  и  могут  умереть  или
уснуть, забыть и вспомнить, выдать тайну,  лечь  под  нож,  предать,  убить,
сойти с ума, метаться в беспричинном страхе, впасть в ярость  или  млеть  от
счастья? Но главное все-таки - забыть! Забыть то, что должно быть забыто.  Я
знаю. Проверял! Один лишь  раз,  после  тех  опытов  с  моими  топтунами,  с
Бартоном и мормонышем? Меня подвигли  на  сей  эксперимент  последние  слова
Зубенко  -  о  той  вещице,  что  редуцирует   ментальную   активность,   об
амулете-парализаторе. Я посовещался сам  с  собой,  потом  взял  в  союзники
дьявола и сделал то, что сделал. Грех? Возможно.  Но  в  результате  научные
интересы  профессора  Косталевского  разительно  переменились:   теперь   он
исследует мозг приматов, держит при кафедре обезьяний питомник и  разъезжает
по конференциям с прелестной юной самочкой шимпанзе. Она не  так  умна,  как
попугай Петруша, но все-таки умеет  говорить  целых  пятнадцать  слов  -  и,
заметьте, никакого сухогрузного жаргона! Если ей нужен  банан,  она  говорит
?пна?, а если груша - ?ша?. Очень отчетливо и разборчиво. Так что  профессор
счастлив и ни о чем не тревожится, чего не могу сказать о себе. Моя  ловушка
- не мой дом и даже не брачные узы; капкан, в  который  я  попал,  неощутим,
невидим и не скреплен стенами и  печатями,  но  он  существует,  он  так  же
реален, как человеческие чувства, как моральный долг,  любовь  и  ненависть,
горе и радость - и, разумеется, страх.
   Да, я боюсь! Боюсь, что Косталевский - не последний гений в  нашем  мире,
боюсь, что найдутся другие, умные, но не столь  щепетильные  и  благородные,
как он, боюсь, что деловые интересы возобладают над совестью и разумом  -  и
тогда  всем  нам  крышка,  всем  нам  придется  плясать  под  дудочки  новых
гамельнских крысоловов. А временами мне кажется, что открытие  Косталевского
уже  где-то  повторили,  что  кто-то  тайно  владеет  им,  использует   его,
подталкивая всех нас к  пропасти;  что  мир  вот-вот  сойдет  с  катушек,  и
генералы станут самолично резать инородцев, прокуроры -  бегать  по  шлюхам,
шлюхи - ловить президентов на живца, а президенты - прятать в подвалах своих
дворцов обогащенный уран и контейнеры с ядовитыми газами.
   И  тогда  я  достаю  тот  дьявольский  соблазн,  амулет  власти,   черную
обсидиановую спираль с мерцающими в глубине серебристыми искрами, и гляжу на
нее в смутной надежде, что все эти страхи мне примерещились, что мне не надо
никого спасать, не надо никуда бежать, поскольку ничего чудовищного, жуткого
в мире еще не случилось. Пока не случилось. Но если  случится,  если  кто-то
когда-то перешагнет запретный рубеж, я до него доберусь. Доберусь  вместе  с
черным гипноглифом власти!
   В конце концов, у меня тоже имеется свой деловой интерес.



    Михаил АХМАНОВ
    КРЫСОЛОВ II
    ШУТКИ БОГАЧА






ONLINE БИБЛИОТЕКА


http://www.bestlibrary.ru

Анонс

   Английская пословица гласит: шутки богача всегда смешны - тем более, если
изволит шутить миллиардер, владелец райского острова в южных морях.  Но  для
Алексея Каргина, бывшего офицера спецназа,  эти  шутки  чуть  не  обернулись
трагедией. Герой же романа ?Крысолов? волею судеб впутался в  историю,  став
обладателем секрета, за которым охотятся ЦРУ, ФСБ и российские мафиози.

