, не косись, - проворчал Котовский. - Ну
куда тебе к такой лялечке лезть? Она в институтах обучается, умные слова
без ошибок пишет, а ты даже гандон на глобус не натянешь, потому что не
знаешь, что оно такое - глобус. Охолонись.

- Тоже мне, - фыркнул шофер. - Думаешь, ученым блудень не по вкусу? Доцент
вон за бока хватает...

- Так то доцент, - резонно заметил Котовский. - Он тут пахан, ему по
понятиям положено. А ты - страдалец заезжий.

- Подумаешь. В Шантарске вон на "бляжьем проспекте" добрая половина таких
вот, ученых... Точно знаю, сам снимал. Одна, с филфака, мне полезные вещи
рассказала... Вот вы знаете, господин генерал, откуда есть пошло слово
"минет"?

- А хрен его знает, - сказал Мазур. - Чукча не теоретик, чукча практик...

- Так вот, чтоб вы знали - от итальянцев. У итальянцев эта штука по-ихнему
называлась "мьянетта", то бишь пиявка, я хорошо запомнил. Это только потом
французы в "минет" перековеркали... Точно вам говорю.

- Видал, какие кадры, Степаныч? - растроганно спросил Котовский. - Вот
тебе, умно выражаясь, бандюк новой формации, по-итальянски одно слово
знает, и то похабное. Все лучше, чем ни хрена. Это мы, старики заслуженные,
без всяких там итальянских языков у кума чалились... А ты по-итальянски
знаешь?

- Необходимый минимум, - подумав, ответил Мазур. - Порасспросить насчет
того, где командир, штаб или боеголовки, руки вверх скомандовать...

- А как - руки вверх?

- Мани ин альто, - сказал Мазур.

- Ничего, красиво, - подумав, заключил Котовский. - Это тебе не "грабки в
гору" или там "конвой стреляет без предупреждения, ети вашу мать"... А
насчет иероглифов как?

- Я же объяснял уже, - сказал Мазур.

- Да помню, помню... - он насупился. - Жмурику, конечно, все равно, но не
хотел бы, чтоб над моей тыквой посмертно так издевались...

Он говорил о Номере Пятом - в случае с коим, как Мазур и предсказывал
заранее, не отыскалось ни следов, ни улик, ни даже бдительной классической
бабушки, которая, маясь бездельем, углядела бы в щелку покидающего место
преступления варнака...

Номер Пятый, опять-таки не классический бандюк старой формации, а вполне
респектабельный, весьма небесполезный менеджер из легальной империи Гвоздя,
отправился на тот свет неожиданно и молниеносно. События, насколько их
удавалось с ходу реконструировать, выглядели незатейливо: кто-то (то ли
один, то ли несколько), постучался в квартирку на окраине, каковую Номер
Пятый снимал для юной симпатии. Ему сдуру открыли - кто именно, симпатия
или Пятый, установить не представляется возможным. Два выстрела в сердце из
бесшумного пистолета - по одному на человека. Пистолет, по установившейся
традиции, брошен в квартире. Тать, сделав свое поганое дело, по той же
традиции растворился в полной безвестности, не привлекши ничьего внимания.

Но перед тем, как исчезнуть, неизвестным и ненайденным в квартире лезвием
аккуратненько отделил обоим головы и примостил их на столе, выведя на лбу у
каждой кровушкой некий загадочный иероглиф, один и тот же у обоих. Зрелище
не из приятных, как легко догадаться.

Об этом иероглифе речь сейчас и шла. Мазур вчера объяснил Гвоздю, что
никакой это, собственно, не след - поскольку иероглиф без каких-либо
конкретных привязок так и остается "вещью в себе". По-японски он может
означать одно, по-китайски - другое, по-корейски, соответственно, третье,
быть может, абсолютно противоположное...

- Может, Папа с какой-нибудь якудзой поссорился? - негромко спросил Мазур.

- Не похоже, - серьезно ответил Котовский. - Нет у нас в Шантарске никакой
якудзы. Китайцы, что правда, просачиваются, и уже есть с ними мелкие
трения, но не похоже что-то... Кто-то вполне мог сработать под азиатов,
делов-то - в первом попавшемся словаре выбрал любую закорючку да изобразил
без помех... Логично?

- Логично, - сказал Мазур.

