ела вас вместе. Тебе и Илии нельзя  быть
рядом. Но я не думаю, что он сделал с тобой уж что-то очень плохое.
   -  Это  потому,  что  я  сопротивлялась!  Я   бы   на   твоем   месте
поинтересовалась в этой школе в Бельгии, все ли у них в порядке.  Может,
уже и Бельгии никакой нет в помине.
   - Я не боюсь смотреть новорожденных. Я боюсь  их  кормить,  пеленать,
лечить.
   - Это что-то новенькое. Давай по порядку. Зачем  ты  снялась  в  этот
журнал?
   - Я не снималась. Я отсиживалась у Стаса Покрышкина  несколько  дней,
помнишь, когда Денисова убили. В счет оплаты  за  бутафорию  у  меня  на
голове он меня снимал. Я не знала, куда он денет то, что снял. А когда я
лежала в ванне с развороченной головой, помнишь, у меня еще  тогда  глаз
потерялся, он говорил, что сделает клип про несчастную любовь.
   - Ладно, Стас Покрышкин заработал деньжат, а мышь ты ловила?..
   - Проверка реакции. Отличная у меня реакция.
   - Остались новорожденные. Зачем тебе их кормить, лечить и так далее?
   - Да, - кивнула Ева, - мальчик и девочка. Им сейчас неделя. Я  должна
все обдумать. Я не смогу вот так, ни с того ни с  сего,  только  потому,
что  Илия  зимой  сказал  про  близнецов,  взять  их  себе...  Боже!   -
воскликнула она и вытаращила глаза. - Чем же их кормят, недельных?!
   - Я поняла, - Далила оттянула осторожно веко у Евы вниз и рассмотрела
перепуганный фиолетовый  глаз,  -  ты  переутомилась.  У  тебя  бред.  И
выглядишь ты очень замученной. Давай в постельку, а?
   - Ты ничего не понимаешь! Как он сказал, так и будет. Он сказал,  что
к лету я буду мамой близнецов!
   - Помню я этот бред, - кивнула Далила. - Поэтому его  этот  таджик  и
отпустил. Он думал, что у тебя будет ребенок от этого... Сухогруза? Нет,
Самосвала!
   - Я тебе разве не сказала? - Ева теперь  рисовала  пальцем  невидимые
узоры на столе. - Лариска умерла в роддоме, поэтому я и приехала.
   - Я очень устала, - Далила взяла Еву за руку и потащила в комнату,  -
давай поспим немного, просто поспим, а потом поговорим, а?  Меня  что-то
развезло, и я плохо соображаю.
   Ева подождала минут десять, лежа рядом с Далилой,  оперев  голову  на
руку. Потом осторожно встала, стараясь не шуметь,  оделась  и  уехала  в
роддом.
   Далила открыла глаза, как только  защелкнулась  дверь.  Она  смотрела
перед собой испуганными глазами.  Больше  всего  на  свете  ей  хотелось
быстренько побросать вещи в сумку и уехать первым поездом на юг, к  сыну
с бабушкой. Хорошо бы при этом потерять память  на  пару  недель.  Самым
страшным  и  неистребимым  кошмаром  перед  ней  появлялся   улыбающийся
загадочно мальчик Илия, заявивший при встрече зимой, что главное место в
человеке - его  половые  органы,  что  к  лету  Далила  должна  накопить
побольше силенок, потому что у Евы будут близнецы,  что  именно  поэтому
его и отпустил от себя Хамид, друг Феди Самосвала,  зарезанного  Евой  в
публичном доме...

***

   Дима Куницын посмотрел в  глазок.  Удивился  и  открыл  дверь.  Ольга
Антоновна стояла, опустив глаза и не говоря  ни  слова.  Дима  занес  ее
сумку, потом взял женщину за руку, завел в квартиру и  захлопнул  дверь,
осмотрев перед этим лестничную клетку.
   - Что ты здесь делаешь?  -  спросил  он  шепотом,  обнял  ее,  быстро
проводя руками по напряженному телу.
   Ольга села на тумбочку для обуви и залилась слезами. Дима  обдумывал,
может ли у нее быть микрофон не на теле, а в сумке с вещами.
   Он отвел Ольгу в комнату, посадил в кресло, принес воды в  стакане  и
сдернул с ее лица огромные черные очки. Присвистнул и  задумался.  Ольга
выпила водички, вздохнула, успокаиваясь, и потрогала  осторожно  большой
синяк на скуле возле глаза.
   - Как ты меня нашла? - спросил Дима,  подойдя  к  окну  и  осматривая
двор.
   - По донесениям, - тихо, почти шепотом сказала Ольга.
   - Каким еще донесениям?
   - Мой муж! Он всегда нанимает наружную слежку,  когда  я...  Когда  у
меня раньше были интрижки. Я это знаю. Мне все равно, я ведь никогда  не
вру. Я нашла эти донесения, и там был  твой  адрес.  Есть  еще  какой-то
адрес, улица Новаторов, но я сначала сюда.
   - Твой муж следил за нами? - Дима старался говорить спокойно.  -  Или
только за мной?
   - За нами.
   - Мы никогда не были с тобой  в  этой  квартире.  Значит,  он  следил
именно за мной?!
   - Какая разница! Он ведь делал это из-за меня. А если уж быть точной,
то из-за себя. Его очень  устраивало,  что  я  не  создаю  ему  проблем,
ну...как это объяснить...
   - Я могу тебе это объяснить.  Ты  не  спишь  с  большими  чинами  или
друзьями мужа. Ты спишь с обслугой.
   Ольга вскинула на него мокрые глаза  с  таким  удивлением,  что  Дима
пожалел о сказанном.
   - Почему ты так говоришь? - спросила она.
   - Ладно, извини, могу  же  я  ревновать,  в  конце  концов.  Послушал
некоторые сплетни на корте.
   - Ты говорил с этой гадиной журналисткой?! Ты спал с ней?
   - Я тебя умоляю! Не надо орать  и  плакать  одновременно,  получается
неувязочка. Или я тебя жалею, или ругаюсь с тобой. Я с ней не спал, так,
зажал пару раз в раздевалке. Меня интересовала только ты.
   Они замолчали,  наблюдая  медленные,  плавные  движения  занавески  у
приоткрытого балкона.
   - И что дальше? - спросил Дима.
   - Все, что хочешь. Я буду приносить все, что скажешь. Я согласна даже
на носки. - Здесь Ольга  подняла  на  Диму  глаза  и,  завороженная  его
улыбкой, не удержалась и улыбнулась сама.
   - Правильно ли я тебя понял - ты хочешь жить со мной? - Дима все  еще
улыбался. Ольга пожала плечами.
   - Ты же понимаешь, что это совсем не то,  что  у  нас  было.  Я  тебе
нравился, потому что был интрижкой. Ты что, не читаешь  романов?  Нельзя
менять условия игры, потому что игра на этом кончается.
   - Говори про себя, - сказала Ольга, перестав улыбаться.
   - Поговорим завтра.  Оставайся,  но  у  меня  дела,  -  Дима  надевал
рубашку, - ключи висят в коридоре, в холодильнике есть еда.  Я  могу  не
прийти ночью домой, это нормально. - После  этих  слов  он  выдернул  из
розетки телефон и, подойдя к  балкону,  выбросил  его  на  улицу.  Ольга
поняла, что он очень взвинчен.
   - Зачем ты так делаешь? - Она смотрела, оцепенев.
   - Не надо звонить по телефону, раз уж ты решилась на такой  шаг,  как
уйти ко мне от мужа. Не надо  обсуждать  это  с  подругами,  особенно  с
журналистками. И еще. Я тебя умоляю, не надо ничего  говорить  о  любви!
Ненавижу это слово.
   - Я просто  зашла  к  тебе  переночевать,  отсидеться  пару  дней,  -
говорила Ольга одеревеневшими губами, - потом я устроюсь сама.
   Я знал, что ты все понимаешь. - Дима поднял ее из кресла и поцеловал,
больно засасывая губы.

***

   В десять вечера майору Карпелову позвонили домой и сообщили о  смерти
бульдога  по  кличке  Харитон,   семилетнего   кобеля,   принадлежавшего
директору  очень  большого  театра.  Выстрел  навылет  в  шею.  Усыплен.
Бубнящий голос спросил, интересуют ли майора смерти двух кошек  сиамской
породы, у  них  была  общая  кличка  Миу-Миу,  -  отравление,  обезьянки
Клеопатры  -  воспаление  легких,  и  целого  выводка  белых   мышей   с
труднопроизносимыми кличками,  потому  как  принадлежали  они  послу  из
Нигерии и были передушены неизвестным котом.
   - Кто это говорит, я  не  расслышал?  -  Карпелов  почти  разозлился,
потому  что  почувствовал  в  голосе  звонившего  тщательно   скрываемую
насмешку.
   Дежурный медленно и внятно назвал себя.
   - Вам объяснили, в каком случае вы должны звонить по  поводу  смертей
животных?
   - Так точно. - Оживился голос в трубке. -  Так  ведь  Миу-Миу  -  это
известная фамилия. Актриса такая есть французская. А Клеопатра...
   Карпелов положил трубку. Посмотрел уныло на телефон и стал звонить.
   Через сорок минут он выяснил, что  в  кобеля  стреляли.  Выстрел  был
сделан с дальнего расстояния на прогулке в малолюдном парке. Пуля попала
точно  в  ошейник  собаки,  вернее,  в  закрепленный  на  этом  ошейнике
специальный прибор обнаружения. Бульдог несколько раз  терялся,  а  один
раз даже был выкраден и возвращен за  выкуп.  Прибор  разнесло  в  пыль,
собаке прострелили навылет шею, пришлось  усыпить.  Карпелова  попросили
позвонить домой оперуполномоченному Январю, тот оставил сообщение.
   Карпелов позвонил и услышал возбужденный до визга голос своего опера.
Он сидел дома у  компьютера  и  просил  Карпелова  приехать  немедленно.
Карпелов прикинул, не завалиться ли ему спать, а  поговорить  с  Январем
завтра утром и спокойно. Но понял, что не заснет.
   У Января Карпелов был почти в двенадцать. Его тут  же  усадили  перед
монитором и стали щелкать по клавишам в четыре руки - вместе с  Мишей  в
квартире была его девушка, - специалист, как  похвалил  ее  Январь,  она
жадно поедала бутерброды и невинно  касалась  Карпелова  горячим  телом,
налегая на него, когда хотела что-то быстро открыть на экране.
   Миша Январь взял изъятые при задержании Пеликана дискеты. Одна из них
была закодирована, девушка Миши сидела над ней  почти  сутки.  Результат
налицо.
   - Да замок этот был хреновенький, так себе,  -  возбужденно  говорила
девушка, - интересней стало, когда в самих записях обнаружился  шифр.  Я
шифры а-абажаю!
   Она стала объяснять,  какой  именно  был  шифр,  Карпелов  беспомощно
оглянулся на Мишу, тот оттеснил девушку и нажал несколько клавиш.
   На экране открылся список. Двадцать кличек. Шесть  из  них  были  уже
знакомы Карпелову. Чи-ка, Харитон, Пикассо, Мамацуи, Маркиза, Апельсин -
последняя. Напротив каждой клички стояли цифры и буквы с точками.
   - Кто-то составил  себе  список,  последняя  в  нем  -  красавица  из
журнала. Предполож... - Миша говорил, сглатывая окончания  слов,  -  это
рабоч.., блокно... Человек, составивший этот список, работал с именами в
разные сроки, видите цифры, это год, месяц и...
   - А  буквы,  -  перебила  его  прожевавшая  девушка,  -  это  краткая
характеристика! Вот смотрите. Чика - 5.96, усл,  дог.  10000.  Или  вот:
Пикассо - 11.97, тр, инф,  отст.  20000.  Что  получается?  Элементарно.
Чика, значит, май девяносто шестого, "условный договор" или  "условились
договориться", сумма - сами видите! Пикассо, ноябрь девяносто  седьмого,
"трудности информации" или "требуется информация", потом  -  "отступные"
или "отсутствует", и опять - сумма.
   - Подожди, - остановил ее руку Карпелов, - подожди,  дай  сообразить.
Это же... А Апельсин? - оживился он и показал пальцем поднять список.
   - Тут целая поэма! "Апельсин - моя, танцорка"! И все.
   - Что это значит? - ошарашенно пробормотал Карпелов.
   - Это значит, что это просто список. Теперь нажимаем на саму  кличку.
Опа!
   Продолговатое,  пересеченное  синей  сеткой   яйцо   раскрутилось   и
обозначило на экране фотографию, весьма отдаленно напоминающую  диву  из
"Плей-боя". Потом пошел текст.
   "Курганова Ева Николаевна, русская, старший лейтенант, Центр.  Округ.
Отстранена. Убийства  подследственных  на  допросах.  Снайпер,  отличная
подготовка. Опасна. Адрес в Москве. Далила  Ми-сявичус.  Адрес.  Казимир
Вольшанский. Адрес".
   - Чику! - крикнул, тяжело дыша, Карпелов.
   Яйцо   развернулось    мрачной    физиономией    цы-ганско-рязанского
исполнения.
   "Опадов Иван Максимович, почти русский, дальние  грузовые  перевозки,
автомобили, перегонка из-за границы. Оружие. Охрана 4 чел. Офис.  Адрес.
Домашний адрес. Любовница Купо-ва Инна. Адрес. Ресторан Варшава" среда и
пятница".
   - Мамацуи, - почти шепотом сказал Карпелов.
   "Мамацуи  Акона  Тиу,  японец,  дипломат,   оружие   офиц.,   охрана,
правительственная машина, корты, мальчики до 16,  Котик-Пан  -  15  лет.
Адрес. Ресторан Прага" суббота".
   Карпелов встал, взял девушку под мышку, вынес ее из комнаты и  закрыл
дверь. Постоял, пока она билась и  кричала  с  другой  стороны,  и  тихо
спросил:
   Юз
   - Ты знаешь, что это такое?
   - Архив! - Лицо Миши Января горело от возбуждения. -  Архив  наемного
киллера!
   - Ты сколько в органах работаешь?
   - Два года, - уже без энтузиазма сказал Миша. - Вы про мою... Да я бы
без нее ничего не смог сделать, она специалист по кодам!
   - Ты, Миша, дурак, но в чем-то прав. Девушек  на  свете  пруд  пруди.
Подумаешь, пристрелят одну. Ты же молодой. Всегда так делай. Только  вот
какие интересные вещи иногда происходят на свете. Мы с  моим  напарником
пять лет назад план один нарисовали, а у меня  в  гостях  женщина  была,
любимая, я тебе скажу, женщина. Пока мы утром  спали,  пришел  сантехник
кран чинить. Попросил бумажку что-то там  нарисовать,  она  сдернула  со
стола первую попавшуюся. А сантехник знал, где я работаю. Вот так, Миша.
Беспечность почти всегда обернется к тебе оскалом. - Карпелов  помолчал,
потом резко повернулся к Январю:
   - А Мамацуи ведь - не кличка, это имя!
   Миша молчал. Открылась дверь, и вошла девушка.
   - Я умру за него, - сказала она,  глядя  в  пол,  потом  вскинула  на
Января влажные глаза. - Я люблю тебя до потери сознания, хочешь, я  себе
харакири сделаю?
   - Пожалуй, я отстал от  жизни,  ребята,  -  сказал  по  этому  поводу
Карпелов, быстро проведя ладонью по волосам вперед-назад.  -  Голубушка,
не надо харакири, сделай лучше чаю и дай мужикам спокойно поговорить.  -
Он подтолкнул ее к двери и повернулся к Мише:
   - Ну что, Январь? Я завтра, как обычно, на кладбище. А  тебе  работка
предстоит. Все про Пеликана. Про его родителей, тетей и дядей,  про  его
кошку, про друзей детства, какое любит мороженое и так  далее.  Чтобы  к
вечеру полный отчет. Если он эту дискету просто  по  глупости  спер  или
нашел где, я его послезавтра отпущу под слежку,  потому  что  мне  нужен
туляк.
   - Я все сделаю. Только разрешите мне съездить  с  вами  на  кладбище.
Если Пеликан сидит, кто же делает снимки, относит в газеты?
   - У меня на этот счет есть одно подозрение, я думаю, этот кто-то тоже
не прочь ради Пеликана харакири сделать.
   А можно, - сказал Миша Январь, - я  велосипед  там  запрячу,  на  шею
повешу фотоаппарат и изображу такую умную и скучную морду  лица,  как  у
Пеликана?

***

   С утра шел дождь. На Преображенском кладбище народу было на удивление
много. "Суббота", - шепнул Январь Карпелову. Карпелов толкнул его локтем
и в ужасе  показал  на  большое  скопление  народу  неподалеку.  Человек
пятнадцать в форме.
   - Мама родная!.. Быстро выясни, что они делают, неужели они пришли на
похороны Хари-тона?!
   Миша Январь пробежался. Издалека Карпелов наблюдал, как он  отирается
возле погонников, невысокого роста пожилой полковник отвадил его.
   - Свою сотрудницу хоронят, - доложил подбежавший Январь.
   Карпелов облегченно вытер лоб платком. Дождь не  принес  прохладу.  В
мокром  тяжелом  воздухе  незыблемо  и  торжественно  стояли  кресты   и
памятники,  над  ними  куполом  согнулось  серое  небо.  В  куполе  эхом
отражался гул разговоров, иногда  прерываемый  плачем,  криком  летающих
ворон, сигналами машин и даже лаем собаки.
   Возле  небольшого  памятника  -  черный  кусок  камня  -  стояла  Ева
Курганова и, слегка оторопев, читала свое имя и даты жизни. Эпитафия  на
памятнике заставила ее  впасть  в  задумчивость.  Прокрашенными  золотом
буквами было написано: "Ты самая..." И все.
   - Я - сама я, - сказала Ева, - что тут скажешь еще?
   Ее сфотографировал молоденький парень в джинсах, длинной,  до  колен,
футболке, кепке козырьком  назад.  Потом  он  сфотографировал  памятник,
потом - опять ее.
   "Нечего было рядиться, как на карнавал, сама виновата",  -  объяснила
Ева его внимание и, проваливаясь каблуками  в  землю,  пошла  к  большой
группе людей в форме.
   Гроб с  телом  Лариски  еще  не  принесли,  Ева  старалась  держаться
подальше от своих, отстранение разглядывая другие похороны рядом  и  еще
одни неподалеку. Вдруг она заметила  странную  напряженность  немолодого
усатого человека в строгом костюме, одним взглядом определив под  тонким
сукном кобуру. Еще больше она заинтересовалась,  когда  усач  с  кобурой
напрягся, дал знак парню, фотографировавшему  ее  только  что,  и  пошел
навстречу двум высоким и статным мужчинам.  С  ленцой  на  чисто  бритых
лицах, в белых с галстуками рубашках, они были неотразимы, но Еву больше
всего обрадовала их походка - шаг в шаг,  как  по  команде,  и  странную
напряженность  быстрых  внимательных   взглядов   -   они   по   очереди
осматривались. Усатый подошел к ним и стал что-то  быстро  втолковывать,
красавец помоложе просто отодвинул его рукой, а его напарник обернулся и
быстрыми глазами вверх-вниз запомнил. Усатый сорвал  длинный  колосок  и
засунул  между  зубов,  сложил  перед  собой  руки  и  расставил   ноги,
устраиваясь как для интересного зрелища. Парень с фотоаппаратом  куда-то
делся.
   Принесли хоронить Лариску. Гнатюк  осмотрелся  и  нашел  Еву.  Вся  в
черном, она стояла далеко и смотрела в другую сторону.
   Мальчики в белых рубашках подошли к  самой  немногочисленной  группе.
Ева  не  слышала,  что  там  говорили,  но  хорошо  видела,  как   после
переговоров с женщиной у открытой ямы  они  забеспокоились,  кинулись  к
небольшому закрытому гробу и открыли его. Потом они повели  себя  совсем
странно. Достали оружие и приказали  всем  лечь  на  землю.  Послышались
возмущенные женские крики, но все легли. Ева посмотрела на  усатого,  он
сосредоточенно грыз травинку. Один из "галстуков"  держал  под  прицелом
лежащих, другой побежал за молодыми парнями и девушкой, снимавшей  такое
интересное зрелище. Ева увидела, как петляет  между  могил,  подбегая  к
ней, фотограф в кепке козырьком  назад.  Она  сделала  два  шага  в  его
сторону, отвернулась, отметив, что  гроб  с  Лариской  уже  опустили,  и
небрежно выставила ногу в черной  длинной  туфле  на  звук  прерывистого
дыхания.
   Парень с фотоаппаратом упал. Ева наклонилась, чуть приподняла вуаль и
посмотрела в удивленные серые глаза. Глаза  расширились,  как  будто  он
увидел привидение, парень замер и даже перестал дышать. Поэтому Ева  без
всякого сопротивления вытащила у него из  фотоаппарата  пленку,  пустила
ее, размахнувшись, в полет и сказала:
   - Я плохо получаюсь на фотографиях, извини.
   Она  ушла  к  своим,  а  лежащему  парню  скрутил  руки   подбежавший
фээсбэшник.
   Майор Карпелов в это время уже шел к дороге, предоставив Мише  Январю
самому  скрыться  с  места   происшествия   на   заранее   заготовленном
велосипеде. Там он дал знак двум мотоциклистам, и  они  спокойно  повели
велосипедистов, сбежавших с опасных похорон собаки Харитона, - девушку с
распущенными волосами и фотоаппаратом на груди и ее напарника с  конским
хвостом и большой поповской бородой.

***

   Муж Ларисы Комлевой, потеющий здоровяк с наметившимся брюшком, но все
еще густыми вьющимися волосами, старался держаться  подальше  от  коллег
своей жены. Он то и дело вытирал большим носовым платком мокрое  лицо  с
пламенеющим на щеках румянцем и какими-то растрепанными губами.
   - Извините, - услышал он тихий голос, - вы Борис Комлев?
   - Да. - Он потоптался, не поворачиваясь. Очень не хотелось начинать с
начала разговоры о чувстве долга и любви к детям.
   - Я предлагаю вам жениться на мне. Немедленно, - сказал тот же голос,
и тут уж Боря Комлев повернулся.
   Он  вскрикнул  и  даже  сделал  судорожное  движение  руками,  словно
защищаясь, хотя женщина стояла без движения. Она была выше его,  а  Боря
никогда не считал себя мелким мужчиной, вся в черном, в шляпе с  вуалью.
Поверх облегающего короткого платья - прозрачная черная накидка,  сквозь
которую просвечивались шикарные ноги. Накидка шла  почти  до  туфель  на
высоких каблуках.
   - Не понял, - сказал Боря, успокоившись. - В каком смысле?
   - В фиктивном смысле, - сказала женщина и чуть  приподняла  вуаль.  -
Помнишь меня?
   Боря кивнул, потом замотал головой из стороны в сторону:
   - Да... Нет. Не знаю. В чем дело? Хотя я где-то вас видел.
   - Сейчас после похорон мы поедем и оформим все документы, мне обещали
по