к лицу с гостем.
   - Долго ты там плескаться собираешься? Присядь. У  нас  с  тобой  еще
есть чуток времени.
   - Сейчас. Мне еще запись в журнале надо сделать. Вечно забываю.
   Простые действия помогали ему скрыть нервозность.
   - Садись и слушай, что я скажу. Ты человек маленький, я к тебе  не  в
претензии. Что приказали - то и делаешь.  Как  только  я  уйду,  снимешь
трубку и, начиная с пяти, меня будут ждать здесь добрые друзья.
   - Брат...
   Санитар открыл было  рот,  но  Комбат  жестом  показал,  что  еще  не
закончил.
   - Я тебя ни в чем не обвиняю. Все уладим  по-хорошему.  Скоро  явится
твоя смена, и мы отправимся в дорогу. Место ты знаешь.
   - Почему я? Я здесь один, что ли? Санитар даже всхлипнул от отчаяния,
проклиная судьбу за то, что визит незнакомца пришелся на его дежурство.
   - Ничего, я дам тебе возможность всем угодить. Наведешь тех товарищей
на верный след - мне давно пора с ними встретиться.
   - Опять несчастье на мою голову, - причитал санитар. - За что? Никому
в жизни плохого не делал.
   - С работой тебе не повезло. Таможня, морг -  есть  такие  должности,
которые теплыми только кажутся.
   - Сравнил с таможней. Там люди деньги гребут, а здесь что? Я скоро  к
трупам так привыкну, что живых пугаться начну. Нашлась бы другая работа,
я бы лишнего часа здесь не сидел.
   - Ближе к делу.  Сменщиков  жди  на  улице.  В  помещение  больше  не
возвращайся - я должен быть уверен, что ты не  позвонишь  и  не  шепнешь
никому на ухо.
   - Брат, если ты мне не веришь, лучше сразу прикончи,  -  санитар  все
еще не терял надежды разжалобить Рублева.
   - Я буду слышать каждое слово и видеть каждое шевеление. Все!  Быстро
сдаешь дела и идешь бодрым шагом по улице.

Глава 3

   По словам санитара, ненужные трупы - те, на  которые  не  предъявляли
права родственники - отправляли из морга на самую дальнюю  из  городских
свалок. Чтобы не  возиться  с  рытьем  могил  в  каменистой  прокаленной
солнцем почве, их обливали бензином и сжигали в  небольшом  рву.  Раз  в
два-три месяца подъезжал экскаватор и засыпал часть рва, уже заполненную
останками.
   Судя по сроку, ребята из Насосной, вернее то, что  от  них  осталось,
должны были еще лежать под открытым небом рядом с бомжами,  бродягами  и
уголовниками.  Если  это  действительно  так,  значит  нужно  срочно  их
забрать.
   Комбат нанял небольшой  крытый  грузовик  с  условием,  что  водитель
отыщет три ящика нужного размера и прихватит еще  лопату.  С  настоящими
гробами он не хотел выезжать на трассу, любую машину могут остановить  и
досмотреть.
   Санитар слезно упрашивал завязать ему руки за спиной. На случай, если
его увидят вместе с Рублевым, он хотел предстать жертвой насилия. Комбат
отказался - по той же самой причине возможного досмотра.
   ...В кузов затягивало пыль сквозь дыры в тенте. Санитар  причитал  на
смеси русского с азербайджанским, а Комбат пытался отрешиться  от  всего
суетного,  заранее  примириться  со  зрелищем,  которое  ему  предстояло
увидеть. Снова и снова он  вспоминал  Красильникова,  вспоминал  мелочи,
каких не предполагал отыскать  в  памяти.  Гильзу  от  крупнокалиберного
патрона, из которой Коля сделал себе брелок, бродячую афганскую собаку с
совершенно одичалыми глазами, с которой он поделился обедом.
   Свалка сразу возвестила о себе смрадом. Ветер  дул  как  раз  в  лоб,
навстречу движению и его крылья уже были  помечены  тлением.  По  дороге
попалось  несколько  машин,  недавно  разгрузившихся,   -   теперь   они
возвращались порожняком. Кто-то  из  водителей  еще  морщился,  закрывая
платком нос и рот.
   Огромное скопище мусора и отживших свой век механизмов было ничем  не
огорожено. По мере того, как Рублев  со  своим  провожатым  двигались  в
глубь этого заповедного материка, зловоние  постепенно  угасало.  Солнце
здесь работало быстро, высушивало раз и навсегда.  От  всего  способного
гнить и разлагаться оставалась одна воздушная оболочка, легко разносимая
ветром.
   Ветер дул не слабый, и в воздухе  вместе  с  птицами  витали  мириады
больших  и   малых   газетных   и   полиэтиленовых   обрывков,   шелухи,
полуистлевших тряпок, бумажных выцветших  этикеток  и  оберток.  Слишком
высоко они не поднимались, ноги не падали, роясь над  землей,  наподобие
мальков в водоеме.
   Комбата удивило почти полное отсутствие мух, но  потом,  когда  снова
пришлось миновать недавно образовавшуюся гору мусора, он понял, что мухи
здесь не летают, а ползают -  раскормленные,  с  зеленоватым  отливом  и
выбирают, что посвежее. Птицы вели себя гораздо глупее: хватали  в  клюв
всякую несъедобную дрянь и носились с ней радостно, как с трофеем.
   Внизу, под ногами, почва почти не просматривалась. На  этом  материке
был свой рельеф, отличный от апшеронского: подъемы и  спуски,  холмистые
гряды и глубокие лощины. К месту можно было подъехать ближе - ведь трупы
не тащили так далеко на горбу. Но  Рублев  решил  сперва  все  разведать
точно, а потом уже подгонять  грузовик.  И  слишком  поздно  понял,  что
проводник повел его в обход, чтобы никому не попасться на глаза.
   Иногда спутник втягивал голову в плечи и приседал,  разглядев  где-то
впереди фигурку местного ?золотоискателя?. Люди этой породы есть на всех
мусорных  свалках   мира.   Они   обладают   удивительной   способностью
многократно  фильтровать  уже  профильтрованное,  отыскивать   предметы,
имеющие для кого-то цену, пусть даже и  мизерную.  Пластиковую  бутылку,
крышку от кастрюли, стул без сиденья, гофрированный картон. При  упорном
труде по копеечкам набегают рубли, по центам доллары.
   Никакой камуфляж не позволил бы так  полно  слиться  с  пейзажем  как
обноски,  подобранные  здесь.  Не  раз  и  не  два   проводник   Комбата
вздрагивал, когда частица огромного холма вдруг шевелилась, принимая вид
человека с большим мешком, упорно глядящего себе под ноги. Санитар сразу
же сворачивал, удлиняя мелкой петлей и без того непрямой путь.
   Рублев не возражал. Водитель будет ждать  сколько  потребуется  -  он
принял их за оптовиков, скупающих у ?золотоискателей? всякое барахло.

