Агафон, не поцарапав  кузов  о  сучки,  повернул
влево.
   - Да здесь ездят, - сказал Агафон, чтобы успокоить  Гребешка.  -  Видишь,
свежак тянется? Уже по сухому катались.
   Действительно, на этой хорошо освещенной солнцем просеке было не  намного
сырее, чем на песчаном проселке. Вместе  с  тем  куски  грязи  с  протектора
автомобиля, где-то по пути проехавшего лужу,  лежали  поверх  уже  подсохшей
почвы.
   Лесовозную дорогу, однако, прокладывали не  по  линейке,  она  извивалась
поперек склона,  постепенно  спускаясь  вниз,  поэтому  она  просматривалась
вперед максимум метров на полсотни. Именно  это  сейчас  тревожило  Гребешка
больше всего. Конечно,  скорость  была  небольшая,  но  все  же  перспектива
неожиданно влететь в болото, через которое эта нелегкая  дорожка  пролегала,
их не устраивала.
   Но  вместо  болота  очередной  поворот  принес   иной   сюрприз.   Агафон
затормозил, чтобы не стукнуться о багажник  серой  "Волги":  она  стояла  на
просеке с незахлопнутой водительской дверцей.
   - По-моему, это та самая... - пробормотал Гребешок. Агафон  придерживался
того же мнения, но высказаться не успел. Сзади откуда ни возьмись,  вылетела
на предельной скорости еще более знакомая желтая "шестерка" и остановилась в
метре  от  заднего  бампера  "девятки",  наглухо  заперев  ее  между   двумя
частоколами еловых стволов.
   Веселый разговор
   Из "шестерки" в обе стороны резко выпрыгнуло пятеро. Все при пушках.  Два
"Макарова", "ТТ" и блестящий никелированный  "глок-17"  нацелились  на  окна
"девятки", а пятый готов был поддержать товарищей из "АКМС".
   - Сидеть и не рыпаться! - такую команду по идее должен был отдать  Штырь,
который, держа "глок" двумя руками, навел его прямо в башку Агафону. Толково
навел, не подходя близко к дверце, которой Агафон при возможности мог бы его
крепко шибануть.
   Но эту  команду  отдал,  упреждая  поспешные  действия  подчиненных,  сам
Агафон, еще тогда, когда лавровские только подбегали к машине. Конечно, будь
у куропаточников  оружие,  можно  было  бы  посостязаться  с  "лавровкой"  в
стрельбе на поражение. В  принципе,  у  "куропатки"  это  всегда  получалось
лучше. Однако оружия не было. Выпрыгивать из машины, делать резкие  движения
в такой ситуации означало одно: обречь себя на расстрел. Шансов  разбежаться
по лесу, спрятаться в чащобе было мало. Поэтому сейчас, по  мнению  Агафона,
гораздо безопаснее было не проявлять активности.
   Штырь, не опуская пистолета, осторожно подошел со стороны капота,  цапнул
ручку дверцы, рывком распахнул ее. Ствол "глока" смотрел теперь на  Агафона,
прямо в лоб. Если нажмет,  то  мозги  бывшего  старшины  милиции  полетят  в
физиономии Лузы и Налима.
   - Вылазь! - гаркнул Штырь, скаля золотые зубы. - Живо!  Руки  на  голову!
Сперва Агафон!
   Агафон послушно свесил ноги с сиденья, положил ладони на затылок.
   - Ложись! Лицом вниз! Дернешься - пуля!
   Луза, Гребешок и Налим один за  другим  выходили  из  машины  и  ложились
мордами в мох.
   - Кто скажет, куда баба побежала, живым оставлю! - объявил Штырь.
   - Какая баба? - спросил Агафон не поворачиваясь.
   - Из "Волги", Элька Длинная.
   - Мы подъехали за минуту до вас. Не было тут никого.
