в это же время  Обухов,  разглядывая
темное облако. Он тоже волновался.  За  эти  дни  он  узнал  ближе  и  успел
полюбить юношу.
   "Много ли осталось?" - Валентин Петрович посмотрел на часы.
   Черная, волнистая полоса берега приближалась. Вскоре капитан различил мыс
Звонарева, а затем и остов парохода на камнях. До места, где,  по  расчетам,
был выброшен Великанов, оставалось совсем немного.
   - Еще  десять  минут,  и  я  остановлю  машину,  -  сказал  Обухов  Тане,
державшейся его, как тень. - Это должно быть где-то здесь.
   - Так близко от берега? Он, наверно, поплыл  к  берегу...  Да,  да,  Федя
сильный, он не покорится.  Он  обязательно  поплыл  к  берегу,  видите,  тут
близко.
   - Ну не так уж близко, - пробормотал  Обухов,  переходя  на  левое  крыло
мостика.
   Таня - следом за ним.
   - Надо спустить шлюпку, и прямо на мыс, - чуть не приказывала девушка.
   - Ах, если бы у меня жена так беспокоилась обо мне,  как  вы  о  Феде,  -
вдруг вспомнив свое, вздохнул Обухов. - Не волнуйтесь,  Татьяна  Степановна,
пришли.
   Обухов поставил ручку телеграфа на "стоп". Загремела якорная цепь.
   - Шлюпку на воду!
   И в этот момент на пароход навалился туман.
   Звезды, луна, берег - все исчезло.
   Это был конец.
   Поиск на море стал бесполезен.
   Туман был так плотен, что казалось, его можно резать ножом  или  взять  в
руки.
   Таня  не  хотела  смириться.  Она  упрашивала  сначала   Обухова,   потом
Барышникова послать шлюпку на мыс Звонарева.
   - На один час, Валентин Петрович, Тихон Иванович, только на  один  час  -
туда и сюда.
   Командир Барышников, тоже злой на туман, теребил свои скрипучие ремни  на
груди  и,  видимо,  склонен  был   разрешить,   но   капитан   категорически
воспротивился. Слишком велик риск - плутать вслепую. С борта  парохода  часа
два кричали, стреляли, но безответно все звуки  глохли  в  молочной  пелене.
Решили стоять на якоре и продолжить поиски утром.
   Моряки разбрелись кто куда.  Над  палубой  время  от  времени  раздавался
предостерегающий звон колокола. Туман...

   * * *

 - А если все же солдаты догадаются и нападут с моря? Что тогда? - вслух прикидывал Великанов, приглядываясь к зеву в левой стене своей крепости. - Глубина у самой пробоины всего метр... Нет, - решительно тряхнул он головой, - не сообразят, они просто не знают, как корабль выглядит с этой стороны. А если все-таки сообразят? Тогда плохо. Внутри парохода три трапа. Нападающим можно укрываться за железными переборками промежуточных палуб. Вот она, моя ахиллесова пята...
   Федя живо представил  десятки  солдат,  с  криками  влезающих  по  ржавым
лестницам... "И все это на меня одного!.."
   Только прогнал эту мысль, как пришла новая, от которой  сразу  похолодело
внутри. Солдаты вряд ли  догадаются,  но  Гроссе  Он-то  наверняка  знает  о
пробоине. Не может быть, чтобы он не осмотрел пароход...
   Что делать?
   Вдруг лицо Феди изменилось, он весь превратился в слух. Колокол! Он  ясно
слышал корабельный колокол. Где-то отбивали туманную рынду. Еще раз,  еще...
Ну да, судно стоит в открытом море. Но какое судно? Может быть,  опять  этот
сторожевик? Ничего удивительного, он  пришел  снять  солдат,  застрявших  на
берегу.
   Великанов совсем приуныл.  Крепость  стала  вдвойне  уязвимой.  Несколько
снарядов из пушки - и все. Он почему-то не подумал о своем  "Синем  тюлене".
