и  лошадей,  попавших  под
перекрестный огонь нескольких пулеметов, - мой отряд погиб весь целиком.
   Конвоиры вывели меня на луговой берег, и тут я увидел, как меня обманули.
   В  трех  или  четырех  местах  были  вырыты  ямы,  прикрытые  до  времени
деревянными  щитами,  на  которые  был  уложен  дерн.  А  в  ямах  на  грубо
сколоченных из чурбаков подставках стояли пулеметы! С правого берега даже  в
бинокль эти ямы были незаметны. Нечто подобное было  устроено  и  на  правом
берегу, но только там пулеметы установили в  песчаных  пещерках,  вырытых  в
обрыве и замаскированных кустами.
   К мосту со стороны лугового берега подскакал конный отряд - сабель в сто.
   Где он укрывался до этого - черт его знает. Должно быть,  его  держали  в
резерве на тот случай, если мы все-таки проскочим на левый берег и,  порубив
пулеметчиков, попытаемся уйти.
   Во главе конников ехал на сером жеребце светловолосый бородач в фуражке с
красной звездой, вытертой до дыр кожаной куртке и латаных галифе. Сапоги его
я тоже отнес бы скорее к разряду опорок. Солдаты его выглядели не  в  пример
опрятнее. Бородач спешился.
   - Та-ак, - пришурясь, он поглядел на меня, - стало быть, это  вы  капитан
Евстратов Александр Алексеевич?
   Меня это ошеломило. Ни одной прокламации,  обращенной  к  мужикам,  я  не
подписывал   фамилией   и   инициалами.   Писал   лишь   так:   "Командующий
повстанческими силами". А это значило, что либо здесь, у меня в  штабе,  был
его осведомитель, либо изменник сидел там, за  фронтом,  в  контрразведке  у
Краевского. Я собрался с духом и ответил:
   - Не имею чести знать вас, любезный. И полагаю,  что  меня  вам  тоже  не
представляли.
   - Справедливо, - спокойным тоном заявил бородач.  -  Две  недели  с  вами
воюем, пора бы и познакомиться. Я - председатель  губревкома  и  командующий
карательными силами Михаил Петрович Ермолаев.  Мы  вас  провезем  по  селам,
покажем людям. И тем, кто от ваших бандитов  пострадал,  и  самим  бандитам,
которые еще по лесам  бегают.  Чтоб  все  знали  -  вот  он,  "повстанческий
командующий", кадетская морда, который вас, дураков, подбил бунтовать против
Советской, вашей же собственной, рабоче-крестьянской власти.
   Нет, тяжело вспоминать! Набегают слезы и начинают дрожать руки.  Продолжу
завтра".

   Громкий  стук  в  дверь,  частый  и,  как  показалось  Ветрову,  какой-то
тревожный, заставил его прервать чтение.

КРАЕВЕД

   Никита в некоторой нерешительности прошел  в  сени  и  остановился  перед
дверью. Наконец он спросил:
   - Кто там?
   По-видимому, молодого голоса, и к тому же  мужского,  стучавший  в  дверь
услышать не ожидал. Пришелец покашлял, поскрипел половицами  на  крыльце,  а
затем поинтересовался нерешительным, хотя и низким баритоном:
   - Извините, Степанида Егоровна дома?
   - Дома, дома! - отозвалась бабка. - Открывай, Никитушка,  не  бойся!  Это
Володя Корнеев пришел, я тебе об нем говорила...
   Никита отпер засов и пропустил в сени крупного, лысоватого,  круглолицего
мужика в темном плаще и несколько старомодной шляпе, похожей на тирольскую.
   - Здравствуйте, -  сказал  вошедший,  не  очень  приветливо  поглядев  на
Никиту, - я, тетя Стеша, уж запутался в твоих внуках, это который? Вроде  ты
его Павлушкой называла?!
   - Не Павлушкой, а Никитушкой! - поправила Егоровна. - И не внук он мне, а
в гости к Михалычу приехал. Из самой Москвы! А Михалыча-то  и  дома  нету...
Вот у меня сидит.
   - Ладно, - еще пуще помрачнел господин Корнеев, - будем знакомиться.
   Корнеев Владимир Алексеевич.
   - Ветров Никита Сергеевич, - чинно представился московский гость.
   - Очень приятно, - церемонно произнес Корнеев, хотя явно ничего приятного
от присутствия Никиты не ощущал. Напротив, весь его вид  давал  понять,  что
юный бородач серьезно осложнил его миссию. - Мне  бы  поговорить  надо...  -
Корнеев  бросил  недовольный  взгляд  на  Никиту.  Мол,  дело   срочное,   и
желательно, чтоб без посторонних... Ветров решил пойти навстречу.
