шоссе.
   - Все, дальше я не еду, - сказал подполковник Борщев, расплачиваясь с
таксистом.
   Тот немного настороженно  смотрел  на  странного  пассажира,  который
сошел практически посреди поля, лишь небольшая дорога вела отсюда в лес.
Дорогу перекрывал знак "Въезд воспрещен!"
   "Уж не свихнулся ли дядя?" - подумал  водитель  машины  с  московским
номером.
   Борщев вышел и никуда не спешил. Он поставил  свой  чемоданчик  возле
ног и подождал, пока уедет такси. Незачем шоферу видеть куда  именно  он
направится,  ведь  дорога  вела  к   законсервированному   полигону,   о
существовании которого в этой местности не извещал ни один указатель.
   Когда машина исчезла за горкой, Валентин Витальевич с  тяжелой  душой
двинулся по дороге. Он все замедлял и замедлял шаг, стараясь  как  можно
дольше оттянуть момент своего появления в воинской части.
   "Вот и знакомый КПП, который я столько раз миновал и  никогда  еще  у
меня на душе не было так тяжело".
   Нет, в Москве ему никто не выговаривал за проступок,  лишь  только  с
утра   позвонил   Григорий   Александрович   и    поинтересовался    его
самочувствием. Но сделал это таким тоном, что нетрудно было  догадаться,
генерал имел бы счастье увидеть Борщева в гробу.
   "Наверняка Иваницкий уже в курсе".
   Борщев открыл дверь и выслушал рапорт рядового,  несущего  службу  на
КПП.
   - ..За время вашего отсутствия происшествий не было, -  донеслись  до
него последние слова молодого солдата.
   Солдат резко отнял руку от пилотки и замер, дожидаясь приказаний.
   - Вольно, - машинально проговорил Борщев и  шагнул  к  выкрашенной  в
зеленый цвет двери, ведущей на территорию полигона.
   -  Товарищ  подполковник,  виноват!  Забыл  доложить,   что   товарищ
полковник распорядился направить вас к нему.
   - Понял, к нему и иду...
   - Он приказал доложить ему, лишь вы появитесь.
   - Докладывай.
   Борщев махнул рукой и даже не оборачиваясь, вышел из КПП. Теперь  его
глаза не радовали ни побеленный бордюр, ни  чисто  подметенные  дорожки.
Завидев в отдалении с десяток солдат, марширующих с метлами на плече, он
свернул в сторону и пошел по некошенной траве.
   На опушке леса виднелись приземистые  здания  складов.  Оттуда  можно
было пробраться незамеченным к своему дому. Борщеву не хотелось ни с кем
встречаться, не хотелось ни с кем разговаривать. Все еще болела  голова,
хоть и прошло около суток с того момента, когда он проснулся и припомнил
все, что произошло ночью с субботы на воскресенье.
   Подполковник брел, волоча ноги, по высокой траве, когда  услышал  шум
мотора. Обернувшись, он  увидел  "Уазик"  начальника  полигона,  который
приближался  к  нему.  Машина  ехала  без  дороги  -  прямо  по   траве.
Командирский "Уазик" поравнялся с Борщевым, дверца открылась и из-за нее
выглянул мрачный полковник Иваницкий.
   - Ну что? - вместо приветствия поинтересовался он.
   Отвечать было нечего.
   - Вроде бы нормально.
   -  Садись,  -  проговорил  Иваницкий,  освобождая  место  для  своего
заместителя.
   Всю дорогу до штаба Иваницкий молчал, лишь изредка бросая на  Борщева
недовольные взгляды. Шофер  делал  вид,  что  не  замечает  недовольство
своего начальника.
   Его дело везти, а  не  вдаваться  в  подробности.  Мало  ли  чем  мог
прогневить Иваницкого Борщев?
 
*** 
 
   В штабе к вечеру было уже пусто, и шаги  полковника  и  подполковника
глухим эхом разносились по полутемным коридорам.  Иваницкий  остановился
возле двери своего  кабинета  и  пропустил  вперед  своего  заместителя.
Обитая дерматином дверь закрылась и только тогда полковник Иваницкий дал
волю своим чувствам:
   - Ты, скотина! - он подошел вплотную к Борщеву, и тот попятился.
   - Сам не знаю... - стал оправдываться подполковник, но на  Иваницкого
не возымели никакого действия его жалкие оправдания.
   - Тебе жить плохо стало? Деньги карман жгут? - полковник резко ударил
Борщева кулаком в живот, но облегчения от этого не почувствовал.
   Тот перегнулся пополам и даже не подумал защищаться.
