грает  -  на  стороне
мормоныша или ублюдков, которые так невзлюбили Сергея. Мормоныш казался  мне
предпочтительней (все-таки Таскалуса ближе к Юте, чем  к  Санкт-Петербургу),
однако не исключалось, что бета и гамма  -  единый  и  неделимый  объект,  а
всякие звонки (?Ты, козел? Слушай и  не  щелкай  клювом!?)  -  инсинуация  и
обман. Это не исключалось, но я, подумав, решил оставить  все  как  есть.  С
одной стороны, Оккам предупредил: не умножайте сущностей сверх необходимого;
с другой - всякая мобильная система в трехмерном пространстве  должна  иметь
три степени свободы. Пусть будет так! Альфа, бета,  гамма  -  три  Декартовы
координаты  моего  расследования.   Часы   над   головою   Санчеса   пробили
одиннадцать, разговор увял, рот мой все чаще сводило  зевотой,  а  в  животе
?Джек Даниэлc? сражался с текилой и сухим вином. Наконец я предложил:
   - По ?колпачку? на ночь, и на покой?
   - ?Колпачками? здесь не пьют, - возразил Боря, кивнул  бармену  и  широко
развел ладони. - Три сомбреро, компаньеро! Три стаканевича, и чтобы в каждом
- по двести грамм! Понял, рыло усатое?
   Санчес понял и налил, сколько просили.
   Одолев последнюю порцию, я направился к лифту. Боря-Боб тащился за  мной,
как Люцифер за грешником,  зыркая  туда-сюда  из-под  насупленных  бровей  и
позванивая ключами в кармане. Не знаю, может, у него  там  не  только  ключи
лежали, может, он - как мой знакомец Мартьянов - не расставался с  табельным
оружием ни наяву, ни во сне,  как  и  положено  бойцам  незримого  фронта  и
нынешним российским коммерсантам. Не знаю?  Но  звенело  у  него  в  кармане
здорово. Мы забрались в лифт, ткнули в нужную кнопку (Боря тоже поселился на
восьмом этаже)  и  начали  плавно  подниматься.  Мой  собутыльник  шевельнул
бровями, нахмурился, вытащил руку из кармана и произнес:
   - Не нравится мне этот негритос из Капибары? И бармен тоже  не  нравится?
Последний стакан не долил, жучила!
   - Слишком ты привередливый, дружок, - откликнулся я. - Одно из двух:  или
негр тебе не нравится, или бармен. А оба сразу - это уже  перебор.  -  Не  в
очко играем, - строго заметил Борис, опустил левую бровь, приподнял правую и
распорядился:
   - Завтра пойдем на  пляж.  И  негритосика  с  собой  возьмем.  Возьмем  и
выясним, чего этот фраер из Потрахомы к нам привязался. -  Мудрая  мысль,  -
подтвердил я. - А как выясним, камнем по кумполу, и концы  в  воду.  Море-то
рядом.
   Боря-Боб усмехнулся, и  вдруг  мне  почудилось,  что  маска  простоватого
рубахи-парня сползает с его физиономии. Он был  абсолютно  трезв,  будто  не
нюхал спиртного: губы кривились, густые брови  сошлись  у  переносицы,  а  в
прищуренных серых глазах мелькало что-то насмешливое, ироничное, будто он  в
точности знал, кто из нас двоих олигофрен и веник.  Кто  подследственный,  а
кто - следак. - Ну, зачем же в  море,  кровожадный  мой.  Есть  ведь  еще  и
бассейн. Он ближе. Слова эти были пророческими, но могли я  узреть  кровавый
карбункул  истины  среди  стекляшек,  вращавшихся  в  калейдоскопе  судеб?..
Правильно, не мог И лишь ухмыльнулся в ответ на ухмылку Бориса.
   Нет пророка в отечестве своем?