Может быть, потому, что знал: угля на  пароходе  оставалось  всего  на  трое
суток. А из Императорской он вернется не раньше  пяти  суток...  и  то  если
уголь грузить будет все население. Ходу-то немного, всего несколько часов, а
вот погрузка... Федя еще прислушался: колокол продолжал  звонить,  вахтенный
бил четко и сильно. "Сил много у мужика,  -  невесело  усмехнулся  юноша,  -
только позавтракал, наверно. Ну, будь что будет".
   Он собрался уйти в каюту, но его насторожили новые  звуки,  донесшиеся  с
моря. Он расслышал характерное постукивание весел в  уключинах,  всплески  и
человеческие голоса. Да, да,  и  голоса  доносились  из  тумана.  Федя  сжал
винтовку и затаил дыхание.
   Постукивание уключин делалось все громче, и  все  сильнее  билось  Федино
сердце. В тумане показалось темное пятно. И оттуда - голоса:
   - Пароход. Удачно. С какой стороны подходить?
   - К пробоине с левого борта, посередине, как в бухту. "Да ведь это Серега
Ломов! - Феде захотелось кричать и плясать сразу. Но он сдержался. - А вдруг
ошибаюсь?" Нет, шлюпка шла уже  вдоль  борта,  и  юноша  сразу  разглядел  и
скандинавскую бородку Ломова, и Потапенко, и Степана Федоровича  Репнина.  И
Таню...
   - Сюда, сюда! - заголосил он во всю мочь
   - Федя! - отозвалась Таня. - Федя...
   Великанов сбежал вниз к самой пробоине  и,  поворачивая  шлюпку  за  нос,
помог ей войти в "гавань".
   - Хорош! - сдерживая усмешку, осмотрел Федю Степан Федорович. -  В  каком
виде гостей принимаешь...
   Тут только Великанов вспомнил, как он одет, вернее, раздет, - и  бросился
к трапам.
   - Федя, Федя, - едва  успела  крикнуть  девушка  вдогонку  белополосатому
привидению, - папа пошутил!
   - Проводи всех в капитанскую каюту, Таня,  туда,  где  печка,  -  донесся
голос юноши откуда-то сверху.
   - Найдем, - откликнулся Ломов. - Ты, старик, жив, а штаны... ладно, потом
разберемся.
   Несколько пар ног застучали по железным ступеням.  Отзвуки  шагов  будили
гулкое эхо в пустых корабельных помещениях.  Федя  тем  временем  сдернул  с
койки лоскутное одеяло и закутался в него, как римлянин в тогу.
   Он направился  уже  встречать  своих,  но,  случайно  глянув  в  открытый
иллюминатор, замер.
   Потянул ветерок, стало  прояснивать,  и  Федя  увидел,  что  за  каменным
завалом, на зеленой опушке леса, стоят  с  десяток  солдат  и  рассматривают
пароход.  Среди  них  Федя  заметил  женщину  в  черной  куртке  и  марлевом
накомарнике, на груди ее кровавился красный крест. Оперся на саблю бородатый
фельдфебель Тропарев. Солдаты чувствовали себя в безопасности и не  пытались
прятаться.
   "Как в кинематографе", - мелькнуло  у  Феди.  Так  быстро  раскручивались
события.
   В каюту вбежала Таня, за ней появились остальные.
   - Здравствуй, мой мальчик! - Степан Федорович крепко обнял Федю.
   В старом одеяле из разношерстных тканей тот выглядел презабавно. Таня  не
выдержала, расхохоталась.
   "Как они похожи, - подумал юноша. - Таня вся в отца и лицом, и повадкой".
   -  Тише,  товарищи,  -  солдаты,  -  посерьезнел   Федя,   показывая   на
иллюминатор. - С ними эта, Веретягина.
   Потапенко  осторожно   посмотрел.   Солдаты   стояли,   продолжая   мирно
беседовать, Тропарев сказал что-то, все засмеялись.