Глава первая

   Небо было знойным, мутным, подернутым желтовато-серой пеленой;  казалось,
оно давит на плечи Каргина неподъемным грузом, пригибая к пыльной, такой  же
желтовато-серой земле. Будто и не небо вовсе, а  плоский  каменный  монолит,
крышка огромного гроба, подпертая тут и там изломанными конусами  гор.  Горы
выглядели мрачными, бесплодными, совсем непохожими на Альпы в уборе из льдов
и снегов или никарагуанские нагорья, заросшие влажным тропическим лесом.
   Чужое небо, чужие горы?
   Яма. Глубокая, трехметровая,  с  валом  небрежно  откинутого  каменистого
грунта. На дне - люди, молодые парни в защитных гимнастерках. Двое  мертвых,
пятеро живых.  Вернее,  полуживых:  ворочаются,  стонут,  скребут  обрубками
пальцев по стенкам ямы, крутят головами; лица в засохших  кровяных  потеках,
на месте глаз - багровые впадины, щеки изрезаны ножом,  в  провалах  ртов  -
беззубые десны, вспухшие языки.
   У земляного вала -  мужчины.  Смуглые,  горбоносые,  в  странных  круглых
шапках, с карабинами и автоматами,  притороченными  за  спиной.  В  руках  -
кетмени. Их стальные блестящие лезвия ходят вверх-вниз,  засыпая  лежащих  в
яме ровным слоем земли и камней.  Слой  вначале  тонок,  и  Каргину  удается
различить  очертания  мертвых  тел  под  ним  и  тех  пятерых,  которые  еще
ворочаются и мычат в бессильной попытке отсрочить неизбежное. Но  кетмени  в
неспешном ритме взлетают вверх и падают вниз, глухо стучат комья почвы,  яма
мелеет на глазах, сливается  с  бурым  горным  склоном,  исчезает?  Мужчины,
выпрямившись, стирают пот,  переговариваются  резкими  гортанными  голосами,
спускают штаны, мочатся.  Каргин,  невидимый  призрак,  грозит  им  кулаком,
скрипит зубами, потом запрокидывает голову, смотрит в небо - там,  на  сером
облачном покрывале, расплывается багряный круг. Чужое небо, злое?
   Кто-то тронул его за плечо, и он очнулся.  -  Please,  sir,  fasten  your
belt? Миловидное личико хрупкой чернокожей  стюардессы  маячило  перед  ним;
правую щеку, заставляя щуриться, грело солнце. Каргин  моргнул,  потом,  как
было ведено, нашарил пряжку, застегнул ремень, повозился в кресле, косясь  в
иллюминатор: небеса за бортом самолета сияли чистой  бирюзой,  плыли  в  них
белые полупрозрачные перышки облаков, и где-то вдали,  на  востоке,  вставал
над хребтом Сьерра-Невада золотистый и ласковый солнечный диск. Мерно гудели
моторы, ?боинг?с буйволиным упорством таранил  воздух,  зевали  проснувшиеся
пассажиры, стюардессы голубыми тенями скользили в проходах,  склонялись  над
дремлющими, улыбались, щебетали. Ночь закончилась, а вместе с ней подходил к
концу рейс Нью-Йорк - Сан-Франциско.
   "Плохой сон, афганский?, -  подумал  Каргин,  разминая  затекшую  шею.  В
Афгане ему не довелось повоевать, а в других местах - скажем, в  Боснии  или
Руанде - он не  видел,  как  людей  живыми  закапывают  в  землю.  В  Боснии
стреляли, в Руанде жгли, в Заире душили стальной проволокой, а  в  Никарагуа
