ачи, машины, деньги...
   - Я тоже из-за вас пару раз исчезал и  считался  мертвым.  Проходил  мимо
дома, где мать живет, и не  решался  заглянуть.  Поэтому,  на  вашем  месте,
Владимир Евгеньевич, я бы  поторопился.  Все  равно  ни  хрена  из  меня  не
вытянете. А начнете мурыжить, так я еще и уйду от вас.
   - Это вряд ли. Мы тебе для начала руки-ноги пообломаем, чтоб  от  беготни
отучить...
   Наверно, Ворон уже хотел отдать какой-то приказ, вводивший в действие тот
самый план медленной смерти, на которую он  обрек  капитана  Чугаева,  когда
произошло нечто совершенно неожиданное.
   Послышался  треск  и  лязг,  дверь,  ведущая   из   полуподвала   наверх,
распахнулась настежь, и в помещение влетела  некая  штуковина  продолговатой
формы, которая лопнула с глуховатым хлопком и распространила во все  стороны
желтоватое облачко газа. Все те, кто находился в подвале, дружно закашлялись
и схватились за глаза. На пороге возникли две темные фигуры в  противогазах,
с  короткими  автоматами  в  руках.  Дут!  Дут!  Ду-дут!  -  и  мордовороты,
остервенело теревшие глаза,  рухнули  на  пол.  Шмяк!  -  резиновая  дубинка
обрушилась на голову  Ворона,  и  он  мешком  скатился  с  кресла.  Щелк!  -
проворные руки завернули ему запястья за спину и защелкнули на них  надежные
стальные браслетки. Ш-ших! Шлеп!
   - те же ладони налепили Ворону на  морду  пластырь,  а  сверху  набросили
мешок из черной ткани.  Пара  бойцов  в  противогазах,  ухватив  под  локти,
проворно поволокла его наверх. Двое других подскочили к кашляющему Чугаеву.
   - Извини, капитан, - произнес один из них, - но  тебя  придется  выводить
так же.
   Пластырь они, правда, на рот ему лепить не  стали,  но  мешок  на  голову
надели. Третья пара бойцов тем временем, открыв канализационный люк  в  полу
подвала, спихивала туда тех, кто еще несколько минут назад "месил" капитана.
   В это время самая первая пара уже впихнула оглушенного Ворона в "уазик" -
фургон, стоявший во дворе с работающим мотором. Следом вторая пара  вытащила
Чугаева и тоже, без лишних сантиментов, забросила в  кузов.  Последние  двое
захлопнули за собой дверь, ведущую в полуподвал, молниеносно налепили на нее
какую-то бумажку с печатью и запрыгнули  в  заднюю  дверцу  фургона.  Машина
сорвалась с места и резко вывернула в подворотню, выводящую на улицу.
   Немолодой усатый югослав,  тащивший  под  мышками  две  больших  банки  с
какой-то импортной краской, только  покачал  головой  и  вымолвил  по-русски
нечто нецензурное. Потом добавил нечто длинное и  темпераментное  на  своем,
сербско-хорватском, который, ежели читать с листа, отпечатанного кириллицей,
вполне понятен, но на слух русскому человеку разобрать трудно. Можно  только
догадываться по интонациям, что  там,  в  этой  славянской  душе,  накипело.
Небось этому усачу, который  Иосипа  Броз  Тито  помнил,  очень  тошно  было
глядеть на российскую действительность.  И  сильно  домой  захотелось,  где,
однако бардака  и  всяких  катавасий  было  не  меньше.  Но  куды  денешься?
Деньги-то нужны, а на разбомбленной родине много не заработаешь.  Тем  более
что там еще и власть поменялась...
