Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детективы. Боевики. Триллеры
   Боевик
      Баконина Марианна. Школа двойников -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  -
Ярослава было бесценное для любого руководителя качество -- он умел помнить то, что выгодно в данный конкретный момент, и забывать о том, что не выгодно, в том числе свои собственные посулы. Лизавета вздохнула и решила не помогать растерявшемуся начальнику. С какой, собственно, стати? -- ...И мы с ним не знаем, как быть... -- Ярослав опять замолк. "Точно, увольняет", -- подумала Лизавета. Она даже не огорчилась. Если журналиста прогоняют за умение работать, тут надо не плакать, а смеяться. -- Странная история... -- нерешительным басом продолжал начальник и наконец выговорил: -- Борис Петрович говорит, что кто-то разгромил редакционные комнаты -- твою и Саввы Савельева. Двери взломаны, все разбросано... И мы не знаем, вызывать милицию или... вы не предполагаете, кто... Лизавета побелела и окаменела, подобно жене Лота. Дара речи, однако, не лишилась: -- Вы не шутите, Ярослав Константинович? -- У них с Ярославом были неустоявшиеся отношения -- то на "вы" и с отчеством, то на "ты" и без отчества. -- Какие шутки! Борис утверждает, что разгром настоящий. Может, приедешь? -- Приеду, но чуть позже. Дело в том, что вчера вечером разгромили и мою квартиру. Я полночи объяснялась с милицией. -- Ах, вот как! Тогда и мы вызовем милицию. -- Голос Ярослава вдруг стал напористым и энергичным. -- А то, понимаешь... не знали, что думать, бывает же, что и сами набедокурят... -- Крапивин явно намекал на редакционные нравы. Действительно, иногда не в меру расшалившиеся и разгоряченные крепкими напитками репортеры и операторы вели себя весьма и весьма буйно. Могли и дверь сломать, если ключ потеряли, и посуду побить, и бумаги раскидать. -- Я, конечно, не поверил, ты-то взрослый человек. Но если и в твоей квартире, значит... -- возмущенно рокотал Ярослав. -- Тогда пусть занимаются! Я еще в Фонд защиты гласности позвоню! Тут не без умысла, не без умысла. Ты, значит, дома разбирайся и приходи. Расскажешь. Жду! -- Начальник твердо и шумно бросил телефонную трубку. Лизавета буквально "увидела" этот мужественный жест и пробормотала: -- Спасибо за содействие... -- Что случилось? -- поинтересовался Саша Байков. -- Ничего. Кто-то решил быть навязчивым. -- Лизавета решительно откинула одеяло. Пора вставать, сегодня будет труднее, чем вчера. И утро обещает быть точным повторением вчерашнего вечера -- вечера, который она вспоминала с ужасом и отвращением. ...Долговязый парень в черной куртке оказался оперативником из сто восемьдесят пятого отделения милиции. Именно туда по территориальности переправили вызов Лизаветы. Парень улыбнулся и протянул хозяйке руку: -- Геннадий Васильев, очень приятно познакомиться с вами! Вот уж не думал, что придется! -- Я тоже не думала, -- мрачно сказала Лизавета, однако пожала руку милиционера, явно незнакомого с азами светского этикета, -- кто ж первым подает руку даме! -- И не могу сказать, что мне это приятно. -- Она легким кивком показала на окружающий ее разор. -- Да, похозяйничали основательно. -- Долговязый опер достал из внутреннего кармана куртки небольшую папку, форматом в половину стандартного листа, раскрыл ее и извлек несколько листов очень плохой бумаги -- бланки протокола осмотра места происшествия. Лизавета прочитала название протокола и многозначительно посмотрела на оперативника: -- Кому дом, а кому место происшествия. -- Жизнь противоречива, вот сейчас я у вас, а полчаса назад в таком шалмане заброшенном был... Там только пыль и бутылки, -- жизнерадостно согласился милиционер, явно склонный к домашней философии. Он повертел головой в поисках подходящего места для