   - Я пойду, пройдусь немного, - сказал он. - На часок...
   Определенной цели у него не было. Но когда он проходил мимо дома ь 48, со
двора выехал знакомый "Запорожец". Протрезвевший Андрей со своим  семейством
решил прогуляться. И, притормозив около Никиты,  окликнул  его  как  старого
знакомого:
   - Далеко собрался?
   - В... краеведческий музей, - сказал Никита первое, что пришло в голову.
   - Отлично! - воскликнул Андрей. - А мы все думали: куда бы сходить?
   Садись!
   Действительно, доехали быстро. Областной краеведческий музей размещался в
обшарпанном, но крепком, на  совесть  построенном  двухэтажном  особнячке  с
портиком, украшенным шестью толстенькими, как грибы, дорическими  колоннами.
На углу красовалась довольно свежая мемориальная  мраморная  доска:  "Бывший
дом  градоначальника.  Памятник  архитектуры  XVIII-XIX  веков.   Охраняется
государством".
   Оказалось, что вход стоит 2000, для детей и солдат - 1000 рублей.
   Кассирша,  вязавшая,  по-видимому,  детские  носочки,  аж  встрепенулась,
увидев сразу четырех посетителей, способных привнести  в  кассу  охраняемого
(но не ремонтируемого) государством учреждения культуры аж  целых  7  (семь)
тысяч рублей. Другая бабуля, читавшая какую-то местную газету  за  небольшим
столиком с табличкой "Экскурсовод",  торопливо  встала  и  сказала,  приятно
улыбнувшись:
   - Здравствуйте! Меня зовут Нина Васильевна. Я рада вас  приветствовать  в
стенах нашего областного  краеведческого  музея.  Верхнюю  одежду  можно  не
снимать, у нас, к сожалению, еще не топят...
   - И не затопят, - добавила кассирша, -  за  отопление  еще  с  того  года
должны остались...
   - Прошу пройти в начало экспозиции, -  Нина  Васильевна  взяла  указку  и
пропустила всех четверых за барьерчик. Потом она очень бойко, ибо  наверняка
лет тридцать повторяла одно и то же с небольшими дополнениями и уточнениями,
вносимыми различными съездами и пленумами, начала рассказывать  о  том,  где
расположена область, с какими субъектами РФ граничит, какая у  нее  площадь,
численность и плотность населения. Не  забыла  поведать  о  реках,  рельефе,
полезных ископаемых и прочем, а затем подошла  к  стенду,  где  обнаружились
каменные топоры, черепки и наконечники стрел. Оказалось, что здесь,  в  этих
краях, первые стоянки первобытных людей появились совсем недавно -  каких-то
20 тысяч лет  назад,  и  жили  здесь  племена  ямочно-гребенчатой  культуры,
которые  вроде  бы  жили  оседло  и  находились  на   неолитической   стадии
развития...
   - Ну, блин! - тихо пробормотал Андрей. - Это ж надо же!
   Послушав о первобытности, сразу перешли к древним славянам, которые вроде
бы тут что-то пахали, а за одно и к тюркам, которые когда-то кочевали  через
эти  места.  Конечно,  бабулька  повздыхала  насчет  того,   что   все   это
сопровождалось набегами и грабежом. Никита  в  свое  время  немало  об  этом
слышал еще на лекциях по отечественной истории, но из жалости к бабульке  не
показывал, что ему скучно.
   Что же касается Андрея и  Аллы,  а  также  мало  что  понимавшего,  но  с
удовольствием смотревшего всякие занятные штуковины Максимки, то их  интерес
был самым неподдельным. Правда, "блины" с "хренами", то и дело слетавшие  из
уст Андрея, несколько коробили интеллигентную старушку, еще не знавшую,  что
эти выражения уже вполне вписались в литературный язык,  но  тем  не  менее,
чувствуя внимание публики, она продолжала рассказывать о том, что в  здешних
местах происходило во времена Киевской Руси,  феодальной  раздробленности  и
монголо-татарского нашествия и т.д. Наконец  Нина  Васильевна  добралась  до
восстания Степана Разина.