   Паренек в дорогой рубашечке с приличным галстуком - прямо-таки  "яппи"  с
Уолл-стрит!  -  который  притормозил  у  светофора  в  тот   момент,   когда
завершалось "маски-шоу", равнодушно скользнул взглядом по "буханке"  и  тем,
кого в нее запихивали. Ему, сидевшему в "Ауди" с кондиционером, было слишком
уютно, чтобы размышлять над превратностями судьбы.  Тьфу-тьфу,  конечно,  от
сумы да от тюрьмы не открестишься, но пока у него лично все в порядке.
   А проходившая мимо бабка с тряпичной сумкой перекрестилась и пробормотала
себе  под  нос  с  брянско-белорусским  (видать,  из  тех  краев  в   Москву
перекочевала) акцентом:
   - Узяли злодиев...

СУТКИ СПУСТЯ

   Земля совершила один полный оборот вокруг своей оси. Число  на  календаре
увеличилось на единицу. По всему миру произошли  какие-то  более  или  менее
важные события, некоторые из которых даже, возможно, сохраняться  в  истории
или в памяти того или иного народа. Но все же ничего  особо  серьезного  или
ужасного за истекшие сутки не случилось. Астероиды  и  кометы  на  Землю  не
падали, ядерными  ударами  никто  не  обменивался,  инопланетяне  десант  не
высаживали - небось посмотрели "День независимости" и решили,  что  на  этой
поганой планете ловить нечего.
   Новый  день,  в  общем  и  целом  (по  меньшей   мере,   для   обитателей
Первопрестольной), был очень похож на предыдущий. Та же  жара,  духота,  пот
градом, теплое  пиво  и  кока-кола.  Конечно,  сходство  между  прошедшим  и
наступившим днем увидели лишь те, кто дожил до этого, -  некоторые  ведь  за
прошедшие сутки успели помереть - се ля ви! Ясно, что для каждого отдельного
индивидуума день прошедший и день наступивший чем-то  различались  -  кто-то
женился, у кого-то дитя  родилось,  у  кого-то  тетка  преставилась.  Кто-то
крутые деньги в казино выиграл, а  кто-то  продул  сумму  того  же  порядка.
Кому-то удалось втиснуться на хлебное место и  встать  на  путь,  ведущий  к
большим деньгам и уважению, а  кто-то  с  этого  места  вылетел  и  медленно
покатился в сторону нищеты, алкоголизма и бомжатника.
   Но для тех, кто вчера стал свидетелем "маски-шоу",  отличие  наступившего
дня от прошедшего состояло как раз в том, что на сей раз  около  строящегося
ресторанчика ровным счетом ничего не произошло.  Югославы  мирно  продолжали
свою работу, между делом обсуждая, полегчает ли при Коштунице или, наоборот,
станет хреновей, чем при Милошевиче. Усач пессимистично утверждал последнее,
а те, кто помоложе, надеялись на  лучшее.  Новорусский  "яппи"  на  сей  раз
подкатил к перекрестку на зеленый свет и прошуршал мимо, даже не вспомнив  о
том, что вчера тут видел. Бабка с тряпичной сумкой тоже прошла  по  обычному
маршруту от дома до магазина,  не  помянув  "злодиев"  -  вчера  весь  вечер
рассказывала подругам-пенсионеркам про этот инцидент, аж весь язык исчесала.
   Им всем и в голову не могло прийти, что в это самое время,  уже  сегодня,
на другом конце столицы происходят события, тесно связанные с тем,  что  они
видели вчера.
   В уютном, не по-русски ухоженном и тенисто-прохладном скверике, во  дворе
одного из  новостроенных  престижных  домов,  заселенных  "новыми  русскими"
средней руки, сидела молодая мама  с  красивой  коляской,  в  которой  мирно
посапывал, причмокивая пустышку, щекастый розовый младенчик месяцев шести от
роду. Юная мамаша читала  любовный  романчик  в  мягкой  обложке,  время  от
времени поглядывая на часы. Как видно, она приучала  ребятенка  к  режиму  и
точно знала, сколько должна продолжаться прогулка.