заполнения протокола, подошел к столу, аккуратно переступая через книги и платья. Именно платьев и книг в доме было больше всего, они преимущественно и валялись на полу. Оперуполномоченный аккуратно сдвинул в сторону стоявшую на столе посуду и разложил свои канцелярские принадлежности. -- Лучше начнем. Что-нибудь пропало? Лизавета беспомощно пожала плечами. -- Так сразу трудно сказать! -- А вы не сразу, вы посмотрите, -- подсказал опер. Он привык общаться с ограбленными, обокраденными, обманутыми. Он давно усвоил милицейский сленг, давно пользовался пренебрежительно-уничижительным словечком "терпила" -- так в милиции называют потерпевших. С ними следует быть жестким, деловитым, неуступчивым. Сначала надо убедить "терпилу", что не такой уж он и пострадавший, -- дабы не подавал заявления. Потом попробовать отказать в возбуждении уголовного дела -- мол, либо сам виноват, либо ущерб невелик, либо содеянное не представляет общественной опасности. И лишь потом тертый опер приступает к выполнению непосредственных обязанностей -- начинает работать по делу. Но обращаться с Лизаветой, как с обычной потерпевшей, у него не получалось. Во-первых, он частенько видел ее на экране, она была вроде как и знакомой. А вешать лапшу на уши знакомым не так удобно, как чужим. Во-вторых, Лизавета помогала жить его коллегам, и за это также заслуживала особого внимания. Недавно Гена Васильев встретился с приятелем, трудившимся в РУБОПе. Разумеется, они отметили встречу, в половине восьмого рубоповец включил телевизор, увидел Лизавету и страшно обрадовался: "Если она сейчас скажет что-нибудь об операции, которую проводит РУБОП, я смогу задержаться подольше, моя благоверная тоже услышит". Лизавета тогда сообщила согражданам об успешной операции по освобождению заложников, проведенной пятым отделом Регионального управления по борьбе с организованной преступностью. Рубоповец удовлетворенно кивнул, и почти до утра они пили водку и обсуждали былое и думы по поводу этого "былого". -- Так что пропало? -- повторил вопрос Васильев. Он решил обойтись без первой и второй частей традиционной милицейской симфонии. -- Не знаю, -- наконец честно ответила девушка. -- Хорошо, деньги где лежали? -- Нигде. -- Лизавета улыбнулась сдержанно и лучезарно, как на экране при прощании с телезрителями. -- Денег в доме не было. -- Вообще? -- Опер, трудившийся в Центральном районе уже третий год, привык работать с двумя категориями пострадавших. У одних не было ничего, ни денег, ни имущества, -- не считать же за имущество откровенный хлам. Другая категория -- люди состоятельные, у тех и вещички были отменные, и денежка в кубышке шевелилась. -- Да, бабушка взяла три тысячи в Москву, и у меня сколько-то в кошельке. Неопределенное "сколько-то" больно царапнуло слух профессионального оперативника, он понял, что работа предстоит непростая. Тяжело допрашивать насчет кражи человека, точно не знающего, сколько у него денег в кошельке. Лизавета немедленно подтвердила наихудшие его опасения: -- Никогда не помню, сколько у меня денег. Это у нас наследственное, бабушка тоже не помнит. Так просто сдаваться Васильев не привык. -- Другие ценности были? -- Вот. -- Лизавета показала на стол, за которым расположился милиционер с протоколом. -- Что -- "вот"? -- Кроме фарфоровой посуды, стаканов, какого-то хрустального флакона и его собственных бумаг на столе ничего не было. -- Сервиз кофейный, саксонский, конец восемнадцатого века... -- А-а-а. -- Васильев подозрительно оглядел изящные хрупкие чашечки с блеклыми сиреневыми цветочками на боках. Рядом на фарфоровом же подносике стояли кофейник, сахарница, молочник. -- Понятно, антиквариат. Не пропали? -- Как видите! -- Еще что-нибудь? Лизавета подошла к горке и заглянула в нее: -- Вот еще подставка