   - Напился, как скотина, угодил в милицию и там еще хорохорился!
   - С каждым может быть...
   - С каждым? -  переспросил  Иваницкий,  хватая  Борщева  за  плечо  и
заглядывая ему в глаза. - Со мной такое произойти может, а?
   - С вами нет.
   - Ас Григорием Александровичем?
   - Тоже - нет.
   - То-то! - полковник оттолкнул Борщева.
   Тот еле удержался на ногах и если бы не шкаф, то рухнул бы на пол.
   - Все было совсем не так, как тебе рассказали, - пробормотал Борщев.
   - А ты знаешь, что мне рассказали?
   - Догадываюсь, но это ошибка, они...
   - Подстилку чернозадую себе нашел! Ты еще лимузин найми и на  нем  на
службу езди.
   - Случайно получилось.
   - Еще не хватало, что бы ты специально в милицию сдаваться пошел.
   Борщев наконец отдышался и опустился на  стул,  ощупывая  свой  живот
обеими руками.  Он  сидел,  потупив  глаза,  не  решаясь  больше  ничего
говорить, понимая, что виноват и исправить содеянное уже невозможно. Эта
покорность немного охладила полковника Иваницкого.
   Он обошел письменный стол, сел в свое кресло начальника.
   - Ладно, черт с тобой, Борщев. Такое и в самом деле  с  каждым  может
случиться.
   Но что бы больше - ни-ни! - и он сунул  под  нос  своему  заместителю
сильно сжатый кулак. - Хорошо хоть догадался никаких документов с  собой
не взять. Так что будем считать,  дело  улажено.  Можешь  идти  и  чтобы
завтра занялся машиной.
   - Это как всегда, не волнуйтесь.
   - Пошел вон! - крикнул Иваницкий, грохая кулаком по столу.
   Уже сидя у себя дома подполковник Борщев немного умерил свою  злость.
Он понимал, начальник прав и  если  занимаешься  противозаконным  делом,
нельзя расслабляться до невменяемого состояния.
 
*** 
 
   На удивление  подполковник  Борщев  эту  ночь  спал  безмятежно,  как
ребенок, будучи совершенно уверенным в том,  что  все  самое  неприятное
позади, и что завтрашний день будет таким же, как  уже  сотни  прошедших
дней на этом полигоне. А там уйдет остаток товара, и тогда  можно  будет
подумать о той вилле, которая у него есть, и которую он еще ни  разу  не
видел. Но несколько цветных фотографий, присланных агентом  по  торговле
недвижимостью на имя Анжелики, он хранил бережно.
   Фотографии лежали в одной из немногих книг, стоящих в книжном шкафу.
   Книга  называлась  "Как  построить  дом  собственными  руками".   Она
изобиловала советами по столярному делу, по бетонированию  фундамента  и
прочей дребеденью,  которая  так  необходима  садоводу-любителю,  но  не
долларовому миллионеру. Иногда в минуты тоски Борщев любил открыть  свой
книжный шкаф, вытряхнуть из тонкой, в мягкой обложке, книжки фотографии,
разложить их пасьянсом на столе  и  прикрыв  глаза,  воображать  как  он
бродит по дому, переходя из одной комнаты в другую, выходит на балкон.
   И тогда у него в ушах начинали звучать крики чаек, шум прибоя,  гудки
пароходов и голос женщины за его спиной.
   "Пошли, дорогой Виталий, развлечемся".
   В общем, в такие минуты подполковник Борщев бывал абсолютно  счастлив
и безмятежен. Ему даже и  в  голову  не  могло  прийти,  какие  сюрпризы
приготовлены ему судьбой на завтрашний день.
   А случилось  следующее.  Из  постели  его  поднял  звонок  одного  из
офицеров полигона, молоденького лейтенанта, который не  был  посвящен  в
суть его финансовых операций.
   - Товарищ подполковник, - четким голосом  доложил  еще  не  успевшему
очухаться и продрать глаза Борщеву лейтенант. - К нам прибыла  проверка,
они сейчас уже на полигоне.
   - Кто такие? - рявкнул в трубку Борщев, протирая кулаком глаза.  Ведь
он привык, что обо всех проверках, мыслимых и немыслимых, из Москвы и из
Смоленска сообщалось накануне приезда либо полковнику  Иваницкому,  либо
ему, подполковнику Борщеву. А тут произошло что-то странное. - Какая  на
хрен проверка? Ты что, лейтенант, сбрендил, пьяный?
