будет очень,  очень  любить,  -  сказал  японец,  будто  прочитал  мысли
собеседника. - Надо подумать, господин Меркулов, очень подумать,  -  обнажив
длинные зубы, внушал он. - О-о, мы еще увидимся с вами!"
   Прощаясь, вспомнил Спирпдон Денисович, Ямаги  сказал:  "Надо  подготовить
статью какого-нибудь ученого о правах китайцев на Приморье. Даже... русского
ученого. Это же не будет официальной точкой зрения. Мы напечатаем эту статью
в Харбине в китайских и русских газетах накануне хунхузских беспорядков. Да,
да, статью известного русского ученого", - подчеркнул японец.
   "Ничего не скажешь, ловко задумано. Статья о китайских правах... Ловко...
Кому из своих можно довериться в таком деликатном деле?
   Брат Николай? Пусть привлечет крупного  китаеведа...  Впрочем,  я  и  сам
такого знаю. Черт возьми, как я мог  забыть  такую  фигуру,  как  Силантьев!
Завтра же вызову, а может быть, и сам к нему съезжу".
   - Спиридон, - тронул его руку брат,  -  где  витаешь?  Ждем  твое  мнение
насчет железной дороги. Половина членов совета высказалась против продажи, -
шептал он, изобразив на лице улыбку. - Ты слышал, как Андросов  прошелся  по
твоей персоне?
   Спиридон Денисович махнул рукой. Поправив привычным  жестом  галстук,  он
встал и, держа руку  на  спинке  стула,  начал  речь.  Меркулов  призывал  к
единству всех группировок.
   - Когда в доме пожар, - сказал он, - не  время  спорить,  как  расставить
мебель в комнатах, - надо гасить огонь. Ну, а деньги... Деньги лежат  всюду,
надо только уметь их взять. От того, что дорога будет принадлежать  японцам,
ничего не изменится: мы, так же как и раньше, сможем ею пользоваться. Больше
того, перевозки обойдутся нам дешевле... Временное приамурское правительство
находит, - закончил Меркулов, - что японские войска в Приморье принесли краю
только  пользу,  сохранив  его  от  окончательного   разорения.   Дальнейшее
пребывание японских войск во Владивостоке и Приамурье не может встретить  ни
малейших возражений со стороны нашего правительства.  -  Спиридон  Денисович
знал, что японскому  командованию  будет  известно  каждое  сказанное  здесь
слово. - Вчера я причастился. Сегодня опять чувствую себя бодрым. Да поможет
нам бог, - были последние слова правителя.
   В конце концов членам совета пришлось со всем согласиться: они  понимали,
что другого выхода нет. Надеяться на собственные силы  не  приходилось.  Все
молили  в  душе,  чтобы  японцы  остались.  Только   в   этом   "приамурское
правительство" видело свое спасение.
   Заседание кончилось.
   Перепрыгивая через ступеньку, первым сбежал по лестнице  репортер  газеты
"Слово" Серафим Ивашкин. Как он сюда попал и где прятался от членов  совета,
было  непонятно.  Заседание  управляющих  ведомствами  секретное.  В  дверях
репортер разминулся  с  чистеньким  румяным  старичком  в  соломенной  шляпе
канотье и лаковых щегольских сапожках. Швейцар пропустил "соломенную  шляпу"
без обычных расспросов, раскланявшись, как с хорошим знакомым.
   Хлопнули двери. Десятка три пожилых людей появились на  верхней  площадке
лестницы. Среди них несколько генералов и адмиралов, сверкающих золотом, его
преосвященство. В предвкушении обильного ужина с  изысканными  винами  -  за
счет Меркуловых - их лица оживились. Неприятности остались в зале  заседания
на донышках чайных стаканов. Слышались громкие голоса, шутки, смех.