для торта, тоже восемнадцатый век, бисквит. -- Она достала из-за стекла затейливый белый кругляш -- вроде тарелка, но плоская, с этаким венком из рельефных розочек по краю. Васильев проводил Лизавету подозрительным взглядом. -- Она ведь на месте. А бисквит что -- съели? Это уголовно ненаказуемо. -- Бисквит -- это сорт фарфора, не покрытого глазурью. -- Тем более ненаказуемо! Еще что? -- требовательно повторил оперативник. Лизавета пошарила глазами вокруг. Еще раньше, до прихода милиции, она заметила на полу бабушкину заветную шкатулку. Вот она! Сундучок из розового дерева с серебряной инкрустацией на крышке. Старый мастер украсил крышку шкатулки стилизованными букетиками -- ландыши, ромашки, розы. В таких шкатулках девицы хранили любовные записки, засушенные бутоньерки, медальоны, скрывающие прядь любимых волос, и прочую очень личную сентиментальную дребедень. Лизаветина бабушка тоже прятала в шкатулке розового дерева воспоминания -- золотые часы ее отца, Лизаветиного прадеда, с благодарственной гравировкой "За проведение переписи населения в Самарской губернии"; кольцо с бриллиантом, подаренное бабушке первым мужем, тогда еще женихом, на помолвку; ожерелье с жемчугом и сапфирами -- свадебный подарок от его семьи; такой же браслет и серьги -- их Мария Дмитриевна получила от умирающей свекрови. Драгоценности передавались в семье из поколения в поколение. В той же шкатулке лежали бабушкин диплом и аттестаты из Смольного и школы. Дедушкины деловые бумаги, всевозможные справки, удостоверения, выписки из трудовых книжек, более ранние послужные списки -- дедушка был гораздо старше Лизаветиной бабушки и успел поработать еще при царском режиме. Туда же бабушка складывала все прочие документы, в том числе Лизаветино свидетельство о рождении и ее университетский диплом. Кстати, положив в шкатулку диплом, она извлекла из нее дивное кольцо старинной работы, с гранатами, которое теперь Лизавета носила не снимая. Она подняла шкатулку, заглянула в нее, потом протянула оперативнику: -- Тут лежали бабушкины драгоценности. Вроде все на месте... Документы тут еще были. Я так, на глазок, не могу сказать, но тоже, кажется, ничего не тронули. Васильев раскрыл футляры с ожерельем, браслетом и серьгами, полюбовался игрой камней. -- Красиво! Вам, я должен сказать, повезло! Интересно, почему их это не заинтересовало? -- Теперь он смотрел на Лизавету пронзительно, словно она была в сговоре с преступниками и выторговала эти побрякушки. -- Не знаю... -- Еще что-нибудь исчезло? -- Васильев и спрашивал пронзительно, почти злобно. Лизавета пошла в свою комнату, осторожно перешагивая через одежные клубки и книжные горы. В ее комнате тоже все разбросали. Точнее, выкинули на пол то, что обычно прячется в шкафах и на полках. В Лизаветиной комнате книжно-одежный разор был присыпан исписанными листами -- неизвестные раскидали ее черновики и газетно-журнальные вырезки. Письменный стол чернел пустыми провалами ящиков и полок. Стоящий на нем компьютер был почему-то включен. Лизавета выбрала в качестве заставки моментальный снимок Андре Агасси. Фотограф не просто поймал блестящий удар великого теннисиста, он умудрился поймать победу -- победу, сиявшую в его черных глазах и на полулысой голове, победу в напружиненных мышцах рук и ног. Как олицетворение победы и выбрала этот снимок Лизавета. Но сейчас даже от него веяло поражением. -- Ага, видеоаппартура на месте, и компьютер тоже! -- Оперативник прошел следом за Лизаветой. -- Не могу сообразить... -- Лизавета наткнулась глазами на ворох собственного бельишка, валявшийся в центре комнаты, и совсем обессилела. Кто-то с липкими руками и глазами ворвался в ее жизнь, в жизнь ее бабушки, кто-то копался в ее белье и в бабушкиных девичьих письмах, проверял, какие файлы