леристы  во
всем виноваты, это они жилые дома с людьми из минометов накрыли.
   - Никто не виноват, -  сержант  Прошкин  подхватил  со  стола  карты,
посмотрел на них и с досады  плюнул.  -  После  того  как  мы  чеченскую
деревню раздолбали, не везет мне в картах, одна дрянь в руки идет.
   - Хороший игрок и с плохими картами выиграет.
   - Следователи ни хрена нам не сделают, - сказал Иван Маланин. - Майор
Грушин уже один раз нас прикрыл, прикроет и второй раз, майор  своих  не
сдаст.
   - Не сдаст, потому что не знает, как было на самом деле.
   - Не знает... - усмехнулся Куницын. - Слепой не догадается,  как  оно
было на самом деле.
   Мы можем московским следователям голову морочить. Кто был  на  войне,
тот сразу поймет, что к чему.
   - Когда они, наконец, снайпера поймают? Лично мне умирать неохота,  -
Уманец положил перед собой сжатые кулаки, большие и тяжелые.
   - Наше отделение в командировку не отправят до тех пор, пока снайпера
не поймают, - подытожил сержант Куницын.
   - И коню понятно, что он именно за нами охотится, - Уманец с тревогой
глянул в узкую амбразуру и с облегчением вздохнул, завидев  исчезнувшего
было  из  поля  зрения  Сергея  Бронникова.   Сержант   протирал   краем
плащ-палатки забрызганный моросящим дождем автомат.
   - Не найдут они его, - вздохнул  Куницын.  -  Если  сразу  не  взяли,
значит, он хитрее их.
   - Не по себе мне, ребята, - Уманец  раскурил  сигарету.  -  Мы  сидим
себе, в  карты  играем,  разговариваем,  а,  может,  он  уже  в  темноте
притаился и одного из нас на прицел  взял?  Следователи  нас  как  живую
приманку используют.
   - У тебя есть предложение, как исправить ситуацию? - хмыкнул  сержант
Куницын.
   Уманец подался вперед:
   - Спасение утопающих - дело рук самих утопающих.
   - Не понял...
   - Мы сами должны снайпера взять. Мне моя жизнь  дорога,  да  и  ваши,
ребята, тоже. На нас им  наплевать.  Видел,  как  ребят  похоронили?  Ни
почестей тебе, ни салюта, закопали, будто они бомжи какие-то. Город спит
и во сне видит, как нас пятерых - оставшихся в живых -  перестреляют.  Я
знаю, Грушин  с  генералом  говорил,  просил,  чтобы  наше  отделение  в
соседний ОМОН перебросили, а тот сходу ему отказал. Кому охота к себе  в
часть прокаженных брать? С нами теперь поступают, как с рижским  ОМОНом,
помнишь? Как стрелять, так их командиры послали, а как  признаться,  что
приказ был отдан, так нет виноватых, сами отдувайтесь.
   - Не паникуй, - сказал Куницын.
   - Я не паникую, я спокоен. Пока спокоен, - добавил Уманец.
   - Мы за ребят отомстили, это правильно.
   Но и они, как оказалось, мстить умеют.
   - Не дури. В Ельск ни один чечен не сунется.
   - Наняли они кого-то, у них денег немерено, - предположил Куницын.
   - Нам от этого не легче.
   - Карты розданы, играть будем или как?
   Куницын,  ничего  не  отвечая,  встал,  подошел  к  магнитоле,  нажал
клавишу. Кассета прокрутилась недолго, индикаторная лампочка моргнула  и
погасла.
   - Я же говорил, надо радио слушать, магнитофон быстро батареи садит!
   - Говорил, говорил... - пробубнил Куницын и положил руки на холодную,
нетопленую  металлическую  печку.  Он  стоял  неподвижно  и,   казалось,
вслушивался в тишину, пытаясь разобрать в ней невнятные звуки ночи. Лицо
его сделалось серым, губы побледнели, приобрели фиолетовый оттенок.