Глава 8

   Спал я неважно, донимали жара и глупые  сны,  кошмар  в  трех  сериях.  В
первой, беспомощный и безгласный, я наблюдал, как Серж  Арнатов,  чародей  и
маг в темной  строгом  сюртуке,  охмуряет  Дарью:  вытаскивает  из  карманов
блестящие разноцветные шары, вертит у нее под носом  и  швыряет  вверх,  где
шарики тотчас прилипают к потолку, образуя  некое  подобие  гороскопа.  Этот
магический сеанс производился в спальне: Дарья лежала на кровати, закутанная
в шубу из черных соболей, в зимних сапогах и шапке, но каждый  шарик  уносил
что-то существенное, какую-то деталь - шапку, шубу, платье, трусики, -  пока
не осталось ничего, кроме соблазнительной, манящей  наготы.  Тогда  Дарья  с
сонным  видом  улыбнулась  кудеснику,  поманила  рукой,  и  он  тоже   начал
разоблачаться, неторопливо и важно  расстегивая  сюртук.  На  груди  у  него
мерцало созвездие из голубых амулетов Венеры,  и  я  в  бессильном  томлении
видел, как обнаженная девушка, взглянув на  него,  вдруг  начала  стонать  и
извиваться.
   Чудовищный сон! А дальше - еще веселей?
   Дальше была вторая серия, в которой Боб и Дик, в  образе  огромных  крыс,
рвали друг друга на части. Происходило это в баре,  и  все  его  посетители,
британцы и  бледнокожие  с  Фарерских  островов,  подбадривали  крыс  лихими
воплями и свистом. Санчес сновал меж публики с огромной  бутылью  текилы,  и
все по очереди прикладывались к ней, но  только  дело  дошло  до  меня,  как
бутыль превратилась в белый мерцающий амулет, и я  окаменел,  глядя  на  его
гипнотическое  сияние.  Я  понимал,  что  должен  что-то   сделать,   как-то
прекратить побоище и развести по клеткам крысюков, однако не мог  и  пальцем
шевельнуть. А после рухнул в пропасть, в бездну, что оказалась  все  той  же
бутылью из-под текилы, бесконечно длинной, гулкой и пустой.
   Вылетев с другой ее стороны, я как раз поспел к заключительному  кошмару,
фоном которого был птицепарк. Я метался по его  дорожкам,  среди  бамбуковых
зарослей, беседок, фонтанов и прудов с золотыми рыбками, а попугай Петруша и
исполинский тукан гонялись за мной, пикируя сквозь древесные  кроны,  словно
два начиненных ненавистью ?мессершмита?. Петруша при этом вопил: ?Крр-ровь и
крр-рест! Педрр-ро педрр-рила! Попорр-рчу  прр-ропилеи!?,  а  тукан  налетал
молча, пытаясь долбануть меня  огромным  клювом  в  самую  маковку.  Но  все
когда-нибудь кончается; кончился и мой кошмарный сон - в шесть  тридцать  по
местному времени. Я открыл глаза, поднялся, залез под душ, чтоб смыть липкую
испарину, потом вышел на балкон покурить и отдышаться.  Утренняя  заря  уже,
естественно, позолотила небосвод, но все-таки было рано -  даже  очень  рано
для курортной публики. Бассейн - пустое  голубое  око,  лежаки  вокруг  тоже
пусты, в парке - ни души, над полями для гольфа вздымается легкий туман, бар
под полосатым тентом безлюден, зонтики сложены, а стулья перевернуты  ногами
вверх и аккуратно составлены на столиках. И лишь один из них был занят  -  у
дорожки, ведущей в парк, под развесистой  пальмой,  напоминавшей  страусиный
хвост, до коего добрался полковник Гоша.
   Перистые листья и раскрытый зонт мешали разглядеть  сидящих,  так  что  я
видел лишь их зады и спины. Три спины и три  под-спинных  фундамента.  То  и
другое впечатляло, создавая ощущение  чего-то  монументального,  могучего  и
надежного, словно египетские пирамиды.