она прячет в компьютере, рассматривал косметику в ванной и лекарства в аптечке. Косметика -- Лизавета, если могла, покупала английскую продукцию -- и ее собственные украшения были рассыпаны рядом с письменным столом. Она нагнулась к коробочкам. -- Тоже вроде все на месте. Да здесь и не было ничего особо ценного... Хотя нет, кое-что пропало. Вот сережки из Венгрии, серебряные, остались, а кольца, тоже серебряные, я в Португалии покупала, исчезли. Еще набор бижутерии был... В сущности, пустяки, все вместе долларов сто... Не больше. Конечно, для меня это дорого -- воспоминания о путешествиях, о людях... -- Лизавета присела на корточки и принялась складывать бранзулетки в коробочки, потом повернулась, чтобы поставить их на стол. -- Ой, нет, вот кольца, они под стол закатились... Не знаю... В целом все на месте... -- Значит, ничего не пропало. Тогда в чем же состав преступления? -- Этот вопрос оперативник задал совершенно автоматически. Слишком долго тренировался по одной и той же схеме -- нет преступления, нет дела, нет головной боли насчет плохой раскрываемости. Лизавета вздрогнула и растерянно улыбнулась. Ее, стоящую посреди разгромленной квартиры, представитель правоохранительных органов всерьез спрашивал, совершено ли какое-либо преступление. Обычно бойкая на язык, Лизавета не сумела найтись с ответом. За нее вступился Саша Байков. -- Вас Геной зовут? -- жестко поинтересовался он. И не дал оперу ответить: -- Так вот, Гена, у меня нет юридического образования, но даже я знаю, что нарушение неприкосновенности жилища карается законом. Так же, как хулиганство. Значит, с вашей точки зрения, ворваться в чужой дом и похозяйничать там -- это не хулиганство? Тут минимум две статьи. -- Две, -- охотно согласился долговязый милиционер. -- Можно еще порчу имущества повесить, тогда три будет. Только толку-то! Когда кража, можно по вещам доказать, а так... Да нет, я напишу протокол. И вы заявление пишите, заодно укажите, как все было... Лизавета усмехнулась типично милицейскому выражению. Когда они получали криминальные сюжеты из ГУВД, в них, конечно же, не обходилось без стандартно-милицейских оборотов: "при совместном распитии спиртных напитков", "на почве внезапно возникшей личной неприязни", "тайно проник в квартиру с целью хищения личного имущества"; порой к сюжетам прилагались синхроны -- интервью с преступниками, -- и тогда в тексте сюжета после имени и фамилии преступника вместо расшифровки интервью следовало стандартное: "рассказывает, как было". Лизавета усмехнулась, взяла протянутый опером листок и, отодвинув клавиатуру компьютера, села писать заявление, предварительно узнав, на чье имя она должна написать эту бумагу. Васильев ушел в другую комнату -- заканчивать протокол осмотра места происшествия. Время от времени он появлялся и отвлекал Лизавету дополнительными вопросами. К примеру, спросил, не пропали ли какие-нибудь документы, дискеты или видеокассеты. -- Насчет документов не знаю... Это надо подробно разбираться. Дискет у меня дома было две -- вроде обе на месте. Нужные материалы хранятся на жестком диске, я их не дублирую, ленюсь. Хотя специалисты твердят, что надо бы. А видеокассеты... Лизавета отложила заявление и подошла к окну -- именно на подоконник взломщики решили сложить снятые со стеллажа кассеты. -- Здесь у меня, в основном, бытовые кассеты, фильмы, мои личные записи, их много, я точно не знаю, все ли на месте. А бетакамовских кассет тоже было две штуки, обе чистые, подарок на день рождения, и я до сих пор не перетащила их на студию. -- Лизавета взяла в руки две черные пластмассовые коробки с надписью "SONY" на боку. -- Вот они, обе здесь. -- А личные записи не пропали? -- Нет, да и кому интересно, как я праздную дни рождения и провожу отпуск, или как мой