   - На территории  нашей  области,  -  повествовала  она,  -  главные  силы
повстанческого войска так и не  появились  но,  хотя  крепостные  крестьяне,
ремесленники, городовые  казаки  и  часть  стрельцов  активно  сочувствовали
восставшим,  на  то,  чтоб  подняться  против  крепостников,  решились  лишь
несколько волостей. Там произошли бунты,  было  убито  несколько  владельцев
вотчин, и по городам распространялись подметные письма с  призывами  убивать
изменников - бояр и воевод, стоять за правую веру, царя Алексея  Михайловича
и царевича Алексея Алексеевича. Степан Разин, как вам,  возможно,  известно,
не призывал открыто к свержению самодержавия и утверждал, будто действует от
имени и по повелению Алексея Михайловича. В составе  его  флотилии,  плывшей
вверх по Волге, были два особых струга, один из  которых  был  обит  красным
бархатом, а другой - черным.
   Разин и его сподвижники распространяли слухи, будто на  "красном"  струге
плывет царевич Алексей Алексеевич, который на самом  деле  умер  задолго  до
восстания, а на "черном" - патриарх Московский и Всея Руси Никон, который на
самом деле умер за год до восстания, но в народе ходили  слухи  о  несметных
богатствах, захваченных разницами в Персии.
   Поиски  разинских  сокровищ  начались  непосредственно  после  подавления
восстания, велись они в разных местах, но так ни к  чему  и  не  привели.  В
частности, существует легенда и о том, что "разинский" клад был  спрятан  на
территории нашей области, куда  в  1670  году  отошел  отряд,  возглавляемый
атаманом Федькой Бузуном. Известно, что отряд Бузуна  продолжал  действовать
на северо-западе нынешней территории нашей области до 1671 года, то есть  до
того времени, пока Федька Бузун не был убит  в  бою  с  царскими  драгунами.
После этого его отряд прекратил свое существование, распавшись на  несколько
мелких разбойничьих шаек. Однако нет  никаких  документальных  свидетельств,
что разинская казна находилась в отряде Бузуна, так же, как и о  ее  захвате
царскими войсками. Конечно, народная молва, в частности, изустные  предания,
записанные нашим  известным  краеведом-энтузиастом  Владимиром  Алексеевичем
Корнеевым, ныне директором  школы  ь  127,  в  немалой  степени  приукрасила
историю, обрасти-ла ее всякого рода лирическими и мифическими деталями, явно
гиперболизировала  размеры  клада  -  чуть  ли  не  сорок  возов  золота   и
бриллиантов!  -  но  убеждения  в  том,  что  "разинский"  клад  существует,
придерживается  и  значительное  число  вполне  серьезных  специалистов,   -
закончила Нина Васильевна.
   Ветров на некоторое время отключился от прослушивания того, что  говорила
Нина Васильевна. Он переходил вместе со всеми от стенда к стенду, смотрел на
ржавые бердыши, почерневшие шпаги и штыки, модели галер  Петровского  флота,
ядра,  портреты  каких-то  типов  в  париках  и  прочие  экспонаты,   слышал
монотонную речь экскурсовода, но  ни  во  что  не  вникал.  Никита  еще  раз
проматывал в памяти историю своего заочного знакомства с Ермолаевым.
   За размышлениями Никита и не заметил,  как  экскурсия  завершилась.  Они,
оказывается, уже поднялись на второй этаж, где была экспозиция,  посвященная
растительному  и  животному  миру  области,  посмотрели  чучела  всяких  там
кабанов, волков и зайцев, которые не то прежде, не то и теперь  водились  на
здешней территории. Максимка восторженно указывал  пальчиком  на  потолок  и
пищал:
   "Птички! Птички!", а Андрей интересовался у Нины Васильевны, почем  нынче
покупают волчьи шкуры для чучел, так как он сам охотник и в зиму  собирается
с мужиками пооблавить немного. Алла в это время настырно призывала  Максимку
поглядеть на коллекцию бабочек.
   В общем, каждый нашел здесь что-то свое. Ветров поглядел на часы. С  того
момента, как он покинул дом Егоровны, минуло уже два часа. Пора бы  и  честь
знать...

СНОВА У ЕГОРОВНЫ

   Пока ехали из краеведческого музея, Андрей и Алла наперебой  расхваливали
друг другу прошедшее посещение  этого  культурного  учреждения.  Было  такое
ощущение, что они, которые каждую субботу и воскресенье,  не  говоря  уже  о
будних днях, могли любоваться экспозициями этого  музея,  "открыли  его  для
себя", как  Рита  из  телерекламы  "открыла  для  себя"  какие-то  очередные
прокладки с крылышками или без. Никита, конечно, из чисто  благотворительных
побуждений, поддерживал разговор и тоже вовсю восхищался тем, что  на  самом
деле произвело на него самое жалкое впечатление. Впрочем, при  том,  что  он
усердно поддерживал беседу, мысли его уже торопились к Егоровне.  Интересно,
посвятит ли его бабка в тайны беседы с краеведом-директором  или  оставит  в
неведении? Кроме того, была надежда на то, что вернется Василий  Михайлович.