   Чуть поодаль от дамы  с  младенцем  по  скверику  прогуливался  плечистый
молодой человек в белых джинсах и легкой ветровке  поверх  желтой  футболки.
Рядом с ним крутилась рослая восточноевропейская овчарка, которой  бы  самое
оно в погранвойсках служить или зэков охранять.
   Больше в скверике никого не наблюдалось. Во-первых, потому, что день  был
рабочий а во-вторых, основная масса здешних обитателей  по  летнему  времени
перебралась на дачи, укатила на Канары, Антилы, Мальдивы, на худой конец,  в
Анталью, Мармарис или просто в Сочи или Ялту.
   Молодой человек с овчаркой время от времени поглядывали в сторону  мамаши
и коляски. Наверно, даже не сильно ушлый в психологии человек, и  тот  сумел
бы догадаться, что хозяин  овчарки  не  является  счастливым  молодым  отцом
младенца и законным супругом юной дамы. Да и за донжуана, положившего  глаза
на чужую молодушку, гражданина с собакой было трудно принять. Вместе  с  тем
то, что молодец для мамочки - человек явно не  посторонний,  пожалуй,  четко
просматривалось. Если б кто пригляделся повнимательней, то пришел  к  вполне
закономерному  выводу,  что  плечистый   детинушка   -   наемный   охранник,
телохранитель, выражаясь по-нынешнему, "бодигард", то есть тот, кому, как  и
овчарке, поручено сию  особу  и  младенца  стеречь  "от  всяческих  для  них
ненужных встреч".
   Наконец мамаша, в очередной раз поглядев на  часики,  заложила  закладкой
книжку, пристроила  ее  в  колясочку  и  покатила  младенца  из  скверика  к
подъезду.
   Телохранитель - теперь-то ни у кого бы в  том  сомнений  не  осталось!  -
пропустил свою подопечную вперед, а  сам  пошел  сзади,  метрах  в  двух  от
хозяйки. Овчарка потрусила рядом с коляской, приветливо  виляя  хвостом,  но
при этом то и дело скаля свеженькие вострые клыки: только троньте, мол,  мою
подзащитную - пойдут клочки по закоулочкам!
   В подъезде имелся не только видеодомофон с кодовым замком, но еще и сидел
консьерж в застекленной будке. Причем не какой-нибудь дедуля  второго  срока
годности, а паренек, которому, возможно, уже приходилось экзамены сдавать на
краповый берет. При нем "Иж-71" имелся, дубинка, наручники, УКВ-рация - все,
как у людей. К тому же в будке имелся  пульт,  с  которого  он,  не  набирая
номера, одним нажатием кнопки мог вызвать сюда ментов, пожарных и так далее.
Ясно, что в такой подъезд ни шпана с улицы не сунется, ни алкашня, ни бомжи,
ни домушники. Дом уже не первый год стоит, а стены чистенькие, без  надписей
и выбоин в штукатурке, между этажами и на  лестницах  окурки  и  бутылки  не
валяются, а тут, около консьержевой будки, даже полочки и кашпо с цветочками
пристроено.
   Культура!
   - Хорошо прогулялись? - спросил консьерж.
   - Прекрасно! - отозвалась мамочка. - Галя дома?
   - Минут пять назад в магазин ушла. Просила передать, что будет через час.
   Консьерж - его Егором звали - конечно, и даму,  у  которой  1ло  какое-то
книжное имя - Марья Кирилловна, и  сопровождающего  ее  охранника  Степу,  и
домработницу Галю, и ребятенка Женьку, и даже овчарку  Альму  отлично  знал.
Мужа этой  молодой-красивой,  Климкова  Григория  Васильевича,  тоже  видеть
доводилось, хотя и нечасто. То ли он у нее  совсем  деловой,  то  ли  гуляка
изрядный. Хотя, вообще-то, одно другому не  мешает:  чтоб  гулять  от  души,
нужны деньги, а чтоб хорошие деньги зарабатывать, надо быть деловым.  Вместе
с тем деловому человеку надо хорошие контакты иметь, то есть где-то с кем-то
выпить, на охоту сходить, в сауну, ну  и  так  далее.  Так  что  сидеть  при
законной юбке ему некогда.