   Лев, Леонид, Борис. Два  сероглазых  братца-лейтенанта  и,  надо  думать,
сероглазый капитан? По какому  же  случаю  курултай?  Я  отступил  к  стене,
докурил сигарету, достал  вторую  и  призадумался.  Что  там  творится,  под
пальмой и  зонтиком?  Оперативный  совет  УБОП?  Очень  сомнительно?  Не  те
возможности, иные средства? Шесть дней  в  отеле  ?Алькатраз?  стоили  шесть
сотен долларов, и столько же - дорога в оба конца плюс виза. Прибавим еще по
триста на нос - закуска, выпивка  и  прочие  мероприятия,  чтоб  боевой  дух
остался на должной высоте? Выходило, что слежка за мной - или, если  угодно,
охрана -  обошлась  неведомым  благодетелям  в  четыре  с  половиной  тысячи
Солидная сумма! И явно превосходящая возможности УБОП.
   Значит, остроносый врал, аттестуясь по этому ведомству? Разумеется, врал,
как и о прочих делах, о миллионе, похищенном Сержем,  о  стеклах  и  слитках
металла, о сингапурских инвестициях и поддельных авизо. Все это  иллюзия,  и
сам майор Скуратов являлся миражом. Не было таких майоров ни в  УБОП,  ни  в
УГРО, ни даже в УБЭП и УБПЭ, боровшихся,  соответственно,  с  экономическими
преступлениями и политическим экстремизмом.  Все  эти  эмвэдэшные  структуры
были слишком бедны, чтоб рассылать своих людей по андалусским курортам.  Что
оставалось еще? Криминал? Налоговая  полиция?  Или  ФСБ?  Последний  вариант
казался мне наиболее правдоподобным: во-первых, мафию я учел, сгрузив  ее  в
команду гамма, а во-вторых, ни  Боб-Борис,  ни  братцы-лейтенанты  никак  не
походили на гангстеров. Можно, конечно, и обмануться, но тут вступал в  игру
решающий  фактор:  Федеральная  служба  безопасности  была,  есть  и   будет
наследником КГБ. А эта контора занималась не одной лишь разведкой,  шпионами
и диссидентами; ее  интересы  были  гораздо  шире  и  простирались  в  такие
области, что не приснились бы научным  ортодоксам  в  самых  страшных  снах.
Взять хотя бы наш Промат? Формально он состоял в академической  системе,  но
курировали  его  армейское   управление   стратегических   исследований   и,
разумеется, все то же вездесущее КГБ? Многое можно было припомнить  на  этот
счет - и ?спецотдел 17?, в коем трудились масоны и  чернокнижники,  и  ?ящик
241?, где  изучали  экстрасенсов,  и  спинторсионный  локатор,  определявший
лояльность трудящихся масс, и всякие эксперименты с инопланетными  сплавами,
с клонированием дрозофил, с искусственным интеллектом и чтением мыслей.  Все
это относилось  к  сфере  домыслов  и  фантазий  лишь  отчасти:  ?ящик  241?
действительно существовал,  а  над  искусственным  интеллектом  работали  не
покладая рук в киевском институте кибернетики. И если  Серж  -  верней,  его
патрон  и  шеф  -  придумал  что-то  стоящее,  нечто  такое,  что  позволяет
манипулировать рассудком, не приходилось сомневаться, кто им за это платил и
кто претендовал на результат.
   Совещание под пальмой закончилось, бойцы невидимого фронта  разошлись,  и
настало время отправиться в постель, досыпать.