   Братья Меркуловы во фрачных парах и  белоснежных  манишках.  На  манжетах
сверкают бриллианты.  Сегодня  они  праздновали  победу:  главнокомандующему
генералу Верж-бицкому, их главному врагу, пришлось уйти в отставку. Потому и
ужин для всего состава правительства.
   Спиридон Меркулов выступал впереди, придерживая  за  локоть  управляющего
финансовым ведомством, бледного сутулого человека, и что-то договаривая  ему
в самое ухо.
   Остальные держались чуть поодаль. Старичок в соломенной шляпе остановился
на середине лестницы и скромно  прижался  к  стене,  уступая  дорогу  членам
совета.
   - Степан Ильич! Степа, - заметил его Меркулов. Он выпустил руку  министра
финансов и остановился возле румяного старичка.  -  Все  ли  благополучно?..
Простите, господа, - обернулся он к коллегам, - я задержусь,  начинайте  без
меня. Николай, будь за хозяина.
   Вместе  с  румяным  старичком  он  поднялся  наверх,  в  большой  кабинет
председателя правительства.
   Степан Ильич Сыротестов -  товарищ  и  компаньон  Спирндона  Меркулова  -
надежный помощник в  тайных  делах.  Правитель  мог  с  ним  не  стесняться.
Пожалуй, это был единственный человек, с которым он был вполне откровенен.
   Меркулов  плюхнулся  в  кресло  грузным  телом,  оттянул  пальцем   тугой
воротничок, покрутил головой.
   Сыротестов, словно собачка, долго вертелся на мягком сиденье, устраиваясь
поудобнее.
   - Ну и туманище, - пропел  он  тенорком,  -  протяни  руку  -  ладонь  не
увидишь!
   Он наконец уселся и поставил палку между колен.
   - Трамвай на Мальцевской разбился. На  Светланке  электричество,  а  чуть
выше поднимись - свой дом не  найдешь...  Ну,  что  решили,  кому  передаешь
власть?
   - Остается по-старому. "Батюшка" Дитерихс пошел на  попятный,  -  ответил
Меркулов, раскуривая сигару. - А  поначалу,  когда  приехал,  сразу  приказ:
"Председатель  Временного   приамурского   правительства   генерал-лейтенант
Дитерихс прибыл сего числа во  Владивосток".  Ишь  ты,  шустрый!..  Пришлось
побороться.
   Для Меркулова и сейчас был непонятен этот ход генерала  Дчтерихса.  Ведь,
по существу, он уничтожил Народное собрание, а оно-то и привело его к жизни.
В интервью, напечатанном в газете "Слово", генерал  сбивчиво  объяснил  свое
кредо. Народное собрание, сказал он, свергая Меркуловых, встало на  мятежный
путь. Значит, новое правительство избрано незаконным порядком, а с этим  он,
Дитерихс, никак примириться не может.
   Меркулов вспомнил, как этот генерал явился к нему и с  балкона  кричал  в
толпу: "Довольно нам революций!", "Я  никогда  не  встану  на  революционный
путь!"  Для  него  даже  это  Народное  собрание,  где  не  было  ни  одного
социалиста, и то было "революционным".
   "Нет, у Дитерихса что-то другое на уме", - решил Меркулов.
   А народ у балкона собирался просто. Спиридон Денисович усмехнулся:  когда
кончались занятия в учреждениях и прекращалась торговля, улицу перед домом ј
67 перегораживали морские стрелки.  Останавливались  трамваи,  задерживались
пешеходы.
   Сыротестов искренне удивлялся, видя, как Меркуловы цепляются  за  власть,
призрачную и очень опасную. Теперь главное, думал он, вовремя исчезнуть.
   - Во что веришь? - Опершись подбородком на палку, он не  спускал  глаз  с
Меркулова. - Или еще какой карман  неполон?  Хочешь  к  большевикам  в  Чеку
угодить? Вместе с братом, с сыновьями и зятем? И мы вместе с вами?.. В такие
дни свару развели! Или понравилось  тебе  "превосходительством"  называться?