   - Ты чего? - встревожился Уманец.
   - Я, ребята, во всем виноват, - глухо проговорил сержант Куницын.
   - О чем он? - понимая, что Паша сейчас немного  не  в  себе,  спросил
сослуживцев Маланин.
   Уманец лишь вздохнул.
   - Самому тошно. Когда мы  в  дом  гранату  бросили,  когда  стреляли,
казалось, все правильно делаем. Злость тогда у меня была...
   - Праведная злость, - добавил сержант.
   - А теперь такое чувство, будто все зря.
   - Поздно об этом говорить. Я виноват. Это я заставил вас на  кладбище
поклясться, что отомстим. Вы же не хотели?
   - Мы все правильно сделали! - выкрикнул  Уманец,  ударяя  кулаком  по
столу, да так сильно, что карты подпрыгнули.
   - Нутром чую, зря я вас тогда принудил. Надо было одному поклясться.
   - Так, - проговорил Уманец, - началось!
   У тебя, Куницын, крыша поехала. Слабак ты! Чеченских ублюдков замочил
и переживаешь, будто детей родных похоронил? А они что, жалеют наших?
   - Одно дело - война, а это - убийство.
   - Ты лучше о ребятах вспомни, они-то за что полегли у себя дома?
   - Не знаю, - Куницын тряхнул головой, сбрасывая оцепенение. - Я  одно
знаю, что не хотел этого.
   - Хотел не хотел, какая теперь разница? О себе думать надо.  Пока  мы
сами снайпера не изловим, охота На нас не закрыта.
   На горке за лесом блеснули фары машины.
   - Несет кого-то нелегкая, -  проговорил  Прошкин,  снимая  автомат  с
предохранителя. И, странное дело, на душе стало  легче:  дорога  наконец
подала признаки жизни. До этого ему казалось, что весь мир забыл  об  их
существовании.
   Автомобиль  выскочил  на  прямой  участок  шоссе.  Водитель,  заметив
красный сигнал, сбавил скорость, но не нервно,  а  спокойно.  Без  визга
покрышек машина застыла в пяти метрах от шлагбаума. От колес  поднимался
легкий пар, фары выхватывали из темноты свежеотсыпанный песок площадки и
бетонную дорожку, ведущую от укрытия к асфальту.
   Уманец на всякий случай набросил жилет и нахлобучил каску, готовый  в
любой момент прийти на помощь сержанту  Прошкину.  Тот  же  прятался  за
углом блокпоста.
   - Выходи из машины, - крикнул Прошкин, - руки на крышу и  без  резких
движений! - для убедительности он передернул затвор автомата.
   Дверца "Жигулей" отворилась, и из автомобиля выбрался высокий мужчина
в черном плаще. Длинные волосы на  затылке  были  собраны  в  хвост.  Он
держался неестественно прямо для человека,  находящегося  под  прицелом.
Без страха, без торопливости он повернулся к автомобилю лицом и  положил
ладони на мокрую крышу.
   Сержант Прошкин выждал несколько секунд:
   - В машине еще кто-нибудь есть?
   - Никого, - глухо ответил мужчина.
   Прошкин выбрался  из-за  укрытия  и,  светя  перед  собой  фонариком,
приблизился к мужчине.
   - Паша, держи его на прицеле, -  бросил  он  в  узкую  щель  окна  и,
повесив автомат на плечо, принялся обыскивать приезжего. Убедившись, что
при нем нет оружия, Прошкин распорядился:
   - Лицом ко мне! Документы! - в руках сержанта оказались техпаспорт  и
права. - Откуда едете? - наконец, перешел он на "вы".
   -  По-моему,  мы  знакомы,  -  мягко  сказал   Холмогоров,   принимая
документы.
   Прошкин несколько раз моргнул, затем его губы тронула улыбка:
   - Да, вы священник, на похороны приезжали.
   - Не совсем так, но мы еще до этого в ресторане виделись.