контрас втыкали мачете под ребра и резали наискось живот, как в фильмах  про
японских самураев.  Об  этом  эпизоде,  об  израненных  пленных,  закопанных
живьем, ему рассказывал отец. Случилось это в  начале  восьмидесятых,  когда
старший Каргин, уже генерал-майор и командир бригады, собирался к  новому  и
последнему месту службы - на родину, в Краснодар. Младший в те годы осваивал
воинскую науку в Рязанском училище ВДВ и, по молодости лет, мечтал о  ратных
подвигах и  благородной  миссии  воина-интернационалиста.  Правда,  недолго:
месяцев через восемь  его  отправили  стажироваться  на  Кубу,а  после  -  в
Никарагуа, где  все  иллюзии  испарились  под  жарким  тропическим  солнцем.
Подарок от контрас пуля в плечо-этому тоже поспособствовал.  Рана  долго  не
заживала, начались воспаление и лихорадка; месяц Каргин провалялся в бреду в
лесном лагере сандинистов, пока его не вывезли в Гавану.
   С той поры снился ему временами сон о  закопанных  солдатах,  и  было  им
замечено, что сновидение это не к добру - вроде бы вещее, к  большой  крови,
но непонятно чьей, своей либо чужой. Кровь лилась всюду, где он побывал,  но
с особым обилием в Африке, в Анголе или той  же  Руанде,  когда  его  группа
штурмовала вместе с бельгийскими парашютистами Кигали, руандийскую  столицу.
А через год, в девяносто пятом, он снова увидел тот же сон - в  Боснии,  под
Сараево. Там подразделения Легиона вели диверсии и разведку, и Каргин вместе
со своими солдатами угодил под бомбы, когда авиация  НАТО  равняла  сербские
позиции с  землей.  Его  контузило,  а  вдобавок  пара  осколков  прочертила
кровавые полосы на скуле  под  глазом  и  под  левой  ключицей.  К  счастью,
контузия оказалась легкой, а шрам на скуле был невелик  и  мужского  обаяния
Каргина не портил?
   "Боинг? устремился вниз, и под крылом промелькнули река среди  изумрудных
берегов, серебристая поверхность залива, похожего  на  наконечник  копья,  и
длинные мосты, казавшиеся сверху стальными  блестящими  рельсами,  усеянными
армадой цветных жучков-автомобилей. Через минуту-другую из утренних  туманов
выплыл город: улицы, круто сбегавшие к  воде,  бесчисленные  трубы  и  дома,
зеленые деревья, желтые пляжи и небоскребы - не  столь  грандиозные,  как  в
Нью-Йорке, но все же намекавшие, что в этих заморских краях Фриско  -  город
не из последних. Шпили небоскребов вдруг стремительно рванулись  вверх,  рев
турбин на секунду  оглушил  Каргина,  под  ложечкой  засосало  -  как  в  то
мгновение, когда вываливаешься из самолетного люка и парашют еще не раскрыт,
но грохот двигателей тут же стал тише, город исчез,  и  под  брюхо  ?боингу?
ринулось   поле   в   изумрудной   траве,   расчерченное    серым    бетоном
взлетно-посадочных полос.  Затем  -  слабый  удар  шасси  о  землю,  плавное
неторопливое торможение, гусиная шея трапа, мелькнувшего за иллюминатором, и
голосок стюардессы, приглашавшей к выходу.
   - Мы изгнаны с высот, низвергнуты, побежд„ны?-пробормотал Каргин.