   - Эй, Великанов! - крикнул бородатый фельдфебель своим поповским басом. -
Где ты, выходи!
   Один из солдат снял с плеча винтовку и загнал в казенник патрон.
   - Отставить! - пронзительно крикнула  Веретягина.  -  Я  приказала  взять
живым.
   - Не стреляй, Синичкин, - пробасил Тропарев.
   - А почему баба командует, по какому праву? - взъерошился солдат.
   Федя наскоро рассказал отцу Тани о кладовке с оружием, но Репнин даже  не
удивился находке. Взглянув на юношу, он решил иначе:
   - Пока действуй, будто ты один. Нас вроде не существует. Твою крепость им
все равно не взять. А мы их, как миленьких, ухватим, пусть  сунутся.  Ну-ка,
дружок. - Репнин протянул ему медный рупор, взятый со шлюпки.
   - Великанов! - еще раз рявкнул Тропарев.
   Пароход откликнулся могучему голосу эхом.
   - Я Великанов! - Федя помахал из иллюминатора рукой.
   - Выходи на палубу, - гудел фельдфебель, - али срамно без порток-то?
   Солдаты прыснули со смеху.
   Юноша высунул рупор в иллюминатор. Солдаты шарахнулись,  решив,  что  это
какое-то оружие.
   - Мне и здесь хорошо, - сказал Федя. - Что  вы  хотите?..  -  Теперь  его
голос звучал посильнее фельдфебельского.
   В лесу откликнулось эхо.
   - Слезай к нам, - потребовал Тропарев.
   - Никуда я не пойду. И ко мне никто из вас живым не доберется. -  Федя  с
удовольствием подумал, что теперь он не  одинок  и  впрямь  никого  сюда  не
пустит.
   - Смотри, худо будет, - погрозил саблей Тропарев. - Ежели сами  снимем  -
башку оторвем.
   - Солдаты, - метнулась Лидия Сергеевна, - рубите  деревья!  Надо  сделать
лестницу.
   - Топоров нет, барыня, - сказал фельдфебель.
   - Так пошли за топорами!
   - Да вон лестница лежит, поставить бы ее  к  борту  -  и  все,  -  кивнул
фельдфебель на парадный трап.
   - Кто на камни спустится, - сказал Федя в рупор, - застрелю. - И выставил
в иллюминатор ствол винтовки.
   Среди солдат произошло смущение: кто нырнул за валун, кто плюхнулся прямо
на землю, кто, петляя, побежал к леску.
   Тропарев не пошевелился. Мадам Веретягина спряталась  за  широкой  спиной
фельдфебеля.
   А за Федей, невидимый снаружи, стоял Танин отец и присматривался к  "полю
боя". От правого борта парохода крупные камни грудились, поднимались кверху.
За ними, примерно на уровне верхнего мостика, - полянка, поросшая  травой  и
кустарником.  Потом  хвойный  лес.  А  в   море   тянулась   словно   хребет
доисторического животного, скалистая гряда, столь опасная для кораблей.
   Солдаты стояли на самом краю зеленой площадки, как раз напротив  Фединого
иллюминатора; до них было не так уж далеко, около двухсот шагов.
   Увидев,  что  Федя  не  стреляет,  солдаты,  сконфуженно   пересмеиваясь,
вернулись обратно.
   Тропарев отвел сестру милосердия в сторону и стал  что-то  объяснять  ей,
показывая то на пароход, то на лес. Наконец Веретягина утвердительно качнула
головой.
   "Согласилась", - подумал Федя, пытаясь догадаться, о чем шел разговор.
   - Великанов, - крикнул фельдфебель,  -  слушай  меня!  Мы  идем  хоронить
поручика Сыротестова. А вернемся, если ты не вылезешь, мы тебя,  как  гнуса,
выкурим.
   Федя  молчал.  Известие  о  смерти  поручика  удивило,  но  почему-то  не
обрадовало его, он недоумевал: "Что у них там происходит?"