Брось, слава - аки дым преходящий. Деньги! В них сила. Тьфу!  -  Он  помахал
короткой ручкой, отгоняя дым. - Задушил.
   - Твоя правда, - засопел Меркулов. - Японцы уходят, а  с  нашими  вояками
одно горе. Из генералов давно боевой  дух  вышел,  оболочка  только  одна...
Каждый хочет в своих делах оправдаться, другого обвинить, ну и хапнуть, если
может.  Контрразведок  в  городе  развелось  пропасть...  Своих  щупают,   а
партизаны да большевики по городу шныряют. - Меркулов вытер влажную  шею.  -
Наши полководцы уши прожужжали: для войны три вещи давай - деньги, деньги  и
еще деньги...
   А  я  им  говорю:  кроме  денег,  хотение  надобно.  Генерал   Вержбицкий
потребовал на армию ни много ни мало - миллион  золотых  рубликов  в  месяц.
Двадцать тысяч ртов у них собралось да еще лошадки, а штыков-то всего  шесть
тысяч. Выдай-ка полное жалованье  армии  -  и  в  трубу  вылетишь...  На-ка,
дорогой, выкуси!
   Меркулов просунул между указательным и средним пальцами большой с крупным
широким ногтем.
   - Вот-вот, - сразу согласился Сыротестов. - В рассуждении  ума,  выходит,
воевать не за что. Не за  твою  ли  усатую  ряшку?  Раньше  за  царя,  веру,
отечество люди на смерть шли... А тут кто пожелает собой жертвовать? Ты сам,
Спиридон Денисович, на дохлое дело деньги дашь?.. Ну, скажи! - примирительно
спрашивал Сыротестов. - То-то. Да еще не деньги, а  жизнь  положить  надо...
Окромя того, большевиков народишко не  боится.  Вы  ругаете,  а  он  воевать
против них не  хочет...  Оголтелые  -  те,  что  всю  Россию  прошли  против
Советской власти, - те из-за страха будут всем горло рвать. Однако на  одном
страхе фронт не удержишь. А еще, Спиря, - Сыротестов понизил голос,  -  люди
видят, что правители с японцами у одного корыта, оттого и доверия  вам  нет.
Понял?
   Меркулов, криво усмехаясь, пускал дым. Он был неглуп и  все  понимал.  Не
прошла даром довоенная выучка у местного генерал-губернатора Гондатти.
   - На твоем месте разогнал бы я всех вояк вместе с генералами. При японцах
красные все равно в город не войдут.
   - Разгонишь генералов, попробуй!.. - дернул подбородком Меркулов.
   Он представил себе Вержбицкого, Молчанова, Семенова, Старка и еще  многих
и многих генералов и адмиралов. "Велика ты, Россия-матушка, - подумал он,  -
много тебе нужно воевод, а здесь-то тесно им и голодно".
   - Я тебе могу клятву дать: съедят нас генералы. С потрохами. И защиты  от
них не будет, - сказал с  досадой  Меркулов.  Слово  "клятва"  он  выговорил
по-своему, мягко.
   Спиридон Денисович посмотрел  на  большой,  в  рост,  портрет  Николая  в
полковничьей форме.
   - Вот, - показал он Сыротестову, -  император,  а  полковник,  не  лез  в
генералы.
   - Скажи, Спиридон,  где  ты  весь  день  пропадаешь?  -  сменил  разговор
Сыротестов. - Весь город обыскал, нет и нет. Неужто все  тут  сидишь?  -  Он
подался вперед и сощурил глаза. - Подружку, что ли,  сменил?  А?  Кабыть  не
время. Эх, Спиря, Спиря... Живи отец твой, показал бы он тебе кузькину мать!
   -  Брось  чепуху  толочь,  -  буркнул  Меркулов,  -  государственных  дел
невпроворот. Работать  за  нас  некому.  Если  мы  с  братом  не  сообразим,
рассыплется  все.  -  И  он  посмотрел  на  отполированную   годами   лысину
Сыротестова.