А уж это для Никиты было и вовсе вопросом первостепенной значимости.
   Взойдя на скрипучее крылечко, Никита постучал в дверь.
   - Кто там? - послышался голос Корнеева.
   - Это Никита Ветров...
   - А-а... - без  прежнего  недовольства  произнес  Владимир  Алексеевич  и
открыл дверь.
   - Что ж ты бабушку так волнуешь? - строгим тоном произнес директор школы,
будто Никита учился у него, примерно в пятом или в шестом классе. -  Сказал,
что на час уходишь, а сам три часа гуляешь?! Ай-яй-яй! Она только-только  по
поводу Василия Михайловича успокоилась, а теперь ты куда-то запропал?
   - Нашелся Василий Михайлович?! - обрадовался Никита. - И где ж он был?
   - У меня он, на квартире, в добром здравии.
   - Ну а что ж вы его сюда не привезли? - спросил Никита, и это Корнееву не
понравилось.
   - Долго рассказывать. И вообще, какое тебе до этого дело?
   - Но я вообще-то именно к нему ехал. И письмо предварительно  написал.  А
он мне ответил и пригласил приехать в выходные. Вот я и приехал, а  его  нет
дома...
   - Ну, это еще не повод, чтобы поднимать панику.
   - Да ладно, Володя, -  оборонила  Никиту  бабка,  -  чего  напустился  на
малого?
   Иди, Никитушка, чайку попей с нами.
   Никита уселся  за  стол,  Егоровна  налила  ему  крепкого  чаю.  Владимир
Алексеевич пристально посмотрел на Никиту и спросил:
   - Ну, погулял, ознакомился с достопримечательностями?
   - Да, - кивнул Никита, которому очень хотелось заметить, что он не ученик
пятого класса, и  не  пил  с  директором  на  брудершафт,  а  потому  просит
именовать его на "вы". Но было неудобно заводить склоку по такому пустячному
поводу.  В  конце   концов,   ему   надо   как   следует   познакомиться   с
краеведом-общественником, да еще с такими разносторонними интересами:  он  и
народные предания насчет клада Федьки Бузуна собирает, и  с  сыном  красного
героя Ермолаева на дружеской ноге...
   Тем более что о том, где Василий Михайлович, он  осведомлен,  хотя  и  не
очень хочет  почему-то  вводить  Никиту  в  курс  дела.  Отхлебнув  чай,  он
произнес:
   - У вас в краеведческом музее,  -  ответил  Никита,  -  очень  интересная
экспозиция, только вот о Ермолаеве там ничего нет, да и вообще о мятеже 1919
года не упоминается. Зато Нина Васильевна нам много рассказала о том, как вы
народные предания собираете.
   - Неужто? - воскликнула Егоровна, поглядев на Корнеева. - В  самом  музее
про тебя рассказывают?!
   - Ну а что тут такого? - невозмутимо произнес директор. - Нина Васильевна
одно время у нас в школе историю преподавала. Очень приятная старушка.  Надо
будет как-нибудь съездить в музей, навестить ее... Работы  только  много.  А
тебя, Никита, как я понял, Интересует история советского периода?  На  каком
курсе учишься?
   - На втором, - ответил Ветров.
   - Странно, - покачал головой Владимир Алексеевич, - в мое время на втором
курсе проходили историю СССР XIX века... И курсовые вроде бы по этой же теме
писали. A ты, стало быть, вперед забежал? Или теперь такие новые веяния?
   - Я еще с прошлого года этой темой занимаюсь, - ответил Никита, -  изучаю
вашу здешнюю историю.
   - А почему именно нашу? Почему, допустим, не лево-эсеровский  мятеж  1918
года в Москве?
   - Потому что про него уже много  чего  написано.  А  про  ваш  здешний  -
ничего.
   Немного в губернских газетах, чуть больше в брошюре 1929 года издания, да
еще коротенькие упоминания в монографиях по истории гражданской войны.