   Он произнес это на английском, и сидевшая рядом пожилая дама в пепельном,
с голубоватыми прядками парике, с недоумением уставилась  на  него.  ?Видно,
Мильтона  не  читала?,  -  решил  Каргин,  дружелюбно  улыбнулся  соседке  и
расстегнул  ремень.  Тоскливый  сон  проваливался   в   прошлое   вместе   с
воспоминаниями о  джунглях  Анголы  и  Никарагуа,  пыльных  равнинах  Ирака,
хорватских горах, заирских реках и прочих местах, где довелось ему повоевать
в бытность легионером или ?стрелком?. Теперь его  ожидала  другая  работа  -
какая в  точности,  в  его  контракте  не  было  обозначено,  однако  Каргин
рассчитывал  на  что-то  сравнительно  мирное.  К  примеру,   на   должность
технического  эксперта  или  консультанта.  По  предварительной  информации,
полученной в Москве, его наниматели были связаны с оружейным бизнесом,  а  в
оружии Каргин  разбирался  неплохо  -  даже  отлично,  если  не  говорить  о
какой-нибудь экзотике вроде орбитальных лазеров. Существовала, правда,  одна
неясность: к  чему  им  российский  офицер,  пусть  и  повоевавший  на  всех
континентах за исключением Австралии? На  сей  счет  у  Каргина  не  имелось
никаких  разумных  гипотез.  Однако  такие  неясности  не  повергали  его  в
смущение: во-первых, как  всякий  хороший  солдат,  он  привык  к  внезапным
зигзагам судьбы, а во-вторых, платить  обещали  щедро  -  вдвое  против  его
капитанского жалованья в Легионе.
   Он поднялся,  ощупал  бумажник  с  документами  в  заднем  кармане  брюк,
прихватил в багажном отсеке сумку и покинул ?боинг?, смешавшись с  гомонящей
толпой пассажиров. У нижней  ступеньки  трапа  стояла  стюардесса  -  не  та
темнокожая  малышка,  что  разбудила  его,   а   высокая,   длинноногая,   с
оливково-смуглым лицом  и  жгучими  испанскими  глазами  под  веером  темных
ресниц. Каргин подмигнул ей и получил  в  ответ  многообещающую  улыбку.  Он
привык к успеху у женщин, особенно у черноглазых брюнеток лет под  тридцать,
лишенных как брачных иллюзий, так и излишней скромности. Впрочем, шатенки  и
блондинки тоже дарили его вниманием. На всех  континентах  и  материках,  во
всех городах и весях высокие крепкие парни с рыжеватой шевелюрой и  холодным
блеском серо-зеленых зрачков были в хорошей цене; такой товар шел нарасхват,
ибо годился для многого, от  резвых  плясок  в  постели  до  марш-бросков  в
заирских болотах. В части постелей Каргин был весьма  разборчив,  а  вот  по
болотам, холмам и пескам пришлось поползать основательно,  и  этот  опыт  не
исчез без следа. Кроме заметной  внешности,  он  обладал  тем,  что  женщины
больше всего ценят в мужчинах: уверенностью в себе.
   Шагая к зданию аэропорта, Каргин обернулся и увидел, что девушка у  трапа
провожает его долгим призывным взором.  ?Спросить,  что  ли,  телефон?..?  -
мелькнула мысль. Он даже замедлил шаг перед стеклянной  вращающейся  дверью,
но тут ее створки крутанулись, и Каргин  нос  к  носу  столкнулся  с  другой
девицей, державшей в руках табличку с его именем. Эта тоже была загорелой  и
длинноногой, но с карими глазами и масти  посветлей,  что-то  среднее  между
блондинкой и шатенкой. ?Лет двадцать пять,  симпатичная?,  -  отметил  он  и
решил, что от добра добра не ищут.
   Кареглазка, поймав его заинтересованный взгляд, резко затормозила.
   - Мистер Кар-р-гин? - она сделала  ударение  на  первом  слоге,  вдобавок
растянув ?р?, и это заставило его усмехнуться:  голос  мягкий,  приятный,  а
получилось будто ворона каркнула.
   - Можно Керк, бэби, - произнес Каргин, придерживая ногой дверь.
   В спецподразделении ?Стрела? он проходил подготовку по западноевропейским
странам, Британии, Франции и Испании, и там  его  называли  Алекс  -  вполне
пристойная трансформация имени Алексей, проставленном в  метрике,паспорте  и
прочих российских бумагах. Но в Легионе не признавали  ни  пристойности,  ни
имен, и там он сделался Керком -  или  просто  КК.  Капитан  Керк,  командир
диверсионной группы ?Би?, еще именуемой синей ротой ?гиен?..
   - Кэтрин Финли. Можно Кэти, - сказала девушка, протянув ему руку. Пожатие
оказалось энергичным и крепким. - А вы, значит,  Керк?  Это  гораздо  лучше.
Наводит на мысль о героях-солдатах, крутых парнях с  квадратной  челюстью  и
?кольтом? на ремне.
   - Кольт - это в прошлом, - заметил Каргин, просачиваясь вслед за девушкой
в дверь; - Нынче крутые парни  предпочитают  что-нибудь  поосновательней.  К
примеру, гранатомет. Какой-нибудь там ?панцерфауст? или  М-19?-  он  пощупал
подбородок и добавил:
   - Кстати, здесь - никакой квадратности, одна небр