   Куницын,  глядевший  из  окна,  тоже  узнал  Холмогорова,   смутился,
вспомнив происшедшее в ресторане. Он торопливо сбросил бронежилет, каску
и уже без оружия вышел к машине.
   - Извините, тогда некрасиво получилось, - он не знал, куда деть руки.
   Холмогоров сгладил замешательство, сам протянул ладонь:
   - Я все понимаю.
   - Автомат убери, - крикнул Куницын  Прошкину,  -  все-таки  священник
перед тобой.
   - Я не священник.
   - Может, зайдете? - предложил растерявшийся Куницью.
   Неожиданно для него Холмогоров согласился.
   - Добрый вечер, - мягко произнес он, заходя в помещение блокпоста.
   Двигатель машины продолжал работать. Уманец тут  же  сгреб  со  стола
карты и спрятал их под каской.
   - У нас тут не очень... - развел руками Куницын. - Недавно заступили,
еще не обжились.
   Чаю хотите?
   - Можно, - Холмогоров присел у стола.
   Куницын сунул спичку в печь. Скомканная газета  тут  же  занялась,  а
вслед за ней и тонкие сосновые щепки, желтые, смолистые.
   - Я смотрю, вы тут почти все собрались, - глядя на ОМОНовцев,  сказал
Холмогоров.
   Все без исключения отводили глаза,  каждому  казалось,  будто  Андрей
Алексеевич видит его насквозь.
   - Что значит - почти все? - спросил Куницын.
   - Вас было девять человек на  кладбище?  Вечером,  после  похорон,  -
напомнил Холмогоров.
   - Троих уже нет, - выдавил из себя Уманец.
   - Знаю. Где же шестой? - спросил Холмогоров.
   - С ума сошел. Теперь с утра до  вечера  на  улице  сидит,  своих  не
признает... - и Куницын коротко рассказал о неизвестно  где  пропадавшем
друге и о том, каким странным образом он объявился, а теперь всех друзей
по оружию называет мертвыми.
   - Так я и думал. Я к нему подойду, поговорю.
   ОМОНовцам показалось, будто мужчина в черном знает о них  все,  будто
он уже давно незримо присутствует с ними рядом, видит, что  они  делают,
читает их мысли.
   - Я был близко от могил, слышал, как вы клялись.
   Лицо  сержанта  Куницына  снова  сделалось  серым.   Он   готов   был
произнести, что сам виноват во всем, но Уманец успел сказать раньше его:
   - Да, мы были там вдевятером, теперь лишь пятеро нас осталось.
   - Злоба рождает злобу, - сказал Холмогоров, - месть рождает  месть  и
смерть рождает смерть.
   - Легко говорить тем, кто там не был, -  усмехнулся  сержант  Уманец,
нагло  глядя  в  глаза  Холмогорову.  Он  злился  на  себя   за   первую
нерешительность и теперь пытался отыграться.
   - Обычно люди думают только о себе, -  глядя  на  танцующее  в  печке
пламя,  сказал  Холмогоров.   -   Все   конфликты,   недоразумения   они
воспринимают с одной позиции. Тяжело стать на сто-" рону врага и понять,
о чем он думает. Наш враг  -  это  зеркало,  в  котором  мы  отражаемся.
Выпущенная тобою пуля непременно вернется.
   - Почему это мною? - возмутился сержант Уманец.
   - Ты разве не стрелял?
   - Военный должен стрелять.., работа такая, - упрямо ответил Уманец.
   Холмогоров  чувствовал,  как  постепенно  ОМОНовцы  настраиваются  по
отношению к нему враждебно, не желая, чтобы копались в их душах. Закипел
чайник. Сержант Куницын  заварил  чай  в  больших  алюминиевых  кружках,
заливая чаинки крутым кипятком.
   - Вы бы двигатель заглушили, чего зря бензин жечь? -  предложил  Иван
Маланин.
   Холмогоров утвердительно кивнул. Маланин выбежал на  улицу,  заглушил
двигатель и принес ключи.