***

   Блуждая по  свалке,  Комбат  обнаружил,  что  не  все  трупы  сожжены
полностью. Вряд ли исполнители жалели бензин - горючее не было  здесь  в
дефиците.  Просто  не  слишком  себя  утруждали.  Плеснуть,  поджечь   и
отправиться восвояси.
   Тут тело обуглено полностью, зато  цела  голова  с  высохшей,  словно
пергамент, кожей и выклеванными глазами. Тут вообще огонь  выжег  только
бок. У этого трупа нет обеих рук - попал он таким в морг или  здесь  уже
обкорнали? Может быть, какой-то любитель мрачной  экзотики  заказал  для
себя человеческую кисть? Тьфу, лезет в голову всякая гадость.
   Вдруг кольнуло в сердце.  Слева  -  соломенные  волосы,  удивительным
образом не сгоревшие, хотя они-то должны были сгореть в первую  очередь.
Лица не разберешь, все остальное тоже черное, обуглившееся.
   Присев на корточки, Рублев коснулся  русой  пряди.  Скрипнул  зубами,
закрыл  на  секунду  глаза.  Потом  нашел  в  себе  силы   присмотреться
внимательней. Крепкий был мужик, широкоплечий. Неужели... Но по  крайней
мере не Красильников, у Коли волосы не такие.
   Надо смотреть рядом. Да, вот еще один так же скроенный.  Этот  сгорел
дотла, но все равно  видна  широкая  кость.  И  третий...  Дальше  опять
мелкота...
   Так как же понять, кто здесь  кто,  как  дать  себе  и  Колиной  жене
окончательный ответ?
   - Ты был, когда их сбрасывали?
   - Нет, честное  слово.  Я  всеми  правдами  и  не  правдами  стараюсь
отвертеться. Ты  сам,  брат,  видишь,  какой  здесь  кошмар.  В  аду,  в
джаханнаме, и то лучше, наверное.
   - У каждого свой ад, - пробормотал Комбат.
   Бережно перевернул  труп,  сыплющий  серо-черной  бархатистой  золой.
Ничего нового не увидел  -  те  же  останки  обгоревшей  плоти.  Пулевое
отверстие... Зубы, по зубам еще опознают... Не осталось ни губ, ни  щек,
одна только чернота, рассыпающаяся под пальцами - ветер подхватывает  ее
и уносит.
   Зубы,  кажется,  целы,  их  надо   только   протереть.   Кощунственно
обращаться с телом как с вещью, добиваться от него какого-то результата.
Но что поделаешь, иногда приходится брать грех на душу. Не  для  себя  -
для жены Колиной, для сына. Чтобы не ошибиться. Потом, конечно, проведут
настоящую экспертизу, дадут точное заключение. Но если  сейчас  заберешь
по ошибке уголовную ?шестерку? без роду-племени, потом вряд  ли  удастся
вернуться сюда и произвести раскопки по всем правилам.
   Зубы  очистились  легко.  Вот  они,  две  простые  стальные  коронки,
поставленные еще в советской поликлинике. Так  и  проносил  их  Коля  до
конца своих дней, не имея  ни  денег,  ни  времени  заменить  на  новые,
хорошие.
   Коля... Да, это он. Их подставило начальство, не  заткнув  все  щели,
откуда могла просочиться информация. Настанет этому конец  когда-нибудь?
Сколько ребят должно остаться, чтобы  их  наконец  стали  ценить!  Чтобы
начальники  думали,  десять  раз  взвешивали  так  и  эдак,   семь   раз
отмеривали. И только потом отправляли на задание.
   Начальники - не командиры. Командир - тот же солдат, он всегда  рядом
со своими бойцами. Подставляют ребят начальники. Тоже  люди  в  погонах,
иногда они даже любят щегольнуть в камуфляже, надетом на тельняшку, хотя
из кабинетов не высовываются. Триста шестьдесят дней в году их возят  на
служебном лимузине в теплые  апартаменты.  На  банкете  они  обязательно
выпьют за солдат, а на деле они для них средство, материал.