   - Запретная тема считалась... - вздохнул Владимир  Алексеевич.  -  Точнее
сказать, непопулярная. Вообще-то, раньше у нас помнили об этом эпизоде. Даже
был стенд в краеведческом музее, в зале, где рассказывалось  о  революции  и
гражданской войне. И  о  Ермолаеве  там  было  кое-что.  По-моему,  был  его
портрет, личные вещи. "Маузер", шашка, часы, портсигар, кажется. Ну а  после
1991 года, сами понимаете, директор музея  решил  обновить  экспозицию,  все
убрали в запасник. Ну а тут гайдаровская реформа. Цены подскочили до  небес,
а бюджет у музея начал прирастать  только  нулями  к  зарплате.  Так  все  и
осталось до сих пор.
   Или  почти  так  же.  Так   что   получается,   что   коллективизация   и
индустриализация у нас в  области  начались  сразу  после  аграрной  реформы
Столыпина и промышленного подъема 1910-1913 годов. Хе-хе!
   - Хорошо еще, что не сразу после восстания Степана Разина...  -  произнес
Никита. - Между прочим, именно в связи с ним Нина Васильевна вас упоминала.
   - А-а, насчет клада Федьки Бузуна?
   - Конечно.  Вообще-то  я  о  кладах  Степана  Разина  много  слышал,  но,
по-моему, это такая же химера русской истории, как библиотека Ивана Грозного
или клад Наполеона, брошенный в Семлевское озеро.
   - Как тебе сказать, в какой-то мере - да. Но история,  как  ты,  наверно,
уже понял, обучаясь в университете, в чистом виде  довольно  скучная  наука.
Поскольку она изучает, в принципе, самую обычную жизнь,  только  протекавшую
несколько столетий  или  десятилетий  назад.  А  эта  самая  обычная  жизнь:
производственная работа, торговля,  Добывание  хлеба  насущного,  воспитание
детей - то есть повседневная рутина - ничего сенсационного не  содержит.  Во
всяком случае, для широкой публики.  Интерес  у  нее  вызывают  лишь  всякие
тайны, загадки, легенды и мифы, иногда отдающие мистикой...
   - ...Или мистификацией, - добавил Никита. - Разумеется. Кстати, уже давно
замечено, что чем сложнее и труднее складывается обыденная жизнь людей,  тем
больше в них интереса ко всякому загадочному, невероятному, потустороннему.
   Почему так мало людей ходило в церковь, допустим, при Брежневе?  Особенно
в первые годы его правления? Вовсе не потому, что это "запрещалось" или  "не
поощрялось". Может, и были какие-нибудь  отдельные  случаи,  когда  начинали
цепляться  к  тому,  что  комсомольцы  в  церкви  обвенчались  или   ребенка
окрестили, но они погоды не делали. Хочешь в Бога верить -  верь,  хочешь  в
комсомол - не верь, позиция достаточно четкая. Или душу  спасай,  или  делай
карьеру. Но все-таки в церковь не шли  потому,  что  нужды  в  потустороннем
большинство людей не испытывало. Жилось-то, в общем, неплохо.  Именно  тогда
нас приучили к хорошему среднему уровню, причем за малым исключением - почти
для всех. И в  принципе,  все  знали,  что  зарплату  всегда  заплатят,  что
постепенно наберешь и на  телевизор,  и  на  холодильник,  и  на  стиральную
машину, и на "Жигули", если очень постараешься. Поэтому  к  Богу  обращались
только тогда,  когда  случалось  что-то  экстраординарное:  смерть  близких,
стихийное бедствие... Да и то, если государство не могло помочь  в  какой-то
чрезвычайной ситуации. А сейчас  наша  жизнь  -  одна  большая  чрезвычайная
ситуация. Причем, в общем и целом, для всех.
   - И для "новых русских"? - спросил Никита.
   - А как же! Для них,  пожалуй,  в  первую  очередь.  Да,  ему,  "новому",
конечно, насчет  пищи  и  одежды  беспокоиться  не  надо,  но  разве  он  не
переживает по поводу каждой сделки, в которой  его  могут  надуть  или,  как
теперь принято говорить, "кинуть"? А разве  он  не  боится,  что  конкуренты
подошлют к нему киллеров? Или мафия возьмет детей в заложники?  Боится,  еще
как боится! А сама мафия?! Если брать ее как целое - да, она бессмертна.  Но
каждый отдельный босс или пахан смертей. Не говоря уже  о  всякой  "пехоте",
которую ежегодно валят  десятками  и  сотнями.  Свои  же  или  конкуренты  -
неважно. Плюс милиция, которая все-таки работает и регулярно кого-то  са