- Китаезов-то мы размотаем по кустам... Тоже мне, конкуренты! Мазур
благоразумно промолчал - не стоило делиться своими соображениями на этот
счет, а также некоторыми воспоминаниями, делами давно минувших лет. Лысый
все равно бы не поверил, сколь серьезным противником может быть китаеза, и
даже китаезочка... Он мимолетно вспомнил Мэй Лань, сучку очаровательную -
ну что ж, прошло столько лет, что любые воспоминания были чистейшей
ностальгией, и не более того... а впрочем, у него и тогда не было ни особой
злости, ни ненависти. При чем тут злость и ненависть, если и ты, и тот, кто
всерьез собрался тебя прикончить, прилежно выполняете свой долг? Совершенно
ни при чем...

- Слушай, Котовский, - сказал Мазур. - Я тут подметил интересную
особенность... У твоей "Волги" номер - "двести шесть", и на усадьбе еще
несколько машин с такими же цифирками, и у Папиной супруги те же "двести
шесть", и даже у этого "крузера", хоть он и не шантарский, а вашего
здешнего, как бы это сказать, представительства... Совпадение или как?

Скучавший шофер от души хохотнул.

- Да никакого совпадения, - сказал Котовский. - Это у Папы такое чувство
юмора. Нужен был какой-то отличительный знак на тачки, вот Папа и придумал.
Первая ходка у него была как раз по двести шестой, "хулиганка". Не без
юмора, согласись. Сейчас, в новом кодексе, статья номер поменяла - но не
помню, под каким она нынче значится, потому что мы люди серьезные и
заматеревшие, в наши годы и в нашем положении "хулиганку" на себя вешать
как-то и стыдно даже. Это вот этот пусть изучает... - он кивнул на шофера.
- А то ни одной ходки, стыд и срам...

- Нахрен мне эти университеты... - пробурчал шофер.

- Я и говорю, - печально сказал Котовский. - Новая формация пошла, не
знает, с какого конца редьку есть... Старшее поколение свой авторитет
выгрызло, а эти хотят все на блюдечке, и без единой ходки...

- А что, босс, есть причины на меня жаловаться? - хмыкнул шофер. - Вроде бы
поводов не давал...

- От оно, - печально поведал лысый. - Слыхал, Степаныч? Я для него,
изволишь видеть, "босс"... Нахватались... Смотри, при Папе не вякни, у него
закалка старая, он этих "боссов" и "окэев" на дух не переносит... Мало ли
что в кино кажут... Опаньки! Доцент выплыл, как лебедь белая на стремнину?!
Писать пойдет или опять начнет ляльку за бока хватать? Спорнем от скуки на
сотню баксов?

- Идет, - оживился шофер. - Ляльку хватать будет.

- Шиш, - отрезал Котовский. - Сначала - писать, помяни мое слово...
Степаныч, разбей!

- Давай...

Крайняя палатка колыхалась при полном безветрии, словно под порывом шквала
- это ее обитатель с превеликим трудом искал выход наружу. Какое-то время
казалось даже, что он обрушит на себя выцветший брезентовый чум к чертовой
матери. Но нет, ухитрился благополучно выползти на белый свет и даже встать
на ноженьки...

- Ах ты, хороший мой, - ласково прокомментировал Котовский. - Эк тебя
мотает, соколика... Колышет сегодня здорово, что правда, то правда...

"Доцент", низенький мужичишка с растрепанной бородой и огромным пузом,
нависавшим над пестрыми широченными трусами, в конце концов установил себя
на расставленных ногах, почесал обеими руками необъятное чрево, звучно
икнул и по причудливой траектории побрел в тайгу, где, не теряя времени,
примостился за ближайшим могучим кедром.

- Гони сто баксов, горюшко, - весело распорядился Котовский. - Эх ты,
знаток человеческой природы... После пары ковшей браги любой озабоченный не
к девке полезет, а водичку сначала сольет...

Шофер с убитым видом протянул ему денежку. Бородатый уже возвращался из-за
кедра, временами сбиваясь с направления, но все же стойко держа курс на
дымящую печурку.

Собственно говоря, это был не доцент, а целый профессор со звучной фамилией
Буряковский, самый здесь главный, из-за которого они и маялись самым пошлым
бездельем...