***

   Они подогнали крытый грузовик как можно ближе,  аккуратно,  вдвоем  с
санитаром донесли не правдоподобно легкие останки, уложили в  деревянные
ящики. Водитель сидел, обливаясь потом,  вцепившись  в  руль.  Наверное,
лихорадочно соображал, какой  бизнес  можно  сделать  на  покойниках,  и
проклинал себя за то, что ввязался в эту историю.
   Отъехав в сторону от свалки, Рублев высадил проводника на обочину.
   - Теперь, чтоб  душа  твоя  была  спокойна,  сообщи  заинтересованным
лицам. Скажешь, что я тебя под дулом пистолета отвез и заставил показать
место.
   - Шутишь, брат? Я не самоубийца, я буду молчать. Не  найдут  тебя  на
свалке - голову мне снимут.
   - Найдут! Пока ты доберешься до ближайшего телефона, я туда вернусь.
   - Никто еще по своей воле в этот ров не ложился.
   - Это мое дело. Даю гарантию, твоя  информация  будет  очень  ценной.
.Теперь водитель ворчал, отказывался везти  дальше  такой  специфический
груз.  Рублеву  надоело  угрожать,  но  ничего  другого  не  оставалось.
Километров через пять он скомандовал  остановиться,  выгрузил  ящики  из
кузова, забрал лопату.
   Теперь ему никто не был нужен. Он сам закопает ненадолго  эти  ящики.
Закопает без свидетелей, так вернее. Ящик не заменит гроб,  чужая  земля
не сравнится со своей. Поэтому нет  нужды  рыть  глубокую  яму.  Это  не
захоронение - только временная остановка по пути  домой,  к  российскому
кладбищу с крестами и красными звездами.
   Главное - аккуратно все заровнять, не оставить даже намека. Сам-то он
найдет это место даже с завязанными глазами.

Глава 4

   Комбат вернулся на свалку, как и обещал.  Поспел  раньше  противника.
Сколько еще осталось: пять минут, час? Надо  использовать  время,  чтобы
ясней представить себе топографию этого материка.
   Забравшись  на  высокий,  пружинящий  под  ногами  гребень  горы,  он
огляделся по сторонам. Вон трасса, вон узкий проезд, по которому  только
что  подгоняли  поближе  грузовик.  А  там,  справа?  Кладбище  техники:
трактора, краны, автомобильные  кузова  без  начинки.  Яркими  вспышками
стреляют осколки стекла, кое-где еще застрявшие на своем месте в  ржавых
дверцах.
   Впереди и сзади - однообразный пейзаж: россыпи мелкого мусора, птичьи
стаи. Комбат не рассчитывал дать здесь настоящий  бой.  Он  надеялся  на
другое - получить наконец основательную зацепку, разглядеть кого-то  или
что-то на будущее.
   Еще четверть часа он исследовал свалку -  ничтожный  срок  для  такой
обширной территории. Потом вдруг  перестали  ворчать  самосвалы.  Кто-то
перекрыл им подъезд?
   Маячить больше нельзя. Пригнувшись, он сделал несколько  шагов  вверх
по склону и залег, погасив в себе брезгливость. Это было не так и сложно
- ежедневный зной уравнивал все: кости, огрызки, корки,  рваные  пакеты,
бумагу  всех  видов.  Быстро  иссохнув,  все  теряло   запах   и   цвет,
превращалось в нечто блеклое, легковесное, распадающееся  на  части  или
даже рассыпающееся в пыль.
   С этой позиции Комбат не мог ничего различить и перебрался на другую.
Отсюда он увидел один ?Урал? и два микроавтобуса, фигурки с  автоматами,
разворачивающиеся в цепь. Ну что ж, он давно ждал этой минуты.
   Цепь растягивалась, интервалы между отдельными фигурками росли.  Надо
будет как-нибудь дать знать о своем  существовании,  чтобы  не  убрались
слишком быстро. Да и санитара жалко - ему не простят.
   Зацепили одного из ?золотоискателей?, интересуются.  Слишком  далеко,
даже по жестам не разберешь, что он им говорит. Экипированы  отлично,  у
каждого по рации короткого радиуса действия.
   Конечно, это рядовые боевики, свора, которую спускают  охотники.  Вот
до охотников ему и нужно добраться.  Удовлетворятся  они  периодическими
докладами с места действия или явятся  сами?  Должны  явиться  рано  или
поздно, если ход дела не будет их устраивать.
   Теперь Комбат пробирался между машинами. На некоторых еще сохранились
следы краски, но большинство было расцвечено ржавчиной разных оттенков -
от темно-коричневого до  оранжевого.  Ржавые  гусеницы,  болты,  кузова,
дверцы. Вот автобус со смятым боком. Там, что ли, устроиться?
   Водительского кресла на месте  не  оказалось,  руль  тоже  вырвали  с
корнем. Комбат сел на рыжее дно кабины, прислонившись  спиной  к  задней
стенке. Обратился в слух. Здесь уже шаги слышны - то железка звякнет, то
хрустнет под толстой подошвой битое стекло.
   Один уже идет, не торопясь, оружие, конечно, на взводе. Машины  здесь
стоят тесно, наверняка он выпал на время из поля зрения соседей. Но есть
рация, по рации они держат связь - не  для  того  даже,  чтобы  сообщить
нечто новое, а просто подтвердить: ?со мной пока все в порядке?.
   Приближаясь, шаги становились все медленнее, все осторожнее.  Чеченец
словно догадался, что  противник  засел  здесь,  в  автобусе,  и  теперь
выбирал, как именно прошить  кузов  очередью.  Комбат  хорошо  знал  это
чувство. Его испытывает всякий,  притаившийся  в  засаде.  Кажется,  что
замысел  твой  раскрыт,  надо  срочно  менять  место,  чтобы   не   быть
застреленным или разорванным гранатой. На самом деле надо потерпеть  еще
чуть-чуть.
   Наконец боевик поравнялся с кабиной. Передние  колеса  автобуса  были
спущены, но стояли на сплющенном кузове легковушки. Когда  Рублев  резко
распахнул дверь, нижний ее край ударил чеченцу точно в висок. Тот рухнул
вниз - спрыгнувшему Рублеву осталось подхватить автомат и рацию.
   Он  слышал,  как  на  фоне  легкого   потрескивания   разные   голоса
произносили отдельные слова по-вайнахски.  Каждый  называл  свой  номер.
Очередная перекличка. Считать Комбат умел на добром десятке  языков,  по
крайней мере до десяти. Дальше уже сложнее. Если повезет и  номер  ?его?
чеченца окажется меньше...
   Седьмой.., восьмой.., девятый.., дальше  пауза.  Влезать  или  кто-то
просто замешкался?
   Пора.
   - Десятый, - проговорил Комбат по-вайнахски.
   Черт его знает, какой там голосок у этого бородача - по крайней  мере
не сопрано. Гадать бесполезно. Попал, значит попал. Мимо  -  ну  что  ж,
рано или поздно придется обозначить свое присутствие.
   То ли тембр выдал Комбата, то  ли  акцент  чужака  проявился  даже  в
одном-единственном слове. Только он сразу понял по гортанным  возгласам,
что подмена раскрыта. Сейчас вся свора сбежится сюда.
   Быстро забрав два запасных  магазина,  он  резво  сорвался  с  места.
Насколько  не  спешил  до  сих  пор,  настолько  теперь  гнал  вперед  -
протискивался, проползал, карабкался  вверх  и  спрыгивал  вниз.  Кто-то
заметил его, пустил очередь. Он не стал отстреливаться, отвечать.
   Красиво, конечно, было бы занять оборону, вступить в схватку  теперь,
когда он обзавелся оружием. В двадцать  с  небольшим  Рублев,  наверное,
поступил бы только так.  Но  теперь  он  уже  знал  цену  геройству.  За
геройством кроется не правильный расчет, своя или чужая ошибка. Если это
ошибка начальства и деваться уже некуда, тогда  геройствуй  -  может,  и
медаль повесят... Если отвечаешь сам за себя, тогда подвигам  не  должно
быть места.
   "Не ввязываться в драку, не огрызаться на лай из первого  попавшегося
ствола?, - таково было его кредо. Помнил, во имя чего он здесь.