   При всем этом консьерж испытывал некое странное чувство зависти  к  Марье
Кирилловне. Нет, с сексуальной ориентацией у него все было в порядке.  Но  с
другой стороны, парню все время думалось  о  том,  насколько  проще  жить  и
добиваться успеха красивым и ловким бабам.  Ведь  эта  самая  Кирилловна,  а
проще сказать, Машка, потому что ей всего двадцать три, в Москву из какой-то
дрюшлой области приперлась,  в  университете  учиться.  Но  время  даром  не
теряла. Взяла и "хомутнула" богатенького Гришу. Где и как,  конечно,  мраком
покрыто, но факт есть факт.
   Причем ясно, что женился на ней  этот  Гриша  исключительно  за  красивые
глаза, длинные ноги, ну и  прочее  подобное  оборудование  мирового  уровня.
Потому что Егору довелось батяню этой удачницы пару раз поглядеть, когда тот
сюда из своей Тьмутаракани выбирался. Очень, надо сказать, потертый  дядька.
Серый такой, как штаны пожарного. Правда, на полного алкаша не похож и вроде
бы еще в силе, но ясно, что не начальник -  по  походке  видно  и  в  словах
твердости не чуется. То ли инженер, то ли  слесарь  квалифицированный  -  не
больше. Зятя все по имени-отчеству называл,  хотя  самому  за  полтинник,  а
Гришке двадцать пять всего.
   У Гришки-то отец - ого-го! И сам деньгами ворочает, и сынка  пристроил  к
бизнесу. Наверно, ему эта самая женитьба сынули не больно нравилась.  Небось
для дела нужно было получше невесту подобрать. Один раз Егор  этого  Василия
Алексеевича видел - при четырех  отбойщиках  приезжал,  на  "шестисотом".  И
Машкин отец с ним рядышком - воистину, бедный родственник. Но  Алексеевич  с
ним уважительно разговаривал, не просто Кирей или там Кириллом,  а  Кириллом
Петровичем называл. Демократичность  показывал,  конечно.  Ясно,  что  такая
родня ему ни к селу ни к городу. Небось и Петрович этот  все  понимал  -  не
дурак же.
   И тем не менее дочка у Петровича пристроена  -  лучше  некуда.  Теперь  в
пятикомнатной  квартирке  обитает,  куда  обстановку  на   пяти   грузовиках
завозили, у мужа "мере", у самой - "Пассат".  По  дому  может  ни  хрена  не
делать - служанка имеется, чтоб по магазинам ходить, прибираться, стирать  и
так далее. Опять же Степан при ней постоянно. Ясное дело, если Гриша надолго
загуляет или в очередной раз за кордон усвищет, Степа свою  госпожу  утешит.
Возможно, даже с санкции босса. Потому что бабы, как и техника, нуждаются  в
постоянном обслуживании. Уж лучше это дело доверить надежному человеку,  чем
ждать, пока Марья с каким-нибудь халтурщиком снюхается.
   А мог бы он, Егор,  так  быстро  и  без  проблем  разбогатеть?  Как-никак
среднюю школу кончил, мог бы попытаться  в  институт  поступить...  Глядишь,
нашел бы там москвичку с деньгами, ведь и на мышцы,  и  на  морду  ничего  -
вписался бы!
   Проводив взглядом Машу, Степана и  Альму,  направившихся  к  лифту,  чтоб
подняться к себе в 33-ю квартиру, консьерж только усмехнулся своим мыслям.
   Хрена с два у  него,  дурака  подмосковного,  что-нибудь  получилось  бы.
Знаний у него для поступления в вуз даже сразу после школы никаких не  было.