Как выяснилось по прибытии, свои обязанности здешнего главнокомандующего
профессор исполнял весьма даже своеобразно: он завел в своей командирской
палатке двадцатилитровый бидон браги, каковую и истреблял, не особенно
оглядываясь на время суток, а руководствуясь лишь стремлением не дать себе
засохнуть - в полном соответствии с телевизионными поучениями. Легко
догадаться, что эти их археологические раскопки проходили как бы сами по
себе, без всякого участия отца-командира. А потому он понятия не имел, на
каком из трех участков сейчас находятся подчиненные ему гробокопатели.
Поскольку участков имелось три, и разбросаны они были на паре сотен
квадратных километров, самим разыскивать дочку Гвоздя не имело никакого
смысла - попусту спалили бы горючее, колеся по неведомым стежкам...

Приходилось маяться бездельем и ждать, когда археологи вернутся к ужину. И
надеяться, что бородатый профессор на сей раз оставит их в покое и общаться
не полезет. Поначалу, когда они только появились, Буряковский,
обрадовавшись новым лицам, сначала усердно пытался напоить их брагой, а
потом битых полчаса повествовал о своей развесистой генеалогии, уходившей
корнями в славные времена крестоносцев. По его версии, он происходил
прямиком от доблестного польского рыцаря, кидавшегося в сечу на
крестоносцев, как буря - за Что славного пана и прозвали Бурей, а его
последующие предки в ту пору, когда дворянство стало обзаводиться, кроме
гербов, еще и фамилиями, начали писаться Буряковскими.

Мазур, предки коего обитали некогда в тех же самых местах, о которых столь
живописно повествовал пьяный профессор, пришел к своей версии, которую
благоразумно держал при себе. Поскольку "буря" по-польски "бужа", то все
вышеизложенное, окажись оно правдой, привело бы к тому, что потомки
доблестного рыцаря писались бы Бужаковскими. Зато "буряк", как известно -
"свекла", а посему логично будет предположить, что почтенная фамилия
профессора имела в основе этот самый овощ. Отсюда вытекало, что далекие его
предки с шляхетству имели весьма отдаленное отношение и, скорее всего,
пробавлялись выращиванием означенной огородной культуры...

Буряковский тем временем подобрался к смазливенькой поварихе, облапил ее
по-медвежьи и принялся вольничать короткими ручонками так, что шофер
завистливо застонал. Бедная студентка слабо отбивалась, пищала и ойкала -
но когда распаленный профессор недвусмысленно попытался совлечь с нее
шортики, начала сопротивляться по-настоящему, так что оба едва не рухнули
на горячую плиту.

- Лизонька! Лизетта! - ухал профессор, распаленно колыша брюхом. - Откуда
такая холодность, мон шер ами? Помнится, этой ночью вы, прелестница, были
не в пример благосклоннее... Ну пойдем в вигвам, чаровница, а то хрен вы у
меня сессию сдадите!

- Михал Андреич, люди смотрят! - в отчаянии воззвала жертва сексуальных
домогательств на рабочем месте.

- Люди перебьются! - звучно возгласил Буряковский. - Никакие это не люди, а
новые русские, судя по внешним факторам, а посему всяк истинный интеллигент
обязан их игнорировать, как величину бесконечно малую, согласно
энергоинформационности Вселенной... Лизетта, утеха очей моих! Ну пойдем
ненадолго в вигвам!

- Может, ему в пятак заехать? - предложил шофер. - Определенно нас
парафинит погаными словечками... Ни черта не понимаю, но нюхом чую, что
парафинит... Пусть за базар ответит, пузо!

- Сиди, - приказал лысый, которого происходящее только развлекало. - Это он
на своем наречии ботает, и не более того... Что, еще на соточку поспорим?
Уманит он куклу в палатку на порево, или она отвертится?

- А вот хрен он ее уманит! - убежденно сказал шофер. - Разбейте, Кирилл
Степаныч!

- Уманит, - возразил Котовский, стискивая его ладонь. - Куда она,
бедолажная, денется, если ей еще кучу сессий сдавать? Проще уж ножки
раздвинуть... Опа! Повлек, повлек, пузан хренов!

В самом деле, Буряковскому удалось-таки протащить свою жертву метра три, в
сторону палатки. Однако она, решив, видимо, соблюдать в присутствии чужих
визитеров, минимум светских приличий, в конце концов вырвалась, громким
злым шепотом сообщила:

- Да потерпите вы до ночи, Михал Андреич, в самом деле!