   - Ладно, с вами после разберемся. Барбос, стереги! Чуть ворохнутся - мочи
всех одной очередью. Болтать им не позволяй, они хитрые, суки. Так,  глянем,
куда эта лярва могла мотануть...
   Штырь с ученым видом подошел к "Волге", заглянул внутрь, влез коленями на
водительское сиденье, посмотрел в заднюю часть салона, потом вылез и оглядел
почву около машины...
   - Во, шпильки отпечатались! - сказал он радостно. -  Так,  вокруг  капота
обежала...
   Он сделал несколько шагов, дошел до правой обочины, наклонился еще раз.
   - Ага, здесь тоже мох промяла. Короче,  идем  направо.  Чика  со  мной  -
прямо, Монтер с Гриней - левее. На шпильках  она  далеко  не  ушла,  а  если
снимет, босиком тем более не уйдет. Поосторожней, про пушку помните!  Но  не
валить, „-мое! По ногам долбите, ясно? Она живьем нужна.
   Лавровцы разбились на пары и скрылись в лесу,  а  куропаточники  остались
лежать,  уткнувшись  носами  в   мох   под   присмотром   бугая-автоматчика,
действительно  похожего  на  крупного  беспородного  пса,  которых   принято
называть "барбосами".
   Агафон почти с облегчением вздохнул. Было бы гораздо хуже, если бы Штырь,
торопясь догнать Эльку, решил, что куропаточников надо тут же пошмалять,  не
оставляя им никаких шансов. Но Штырь, как видно, кое-что соображал. И скорее
всего, догадывался (а может, и наверняка знал), что у  "куропатки"  есть  до
Эльки какой-то крутой интерес. А это  значило,  что  после  того  как  Эльку
поймают, предстоял довольно веселый разговор на природе. Шанс отделаться  от
этого разговора был только один: каким-то образом уделать Барбоса, занявшего
очень удобную позицию сбоку от лежащих рядком куропаточников. При первом  же
неосторожном движении, не говоря уже о попытке привстать, он  и  впрямь  мог
положить всех четверых одной, даже не очень длинной, очередью. До ближайшего
к нему Гребешка было метра два, не  больше,  до  Агафона,  который  лежал  с
другого края, - чуть больше четырех. Только полный лох промажет.
   О причинах этой неожиданной встречи  Агафон  пока  не  задумывался.  Ясно
одно, "лавровке"  зачем-то  понадобилась  Элька.  То,  что  попались  еще  и
куропаточники, - лишний плюс: можно расквитаться за пострелянных на квартире
Сергачевой и сорвать  выкуп.  Причем  необязательно  в  денежном  выражении.
"Лавровка" имела виды  на  кое-какие  объекты  и  доходные  дела.  Так  что,
конечно, Штырь вряд ли  будет  сильно  доволен,  если  Барбос  действительно
замочит всех четверых. Но само собой, не похвалит Барбоса, если тот  кого-то
упустит. Впрочем, это все теория.
   Практика интересовала Агафона гораздо больше. За себя он был  спокоен.  У
него не было привычки дергаться в рискованных ситуациях без ощутимой надежды
на успех. Луза с Налимом ребята молодые, а то,  что  сейчас  у  них,  должно
быть, все поджилки трясутся, даже неплохо. Они вряд ли  рискнут  вскакивать,
бросаться с голыми руками на автомат, изображать из себя Брюса Ли  или  Чака
Норриса. Они уже видели мертвых людей и знают, как это неприятно.  Будь  они
помоложе, помалограмотней - может, и рискнули бы, но они вышли из  возраста,
когда не понимают разницы между боевиком и реальной жизнью.
   А вот Гребешок  вызывал  серьезное  беспокойство.  Парень  с  опытом,  но
слишком самоуверенный. Ему много раз везло, другому бы давно  шею  свернули.