кот ползает по шкафам? -- Всякое бывает, -- бросил в ответ оперативник и опять удалился в соседнюю комнату. Лизавета, видимо, более привычная к писанине (почему все милиционеры обязательно сетуют на обилие бумажной работы?), справилась со своей задачей быстрее, чем Васильев. Зажав исписанный листок двумя пальчиками, она осторожно подошла к склонившемуся над протоколом оперу. Тот старательно выводил: "Осмотром обнаружено, что замки на входных дверях отжаты при помощи какого-то предмета, возможно, лома или фомки, что все шкафы в комнатах, на кухне и в прихожей пусты, дверцы распахнуты, вещи, книги, продукты, посуда вывалены на пол в полном беспорядке. Со слов хозяйки известно, что ценности, находившиеся в квартире, не исчезли". Почерк у оперуполномоченного был круглый, почти детский. Писал он медленно, Лизавете показалось, что Васильев сейчас от усердия высунет язык. -- Почему вы ничего не написали насчет понятых и экспертов? -- Лизавета сразу заметила, что правая часть протокола осталась почти не заполненной. Только ее адрес и правдивая информация о том, что осмотр проводится при искусственном освещении. -- А зачем они? -- простодушно удивился оперуполномоченный. -- Какие споры-то? Это ж не обыск и не убийство. При таких расследованиях... Лизавета и Саша Байков давно знали, что только в кино на месте преступления или происшествия трудится целая бригада следователей, экспертов, специалистов и консультантов. Все они опрашивают соседей, рассыпают по столам и полкам волшебный порошок в поисках отпечатков пальцев, снимают при помощи фотоаппарата или даже гипса следы ног и рук, перетряхивают все в поисках необычной пыли или странных ниточек и лоскутков, которые непременно приведут их к преступнику. Реальная жизнь проста и сурова. Один молоденький оперуполномоченный призван был заменить всех. Заменить и поймать злоумышленников. Впрочем, сам он не слишком верил в собственные силы. -- Честно говоря, шансы не очень хорошие, точнее, их почти совсем нет, такие дела раскрываются редко... -- Особенно если ничего не делать, -- немедленно отреагировал Саша Байков. Он опять стоял за Лизаветиной спиной, словно атлант, готовый подставить плечо в трудной ситуации. -- Почему ничего? -- обиделся оперативник. -- Мы делаем все возможное, просто такие дела плохо раскрываются, улик-то никаких... Сами посудите, они же автограф не оставили. Ни гильз, ни пуль, ни... -- Обрывков билетов на самолет со своей фамилией и номером паспорта, -- очнулась Лизавета и продолжила казенным голосом: -- Так же плохо раскрываются заказные убийства, рэкет, вымогательство, организация банды, взятка и подкуп должностного лица... -- Ну почему, -- промямлил опер. Так юнцы тянут совершенно бессмысленное "почему", когда девушка, которую они подхватили на танцах и проводили домой, вдруг, против их ожиданий, говорит: "Спасибо, дорогой, до свидания". -- Потому что все эти преступления, как правило, повисают нераскрытыми... В Москве их называют "висяки", в Петербурге "глухари", и милиция их очень не любит, поскольку они портят отчетность и репутацию. Особенно портят отчетность и репутацию громкие нераскрытые дела -- их и не раскроешь, и не прикроешь. -- Лизавета решительно и без церемоний демонстрировала свои познания в том, что касается изнанки милицейской жизни. Звонок в дверь помешал завершить лекцию. -- Может, это злоумышленники вернулись? -- сказала Лизавета и отправилась открывать. Саша, естественно, последовал за ней. Появились не злоумышленники, а очередной сотрудник милиции. Настолько типичный, что он мог бы и не предъявлять краснокожее удостоверение. Короткая стрижка с прямой, прикрывающей лоб челкой -- в девятнадцатом веке ее называли "а ля Нерон", теперь чаще

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору