еня ударила!.. - Он очнулся и  уставился  на  Еву,  схватившись
ладонями за щеки.
   - Я хочу осмотреть твою комнату, - Это еще зачем?
   - Мне ваша семейка кажется несколько, как это сказать... беспокойной,
что ли. Где твой дед взял оружие?
   - Не знаю.
   - Вот именно. Пошли к тебе?
   Ева бегло осмотрела большую - метров  двадцать  восемь  -  комнату  с
явными  признаками  проживающего  здесь  бунтаря  и   борца   с   любыми
навязанными нормами.
   - Где ты спишь?
   Костя дернул за свисающий у двери шнур. Откуда-то сверху  свалился  и
повис в воздухе большой гамак.
   - Не нравится? - поинтересовался он ехидно, заметив ее удивление.
   - Как тебе сказать... Мои нормы относительно  этого  предмета  должны
предусматривать хоть иногда наличие партнера. Согласись,  что  вдвоем  в
гамаке трудновато. Или для тебя эта тема еще не подлежит изучению?
   Она посмотрела в полыхнувшее лицо мальчика открытым длинным взглядом.
   - Если ты скажешь, есть ли еще в доме оружие, это  сэкономит  твое  и
мое время.
   - Вы же только что заявили, что не мешаете самоубийцам!
   - Да. Не мешаю. Но только если это не  перепуганный  насмерть  старый
человек.
   На улице у подъезда Еву встретил полковник Кошмар.
   - Жив? - спросил он.
   - Жив. Выпил грамм сто пятьдесят коньяка. Надеюсь, спит. Кстати,  что
там говорят врачи относительно его здоровья? Коньяк - можно?
   - На пределе.
   - То есть, - вздохнула Ева, - ему вообще ничего нельзя.
   - Профессор вызвал к себе адвоката.  В  его  присутствии  он  написал
заявление, что отказывается от  всех  ранее  данных  им  показаний.  Что
показания эти были даны им  под  давлением.  Вот  тут,  Ева  Николаевна,
начинается то, что я иногда с благодарностью встречаю в своей профессии.
Начинается интереснейшая партия, начинается загадка.
   -  Я  ничего  не  понимаю,  -  уставилась  на  него  Ева.  В  сумраке
отступающей уже ночи лицо мужчины рядом с ее лицом вдохновенно светилось
глазами и улыбалось.  -  Кошмар,  вы  же  знаете,  что  я  не  дам  себя
подставить.
   - Подставить? - искренне удивился Кошмар.
   - А как еще я должна понимать весь этот балаган с арестом Коупа?  Эти
подводные торпеды производят с  середины  восьмидесятых.  Последние  два
года их успешно  продают.  В  продаже  и  дальнейшем  усовершенствовании
участвует совместное русско-американское предприятие. От русской стороны
-  научная  лаборатория  под  руководством  профессора  Дедова.   А   от
американской - некий бизнесмен Эдвард Коуп, работающий у  нас  в  стране
уже почти два года. Старик Дедов и бывший разведчик  военно-морских  сил
США Коуп стали коллегами, у них один бизнес,  и  вот  эти  два  старика,
чтобы разыграть передачу  секретной  информации,  встречаются  в  номере
гостиницы? Да это же смешно! Коуп мог  получить,  что  хотел,  просто  в
процессе работы!
   - Вы не правы. - Кошмар берет Еву за руку, призывая ее замолчать. Ева
удивленно смотрит на руку, обхватившую ее кисть. - Во-первых, -  скучным
голосом  говорит  Кошмар,  работа  -  работой,  а   денежки,   то   бишь
секретность, как говорится, врозь! Предприятие было совместным,  да,  но
вот   научные   разработки    проводились    исключительно    российской
лабораторией.
   - А финансировали эти разработки - американцы! Вы прочтите  контракт!
По  документам   этой   совместной   фирмы,   американцы   должны   были
инвестировать в научные исследования лаборатории миллион долларов! - Ева
выдергивает руку и потирает ее. - Подумайте - миллион, а мы  копаемся  в
деле о получении профессором Дедовым пятнадцати-двадцати тысяч?
   - Я предлагаю вам покопаться в деле  об  убийстве.  Кому  было  нужно
убрать прямо во время  встречи  в  театре  предположительно  курьера  от
американцев? Куда делся офицер Кабуров? Если вы еще не в  курсе,  пропал
один из наших знакомых офицеров из отдела внешней разведки. Им последнее
время с искусством категорически не везет: он пропал на  спектакле.  Уже
завтра, нет... сегодня с утра нам грозит осмотр всех помещений театра.
   Ева всматривается в сонные глаза Кошмара.
   - И вы меня не подставите  как  нерадивого  специалиста,  завалившего
важное государственное расследование?
   Кошмар удивлен.
   - Ладно, - задумалась Ева,  -  и  не  запечатаете  это  дело  штампом
секретных  материалов,  не  спрячете  под  особую  секретность,  если  я
раскопаю что-то уж очень интересное?
   - Ева Николаевна, - ласково говорит полковник, - это  зависит  не  от
меня. Гарантирую вам  всяческую  помощь,  никакой  утайки  информации  и
полную безопасность со стороны внутренней службы.
   - Мне нужен доступ к руководству военной разведки. И тот  специалист,
который готовил подложную пленку.
   - А вот тут ничего не выйдет. Не помню точно, что вы им там  устроили
года четыре назад, но при вашем  имени  это  самое  руководство  военной
разведки хватается за  кобуру  и  совершенно  неадекватно  переходит  на
ненормированную лексику. Так что взаимопомощи  не  будет,  но  некоторую
информацию я могу получить неофициально, так сказать, в узком кругу.
   - В бильярдной, - уточнила Ева.
   - Точно. Ну а вообще, как профессор, на ваш взгляд?
   - Тяжелый случай/Помогите с независимой комиссией.
   -  Та-а-ак,  -  удивился,  а  потом  задумался  Кошмар.  -  Начинаете
нагнетать обстановку?
   - Нет. Я хочу, чтобы независимая комиссия ученых подтвердила,  что  в
передаваемой профессором информации есть элемент секретности. Что вообще
устройство этой торпеды является  военным  секретом.  И  чтобы  мне  это
сказали не военные, не специалисты Службы,  а  именно  ученые-аналитики,
которые хорошо знают расклад на военном рынке всех стран. И хочу я этого
потому, что сомневаюсь как в вине профессора, так и в его  невиновности.
Он так странно со мной разговаривал, как с маленькой глупой девочкой.  А
с другой стороны - он испуган  и  дошел  в  своем  отчаянии  до  попытки
самоубийства.
   - Ладно, - согласился Кошмар. - Будет вам эта  ученая  комиссия.  Все
равно, если дело дойдет до суда, без нее нам не обойтись. Подвезти вас?
   - Спасибо, нет. Я знаю место, где готовят хороший глинтвейн ночью.
   - Спасибо, нет, -  чуть  поклонился  Кошмар,  повторяя  ее  отказ.  -
Общественных мест не посещаю. Не знаю, как вы, а я не хочу,  чтобы  меня
пристрелили ночью в кафе. Это неэстетично.
   - Где вы хотите, чтобы вас пристрелили? - заинтересовалась Ева.
   - На кладбище. Исключительно на кладбище. Я туда езжу каждую неделю и
по полчаса гуляю между могилами.
   - А вас никто не называл...
   - Называл. Мой шофер называл меня извращением.  Он  позавчера  сказал
своей жене: "...Этот извращенец  опять  гулял  по  кладбищу.  Не  иначе,
присматривает там себе молоденьких вдовушек".
   Ева  посмотрела  на  веселого  Кошмара  с  нескрываемой   грустью   и
поинтересовалась:
   - В этом месте я должна рассмеяться?
   - Боже упаси! Как вы уговорили старика не стреляться?
   - Забрала оружие, когда он заснул  после  коньяка.  А  почему  вы  не
вмешались? Ведь его квартира прослушивается,  вы  должны  были  знать  о
звонке Кости ко мне?
   - Я очень рад, что вы со мной работаете, - заявил Кошмар. - Очень.
   Потому  что  вы  не  только  умны,  чувствительны,  как,  впрочем,  и
полагается женщине, но  и  логичны.  Ваши  действия  подчиняются  особой
здоровой логике. А действия начальства Службы - нет.
   - Вы хотите сказать...
   - Да. Я хочу сказать,  что  руководство  отдела  внешней  разведки  с
удовольствием бы поставило точку в этом расследовании  именно  пулей  из
"браунинга", выпущенной профессорской рукой. Это многое бы  упростило  и
всех устроило. Но, естественно, до того, как Дедовым был подписан  отказ
от показаний.

8. Балерина

   У входа в подъезд Надежда настолько ослабела от потуг мысленно решить
проблему  со  скорейшим  возвращением   в   театр,   настолько   устала,
представляя покачивающегося на стойке упакованного  брюнета,  что  стала
падать, предупредив в накатившей пелене бесчувствия:
   - Сейчас потеряю сознание...
   Помреж подхватил ее сзади и  держал,  прижав  к  себе,  пока  нажимал
кнопки  на  двери.  Лестница  извивалась  зловещими  клавишами,  множась
стократно, и Надежда не попадала ногами на ступеньки. Тогда помреж вдруг
взял ее на  руки,  подкинув  для  более  удобного  уложения,  и  Надежда
спокойно констатировала: "Так не бывает!.." - и повторяла эту фразу  про
себя, пока ее не усадили на пол в прихожей.
   - Раздевайтесь, - приказал помреж.
   Надежда сидя стала расшнуровывать кроссовки.  Потом  стащила  куртку.
Она осторожно поднялась с пола  и  заглянула  на  шум  в  кухню.  Помреж
возился у стола.
   Он был в фартуке. На фартуке устрашающе  розовыми  мордами  скалились
три поросенка.
   - Можете осмотреть квартиру,  -  сказал  он.  Надежда  осмотрела  две
комнаты, посетила туалет и пересчитала бутылочки  с  шампунем,  банки  с
кремами, гелями, ароматическими солями, пеной для ванн, тюбики с кремами
для и после бритья. Всего двадцать шесть. На зеркале - ни пятнышка.
   - Большая ванная, ты заметила? Надежда уставилась на помрежа, пытаясь
понять, что означает это "ты".
   -  Я  говорю,  что  ванная  большая,  потому  что  сделана  некоторая
перестройка. Вот эта стена выдвинута в комнату. Комната,  правда,  стала
на полтора метра меньше. Не шестнадцать  квадратных,  а  четырнадцать  и
три. Ты меня понимаешь?
   "Ничего не понимаю!" - с  отчаянием  подумала  Надежда,  но  послушно
кивнула.
   - Ты можешь переночевать в этой комнате. Я сплю в большой. Но сначала
сделаешь мне кое-что.
   - Что?
   - Сними свои идиотские очки. Надежда сняла очки. Теперь глаза прятать
стало трудней.
   - Теперь сними резинки с хвостов.
   Надежда освободила волосы. Помреж  осторожно  погладил  ее  рукой  по
голове - совершенно естественным жестом. Голубовато-синие,  оранжевые  и
зеленые концы  смешались,  и  казалось,  что  каштановые  волосы  просто
отливают неестественными цветами, как в ярком свете уличных реклам.
   - И что теперь? - вздохнула Надежда.
   - Иди в ванную и вымой ноги.
   - Ноги?..
   - Да. Именно ноги. Потому что именно твои ноги мне нужны.
   Пошатываясь, Надежда бредет в ванную. Она  пытается  обдумать,  какой
такой вид сексуального извращения предполагает участие только ног. Но ее
воображение, вероятно, от сильной усталости,  полностью  атрофировалось.
Не вытираясь, босиком, с закатанными  у  щиколоток  джинсами,  она  ищет
помрежа и обнаруживает его лежащим на полу в большой комнате.  Он  лежит
на животе, чуть расставив руки в стороны и повернув голову набок.
   - Ты должна стать мне на  спину  и  потоптаться  там.  Пятками  вдоль
позвоночника, с двух сторон. Ты меня понимаешь?
   - Не-е-ет...
   - У меня очень болит спина, если ты по ней не потопчешься, я не смогу
двигаться, потому что ущемился нерв. Это понятно?
   - Я что, должна стать на вас ногами?!
   - Именно ногами. Ты  весишь  не  больше  пятидесяти  килограммов,  ты
ничего не повредишь.
   - Откуда вы знаете, сколько я вешу?
   - Я тебя только что тащил на руках. Приступай. Кое-как  определившись
с  равновесием  на  узкой  белой  спине   помрежа.   Надежда   осторожно
переступила пару раз ногами с расставленными в сторону носками.
   - Ближе к  позвоночнику.  Хорошо.  Теперь  попрыгай.  Хорошо.  Теперь
топчись туда-сюда, как будто ты давишь виноград.
   - Что я давлю?
   - Виноград!
   - А вы живете один?
   - Один. Не волнуйся. Я совсем один.
   - Я не волнуюсь. Я просто думаю, кого вы обычно зовете потоптаться на
спине?
   - Никого не зову. Вызываю "Скорую", они  меня  увозят  в  больницу  и
лечат уколами. Я первый раз решил так попробовать, мне  врач  советовал,
но пока не попадался никто подходящий.
   От нереальности происходящего кружилась голова, но уже  через  десять
минут Надежда, подпевая себе и  балансируя,  топталась  в  ритм  и  даже
плавно играла руками чуть слышную мелодию, откидывая и притягивая  ее  к
себе, словно невидимую волну.
   - Спасибо. Очень хорошо, - пробормотал еле слышно помреж.
   Надежда спрыгнула на пол.
   - Можно я пойду, если это все? - поинтересовалась она робко.
   - Нельзя.  -  Помреж  медленно  сел,  вслушиваясь  в  себя  с  каждым
движением.
   - Сейчас будем есть. Потом я тебе подробно объясню,  зачем  привел  к
себе домой.
   Наденька уныло посмотрела на напольные часы. Почти час  ночи.  А  ей,
оказывается, еще не сказали, зачем она нужна.
   - А можно - наоборот? Сначала вы скажете, зачем я здесь,  а  потом  -
еда.
   - Можно. Садись, - пальцем помреж показал на кресло у  окна.  Надежда
тут же села на пол. - Тебе двадцать один год. Ты три года  живешь  после
детского дома в комнате в коммуналке и работаешь после училища  в  нашем
театре в костюмерном цехе. Я проверял по документам и посылал  запрос  в
архив детского дома. Ты не брошенный  ребенок,  ты  совершенно  одинока.
Твои родители погибли, а бабушка, которая пыталась тебя растить после их
смерти, умерла, когда тебе  было  пять  лет.  У  тебя,  -  со  значением
проговорил  помреж,  уставившись  в  Надежду  немигающими   глазами,   -
совершенно никого нет.
   Надежде стало страшно. Она  пыталась  вспомнить,  на  сколько  замков
закрывалась входная дверь, но не смогла. Испуганно колотилось сердце, ей
даже  стало  себя  жалко:  для  одного  дня  и  труп,  и   маньяк-убийца
одновременно - это чересчур.
   - Твое одиночество губительно сказывается и на характере, и на образе
жизни. - Помреж встал и теперь ходил туда-сюда по комнате. - Ты  боишься
окружающего  мира,  и  мир  это  чувствует.  Ты  постоянно  влипаешь   в
невероятные истории и вытворяешь разные странности, чтобы доказать самой
себе  принадлежность  к  ,этой  жизни.  Сколько  раз  ты   задерживалась
полицией? Кого в первую очередь приглашают  на  допрос  в  туристической
гостинице, если  у  постояльцев  что-то  пропало?  А  знаешь,  как  тебя
прозвали в театре?
   Надежда ничего не ответила. Она нащупала очки  в  кармане  рубашки  и
быстро надела их.
   - Ты  достаточно  пластична  и  хорошо  чувствуешь  музыку.  За  твои
экспромты со шпагатами, пируэтами и танцами в самых неподходящих  местах
тебя называют "балериной". Грустная шутка, не так ли? Они же  не  знают,
что с восьми лет ты обучалась в балетной школе и не поступила в балетное
училище из-за травмы колена. Но меня огорчает не это прозвище, а другое.
За твой  определенный  вид  заработка  тебя  еще  зовут  "сосалкой",  ты
обслуживаешь балерин, когда у  них  возникает  внезапная  потребность  в
сексуальных отношениях, а  мужское  общество  недосягаемо  либо  в  силу
боязни забеременеть, либо в силу  непреодолимой  грубости  этого  самого
общества. Балерины - народ особый, у них  фантазии  сильней  реальности,
как, кстати, и у тебя.
   Силы покинули Надежду окончательно. Она легла на  ковре  на  спину  и
почти перестала дышать.  Представить,  даже  приблизительно,  что  нужно
Михал Петровичу, она не могла, а предположить, что он притащил ее к себе
домой, заставил вымыть ноги и топтаться на  нем,  чтобы  потом  прочесть
очередную нотацию насчет ее возмутительного  поведения,  уже  просто  не
хватало фантазии. Той самой, о которой он сейчас говорит.
   - Ты думаешь, что мне от тебя нужно, зачем я все это  говорю?  Я  это
говорю потому, что мы с тобой очень похожи, как это ни  странно  звучит.
Мы  похожи  категорическим  одиночеством.  Только  ты  влипаешь  во  все
неприглядные истории, которые случаются  в  радиусе  километра  от  того
места, где ты остановилась, а я неплохо справляюсь с трудностями  судьбы
и работы.
   - Мы не можем быть похожи, - пыталась  возразить  Надежда.  -  Вы  же
мужчина!
   - Ты думаешь? - задумался помреж, и Надежда от удивления села.
   - Вы не можете быть женщиной, - сказала она, внимательно осмотрев его
с ног до головы, - у вас же борода и усы!
   - Очень смешно. Я не это имел в виду. Просто уже очень давно никто из
женщин не говорил мне, что я мужчина.
   - Да вы просто слепы, как, впрочем,  и  все  мужчины!  -  возбудилась
Надежда и тут же, заметив, как он поправил очки, понизила тон:
   - Извините, я имела в виду не зрение.  Я  хотела  сказать,  что  наша
Людмила Андреевна, например, глаз с вас не сводит. Она вообще  млеет  от
инфантильных мужиков, у нее сразу срабатывает рефлекс перевоспитания  их
в сексуальных монстров... Ой, извините, я опять сказала не то...
   - Перестань сводить все отношения между мужчиной и женщиной к  сексу!
Я сейчас с  тобой  разговариваю,  совершенно  не  воспринимая  тебя  как
женщину, но это не значит, что я не хочу, чтобы ты думала обо мне как  о
надежном защитнике, опоре в жизни или хорошем советчике.  Именно  это  я
имею в виду, когда говорю "мужчина"!
   Надежда с сомнением посмотрела на помрежа и завелась:
   - Да вы меня достали своими придирками! Какой защитник, какая опора?!
В прошлом месяце вы не смогли удержать декорацию, когда упала стойка!
   - Ты опять ставишь на первое место мускулы, а не ум.
   - Это вы  -  умный?!  Да  вы  только  и  делаете,  что  портите  всем
настроение  своими  нотациями!  Вместо   того   чтобы   договориться   с
мужиками-декораторщиками, вы сначала долго объясняете, что они делают не
правильно, а потом еще переходите на лекцию о вреде алкоголя и никотина.
Они  бегают  от  вас,  как  от  чумы!  А  художница  позавчера?  Она  же
разревелась после беседы с вами, вы думаете, что ревущая  женщина  лучше
исправит тени на декорации? Наши  примы,  когда  вынуждены  выходить  на
сцену со стороны кулисы, где ваш пульт, берут в рот щепку!
   - Зачем? - опешил помреж.
   - Чтобы вы не навлекли на них несчастье во время выступления,  потому
что ваш торжественно-унылый вид и замечания собьют с творческого настроя
кого хочешь! Если не верите, посмотрите у себя за пультом! Там запрятана
рассохшаяся доска, она вся ободрана! А я  потом  эти  щепки  подбираю  в
антрактах!
   - А я заказал крысиный яд, я думал - это  крысы...  -  развел  руками
помреж.
   - На здоровье, он вам понравится, - не может успокоиться Надежда.
   - Прекратите на меня орать, - тихо, почти шепотом говорит  помреж.  -
Постарайтесь помолчать некоторое  время,  потому  что  ваши  необычайные
способности изгадить свою жизнь везде, где только это удается, мне и так
известны. Я вас пригласил не ругаться. Вы видели мою квартиру? Вы хорошо
ее рассмотрели? - Так как Надежда, то ли от испуга, то  ли  послушавшись
его  совета,  не  раскрывала  рта,  помреж  кивнул,  как  будто  получил
утвердительный  ответ.  -   Отличная   квартира,   сделана   продуманная
перепланировка. Здесь запросто может  жить  семья  с  ребенком,  и  всем
хватит места. Машину вы тоже видели. Еще у меня  есть  достаточно  много
акций  одного  строительного  комбината,  но  это  сомнительный   способ
заработка.
   Отличная библиотека, коллекция старинных монет и один золотой  слиток
весом в двести граммов.
   - Вы просто завидный жених, - не выдержала Надежда.
   Не обращая внимания на ее слова, помреж, медленно выговаривая  каждое
слово,  объяснил  оторопевшей  Наденьке,  что  все  это  он  перечислил,
поскольку  решил  написать  на  нее  завещание.  А  завещание  он  решил
написать, потому что у него не совсем здоровое сердце  и  уже  был  один
инфаркт.
   - Сколько вам лет? - удивилась Надежда.
   - Пятьдесят один.
   - Да вам еще жить и жить, успеете с завещаниями!  Какой  вы  странный
все-таки. Мне казалось, что вас от меня тошнит. - Надежда откатала низ у
штанин, достала из кармана носки и стала сосредоточенно их натягивать. -
Все-таки  ваше  поколение  совершенно  чокнутое.  Представляю,  что   вы
потребуете от меня за это завещание!
   - Ничего. Если вам  надоело  ругаться  с  алкоголиком  в  коммуналке,
переезжайте сюда.
   - И про алкоголика знаете? Да вы навели справки не только в детдоме!
   Вам странно, что я не удивлена? А потому  что  уже  слышала  подобные
предложения.
   Нас,  работящих  детдомовских  девушек,   даже