А уж потом, после армии, и подавно. Морды  бить,  правда,  научили  неплохо,
машину водить тоже, стрелять более-менее. Но с такими знаниями надо  либо  в
менты, либо в бандиты, а ему ни туда, ни туда не хотелось. Вот и пристроился
в частную охрану - землячок подсказал. Работа  хорошая,  сутки-трое,  деньги
как часы  платят,  на  "шестерку"  уже  накопил,  чтоб  из-под  Дмитрова  на
электричке не маяться. Здесь, под домом,  гараж  подземный,  пока  дежуришь,
стоит в тепле, и не свинтят ничего - там тоже сторож есть. Нет уж, от  добра
добра не ищут.
   Прошло минут двадцать. На дворе  зафырчало.  Сквозь  стекла  Егор  увидел
"Скорую" с надписью "Ambulance" на  передке.  Из  нее  вышли  трое:  молодая
баба-врачиха с чемоданчиком и  два  крупных  паренька  с  каталкой.  Врачиха
уверенно набрала код, как видно, те, кто "Скорую" вызывал, сообщили, открыла
и придержала, пока парни вкатывали в подъезд каталку. Тут для  удобства  был
специальный слип  наклонный  сделан,  по  которому  детские  или  инвалидные
коляски можно было к лифту подвозить. Ну, и  каталки  больничные  тоже.  Все
удобнее, чем с носилками корячиться.
   Егор, конечно, должен был кое-какие формальности соблюсти.  Он  вылез  из
будки и строго спросил у медиков:
   - Вы к кому, господа?
   - К Семеновой Антонине Ильиничне, в 32-ю квартиру. Сердечный  приступ,  -
быстро протараторила врачиха, поглядев в записную книжечку.
   - Извините, но по инструкции я должен подтверждение от квартиры получить,
- корректно произнес Егор, которому приятно было ощущать себя  хоть  чуточку
начальником.
   - Хорошо, хорошо, только быстрее, пожалуйста... Но не  успел  Егор  снять
трубку, как двери лифта распахнулись и  к  будке  подскочила  взлохмаченная,
размазанная, не шибко юная блондинка. В домашних шлепанцах и халате.  Точно,
из тридцать второй квартиры. Ну да, домофон у  нее  зазвонил,  небось  сразу
догадалась, что "Скорая" пришла, раз вызывали.
   - Это ко мне, ко мне! -  взволнованно  забормотала  баба  со  слезами  на
глазах. - Надо скорее, маме плохо...
   Понятное дело, разве Егор против? Отошел в сторону, баба из 32-й и медики
с каталкой поспешили к грузовой кабине, поехали.
   Эту, из тридцать второй, Егор знал похуже, чем Марью и ее семейство.
   Потому что она появилась в доме месяца  полтора  назад,  когда  настоящий
хозяин квартиры со своим семейством  уехал  в  загранку  вроде  бы  на  Кипр
куда-то. Судя по всему, надолго, и не просто отдыхать,  а  работать.  Ольгу,
бабу  эту,  он  нанял,  чтоб  та  присматривала  за  квартирой   и   порядок
поддерживала. А заодно разрешил ей и мамашу свою деревенскую поселить. Ольге
этой лет тридцать пять, не больше, а  мамаше  уже  под  семьдесят,  здоровье
никудышное, и в селе родни не осталось чтоб за ней ухаживать. Ольга молодец,
что мать не забывает, и босс у нее, видать, человек с понятием.
   Консьерж ждал, что вот-вот из лифта каталка  появится  -  торопились  же,
медики! ан нет, уже полчаса - и ни фига. Только голос Альмы сверху долетел -
чужих небось почуяла! Громко гавкает, сучара! Но лай быстро прекратился.