Сейчас небось только и  мечтает,  чтобы  утереть  нос  Агафону.  Дескать,  я
говорил, что надо по шоссе ехать! Конечно, мечтает, чтобы этот самый  Барбос
хоть чуточку  подставился.  Если  ему  удастся  уделать  Барбоса,  захватить
автомат, а потом еще и остальных лавровцев покосить, то лидерство в четверке
он заберет прочно. Луза и Налим на него молиться  будут.  Агафону  же  будет
сказано словами из старого фильма про Максима  Перепелицу:  "Никакой  ты  не
команды?!", и он будет выглядеть трусом и разгильдяем в глазах  этих  ребят.
Конечно, Гребешок сейчас не думает ни о завоевании авторитета,  ни  об  иных
последствиях, в том числе и о том, что будет, ежели у него ничего не выйдет.
Самое главное, Гребешок четко понимает, что  ему  с  Лузой,  которые  мочили
лавровских у Сергачевой, ни при каком раскладе не жить.  Агафона  с  Налимом
еще могут сделать предметом торга,  хотя  и  отметелят  за  милую  душу,  но
Гребешку на это надежды не было. Луза по недостатку интеллекта еще ничего не
просчитал, а у Гребешка мозги варят быстро.
   Оставалось только надеяться на то,  что  Гребешок  не  начнет  копошиться
слишком рано, пока  Штырь  и  его  братаны  не  отошли  далеко  от  просеки.
Вообще-то Штырь, конечно, должен был подстраховаться  и  оставить  в  помощь
Барбосу кого-то еще. Неужели для того, чтоб поймать одну, пусть высокорослую
и неслабую,  девку,  трех  человек  мало?  Правда,  Штырь  в  своей  краткой
инструкции соратникам говорил что-то насчет  пушки.  Это  что  же,  выходит,
Элька  вооружена?  Агафон  вспомнил,  что  Ростик  перед  прогулкой  в  парк
показывал Лиде и Ларисе пистолет. Во всяком случае, они так  говорили.  Если
Эля имела какое-то отношение к смерти Ростика, то пушка могла попасть к ней.
А  если  она  действительно  его  замочила  или  хотя  бы  активно  в   этом
участвовала, то у нее вполне хватит  духу  пострелять.  Правда,  неизвестно,
умеет  ли  она  стрелять,  но  если  Штырь  своих  предупредил,  чтобы  были
поосторожнее, значит, уже знает, что с ней расслабляться нельзя. Чем же  она
Лавровку обидела? Про Ростика догадались, что ли? Но Ростик вроде бы  не  из
их  конторы.  По  проституточной  части  она  отвечает  перед  "мамочкой"  и
Пиноккио,  а  те  стоят  под  "Куропаткой".  Может,  там  Забор   со   своей
"Альгамброй"  завертелся?  Но  он  бы  тогда  для  начала  с  Пиноккио  стал
разбираться, а не с девочками. Неужели что-нибудь по части ключей?
   От этого поплохело. Лавровка вполне  может  устроить  небольшое  гестапо.
Если, конечно, знает обо все этом деле  меньше  Агафона.  Впрочем,  она  все
равно гестапо устроит, хотя бы из чисто развлекательных побуждений. Или  для
того, чтоб убедиться в том, что знает  об  истории  с  ключами  больше,  чем
Агафон. Но потом, естественно, ни о какой торговле речи не  пойдет.  Тут,  в
этом лесу, их всех четверых и уроют. Места хватит.
   Гребешок, лежа всего в двух метрах  от  автоматного  дула,  действительно
соображал. И четко, не хуже Агафона, понимал, что ему  лично,  как  и  Лузе,
ловить  нечего.  Им  сперва  переломают  все  кости,  поиздеваются  вдоволь.
Пристрелят в порядке милосердия. Да и то, пожалуй, не  одним  выстрелом.  На
Лавровку в некоторых случаях нападал садизм.  Правда,  до  сего  времени  по
отношению к "Куропатке" они сохраняли корректность, но  ведь  все  меняется.