   На ней отражалась во всем великолепии многоярусная губернаторская люстра.
   Сыротестов подвинул кресло к Меркулову.
   - Слушай, Спиридон, - сказал он, - три дня как приехали из Аяна наши.  Из
тех, что соболей  для  нас  добывали,  -  Ванька  Белов  и  Тимофей  Шульга.
Рассказали, как и что Охрану обоза, два десятка  солдат  вместе  с  унтером,
пришлось похоронить.
   - Отбивались? - с любопытством спросил Меркулов.
   - Отбивались али нет, а жить им все  равно  не  положено.  Якутов  -  тех
оставили. Они сразу обратно повернули. Рады, что лошадей им отдали.  Пушнину
на шхуне "Мария" отвезли в бухту Орлиную и спрятали в надежном месте.
   Степан Ильич  уже  не  раз  поглядывал  на  руки  Меркулова,  точнее,  на
неизвестные ему прежде огромные бриллианты в манжетах. "Еще дельце обкрутил,
- подумал он с восхищением. - Ну и жук!"
   - Почему не во Владивосток пушнину-то? - недовольно спросил правитель.
   - Сюда нельзя: таможенники все равно бы пронюхали.  За  границу  вывозить
тоже опасно. Капитан - жулик, половину, не  меньше,  хапнет.  Вот  и  решили
схоронить. Ну, а я, как договорились, все сделал. - Сыротестов  с  гордостью
посмотрел на Меркулова. - Вчера по твоей бумажке карателей  в  Императорскую
гавань отправил. Мой Сергей за главного.
   Тут Меркулов неожиданно вспомнил  предложение  японского  коммерсанта,  и
настроение сразу испортилось.
   "Что же делать? - буравила мысль. - Без  японцев  деваться  некуда.  И  с
японцами не сахар: большевики, будь они прокляты,  постарались,  разукрасили
нас - скоро Меркуловыми детей будут пугать".
   - А Белов и Шульга? - нахмурясь, тихо спросил он.
   - Белов вчера  под  поезд  бросился.  Самоубийство,  -  скромно  объяснил
Сыротестов. - А Шульга пропал. Ни слуху ни духу. Милиция  по  всем  притонам
шарила.
   Меркулов внимательно посмотрел на товарища.
   - Не чисто работаешь, Степан Ильич, - сказал он. - Шульгу надо найти и...
наградить.
   - Сыну-то я так наказал,  -  будто  не  слыша,  продолжал  Сыротестов.  -
Пушнину на борт - и в Императорскую. Там  он  для  отвода  глаз  одного-двух
человек пришибет - и поближе к дому, здесь сообразим, где выгрузить. А  если
он, не дай бог, задержится и японцы уходить станут,  тогда  пусть  прямо  за
границу дует, там встретимся.
   - Значит, все на мази? - Меркулов похлопал друга по плечу. - Ты у меня не
товарищ, а золото.
   ...Как ни хитер, одного не учел Степан Ильич. В семье  братьев-правителей
не все шло  ровно  и  гладко.  Николай  Меркулов,  министр  и  промышленник,
ревностно следил за коммерческими операциями Спиридона.  Купца  Сыротестова,
дружка своего братца, он считал мошенником из  мошенников.  Однажды  Николай
случайно оказался невидимым свидетелем их разговора о махинации с  мехами  и
обозлился. Не кража народного добра возмутила  его.  Нет,  Николай  Меркулов
кровно обиделся, что его обошли.
   Догадавшись об истинных целях похода "Синего тюленя", он шепнул несколько
слов японцу Тадзиме и американскому проповеднику. А  когда  узнал,  что  они
отправились в плавание, злорадно посмеялся в душе...