   Тропарев скомандовал солдатам.  Только  теперь  Федя  заметил  носилки  с
телом, прикрытым офицерской шинелью. Двое  остались  на  полянке  -  видимо,
сторожить Великанова.
   Как только мадам Веретягина  и  остальные  скрылись  в  лесу,  караульные
принялись собирать хворост для костра.
   - Теперь докладывай, что с тобой стряслось, - сказал  Репнин,  усаживаясь
на перевернутый ящик  из-под  австралийского  масла.  Он  зачерпнул  трубкой
махорки из кисета и сунул кусок газеты  в  печку.  Когда  бумага  вспыхнула,
Степан Федорович с удовольствием раскурил носогрейку.
   Федя, подробно рассказывая о  событиях  прошлой  ночи,  взволновался.  Он
чувствовал, что порой говорит совсем не то, что нужно,  и  такое,  чего  при
другой обстановке никогда бы не сказал.
   - М-да, - произнес Степан Федорович и почти скрылся в облаке едкого дыма.
   А Федя выложил все, и ему стало легче. Он  машинально  повел  глазами  на
гвоздь, где недавно висела  клетка  с  канарейкой...  "Не  забыл  ведь  свою
пичугу, хоть и миллионы в голову ударили, - подумал юноша о Гроссе. -  Пусть
ему  за  эту  единственно  бескорыстную  привязанность   какой-нибудь   грех
спишется. Только один", - уточнил Федя, вспомнив козни капитана.
   - Ты оказал нам большую услугу, Федор Николаевич, - очень серьезно сказал
Репнин Федю впервые величали по батюшке. -  Партизаны  наказали  благодарить
тебя. И теперь вот... пушнина. Не дал проходимцам украсть! Миллионы долларов
- шутка ли! Сколько тут будет хлеба, оружия... А может, -  размышлял  он,  -
деньги за соболя в Москву послать? Мы обойдемся, а Россия голодает... Ладно,
как быть с твоей находкой - решит партия. Еще раз  спасибо  тебе.  -  Степан
Федорович встал, пожал руку Великанову. - Дальше воодушевлять  тебя  поручаю
дочери, - добавил он, ласково шлепнув его по спине, и стал собираться, вроде
не замечая смущения юноши. - Ну, а насчет  арсенала  в  той  кладовке...  не
думал, что ты его раскопаешь Следопыт! Это я припас. На всякий случай.  Если
бы  нам  в  Императорской  туго  пришлось,  мы  в  эту  бухту  всем   станом
партизанским решили переходить.
   Здесь у меня еще кое-что припрятано. - Немного подумав, он  положил  руку
Феде на плечо: - Вот что, брат. Раз к себе товарищей, моряков, позвал - надо
дождаться. А то придут - тебя нет, нарвутся на солдат и шум  раньше  времени
подымут. И мой план сорвется. Так что будь пока  здесь.  С  тобой  останутся
Ломов и Таня. А я с Потапенко на "Синий тюлень". Мы скоро вернемся.  Следите
за берегом, не дайте себя обмануть. Ночью дежурьте. Из склада  брать  оружие
без крайности запрещаю.
   Шлюпка отошла, через двадцать саженей  она  скрылась  в  тумане.  Девушка
взяла друзей под руки, и все трое долго стояли, прислушиваясь к  затихающему
стуку уключин.
   Солдаты жарили на полянке бок дикого  кабана,  подстреленного  недавно  в
лесу. Ветерок донес оттуда аппетитный запах.

   * * *

   Старший лейтенант Моргенштерн, обхватив  голову  руками,  сидел  в  своей
маленькой каютке. На столе небрежно брошен наган.
   Сторожевик уже  несколько  дней  метался  по  морю  в  погоне  за  "Синим
тюленем", но все напрасно. Пароход бесследно исчез. Барон каждую ночь  видел
во сне доллары  -  продолговатые  плотные  бумажки  с  портретом  президента
Линкольна в овале. Но каждый раз, как он хотел положить их в карман,  чьи-то
руки выхватывали у него доллары.