***

   Открыв глаза через пару часов, я включил телевизор,  чтоб  приобщиться  к
новостям, но ничего любопытного не узнал. По  испанским  каналам  -  пляски,
музыка и спорт, по британским - то  же  самое,  но  в  обратном  порядке.  В
промежутках - реклама подгузников и что-то невнятное о Сербии и  миротворцах
ООН, о коварном Саддаме  Хусейне,  об  амурных  делишках  Клинтона  и  матче
Глазго-Эдинбург. О России  -  ничего.  Россия  будто  выпала  из  времени  и
пространства, обрушилась сама в себя,  как  мертвое  светило  под  действием
гравитационных сил,  став  невидимой  ?черной  дырой?  на  небосклоне  среди
других, более ярких и счастливых звезд. Такие мысли могли бы вызвать  острую
тоску, но вспоминалось кое-что о  ?черных  дырах?:  они  хоть  невидимы,  но
тяготение их по-прежнему ощутимо. Приободрившись, я спустился в  ресторан  и
заказал черный кофе и яичницу с ветчиной. Мои лейтенанты уже позавтракали  и
теперь сидели под пальмами в парке, пускали  дым  колечками  и  пробавлялись
банкой пива на двоих. У ног их стояла большая сумка, полная  -  судя  по  их
решительным  лицам  -  противотанковых  гранат.  Что  до   Бориса,   то   он
отсутствовал в поле зрения: может, залег в кустах, а может, с конспиративной
целью   прикинулся   скамьей   -   той   самой,   на    которой    кейфовали
братцы-лейтенанты.
   Я уже доедал яичницу, когда за моей  спиной  скользнула  тень  -  зыбкая,
размытая, но в полном пляжном камуфляже: шорты,  майка,  тапки  и  белозубая
улыбка.
   Потом жалобно скрипнул стул, тень уселась и полюбопытствовала:
   - Какие планы, Гудмен? Сразу к девочкам или сперва позвеним стаканами?  -
Хочешь, чтоб я подхватил цирроз? И умер без страхового полиса? Не дождешься.
Не застрахуюсь и не помру. Назло всем капиталистическим акулам. Сообщив это,
я подцепил на вилку кусок ветчины, осмотрел его и  отправил  в  рот.  Бартон
усмехнулся, пошарил в карманах, вытащил блестящую серебром упаковку с  белой
восьмиконечной снежинкой, высыпал половину в огромную ладонь и тоже отправил
по назначению. Сохранить белизну зубов не просто, а очень просто, подумал я,
глядя, как мерно двигается его квадратная челюсть. Некоторое  время  мы  оба
сосредоточенно жевали.
   - О полисе мы еще потолкуем,  -  наконец  произнес  зулус.  -  А  что  до
стаканов, так это вовсе не обязательная процедура. Я, знаешь ли,  и  сам  не
любитель?  Вот  девочки  -  другое  дело.  Сеньоры  там,  сеньорины?  -   Он
мечтательно прижмурил глаза. - Так что насчет  девочек?  Пойдем  пошарим  по
кабакам? - Лично я отправлюсь к  морю  и  солнцу.  Девочек  и  в  Петербурге
хватает, а теплое море для нас - экзотика.
   Не прекращая жевать, Бартон кисло поморщился:
   - Ну, к морю, так к морю? Чем не пожертвуешь ради дружбы? Даже девочками?
Он явно набивался мне в приятели. Такое упорство и жертвенность  заслуживали
поощрения, и пару минут я размышлял, не рассказать  ли  Бартону  мой  сон  о
крысах. Но сны - слишком интимная материя, чтоб толковать о них  за  кофе  и
яичницей с ветчиной. С психоаналитиком - еще куда ни шло, но  только  не  со
страховым агентом из Таскалусы.
   Впрочем, тема беседы уже была  обозначена.  Легкий  сексуальный  жанр.  -
Будут тебе девочки, дорогой. Там, у теплого синего моря. Там их как  мух  на
сладком пудинге. И сеньориты есть, и сеньоры, и их мужья -  во-от  с  такими
рогами!
   Я изобразил, с какими, и мой зулус расхохотался.
   - Похоже, тебя  рога  интересуют,  Гудмен?  Какие?  Бараньи,  оленьи  или
лосиные? - Лосиные. Вешалки делаю из них, - ответил я,  припомнив  последнюю
встречу с Мартьяновым.
   Бартон, раскрыв в удивлении рот, уставился на меня.
   - Ты ведь вроде бы столяр? Кии строгаешь?