   Степан Ильич и  Спиридон  Меркулов,  конечно,  ничего  не  подозревали  о
коварном шаге Николая.  Сейчас  Сыротестова  беспокоило  другое.  Он  сказал
Меркулову:
   - Одно плохо... Полковник мне не нравится. Этот, по шпионским делам...
   - Курасов, из контрразведки? - подсказал Спиридон.
   - Да. Дотошный он; нутром чую - копает под нас.
   - Не бойся, Степа, - важно ответил правитель. - Курасов мне известен. Да,
дотошный. Но власть пока здесь. - Он сжал волосатые руки в кулаки.
   - Ну, раз ты власть, то хошь  не  хошь,  а  надо  за  тебя  держаться,  -
хохотнул Сыротестов и, понизив голос, добавил: -  До  самых  кончиков,  пока
некому будет в этом твоем кабинете заседать...
   - Ладно уж, - незло проворчал Меркулов. - Ты вот каркаешь, а  я  все-таки
надеюсь в душе: а вдруг не уйдут от нас японцы? До октября  далеко,  кое-что
еще может случиться... Ну ладно. Пока что  хорошо  мы  с  тобой  обстряпали:
карательная экспедиция и все такое... Кто догадается, в чем тут самый сок?
   - Хорошо,  да  не  очень,  -  поглаживая  лысину,  пропел  Сыротестов.  -
Партизаны на "Тюленя" своих  подсылали  вызнать:  куда  солдаты  едут,  кого
карать думают. На причале какие-то подозрительные  колобродили.  Пришлось  у
парохода часовых ставить. Еще эти, из профсоюза моряков... Подбивали команду
не ходить в море... Так-то, друг. Выходит, палка о двух концах.
   - Обойдется как-нибудь, - вяло отозвался Меркулов. - Знаешь  что,  Степа,
поужинаем вместе? Надоели мне министры, ну их!
   - У Любаши, что ли?
   - Давай к Любаше. Жареный цыпленок будет, икорка, водочки выпьем...
   Приятели вышли на улицу и сразу опустились будто в молочное море...
   На рейде невидимые  корабли  отзванивали  в  колокола  туманные  сигналы.
Хрипло,  неторопливо  гудели  пароходы,  пронзительно  вскрикивали  портовые
буксиры. На Семеновском базаре сторожа били в медные доски.
   На Светланской цокали  подковы,  ругались  извозчики,  непрерывно  звонил
трамвай,  проплывавший  размытой  тенью  по   улице.   В   тумане   кляксами
расплывались электрические лампочки, зажженные в окнах магазинов.
   Весь день злой приморский туман держал Владивосток в  плену.  На  восходе
солнца погода стояла ясная. Потом, как всегда неожиданно,  из  гнилого  угла
выполз край кисейного полога. Постепенно расширяясь, он наступал  на  город,
заполнял улицы, переулки, дворы. Туман заползал во все поры, в одежду, давил
на человека, затруднял дыхание.

   Глава пятая

   "СИНИЙ ТЮЛЕНЬ" НЕОЖИДАННО ПОВОРАЧИВАЕТ К БЕРЕГУ

   - Вячеслав Федорович! - усаживаясь на свое место во главе  стола,  сказал
капитан. - На вашей вахте поворот. Когда на лаге будет восемнадцать  и  семь
десятых, будьте добры, пошлите мне сказать... Чаю! -  крикнул  он,  повернув
голову к буфетному окошечку.
   Старший механик Фомичев услужливо нажал  кнопку  в  деревянной  груше  на
зеленом шнурке.
   Второй помощник,  Вячеслав  Стремницкий,  застенчивый  нежнокожий  юноша,
спеша ответить капитану, поперхнулся горячим чаем.
   - Извините, господа, - смутившись, раскланялся он на обе стороны.