   Дважды вахтенные сигнальщики замечали растворявшийся в  береговой  синеве
силуэт "Синего тюленям.  Они  переглядывались  и,  словно  сговорившись,  не
докладывали по начальству.
   А Моргенштерн посылал на Полтавскую и  в  штаб  флотилии  депеши,  просил
помощи. О соболиных шкурках  он  умалчивал,  поэтому  телеграммы  получались
путаными; его запрашивали, просили разъяснить - он снова  путал...  Все  эти
дни он ни о чем не мог думать, кроме проклятых миллионов.
   Вот барон выпрямился, дико посмотрел вокруг, нажал кнопку звонка.
   Почти тотчас же появился вестовой.
   - Братец, - сказал старший лейтенант, - принеси мне партизана с  лимоном,
бог мне на шапку послал, а они украли.
   Вестового испугали и непонятное  распоряжение,  и  мутные,  бессмысленные
глаза командира.
   - Ваше благородие, - спросил он, отступив к двери, - вам чай с лимоном?!
   - Чай с лимоном? Ты шутишь, браток. - Маленькое личико барона еще  больше
сжалось, выражая крайнюю брезгливость. - Разве лимон стоит десять  миллионов
долларов?.. Мне только что предложили... Плыви-ка, браток, к "Синему тюленю"
и позови его сюда. Что смотришь? Вы все предатели, я вижу, глаза у  тебя  на
собольки разгорелись... - Он погрозил пальцем. - Бог мне на шапку послал,  а
ты... Я приказываю захватить партизанский пароход!
   - Есть! - замирая от страха, крикнул  матрос.  -  Захватить  партизанский
пароход и привести вашему благородию... Разрешите выполнять. "Только бы уйти
по живу-здорову", - думал он, косясь на револьвер возле командира.
   - Постой, братец, вот, отдашь в радиорубку. Скажи, чтобы срочно передали.
Это очень...
   Он набросал на листке:
   "Командующему Сибирской флотилией  адмиралу  Старку  грузите  президентов
Линкольнов овале целую обнимаю Моргенштерн".
   Вестовой с бумажкой в руке круто, по  уставу,  повернулся  и  вылетел  из
каюты.
   Сегодня  снова  туман.   Сторожевик   со   спятившим   командиром,   чуть
покачиваясь, медленно движется в сером, свинцовом море.

   Глава двадцать четвертая

   ТЫСЯЧА МЕШКОВ МУКИ БЕЗ КОПЕЙКИ ДЕНЕГ

   В доме, где жил товарищ Андрей, были две  квартиры,  каждая  с  отдельным
парадным входом. Квартиры соединяла внутренняя дверь, закрытая от любопытных
взоров тяжелой мебелью с одной и другой стороны.  В  соседней  квартире  жил
преподаватель математики женской гимназии, друг товарища  Андрея.  Секретная
дверь играла немалую роль в беспокойной жизни подпольщиков.
   Сегодня день светлый, жарко. Едва заметный  бриз  чуть-чуть  рябил  воду.
Сверкающая синева залива слепила глаза. Далекий  горизонт  туманился  легкой
полупрозрачной дымкой. Расставив свои перепончатые паруса,  куда-то  спешила
плоскодонная корейская лодка... Два больших окна в  комнате  с  простенькими
обоями выходили на Амурский залив. Товарищ Андрей все это видел и  не  видел
Девочка, сидевшая у него на коленях, надула губки и насупилась.
   - Папочка, почему не делаешь ветер? Мне жарко,- сказала сна, теребя  отца
за руку.
   Товарищ Андрей молчал.
   - Мне жарко, - требовательно повторила девочка.