   - Никак нет, товарищ подполковник. Проверка  самая  что  ни  на  есть
настоящая, три офицера из Генштаба.
   - Из какого на хрен Генштаба?
   - Из Москвы, товарищ подполковник. Я проверил документы, все у них  в
порядке.
   - Ладно, лейтенант. А где Иваницкий?
   - Сейчас будет, я ему тоже позвонил.
   - Займи их немного, пока мы не подоспеем, только без конкретики.
   - Понял, товарищ подполковник, все понял.
   - Тогда выполняй. И смотри мне, пусть без нас никуда ни шагу! А  если
уж так захочется подышать свежим  воздухом,  посади  на  "Уазик",  пусть
прокатятся вдоль колючки, пусть посмотрят в каком все идеальном порядке.
   - Понял, будет исполнено.
   - Действуй.
   - А если откажутся?
   - Тогда предложи выпить, естественно, чайку или кофейку. А  там  и  я
подскачу, и Иваницкий подъедет. Разберемся на месте. И не паникуй.
   - А я не паникую, - признался лейтенант.
   "Хотя чего ему паниковать? - зло подумал Борщев. - Он же ни хрена  не
знает и ни за что не отвечает.  Откуда  взялась  проверка?  Кто  послал?
Какого черта этим проверяющим нужно?  Ведь  две  недели  тому  уже  была
проверка.
   Выпили ящик водки, баб потрахали. Все как положено. Рыба,  шашлыки...
Может, понравилось и приехали еще?  Но  тогда  бы  наверняка  позвонили,
чтобы мы были готовы. Значит, что-то здесь не то".
   Но поверить в то, что хорошо отлаженная машина на каком-то витке дала
сбой, подполковник Борщев не мог. Ведь он знал, какие люди задействованы
в их деле. А это настолько важные персоны и у них такие большие  звезды,
что  все  структурные  подразделения  Минобороны  им   подконтрольны   и
подотчетны. Вот разве что ГРУ... Но  их  никогда  не  интересовал  богом
забытый полигон.
 
Глава 9 
 
   Шикарный черный лимузин, почти такой же, ничем не хуже тех, на  каких
ездят и ездили члены правительства, точнее, первые  люди  могущественных
держав да дипломаты богатых государств, мчался по направлению к  Москве.
Впереди, как положено, ехал джип, в котором сидело  четверо  здоровенных
охранников. В лимузине  с  затемненными  стеклами  работал  кондиционер,
пахло попеременно то зеленой хвоей, то свежими ландышами.
   В салоне лимузина кроме уже не молодого,  но  на  удивление  крепкого
широкоплечего водителя  находилось  еще  двое:  мужчина  лет  пятидесяти
четырех, но смотревшийся свежо и сильно и роскошная крашеная блондинка в
длинной шубе. Девушке было не больше двадцати трех лет.  Мужчина  сидел,
закинув ногу  за  ногу,  зажав  сигарету  в  толстых  коротких  пальцах.
Перстней с бриллиантами на пальцах не было, имелись лишь  шикарные  часы
на  запястье.  Часы  наверняка  были  коллекционными,   выполненными   в
единственном экземпляре и стоили не менее пяти-десяти тысяч долларов.
   Мужчина небрежно повернул руку и взглянул на циферблат.  Он  понимал,
что минут  через  сорок  окажется  в  центре  города  в  своей  огромной
квартире, которая занимала  чуть  ли  не  целый  этаж.  Владельцем  этой
квартиры, лимузина,  джипа  с  охраной  и  еще  очень  длинного  перечня
всяческой движимости и недвижимости был Матвей  Гаврилович  Супонев,  по
всем показателям невероятно преуспевающий человек.
   Да, у него было многое. Он мог небрежно нанять самолет, чтобы слетать
на уикенд куда-нибудь на Средиземноморье или на острова в Тихом  океане.
Естественно, летал он в подобные места  не  один,  а  с  очень  близкими
друзьями. Хотя настоящих друзей, как правило, у таких людей не бывает.
   Единственный, с кем был близок Матвей Гаврилович Супонев, так это его
брат  Гавриил  -  уже  во  второй   раз   избранный   в   нижнюю   плату
Государственной Думы. Естественно, избрание брата в депутаты не обошлось
без  мощной  финансовой  поддержки  старшего  брата,  то  есть,   Матвея
Гавриловича. Именно за его деньги дважды проводилась выборная  кампания.
И еще многим за свою жизнь помог Супонев старший. И никто из тех  людей,
которые  были  обязаны  Супоневу  своими   высокими   постами,   важными
ответственными должностями, своей политической карьерой, не знали и даже
не пытались узнать кем же раньше, примерно лет двадцать,  двадцать  пять
назад был Матвей Супонев и как он умудрился подняться до таких  высот  в
бизнесе.