   - Странно, у вас в машине нигде иконки не видно. Наши ребята иконки и
крестики в кабинах навешали. Даже  в  БТРах  теперь  иконостасы,  как  в
церкви.
   - Бог должен быть в душе, - улыбнулся Холмогоров.  -  Потому  повсюду
иконы и навешали, что сомневаются, а есть ли у них в душе Бог.
   - Значит, не надо иконки вешать?
   - Почему? Можно и повесить. Сомневаться не надо, остальное -  не  так
важно.
   - Странный вы человек. Я вас еще тогда в  Доме  офицеров  заприметил.
Очень прямо вы ходите.
   - Что в городе говорят? - не обращая внимания на  замечание,  спросил
Холмогоров.
   - Всякое, - вздохнул Куницын. - Одни говорят, что снайпер -  чеченец,
другие - будто чечены нашего наняли, третьи - будто это бандиты с ОМОНом
разобраться решили, чтобы потом все на чеченцев списать.
   - Понятно. А вы-то сами что думаете?
   - Ничего мы не думаем, - поспешил  заверить  сержант  Уманец.  -  Нам
думать некогда и незачем. Есть приказ - выполняем, нет приказа - ждем.
   - Что произошло в Чечне? - спросил Холмогоров.
   И вновь все отвели глаза.
   - Ничего, - буркнул сержант Уманец. - Воевали  как  обычно,  зачистку
проводили.
   - Спасибо за чай, -  Холмогоров  отставил  пустую  кружку  и  стал  у
дверного проема, завешенного брезентовым пологом. - Не там вы  ищете,  -
проговорил он, - нужно искать внутри себя. Тогда найдете, - он шагнул  в
моросящий дождь.
   Тревожно мигал красным  огнем  светофор,  укрепленный  на  шлагбауме.
Сержант Куницын бросился на улицу. , - Ты  куда?  -  крикнул  вслед  ему
Уманец.
   - Отстань!
   Куницын нагнал Холмогорова у машины:
   - Вы где остановились?
   - Пока еще нигде.
   - Я хотел бы вас найти.
   - Зачем искать, если я уже рядом? - ответил Андрей Алексеевич.
   - Ребята здесь, долго не могу говорить.
   - Понимаю. Если что, отыщете меня в гостинице.
   - Надолго к нам?
   - Еще не знаю.
   Куницын поднял одну половину шлагбаума, и "Жигули" покатили к городу.
Сержант долго стоял, глядя им вслед, пока рубиновые огоньки не слились с
огнями Ельска. Он вернулся к столу, взял кружку остывшего чая  и  сделал
несколько неторопливых глотков.
   - Ты зачем за ним бегал? -  подозрительно  косясь  на  дрожащие  руки
Куницына, поинтересовался Уманец.
   - Кто-то же должен был шлагбаум открыть?
   - Прошкин на это есть.
   - Он отошел.
   Уманец пристально посмотрел в глаза куницыну.
   - Ты почему так смотришь на меня?
   - Что-то мне в тебе не нравится.
   - Что именно?
   - Я это и хочу понять.
   - Прошкин, иди отдыхать! - крикнул Куницын. - Я тебя сменю.
   Прошкин, которому оставалось дежурить еще полчаса,  обрадовался,  что
сможет побыть в тепле. ОМОНовцы удивленно  переглянулись.  Как  командир
отделения Куницын  мог  заставить  идти  дежурить  любого  из  них,  сам
выходить на дождь и ветер он обязан не был.
   - Что с ним? - спресил Уманец.
   Прошкин пожал плечами:
   - Олежка Сапожников его лучшим другом был, переживает.
   - Можно подумать, я Сапожникову враг.
   - Не люблю, когда чужие в городе верховодят.
   - О священнике говоришь?
   - Какая разница, священник или нет, чужой он. В Москве все иначе, там
каждый день людей убивают, они к этому привыкли. Эй, Куницын, иди  сюда!