Тем более что здесь, в темном лесу, все концы хорошо хоронятся. Даже если не
закапывать, а просто пихнуть в ямку и  забросать  ветками,  шансов,  что  их
отыщут хотя бы до наступления зимы,  очень  немного.  А  зимой  и  вовсе  не
отыщешь. "Девятку" гады, конечно, найдут куда сбагрить. У них  полно  спецов
по перебивке номеров и перепродаже. Документы  на  машину  тоже  сляпают,  а
поскольку Сэнсею и в голову не придет, что его ребятки не в Москве  пропали,
а много ближе, немало времени минет, прежде чем он хотя бы  машину  разыщет.
Да и будет ли искать? Может, его уже самого менты по стенке размазывают?
   Конечно, пока Миша от бессильной ярости сопел носом в мох, ему  приходили
в голову разные отчаянные мысли насчет того, чтоб вскочить,  наброситься  на
Барбоса, а потом - будь что будет. Как тот самый пролетарий, которому нечего
терять, кроме своих цепей. Но вопреки опасениям Агафона Гребешок  сдержался.
Сообразил, что лавровцы еще не забрались далеко в лес, а Барбос,  который  в
первые несколько минут сохранял стопроцентную бдительность,  крепко  схватив
автомат и, держа палец на спусковом  крючке,  должен  был  рано  или  поздно
чуточку расслабиться. В конце концов, он ведь не  робот,  а  живой  человек.
Хотя и  с  придурью,  раз  в  Лавровке  оказался.  То,  что  эта  расслабуха
приближается, Гребешок усек по некоторым признакам. У него была  возможность
чуточку скосить глаз и наблюдать за тем, как ведет  себя  охранник.  Если  в
течение первой пары минут Барбос только и делал, что смотрел  на  пленников,
то потом первый раз  позволил  себе  на  несколько  секунд  отвести  глаз  в
сторону. Потом он зевнул,  почесался,  еще  раз  огляделся,  по-прежнему  не
отводя ствол автомата в сторону. Гребешок понял, что Барбос ищет место,  где
бы присесть, ибо у него не было уверенности,  что  друганы  скоро  вернутся.
Пленники вели себя тихо, не дергались, не  пытались  вскочить,  даже  рук  с
голов не пытались убрать. Ясно, что против автомата не попрут.
   Именно поэтому Барбос усмотрел пенек посуше, примерно на  одной  линии  с
куропаточниками, но чуточку подальше от Гребешка, и собрался  примостить  на
нем свой объемистый зад. В ногах ведь правды нет...
   Гребешок позволил себе немножко повернуть  голову  -  на  это  Барбос  не
отреагировал - и напряженно следил за действиями охранника.  Тот  потоптался
немного на месте, должно быть, терзаясь сомнениями: и присесть  хотелось,  и
боязно было даже на несколько секунд отвернуться  от  лежащих  на  земле.  В
конце концов, бугай  выбрал  соломоново  решение:  попятился  задом  к  пню.
Гребешок напряженно прикидывал, сколько секунд  понадобится  Барбосу,  чтобы
присесть. Ясно, что на несколько секунд ему придется отвести ствол в сторону
от куропаточников. Эх, если бы этот пенек  был  там,  где  Барбос  стоял  до
этого! Тогда бы Гребешок мог рискнуть... А теперь расстояние увеличилось, не
успеть.
   Но тут произошло то, чего ни Барбос, ни Гребешок, ни Агафон не ожидали.
   Послышался легкий скрип  и  треск,  откуда-то  сверху,  прямо  на  голову
Барбосу, рухнуло нечто бесформенное и никак не похожее на человека.  Барбос,
только-только пристроившийся на пеньке, от неожиданности выронил автомат  и,
придавленный этим "нечто", ничком нырнул с пня. Гребешок, еще не вскочив  на
ноги, успел заметить раскрывшуюся от ужаса  щербатую  пасть  Барбоса  и  его
выпученные, как у удавленника, глаза.