   Многим было известно,  конечно,  из  очень  близкого  окружения,  что
Матвей Гаврилович Супонев запросто может  проиграть  в  Монте-Карло  или
Лас-Вегасе тысяч пятьдесят - шестьдесят долларов и  потеря  таких  денег
для него будет равна потере двух - трех рублей  для  директора  крупного
завода лет двадцать назад.
   А ведь когда-то Супонев пошел в бизнес не имея ни гроша за душой.  Он
работал на одном небольшом эстонском заводе инженером.
   И  еще  тогда,  в  те  далекие  времена,  которые  сейчас  называются
"застойными", сообразил, как  надо  делать  деньги,  придумал  способ  и
успешно его реализовал,  прекрасно  понимая,  что  трудом  праведным  не
построишь  палат  каменных.  Он  открыл  на  своей  кожевенной   фабрике
подпольный цех по пошиву кожаных курток, плащей и всего такого  прочего,
за что тогда покупатели платили большие деньги. Дело это было  хлопотное
и опасное, ведь ОБХСС не дремал.
   И через три  года  Матвей  Гаврилович  Супонев  попался,  причем,  на
мелочи. Но делу решили придать иной ракурс, поскольку в поле зрения  КГБ
попали и несколько  эстонцев,  и  из  уголовной  плоскости  перевести  в
политическую. Процесс был длинным,  и  самые  лучшие  адвокаты,  нанятые
партнерами Матвея  Гавриловича,  ничего  не  смогли  для  него  сделать.
Единственное, что им удалось, так это вывести своего подопечного  из-под
"вышки".
   Получил  тогда  гражданин  Супонев  десять  лет  строгого  режима   с
конфискацией имущества.
   Есть такие люди,  которым  даже  тюрьма  идет  впрок.  Супонев  много
размышлял, лежа на тюремных нарах и глядя в грязный потолок.
   Естественно, это  только  говорится,  что  конфискация  была  полной.
Конфисковать все то, что  успел  заработать  хитрый  инженер  кожевенной
фабрики, не удалось. Супонев смог превратить пачки червонцев в  то,  что
называется вечным и никогда не  дешевеет  -  то  есть,  в  бриллианты  и
золото. Все свои сокровища он умело спрятал и лишь ждал  момента,  когда
для него прозвенит последний звонок. Там, в тюрьме, его не  забывали,  и
жил Матвей Гаврилович припеваючи. Там же он  подружился  с  авторитетами
уголовного мира, завоевал их симпатии и там  же  получил  кличку  Гапон.
Почему именно Гапоном его назвали, никто из близких  знакомых  не  знал.
Знал лишь Супонев, да его новые друзья - уголовники.
   А дело выглядело вот как. На колымской зоне  по  просьбе,  вернее,  в
сговоре с законниками, Супонев спровоцировал бунт -  так,  как  когда-то
спровоцировал "кровавое воскресенье" поп Гапон.  С  тех  далеких  времен
очень много воды  утекло,  очень  много  произошло  изменений,  а  самое
главное, поменялся строй.
   И в восемьдесят пятом Матвей Гаврилович Супонев, не  досидев  четырех
лет до своей десятки,  был  отпущен  на  свободу,  а  впоследствии  даже
амнистирован.
   Естественно, сыграли свою роль и сбережения, припрятанные расторопным
"цеховикомтеневиком", как он себя называл. А вернувшись из мест не столь
отдаленных в свою любимую златоглавую, Супонев, уже почуяв чутким  носом
ветер перемен, развернулся "за всю мазуту", как любили приговаривать его
дружки-уголовники. Тем более, что времени терять было нельзя. И  Супонев
это прекрасно понимал, зная, что тот,  кто  затевает  игру  первым,  как
правило, и является победителем.
   Таких девушек, как та, что сидела в салоне лимузина, у Супонева  было
море.  Единственное,  что  его  в  последнее  время  еще  хоть   немного
развлекало и занимало, так это секс  и  антиквариат.  Но  очень  дорогой
антиквариат, который скупался не только в России,  но  и  на  престижных
зарубежных аукционах типа Сотби, Кристи и им подобных. Естественно,  все
покупки делались не лично -  через  подставных  лиц.  Пару  произведений
искусства Супонев вернул России. Об этом даже появились заказные  статьи
в центральных газетах, в самых влиятельных, а так же в телепередачах.