   Направо сидел старпом Обухов, недавно женившийся  сорокалетний  здоровяк;
налево Лидия Сергеевна Веретягина,  сестра  милосердия,  высокая,  худая,  с
большим красным крестом на груди, -  единственная  женщина  на  пароходе,  а
потому окруженная  особым  вниманием.  Вечером  ей  разрешалось  занимать  в
кают-компании место третьего помощника, уходившего с восьми часов на вахту.
   - Извините, - еще раз сказал Стремницкий.
   Из недр буфета выскочил бой -  Федор  Великанов.  Вероятно,  еще  год-два
назад он был совсем мальчишкой. У него  светлые  волосы  и  хорошее  русское
лицо, широкие плечи. На пароходе все звали его Федей. Он торопливо  смел  со
скатерти на мельхиоровый совок хлебные крошки, переставил ближе  к  капитану
пузатую сахарницу, тарелку с хлебом и масленку.
   Второй раз он вышел из буфета со стаканом крепкого  чая  в  гравированном
подстаканнике.
   Капитан осторожно взял чай, но тут же, нахмурившись, вернул Феде.
   - Перемените стакан-с, - сухо сказал он.
   Великанов мгновенно скрылся.
   - Прошу, господин капитан.
   Но капитан опять недоволен.
   - Перемените! - еще строже повторил он, брезгливо морщась.
   Недоумевая, Федя взял с полки новый стакан и налил  чай  совсем  крепкий,
коричневый.
   - Я говорю русский язык: дайте чистый стакан! - услышал он в  третий  раз
резкий капитанский голос.
   Оскар Казимирович стал неправильно выговаривать русские слова. Значит, он
гневается не на шутку. Старший помощник с сожалением посмотрел на опешившего
юношу.
   Стармех Фомичев, родной дядя Великанова, побагровел.
   Вся кают-компания знала, что Федя Великанов учится в мореходном  училище.
Из-за стесненных материальных обстоятельств  он  не  пошел  практикантом,  а
поступил на "Синий тюлень" уборщиком.
   "Что за черт! - ломал голову Великанов, снова очутившись в  буфете.  -  В
чем дело?" Он взял  из  штормового  гнезда  еще  один  стакан  и  машинально
посмотрел на свет. На стекле ясно отпечатались кончики его пальцев. "Ах, вот
что!" Федя со злостью стер полотенцем "следы преступления".
   - То-то же-с, - буркнул капитан.
   Великанов,  оскорбленный,  вернулся  к  себе  и,  присев  на  парусиновую
раскладушку, задумался.
   В буфете пахло тараканами, грязными тряпками и  еще  чем-то  приторным  и
несвежим. Если считать старый  пароход  тараканьим  царством,  то  в  буфете
наверняка была их столица.
   Паровая батарея чуть слышно шипит, шуршат быстрые рыжие твари. Вначале  в
глаза  бросались  только  взрослые  тараканы.  Они  бегали  взад  и  вперед,
останавливались, шевелили длинными усиками... Но если присмотреться, то и на
полу, на стенах, на столе у каждой хлебной крошки копошились сотни  и  сотни
еле приметной белесой тараканьей мелюзги.
   Федя чувствовал к ним необоримое отвращение. А тараканы, падая с потолка,
нередко попадали ему за воротник.
   Старик буфетчик не признавал патентованных средств.  И  правильно  делал.
Всякие порошки в нарядных  банках  с  грозной  рекламой  "Смерть  тараканам,
блохам и  клопам"  мало  помогали.  Поэтому  по  всем  углам  буфета  стояли
самодельные ловушки: стеклянные банки, смазанные изнутри по краям маслом,  с
кусочками хлеба и сахара на дне. Тараканы,  чуя  съедобное,  поднимались  по
стенкам банки, сваливались к приманке,  но  назад  вылезти  не  могли  из-за
скользкого жирного пояса.
   Надолго останется в памяти Феди Великанова шепот горячих паровых батарей,
позванивание рюмок, подвешенных под потолком в  буфете,  шуршание  противных
насекомых, тошнотворный тараканий запах.
   В жилых каютах этой дряни был