И припустила в тайгу, наверное, чтобы отсидеться там среди чащобы, пока
профессор охолонет - только ноженьки загорелые замелькали. Оставшись в
одиночестве и понимая, должно быть, что в его нынешнем состоянии догнать и
пленить девчонку - предприятие безнадежное, Буряковский выругался громко и
совершенно неинтеллигентно, шумно высморкался наземь и, подвернув трусы,
направился к джипу.

- Соточку позвольте, - вежливо попросил шофер.

- На тебе назад твою соточку, - сокрушенно сказал Котовский. - Ладно,
остались при своих... - он спрыгнул на землю, размял ноги и с несказанной
вежливостью осведомился: - Как проходят ученые занятия, господин профессор?
Переворота в науке не ожидается?

- Какой тут переворот... - пробормотал " Буряковский, громко икая и
пошатываясь. - С подобными к-кадрами переворота в науке произвести
невозможно. Никакой дисциплины. Каждая сопля позволяет себе вульгарно
манкировать своими обязанностями и в грош не ставит авторитет научного
руководителя... Лизетт! - громогласно воззвал он в сторону тайги, приложив
ладони ко рту рупором.

Тайга безмолвствовала, как народ в известной трагедии.

- Вот видите, - грустно промолвил профессор, распространяя аромат доброй
браги. - Какой тут переворот в науке...

- Ненаучные методы вы применяете, профессор, уж простите на худом слове, -
ласково сказал Котовский. - Мы - люди темные, гимназиев не кончали, однако
совет всегда готовы высказать... Вы не пробовали объект ваших вожделений к
дереву за ногу привязывать?

- Н-нет... - покачнулся Буряковский озадаченно.

- А вы попробуйте, профессор, попробуйте, - с непроницаемым лицом
посоветовал Котовский. - Одним концом - к дереву, другим - за ногу, оченно
способствует...

- А ведь правда! - просветленно гаркнул профессор. - Коллега, вы подали
прекрасную идею! Данный эксперимент ограничивает способность объекта к
неконтролируемому перемещению до минимума, сводя таковое до нулевой
экспоненты...

- А я и говорю, - хладнокровно поддакнул Котовский. - Ясное дело, до самой
что ни на есть нулевой экспоненты, любой академик с ходу согласится... Ну
что, не нашли вы еще золотой шлем Александра Македонского? А то слышал я в
Шантарске, что тут древние греки хаживали.

- Ч-чепуха! - воздел палец Буряковский. - Не было никаких таких древних
греков! И никаких римлян не было... древних! Это все потом немцы придумали,
чтобы оклеветать Ломоносова! Сейчас докажу! Он припустил в палатку и
скоренько вернулся с толстенной растрепанной книгой без обложки. Потеснив
Мазура, вскарабкался на заднее сиденье джипа, наполнив машину ядреным
ароматом браги, распахнул книгу, спохватился, что держит ее вверх ногами,
вернул в нормальное положение и возгласил:

- Вот, слушайте, что пишет академик Хоменко! "Поскольку средний параллакс
Юпитера никогда не выходит за созвездие скорпиона, отсюда недвусмысленно
вытекает, что

Новгородская летопись является позднейшей подделкой Якова Брюса..."

- Оно, конечно, - согласился Котовский. - Ежели параллакс, то тут уж
никаких дискуссий... А не выпить ли нам за академика Хоменко?

Он достал из бардачка бутылку виски, большой пластмассовый стакан, и
сноровисто набулькал такую дозу, что способна была в секунду уложить
любого, находящегося в долгом запое.

Так оно и произошло - одним духом выхлебав чуть ли не треть бутылки,
Буряковский посидел, таращась на них осоловело, потом стал клониться
вправо, и, навалившись на плечо Мазура, смежил глазыньки.

- Давай, Степаныч, отволокем ученого человека в его фигвам, - хохотнул
лысый. - Чтоб под ногами не путался... Что смотришь, чадо? Ладно уж, сходи
в тайгу, поищи девочку, да объясни ей приличными словами, что в ближайшие
часа три ей уж точно в трусы никто не полезет. Смотри у меня, прилично себя
веди!

Он выпрыгнул первым и помог Мазуру вытащить храпящего профессора,
тяжеленного, как матерый морж. Подхватив бородатого под микитки, они
отволокли красу и гордость археологии в палатку, где и бросили без особых
церемоний на смятый спальник. Котовский заботливо прикрыл крышку на
громадном бидоне с брагой и звучно накинул защелку:

- Выдохнется еще, а к спиртному относиться надо уважительно...