   В следующее мгновение шея Барбоса, не успевшего даже пискнуть,  оказалась
зажата согнутым коленом того, что свалилось с дерева. Конечно,  Гребешок  не
замедлил вскочить на  ноги  и  броситься  на  помощь  нежданному  спасителю.
Остальные тоже, но чуть позже.  Гребешок  подскочил  раньше  других,  рывком
подхватил с земли валявшийся в стороне автомат. Но ни выстрелить, ни ударить
он не успел, потому что пытавшийся выкрутиться  из  захвата  Барбос  неловко
дернулся вперед, а его противник, наоборот, обеими руками рванул свое колено
на себя. Хруп! Бугай дернулся и тут же обмяк. Глаза так и остались открытыми
нараспашку, да еще и вылезли и из орбит.
   - Обалдеть можно... - пробормотал Гребешок. Даже Агафон и Налим не  сразу
узнали Элю. Пока приглядывались, у нее в руках появился "стечкин".
   - С дороги, ну! - прорычала она. - Бросай автомат! Живо!
   - Ты чего, дура? - Гребешок понял, что если только чуть-чуть  приподнимет
ствол, эта дикая кошка - рысь, тигрица, пума, как хотите, - тут же  выпустит
ему кишки. Только не когтями, а очередью из своего карманного пулемета.
   Эля попятилась к лесу, отодвинулась от  мужиков  подальше,  должно  быть,
опасаясь, что кто-нибудь заговорит зубы, а остальные  вырвут  пистолет.  Она
совсем не походила на ту, что помнилась Агафону и  Налиму:  подкрашенную,  в
аккуратном, в меру вульгарном макияже,  в  изящных  модельных  туфельках,  в
дорогом джинсовом костюме. Волосы, скрученные в золотистый шарик на затылке,
растрепались,  кое-где  на  них  налипли  хвоя  и   еловая   смола.   Одежда
представляла  собой  линялый  и  драный  солдатский  комбез,  одетый  поверх
кофточки, блузки и кожаной юбки.
   - Брось автомат! - повторила она, обращаясь к Гребешку. - Считаю до трех!
   - Брось, козел! - прорычал Агафон.  -  Не  шутит!  Если  бы  в  следующее
мгновение Гребешок не положил оружие на землю, то, без  сомнения,  заработал
бы пулю. Но он уже увидел совершенно безжалостный взгляд Эли и разоружился.
   - Теперь отошли на десять метров! Дальше, дальше, мальчики!  За  деревья!
Нормально! Сели на землю!
   Эля дернула за ручку дверцу "шестерки", она не поддалась. Должно быть, ее
заперли на замок. Девица без  промедления  долбанула  рукоятью  пистолета  в
стекло, надеясь открыть замок изнутри. Но тут тишину леса огласил вой, визг,
пищание и свист автосигнализации. Эля даже шарахнулась от машины.
   - Не заведешь! - крикнул ей Агафон.
   Эля все-таки просунула руку в выбитое  окошко,  открыла  замок,  села  на
сиденье. Ключа в щитке не было.
   Агафон сорвался с места и в три  прыжка  подскочил  к  автомату,  который
бросил Гребешок.  Эля,  пытаясь  выдернуть  провода  и  соединить  напрямую,
положила пистолет рядом с собой. Прежде, чем она успела схватить его  вновь,
в окошко просунулся автоматный ствол.
   - Не трогай пушку! -  сказал  Агафон  убедительно.  -  Тебе  без  нас  не
справиться. Эта шпана сейчас прибежит. Давай лучше в "Волгу".
   - Там бензина нет, - всхлипнула от злости Эля, - отчего, думаешь,  я  тут
застряла?
   Гребешок, Луза и Налим тоже подскочили к визжащей "шестерке".
   - Снимай с тормоза! - приказал Эле Агафон. - Попробуем откатить, пока эти
не добежали. Ну, раз-два - взяли!