   И Супонев после своих дел прослыл меценатом, радеющим за  возвращение
отечественных ценностей на родину.
   О том, сколько этих ценностей уплывало за границу благодаря господину
Супоневу почти никто не знал. И газеты с телевидением об  этом  молчали.
Все это оседало в надежных швейцарских банках, вернее, в их неприступных
сейфах-ячейках. Там хранились картины  русских  авангардистов,  цена  на
которые фантастически подскочила, ювелирные украшения, изготовленные  на
фирме Фаберже, и  много  того,  о  чем  так  любят  печатать  в  дорогих
престижных каталогах. В общем, Матвей Гаврилович Супонев жил на  широкую
ногу, но жил по средствам.
   Девушку, которая расположилась на широком сиденье  рядом  с  хозяином
лимузина, звали Марина, а может  быть,  Жанна.  Это  Матвея  Гавриловича
абсолютно не интересовало. Он повернул свою седоватую голову и посмотрел
на нее чуть масляным взглядом.
   Девушка поняла, чего от нее хочет хозяин.
   Она повела плечами, и роскошная шубка медленно сползла вниз,  обнажив
точеные плечи и тонкие бретельки ярко-красного, очень короткого  платья,
украшенного многочисленными блестками.
   - Шевелись, шевелись, крошка, - пробормотал Матвей Супонев,  кончиком
пальца сбивая пепел с докуренной до середины дорогой сигареты.
   Затем он подался  вперед  и  нажал  кнопку  пульта.  С  едва  слышным
шипением темное стекло отгородило салон от водителя. Еще нажатие  кнопки
- и зазвучала музыка - мягкая, колышущая, волнующая. Девушка запрокинула
голову, и Супонев только сейчас заметил, что корни волос темно-русые, да
и брови у его подруги тоже были темными, как и глаза, похожие на  свежие
каштаны.
   Девушка облизала губы, сладострастно вздохнула, потянулась.  Одна  из
бретелек тут же сползла с плеча, и Супонев увидел родинку.
   - Еще, еще, - проворковал он таким голосом и таким тоном, что девушка
сообразила - это не просьба, это даже не желание, это приказ. Она начала
извиваться, ее красное платье с тонкими  бретельками  манило  его  косой
сверкающей молнией. И пальцы девушки прикоснулись  к  язычку,  и  молния
поползла вниз, открывая  ее  роскошную  грудь  -  высокую,  с  набухшими
темно-коричневыми сосками.
   - Ну же! Ну же! - закинув ногу за ногу,  немного  поежился  и  уселся
удобнее Супонев.
   Девушка, облизывая губы, принялась ласкать свою грудь, сама от  этого
возбуждаясь.
   Вот для этого она и была нанята господином Супоневым,  который  любил
смотреть, как девушки возбуждают сами себя, занимаясь мастурбацией.
   - Пошевелись, пошевелись, - приказал Супонев,  и  девушка  раздвинула
ноги еще шире.
   Кроме черных ажурных чулок и такого же ажурного пояса  белья  на  ней
больше не было.
   Супонев зажег в салоне свет, чтобы лучше все видеть.
   "Да, действительно, никакая она не блондинка". Волосы на  лобке  были
иссиня-черными и даже поблескивали.
   Супонев, держа сигарету в правой руке, протянул левую и провел ребром
ладони по ее лобку.
   - Да двигайся ты быстрее, крошка! А то замерзнешь. Спишь ты на  ходу,
что ли?
   Девушка Марина или Жанна, мужчину  это  не  интересовало,  продолжала
мастурбировать свою грудь, кончиками пальцев оттягивая набухшие  твердые
соски, и сама, наклонив голову, пыталась их лизнуть.
   - Ну что, уже набухли?
   Супонев переложил сигарету из одной руки в другую и кончиками пальцев
потрогал набухший  твердый  сосок,  а  затем  провел  ребром  ладони  по
ложбинке между грудями девушки.  Та  сладострастно  выгнулась,  подалась
вперед, и толстый палец Супонева оказался у нее во  рту  -  в  мокром  и
горячем. Девушка принялась  покусывать  палец  Матвея  Гавриловича  так,
словно бы это был не палец, а член.
   А Супонев смотрел, смотрел как-то  равнодушно,  привычный  ко  всему,
хотя уже понемногу начинал возбуждаться.
   - Ножки,  крошка,  разведи  пошире.  Еще,  еще,  вот  так.  А  теперь
пальчиками. Шевелись, шевелись.
   Рука девушки  скользнула  вниз,  ко  влагалищу,  и  па