   - И это тоже. Зарабатывает тот, кто больше умеет.
   Пол под моими ногами дрогнул - к нам  шествовал  Борис.  Тоже  в  пляжном
снаряжении, в соломенной шляпе, шортах и майке, с  фотоаппаратом  и  зеленой
сумкой, из которой выглядывал  краешек  полотенца.  Вид  у  него  был  самый
победительный: шляпа набок, брови веером,  заклепки  на  сумке  надраены  до
блеска. Он сел и окинул зулуса пронзительным взглядом.
   - Хай агентам из Подсадены! Я перевел.
   - Вообще-то я из Таскалусы, - сказал Дик, - но это мелочи,  не  достойные
внимания джентльменов. Угощайтесь!
   Он положил на стол пачку жвачки - на этот раз с  розовым  квадратиком.  Я
взял одну, а Боря-Боб - все остальное, в соответствии со своей  комплекцией.
Потом он вытащил монету в пятьсот песо - новенькую, блестящую,  красивую,  с
благородными профилями королевской четы - и начал подбрасывать ее в  воздух.
Раз подбросил, второй, а на третий поймал в ладонь и скрутил в  трубочку.  -
Инкредэбл! - восхитился Бартон. - Невероятно! Наш друг Боб и  в  самом  деле
всего лишь торгует фруктами?
   - Это опасное занятие, - пояснил Боря, когда  я  перевел  ему  вопрос.  -
Разборки, стрелки, конкуренты, должники, то да се? Всякое бывает. - И  трупы
тоже? - поинтересовался Бартон, выкатив  глаза.  -  Как  Боб  разбирается  с
конкурентами? Вот так? - Он оттопырил большой палец и чиркнул себя по горлу.
   - Кто, я? Каленый пятак тебе к пяткам! Да я и мухи не обижу! - воскликнул
Борис, хлопнув огромной ладонью по столу. Стол  застонал,  но  выдержал.  Мы
поднялись и, выйдя из ресторана, окунулись в  знойный,  насыщенный  запахами
асфальта и зелени воздух. Небо было безоблачным,  и  палящий  солнечный  жар
навевал воспоминания о Калахари, Нубийской пустыне  и  Сахаре.  Впрочем,  до
Сахары было рукой подать - всего-то пятьсот километров к югу. - Ну и жарища!
- недовольно пробормотал Боб. - А черному  хоть  бы  хны?  Небось  у  них  в
Трихамате еще пожарче!
   Всю дорогу до пляжа они молчали, но когда мы устроились  на  лежаках  под
пестрыми зонтиками, окунулись по первому разу, а затем разглядели и обсудили
всех близлежащих сеньорит, затеялась серьезная беседа. Боб,  как  оказалось,
был поклонником кунфу и карате (искусства,  абсолютно  необходимые  торговцу
фруктами), а Дик отдавал  предпочтение  таиландскому  боксу.  Они  принялись
обсуждать достоинства этих систем, размахивая руками, все больше горячась  и
накаляясь, и наконец совсем отказались от переводчика (то есть  от  меня)  и
перешли на выразительный язык междометий и жестов.
   Бартон,  свирепо  оскалившись,  отодрал  деревянную  планку  от   лежака,
переломил,  сложил  вдвое  и  перешиб  одним  ударом.   Боб   снисходительно
усмехнулся и начал молча разбирать свой лежак: под  верхними  планками  были
бруски посолидней, сантиметров  в  пять,  сухие  и  прожаренные  солнцем  до
гранитной твердости. Вскоре от них остались щепки, а звуки ударов и азартные
возгласы привлекли к нам внимание сеньорит, сеньор и их  сеньоров.  Одна  из
них, костлявая желчная англичанка лет под шестьдесят, что-то  с  возмущением
втолковывала супругу, такому же костлявому и желчному; он наконец  поднялся,
окинул нас злобным  взглядом  и  побрел  к  набережной.  ?Не  иначе  как  за
полицейскими?, - с тревогой подумал я. Не все,  однако,  были  против  наших
молодецких  забав.  Вокруг  нас  собралась  стайка   тоненьких   и   смуглых
девушек-испанок: они восхищенно взирали на Боба и Дика, хихикали и щебетали,
словно канарейки. За ними расположился толстый немец с банками пива в  обеих
руках:  две  банки  он  прижимал  к  животу,  а  из  третьей  прихлебывал  и
подбадривал моих приятелей утробным рыком. Были еще  какие-то  молодые  люди
спортивной наружности, и среди них - Леонид: он то приподнимался на  носках,
то вращал глазами, то азартно  вскидывал  вверх  стиснутые  кулаки  и  мычал
что-то неразборчивое - словом, переживал.