-  позвал  Уманец.  -  Хватит  тебе  топтаться  возле  шлагбаума.   Если
кто-нибудь будет ехать, не проскочит. Ночь тихая, двигатель за  километр
слышно.
   Недовольный Куницын вернулся под крышу.
   Он стоял, его  товарищи  сидели.  Он  чувствовал  себя  учеником,  не
выучившим урока и вызванным к доске. Ни на один из вопросов, которые ему
могли задать ребята, он не знал ответа.
   - Мы чем сильны? - спросил у него Петя Уманец.
   - Тем, что всегда вместе. Один отвечает за всех, и все за  одного,  -
вместо Куницына ответил Прошкин.
   - Я это и без тебя, Витя, знаю.
   - Пусть он скажет.
   - Один за всех и все за одного, - глухо повторил Куницын.
   - Ну так вот, на кладбище мы вместе клялись, вместе деревню зачищали,
вместе должны и  впредь  держаться.  И  если  кому-то  захочется  правду
рассказать, пусть вспомнит, что он не один там был.
   - Чего ты, Уманец, на меня так смотришь? - забеспокоился Куницын.
   - Внимательно, Паша, смотрю, потому как правда наша никому не  нужна.
Тогда поклялись и теперь поклянемся, что, как условились,  так  и  будем
говорить, - Уманец вытянул руку, и всем остальным ничего  не  оставалось
делать, как положить свои ладони  сверху.  -  Клянемся!  -  тихо  сказал
Уманец.
   - Клянемся! - гулко прозвучало в бетонных стенах блокпоста.
   Первым высвободил руку сержант Куницын.
   Он выбежал на улицу и вновь нервно заходил перед шлагбаумом.
   - Поближе к  свету  держится,  -  сказал  сержант  Уманец,  -  словно
специально на пулю нарваться хочет.

Глава 10

   Утро началось со страшного проливного дождя.  Тучи  наползли  с  юга,
низкие, темные, беспросветные. Подул  резкий  ветер,  зашумели  деревья,
казалось, ветер вознамерился выдрать их с  корнями,  трава  прижалась  к
земле. Не было ни молний, ни грома, тучи летели так  быстро,  словно  их
гнал страх. На небе исчезли все просветы, оно сделалось свинцово-темным.
И вдруг ветер исчез.
   Все замерло в тревожном ожидании.
   Спецназовцы, дежурившие на блокпосту, смотрели в узкую щель окна.
   - Ну, сейчас начнется. Такого я еще не видел, - сказал Витя  Прошкин,
застегивая ворот куртки.
   - Может, пронесет? - задумчиво сказал Павел Куницын.
   - Да уж, пронесет!
   - Все на нашу голову, - вставил Уманец.
   И тут по брезентовому пологу забарабанили капли, крупные, как фасоль.
Дождь становился с каждой минутой все сильнее.  Дождевая  завеса  скрыла
ближайшие деревья.
   - Сейчас в щель потечет, - сказал УманеЦу  глядя  на  растрескавшийся
потолок.
   Лампочка  погасла.  Зазвенели  стекла.  Если  бы  даже   какой-нибудь
сумасшедший водитель решился ехать в такую погоду, то  долго  бы  он  не
порулил, свалился бы в кювет или врезался в дерево. Видимость  -  метров
двадцать пять, не больше. Машин на дороге не было,  она  превратилась  в
блестящую, словно стеклянную, ленту. Дождь лил, хлестал, ветер выл.
   - Господи, Боже мой! - произнес Куницын. - Потоп начинается, что ли?
   И действительно, казалось, что сам  Господь  разгневался  на  жителей
Ельска, решил уничтожить город, смыть его, стереть с лица земли, утопить
в море воды, смешанной с крупным градом. Градины барабанили по  бетонной
крыше, казалось, что та в любой момент может рассыпаться.
   - Ну и град, мать его, как пули!
   Уманец сидел у окна, пытаясь что-либо рассмотреть в  потоке  дождя  и
града.