   Конечно, на твердом шоссе у них получилось бы лучше. Но  и  здесь  у  них
вполне хватило бы сил спихнуть чужую машину к кустам и освободить себе  путь
к бегству. Однако времени не хватило.  Чуткое  ухо  Гребешка  уловило  треск
сучьев справа от дороги:
   - Бегут!
   Агафон выдернул Эльку из кабины, схватил пистолет и бросил его Налиму.
   - Налево, в лес! Быстро! За деревья!
   Все пятеро юркнули под защиту  елок.  Прислушались.  Треск  сучьев  утих,
машина тоже выть перестала. Лавровцы нигде не показывались.
   - Ну, и что дальше? - шепотом спросил Гребешок. - Думаешь, они в открытую
к машинам полезут? Фиг тебе! Обойдут либо слева, либо справа.
   - Налим! - сказал Агафон. -  Переберись-ка  вон  туда,  к  мелким  елкам.
Только тихо. И вообще, пока точно их  не  увидишь  -  не  стреляй.  Старайся
патроны экономить. Сколько в магазине?
   - Должно быть, штук пятнадцать, - ответила Эля.
   - Уже извела, что ли? - спросил Агафон как-то  по-домашнему,  будто  речь
шла о деньгах.
   - Было дело...
   Расспрашивать о том, в кого она стреляла и каковы результаты, Агафон счел
неуместным и  несвоевременным.  К  тому  же  ему  захотелось  самому  обойти
"лавровку" с фланга. Проверил магазин, осторожно, чтобы не  щелкать  громко,
присоединил обратно. Магазин был  полный,  язык  не  утапливался.  "АКМС"  -
машинка старая, но надежная.
   Налим, пригибаясь и довольно тихо ступая, направился к ельнику.
   - Слушай, Миша, - Агафон обратился к Гребешку. - Побегай-ка малость между
деревьев, отвлеки их.
   - Сделаем... - Гребешок, треща ветками и шурша кустами, сделал  несколько
перебежек по лесу вдоль дороги, Агафон в это время тихонько стал двигаться в
глубь леса. По Гребешку никто не стрелял,  но  за  его  маневрами  наверняка
кто-то приглядывал.
   Отойдя метров на тридцать от просеки, Агафон изменил направление и  пошел
вдоль  нее,  все  время  поглядывая  вправо,  где  вот-вот  могли  появиться
лавровские. Просека  отсюда  была  почти  незаметна,  ее  обозначала  только
полоска света между деревьями.
   Темная фигура человека с пистолетом  в  вытянутых  руках  почти  бесшумно
выскользнула из-за елки, стоявшей  уже  на  этой  стороне  дороги,  и  четко
обрисовалась  на  фоне  светлой  полоски.  Агафон  замер,  затаил   дыхание,
укрывшись за большим раздвоенным пнем.
   От пня до лавровца было метров двадцать, завалить его, в принципе,  можно
было уже сейчас. Но Агафон решил подождать. И не ошибся. Тот, кого он держал
на мушке, призывно помахал рукой, и  сквозь  кусты  тихо  просочился  второй
лавровец. Оба стали осторожно перебираться от дерева к  дереву,  двигаясь  в
том  направлении,  где  Агафон  оставил  своих.  К  самому  Агафону  они  не
приближались, до пня, из-за которого он наблюдал обоих, не дошли.
   В тот момент, когда оба были видны Агафону уже со  спины,  он  поймал  на
мушку того, что был от него  подальше,  и  плавненько  нажал  спуск...  Бах!
Агафон специально, чтобы не  тратить  много  патронов,  поставил  флажок  на
одиночный огонь. Тот, на чьей спине отметилась пуля, сделал  нелепый  шажок,
ощутимо подпрыгнул на месте, а затем  плашмя  повалился  в  ближайший  куст.
Второй совершил последнюю в жизни ошибку - решил не падать сразу,  а  сперва
обернулся  на  выстрел.  Агафон  почти  мгновенно  накатил  на  него  мушку,
совмещенную с прицельной рамкой. Бах! Этого