- Пал Федорыч! - заорал снаружи шофер. - Они, похоже, возвращаются,
грузовик едет!

ГЛАВА ВТОРАЯ. КАК БЛЮЛИСЬ ЗАВЕТЫ ЧИНГИСХАНА

Оба шустро вышли наружу. Из тайги опасливо возвращалась взъерошенная
Лизетта -в обыденной жизни, надо полагать, просто Лизочка - а со стороны
узкой дороги, рассекавшей чащобу, и в самом деле слышалось ворчанье мотора,
причем автомобиль был явно не легковой.

- Какая у вас машина, Лиза? - спросил Мазур.

- Этот, как его... ГАЗ-66.

- Точно, - поддержал шофер. - Во-он "шестьдесят шестой" ползет. Лизочка, а
не помочь ли вам на кухне? Я в армии был поваров первого разряда, генералов
кормил в Генштабе, в самой засекреченной столовой...

Покосившись на Котовского и не встретив с его стороны особых возражений, он
проворно удалился к печурке вслед за девушкой, на ходу вешая ей на уши
какую-то лапшу. Она уже хихикала, девушка, понятное дело, а не лапша.

"Шестьдесят шестой" с выцветшим брезентовым тентом выехал на прогалину,
остановился у дальней палатки, и оттуда стали выпрыгивать люди. Мазур
подметил, что стекло в левой дверце разбито сразу бросавшимся в глаза
образом - будто по нему от всей хулиганской души треснули чем-то тяжелым, и
оно разлетелось почти целиком, только по краям рамы торчали разнокалиберные
острые соколки.

Выпрыгнувший из кабины шофер бросился как раз к этому самому окну и
уставился на него, яростно и беззвучно шевеля губами - с таким видом,
словно загибал семиэтажную конструкцию.

Из кузова выпрыгивали "гробокопатели" - обоего пола, числом около десяти, и
все какие-то понурые, удрученные, пыльным мешком из-за угла пришибленные, и
это что-то не вполне походило на обычную рабочую усталость после душевной
работы лопатой...

- Вон она, - тихонько сказал Котовский, подталкивая Мазура локтем. - Томка.

Мазур откровенно уставился в указанном направлении:

- Которая? В клетчатой рубашечке?

- Нет, у которой на майке лошадь...

Мазур присмотрелся. И ощутил легонькое разочарование: он отчего-то ждал,
что увидит роковую красотку вроде Лары. Ничего подобного. Девица как
девица, отнюдь не урод, но ровным счетом ничего особенного - молодая,
крепенькая, коротко стриженая, обыкновенная. Из таких во времена юности
Мазура обычно рекрутировались боевитые комсорги или заядлые спортсменки, не
то чтобы мужеподобные, но лишенные некой неуловимой доли секс-эппила.
Только глаза определенно от Гвоздя - такие же светло-синие, волевые...

Они так и не разошлись - стояли тесной кучкой, почти не разговаривали, и
лица оставались удрученными, потерянными. Их шофер торчал у разбитого окна,
зло курил, то и дело сплевывая под ноги. Громко бросил подошедшей к нему
женщине, выглядевшей гораздо старше студентов:

- Пулеметик бы где взять...

Она, стиснув ладонями виски, охнула:

- Славик, хоть ты под ногами не путайся...

Ну, начальница, конечно, определил Мазур. То ли правая, то ли левая рука
профессора Буряковского. Классический пример ученой дамы средних лет, с
грехом пополам пережившей и перестройку, и все последующее: характерная
легонькая истеричность на лице, суетливая развинченность движений...

Котовский браво шагнул к ней, издали улыбаясь:

- Галина Прокопьевна, как она, жизнь? Мы вот опять к вам нагрянули по
срочной надобности...

Она вскинула на него глаза, трагическим тоном изрекла:

- Ох, простите, Павел Федорович, я вас и не заметила... Вы извините, у нас
тут неприятности...

- Это с чего бы вдруг? - сияя золотыми зубами, пожал плечами лысый. - Места
прекрасные, воздух чистейший... Кто посмел ученых людей обижать?

- Обезьяны здешние! - сказала она в сердцах. - Прости меня, господи, за
такие слова, но тут никакой интеллигент не выдержит...

- Сагайцы? - насторожился Котовский. - Что стряслось-то?

- Что-что... Приехали на раскоп целой бандой, верхом, с ружьями у одного,
по-моему, даже автомат был... С р