   "А где же его братец?? - подумал я и тоже  приподнялся.  Лев  обнаружился
метрах в десяти  от  нас.  К  моему  удивлению,  спортивные  игрища  его  не
занимали; он простерся на лежаке с закрытыми глазами  и  с  упоением  слушал
музыку. Магнитофон,  очевидно,  находился  в  сумке:  провода  от  наушников
тянулись к ней и исчезали в ее  объемистом  чреве.  Временами  Лев  поднимал
руку, поправлял  наушники  и  делал  плавный,  волнообразный  жест,  как  бы
дирижируя оркестром или подчиняясь неслышимой мелодии; это выглядело забавно
и трогательно. В который раз я дал себе зарок не судить о людях  по  первому
впечатлению.  Взять  хотя  бы  этих  братцев-лейтенантов?  Может,   они   не
лейтенанты вовсе, а студенты консерватории, которых  богатый  папа  отправил
отдохнуть? Может, и папы богатого  нет,  и  эти  два  молодца  трудились  не
покладая рук - точно так же, как я в моем студенчестве -  чтоб  посетить  на
каникулах Испанию? Может, глаза их серые от природы, а не посерели  согласно
служебным уставам? ?Сложная штука жизнь?, - мелькнуло у меня в голове.  Если
использовать  строгий  и  точный  математический  язык,  любая  мало-мальски
серьезная жизненная проблема относится  к  классу  некорректных  задач,  где
случайность,  помеха  или  внезапная  подсказка  могут  радикально  изменить
решение. Предположим, был я свободен и холост,  гулял,  как  кошка,  сам  по
себе, не глядя на всяких серых мышек; но  тут  приходит  остроносый  волк  и
Просит передать повестку мышке? Цепь случайностей, флуктуация на флуктуации!
А в результате? Тем временем шкаф и зулус, покончив с лежаками,  взялись  за
зонтики. Эти  большие  зонты,  стоявшие  над  каждым  лежаком,  крепились  к
металлическим  штырям  толщиной  в  два  пальца;  и  вот  теперь  Дик,   под
одобрительные вопли публики, гнул такой штырь, превращая  его  из  стройного
латинского  ?I?  в  русскую  букву  Г.  Боб  дождался,  пока  эта   операция
закончится, подбоченился и презрительно пошевелил бровями,  напомнив  мне  в
этот момент Дарьиного попугая. Думаю, что  на  английском  он  знал  десяток
слов, но, чтоб объясниться, сейчас хватило двух. Он  ткнул  себя  кулаком  в
грудь, оттопырил большой палец и сказал: ?Йесс!? Потом  плюнул  Бартону  под
ноги и произнес: ?Фак!? Подумал и добавил: ?Фак,  Читафуга!?  Затем  в  свой
черед взялся за железный стержень.
   Чувствовалось,  что  они  оба  завелись.  Я  попытался  представить,  что
произойдет, если зулус и шкаф сойдутся в смертельной схватке на  этом  тихом
берегу, под  теплым  андалусским  солнышком.  Вероятно,  на  всем  пляже  не
останется ни единого целого зонтика, ни одного лежака, а гальку  перетрут  в
песок? А заодно - и зрителей? Но тут появился костлявый британец с  к