   Отец спохватился и стал обмахивать дочку цветистым бумажным веером.  А  в
голове все еще расходились на слоги и  буквы  и  вновь  складывались  скупые
строчки  телеграмм.  Сегодня  верный  человек  со  станции   беспроволочного
телеграфа принес несколько посланий Ивана Курочкина  и  старшего  лейтенанта
Моргенштерна.  Конечно,  не  товарищу  Андрею  они  писались,  но...  тексты
телеграмм были наколоты особым способом на страницах томика Сенкевича "Огнем
и мечом". И так и сяк перечитывал строчки донесений товарищ  Андрей,  но  не
мог узнать ничего достоверного  о  карательной  экспедиции.  Сообщения  были
разноречивы и просто странные. Но много в них радовало его.
   Заход "Синего тюленя" в бухту Орлиную. Груз. Может быть, этот груз и есть
самое главное во всем деле... Нет, из-за шерсти  никто  не  стал  бы  огород
городить. Телеграммы  Моргенштерна  совсем  сбивали  с  толку...  "Партизаны
захватил" пароход, высадили экипаж, карательный отряд в бухте Безымянной.  С
боем отбил пароход, веду на буксире бухту Безымянную, передам руки законного
капитана..."
   "Откуда взялись партизаны, - недоумевал  товарищ  Андрей,  -  да  еще  во
множестве? Чтобы взять в плен карательный отряд,  нужны  немалые  силы.  Что
значит "законный капитан"? Но если Моргенштерн отбил пароход,  значит,  была
схватка?" Телеграмма с грустными вестями его  опечалила.  Правда,  следующее
донесение несколько разъяснило  обстановку.  "В  тумане  партизаны  оборвали
буксир, пароход скрылся в неизвестном направлении, необходима помощь,  прошу
добиться посылки еще двух охранных кораблей мое распоряжение".
   "Ну, заварилась каша, - размышлял товарищ Андрей.  -  Оборвали  буксир  и
скрылись!.. Молодцы ребята".
   Последняя  телеграмма  Ивана  Курочкина  тоже  подтверждала,  что  "Синий
тюлень" в руках  партизан.  Товарищ  Андрей  с  удовольствием  отметил,  что
партизаны  "снабжают  свои  шайки"  грузом  из  пароходных   трюмов.   Опять
упоминалась шерсть: "Тюки  шерстью  лежат  прежнем  месте".  Далась  им  эта
шерсть... Подпольщика несравненно больше заинтересовали слова о  Великанове:
"Уборщик Великанов оказался предателем". Значит, его  раскрыли,  ему  грозит
опасность! Ну что делать, хоть ты лопни, помочь ничем нельзя.
   - Папочка, ты не туда гонишь ветер, - тронула его за руку девочка. - Надо
вот так.
   - Хорошо, хорошо, Олечка.
   Значит, пароход "Синий тюлень" все еще в руках партизан. Это  хорошо.  Но
как такое понять: "Грузите президентов Линкольнов в овале, целую,  обнимаю".
Что это, глупый шифр? Или этот Моргенштерн просто веселый человек?..
   - Папочка, ты совсем нехороший, - обиженно протянула девочка и сползла  с
отцовских колен, - не люблю тебя. Ты нехороший.
   Товарищ Андреи решительно отодвинул книгу  с  телеграммами.  Довольно  об
этом, подождем новостей. Он поцеловал девочку.
   - Иди, дочка, к маме. Папа будет одеваться.  Сегодня  ему  предстояло  во
чтобы то ни стало добыть тысячу мешков муки. Ее ждут в партизанских отрядах,
разбухающих день ото дня от добровольцев.





   * * *

   В    кабинете    Якова    Муренского,    одного    из     владивостокских
богачей-промышленников, всегда прохладно. Окна выходили на север,  и  солнце
сюда не заглядывало. Хозяин, худощавый человек, с костлявым лицом, с  тонким
носом, приплюснутым к усам, сидел за столом  и  старался  вникнуть  в  смысл
полученного минуту назад письма. Собственно, ничего  загадочного  в  нем  не
било: только просьба изложена так,  что  похожа  на  требование.  Необычная,
властная нот