***

   Ворона с Аллой постепенно осваивались на чужой заброшенной даче.  Она
подмела мышиный помет, протерла пыль. Как только  стемнело,  он  наносил
воды из колодца, залил в емкость для летнего душа.
   - Спасибо. Пойду сполоснусь.
   - Завтра сходишь, когда согреется водичка.
   - Нет уж, я до завтра не доживу.
   - Обмылок я здесь  нашел,  а  вот  полотенце...  -  Вороне  нравилось
заботиться о женщине, лишь бы это только не вменяли ему в обязанность.
   Алла  задержалась,  обсыхая  на  теплом  ночном  ветерке.   Вернулась
довольная, с влажными волосами и кожей.
   - А ты не хочешь?
   - Еще столько же таскать? Ну его на фиг. Она чувствовала себя легко и
свободно с этим парнем  в  черных  джинсах.  Незаметно  закурили,  стали
говорить ?за жизнь?.
   - Сразу не разберешься, где  повезло,  а  где  -  нет,  -  философски
заметил Ворона. - Вроде бы удача, большие бабки оторвал. Оказалось,  это
только начало. А дальше пошло, поехало.
   - Большие - это сколько?
   - Хватит, чтобы превратить эту лачугу в шикарную виллу.
   Ворона   не   столько   хотел   скрыть   свои   достижения,   сколько
заинтриговать.  Он  хорошо  знал,  что  женское  любопытство,  это   уже
влечение.
   - У меня тоже случались такие варианты. Вроде думаешь все,  попала  в
светлое будущее. А потом такой мрак начинается.
   Стала ругать турецкого друга, соблазнившего ее уехать.
   - Решил домработницу бесплатную заиметь. Они там уверены, что  каждая
баба из бывшего Союза готова трудиться день и  ночь,  как  пчелка,  ради
права жить за бугром.
   - Знаю, слыхал. За рубежом - за рупь ежом.
   - Из-за вас, между прочим, мужиков недоделанных. Не можете нам  здесь
пристойную жизнь обеспечить.
   - Легко сказать. Может, ты подскажешь?
   - Это не для слабых умов, - отмахнулась Алла.
   Свет обязались не зажигать, и  она  чувствовала  себя  непривычно:  в
темноте, наедине с мужчиной, но не в  постели.  Как  будто  вернулась  в
детство, в собственный двор, где высиживала на лестнице  до  последнего,
когда остальных уже зазывали домой. Оставались вчетвером, потом  втроем,
вдвоем, рассказывали разные истории.
   Вот и сейчас Ворона красочно описывал случаи из своей практики. Ее не
волновало, чистая это правда или приукрашенная.
   - С тобой опасно связываться, - сказала она, как сказала  бы  девочка
Алла.
   - Я самый безопасный человек на  свете.  Прихожу  и  ухожу  тихонько,
никого лишний раз не побеспокою.
   За окном колыхались от  ветра  густые  заросли  сорняков,  стрекотали
кузнечики.
   - В городе тишина другая, правда? Как по-твоему, долго нам здесь  еще
торчать?
   - Без понятия. Мне пока еще не надоело. Подождем  Бориса,  посмотрим,
какие есть варианты.
   -  Ты  про  него,  наверное,  больше  моего  знаешь.  Чем  он  вообще
занимается, что здесь потерял, в Баку?
   - Со мной тоже не делился. Он вообще дядька серьезный, думаю и дела у
него такие же серьезные. Не личный интерес.
   - Я сперва ругала его про себя - какого хрена нужно было моим  братом
представляться? Теперь думаю: был бы у меня на самом деле такой  старший
брат...
   - Разница в  возрасте  приличная.  Для  бати  еще  молод.  Для  брата
староват.
   -  Еще  поймала