   Наверно, Степан унял, чтоб медицине не мешала. Не иначе они  пытаются  на
месте что-то сделать, прежде чем везти. Видать, крепко схватило бабулю.  Вот
уж не знаешь, где найдешь, где потеряешь... Может, жила бы бабка в  деревне,
на свежем воздухе, так и не было б ничего такого.
   Тут у Егора совесть заговорила. А что, если из-за той минуты, на  которую
он бригаду задержал, беда стряслась? Начальника решил изобразить, инструкцию
вспомнил... Может, там  всего-навсего  один  укол  требовалось  сделать,  но
вовремя. Пришли бы на минуту раньше - успели бы.
   Кое-как консьерж себя успокоил: нечего паниковать зря, покуда  ничего  не
известно. Но с этого момента почему-то к судьбе этой чужой  старухи  у  него
уже не было равнодушия. Прямо как за мать переживал, хотя мать  у  него  еще
два года назад померла от рака. И не старая, всего сорок шесть было...
   Наконец в лифте загудело.  Кабина  шла  вниз,  встала.  Дверь  с  рокотом
разошлась, и оттуда неторопливо - это сразу навело Егора на грустные  мысли!
- выкатили каталку, на которой лежало тело,  с  головой  укрытое  простыней.
Санитары в полном молчании потянули тележку к слипу, а врачиха  поддерживала
под руку рыдающую Ольгу. Она успела  переодеться  в  темное  платье  и  даже
косынку черную повязала. При этом Ольга несла с собой довольно большую,  но,
как видно, не тяжелую хозяйственную сумку. Не  иначе,  прихватила  смертное,
чтоб обрядить мать-покойницу в последний путь...
   Егору так жутко стало,  что  он  аж  похолодел  изнутри.  Не  успели,  не
отводились с бабкой - и он тому причиной! Задержал на чуть-чуть, называется!
   Растерянно  встав  с  места,  он  в  полном  молчании  проводил  взглядом
печальную процессию. Выходить не  решился,  побоялся,  что  врачиха  скажет:
"Молодой человек, если б мы пришли на  минуту  раньше..."  Посмотрел  только
через стекло двери, как санитары тело задвигают  внутрь  "Скорой",  помогают
Ольге влезть в машину, садятся сами и уезжают. Все! Вот  и  пожила  бабка  в
городской квартире с заботливой дочкой!
   Полчаса после этого никто мимо Егора не проходил, и  слава  богу,  потому
что все это время парень совестью маялся, уперев голову в ладони. Даже слезы
наворачивались и злость на самого себя разыгралась. Тошно, очень  тошно  ему
было.
   Когда эти полчаса истекли, защелкали кнопки. На  экранчике  видеодомофона
Егор увидел лицо Галины - домработницы Климковых. Крепкая  такая  баба,  как
гриб-боровик, возрастом за тридцать,  чернявая  и  бойкая.  Гыкает,  правда,
заметно, потому что не то хохлушка, не то казачка кубанская. Ну, и  словечки
изредка проскакивают: "трохи", "треба", "нехай" и прочие. Опять е  пуха  над
верхней губой до фига. Почти что усы натуральные.
   Галина втащила в подъезд две тяжеленные сумки, затаренные продуктами.
   Шумно выдохнула, утерла со лба пот.
   - Уф-ф! Еле доперла! - сообщила она. - Одной фрукты пять кило набрала.
   Пришли мои?
   - Пришли, - вяло отозвался консьерж. - Уж больше часа, как дома.
   - Ну и добре. А ты чего невеселый, Егор?
   - Бабка из тридцать второй померла, -Сообщил Егор. - Ольгина мать.
   - Ой, лышенько! - нахмурилась Галя.  -  Она  ж  вроде  не  совсем  старая
была... И отчего?
   - Сердце схватило. "Скорая" приехала, да поздно.
   - Погано, - вздохнула домработница. - Не нравилась  мне  эта  Оля,  шибко
много любопытничала, но зла я ей не желала. Мать есть мать, она одна...
   - Это точно, - в