   - Ничего не видно, как в дыму, - сказал  он,  прижимаясь  к  стене  и
поглаживая ствол автомата. - Такого ненастья я не припомню.
   Дождь лил два часа. Это был настоящий  ливень.  Река  Липа,  тихая  и
спокойная,  вспенилась,  вздулась,  ее  мутные  темные  воды  неслись  с
невероятной скоростью. Дождь лил не только над Ельском, но и в верховьях
реки. Вода, как весной, вышла на низкие берега, смела стоги сена, залила
огороды. Мостки, с которых ельские огородники  черпали  воду,  оказались
глубоко под водой.
   В такую непогоду никто из жителей  не  рисковал  покидать  свой  дом.
Ливень начался в четыре, а к половине седьмого уже выглянуло солнце. Его
лучи, прорвавшись сквозь облака, словно лучи прожектора, осветили землю,
высвечивая урон, причиненный ненастьем.
   - За нами никто не приедет, - сказал  Куницын,  -  дорогу,  наверное,
затопило.
   - Жрать хочется!
   - Тебе все жрать, у тебя одно на уме.
   - Хреновый знак, - сказал Маланин, вытирая  ладонью  стекло.  Но  оно
было забрызгано грязью, и Иван поднял мокрый брезентовый полог.
   Сырой воздух ворвался в прокуренное помещение блокпоста.
   - Опусти, не положено, - вяло отреагировал на это Куницын.
   - Не закрывай, дай кислорода дыхнуть, - попросил Уманец,  вставая  со
скамейки.
   - - Уже и курево кончается.
   - Это ерунда, сигарет мы у водителей стрельнем, - сказал  Прошкин  и,
взяв автомат, вышел на улицу.
   Вокруг блокпоста стояли лужи. С  близлежащих  деревьев  град,  словно
пули, срезал молодые побеги, и дорога была засыпана мокрой листвой.
   Провода на  столбах,  идущих  через  поле,  были  оборваны.  Прошкин,
вернувшись на блокпост, взял банку из-под кофе, полную окурков, вышел  с
ней на улицу, вывернул на старую газету  и  принялся  выбирать  то,  что
можно было еще использовать. Из  окурков  он  вытряхнул  табак,  свернул
козью ножку и закурил. После  первых  глубоких  затяжек  закашлялся,  уж
очень едкой оказалась газетная бумага, так что Куницыну пришлось хлопать
приятеля по спине.
   Машина, пробираясь сквозь лужи,  привезла  смену  лишь  к  обеду.  Со
сменой приехали и сигареты.
   - Ну что у вас тут было? - спросил офицер.
   - Ничего, все нормально, товарищ капитан, - доложил Куницын. -  Машин
почти не было, словно наш город проклят.
   - Конечно, проклят, - сказал капитан. - Вы еще не знаете, что дождь в
городе натворил.
   Площадь возле реки затопило, теперь там целое озеро. Впору на  лодках
плавать, регату можно устроить.
   Спецназовцы забрались  в  машину,  дружно  закурили.  Не  курил  лишь
Прошкин, после "козьей ножки" он часто отплевывался.
   - С нетерпеливыми всегда так, - сказал Куницын.
   - Как - так?
   - Как с тобой. Поспешишь - людей насмешишь.
   Прошкин обиделся, насупился и, набрав полный рот слюны,  смешанной  с
крошками табака, сплюнул за борт.
   "Урал" был крытый. В последнее время спецназовцы  боялись  чеченского
снайпера, понимая, что тот может подкараулить в  любом  месте,  в  любой
момент и всадить пулю между глаз.
   Еще месяц тому назад ребята выпрыгнули бы прямо у КПП, побазарили  бы
с часовым. Теперь ясе машина, следуя приказу командира части, въехала на
территорию,  развернулась  и  подвезла  спецназовцев  прямо  к   крыльцу
казармы, сдав немного назад. Бойцы  лениво  перевал